Ольга Шелест: «Когда мне предложили обложку Playboy, в семье был скандал, практически до развода дошло»

Мое почтение, драгоценные зрители телеканала Дождь. В эфире очередная серия из моего монументального кинопроизведения под названием «Как все начиналось». Я приглашаю в студию людей, чтобы вспомнить десятилетие девяностых, ну и вообще расспросить их, как они докатились до жизни такой. Давайте сначала представлю свою сегодняшнюю гостью. Визитная карточка. Дамы и господа, сегодня у меня в гостях Ольга Шелест. Привет.

Здравствуйте, друзья, очень приятно. Спасибо большое, что пригласил, я с большим удовольствием вспомню все, что было. Если вспомню, это было очень давно.

Нас свел вместе «Рокетмен».

Да.

Собственно, мы долго же пытались с тобой договориться, но наконец все-таки увиделись на премьере фильма.

На премьере фильма, да.

Давай начнем издалека. Начнем с города Набережные Челны.

Был такой, да.

Расскажи мне про город своего детства. И почему тебе повезло родиться в Набережных Челнах?

Повезло, ты думаешь? На самом деле мои родители приехали на стройку. Это была небольшая какая-то деревенька на берегу Камы, и они приехали на комсомольскую стройку, ура, мы строим большой завод, и потом в результате и сейчас есть такой завод, который выпускает большегрузные автомобили «Камаз». Собственно, для этого они туда приехали, там остались, и там родились мы с сестрой. Тогда это еще назывался город Брежнев, потом его спешно переименовали в Набережные Челны, когда Брежнев покинул эту бренную землю. В общем-то он так и остался, там я родилась, там я училась в школе, там я училась в художественной школе, занималась плаванием, театром, ходила в киностудию, бегала от пацанов с дубинками, потому что это были лихие девяностые, если ты вдруг попадался кому-то там с нунчаками, нужно было бежать. Самое такое яркое у меня впечатление от того, как девяностые закрутили наш город, и он считался одним из самых криминальных, кстати говоря, в России, это когда мы с подружкой через пустырь, через какую-то стройку шли из художественной школы, весело о чем-то болтали, кого-то там обсуждали, и сзади просто услышали топот ног, бежала женщина. Мы так обернулись, она такая: «Девочки, бегите, там мужик с топором!» Ты думаешь, мы оглянулись? Мы даже не оглядываясь, просто со своими портфелями помчались, и в какой-то момент я оказалась дома. Все, тишина, закрыта дверь, ключ повернут ребром, чтобы никто не всунул ключ с другой стороны. И я поняла, а где моя подруга? И мы начали с ней созваниваться, и я поняла, что мы просто с ней, добежав до арки, где мы обычно еще чешем языками минут двадцать, мы просто пулей в разные стороны, она в свой подъезд, я в свой. Поэтому было страшновато, и конечно, родители дико переживали, если мы где-то задерживались или еще что-то.

Это надо объяснить, я думаю, нашим зрителям, что позвонить-то было нельзя, потому что сотовых телефонов не было. Только домашний был.

Конечно. Ни сотовых, ни пейджеров, ни часов, которые, знаешь, нажал кнопочку, и знаешь, где ребенок твой находится, как сейчас, например.

Да.

Но из этого города, я решила лет, наверное, в двенадцать-тринадцать, что я из этого города уеду. Он был для меня очень маленький, он был для меня тесный, Москва-Москва, меня манили огни большого города, и мне хотелось, конечно, денег, славы и признания.

Не меньше.

Ты знаешь, это забавно, потому что не так давно, у меня самой уже не сохранилась, по-моему, эта кассета, но поскольку я всегда выступала на каких-то конкурсах песни, строя, знаешь, вот этого марширования и прочего, и мы с девчонками выступали в КВН, помню, у нас была своя команда, и у нас местное телевидение брало интервью. И вот нас стоит три подруги, и корреспондент спрашивает: «Девочки, скоро у вас выпуск, вы заканчиваете школу. Кем вы хотите стать?», спрашивает. Моя подруга говорит: «Я хочу выйти замуж, родить детей, заниматься детьми, бла-бла-бла». Вторую спрашивают: «А ты что хочешь?» «Я учу английский язык, я хочу поехать в Нижний Новгород и поступить в самый лучший вуз страны, учить английский и стать переводчиком». «А кем хотите стать вы?» «Я хочу стать самой богатой и самой знаменитой». Это реально, у меня такие были идиотические амбиции, и как раз я смотрю сейчас на все это и понимаю, что мне бы не хотелось, чтобы мои дети в таком возрасте желали этого.

Но подожди, программа-минимум выполнена, в общем?

Да, и это удивительно, потому что одна подруга вышла замуж и родила детей, другая поступила в этот нижегородский, горьковский на тот момент, университет, закончила его прекрасно и работает переводчиком, а я стала богатой и знаменитой, представляешь. Это, конечно, смешно сейчас вспоминать.

Какая музыка дома звучала? Что играли родители, что они слушали? Вот первые воспоминания твои о музыке, которая дома звучала.

Самое такое, наверное, первое яркое, это, конечно, The Beatles. У нас были пластинки, и папа обожал эту группу, всегда мы ее слушали. Я помню, я еще совсем маленькая была, мне было года четыре или пять, он заставлял меня учить имена всех участников The Beatles, и говорил: «Начинай». И я там: «Элтон Джон». «Правильно. А это кто?», показывал он пластинки. «Пол Маккартни». «Правильно. А этот?» И тут я начинала: «Ринго… Ринго…» «Двойка. Учим заново».

Очень любопытно, что ты вписала в The Beatles Элтона Джона, ты сейчас сказала Элтон Джон вместо Джона Леннона.

Да ты что?

Ну понятно же, почему.

Потому что он взял псевдоним благодаря Джону Леннону.

Потому что в «Рокетмене» он на самом деле…

Прости. Это у меня уже Элтон Джон в голове уже последнее время.

В «Рокетмене» есть эпизод, когда молодой Элтон Джон приходит на собеседование с Record Label, и его менеджер спрашивает: «Как вас зовут?» «Элтон». «Элтон кто?». Он смотрит на стену, там висит портрет The Beatles, и прожектором так высвечивается Джон Леннон, и он говорит: «Элтон Джон». Хотя я проверил, я раскопал, это не так, то есть в фильме он специально придумал. Они очень дружили с Джоном Ленноном, Элтон Джон, даже написали пару песен вместе, выступали вместе, то есть это знак его уважения. Но на самом деле Джон возникло от второго чувака, который в его группе пел на вокале, в первой группе Элтон звали гитариста, а Лонг Джон Болдри звали певца, и он взял эти два имени…

Просто далеко не стал ходить.

Далеко вообще не стал, просто прям вот так вот.

Да, мы учили вот так вот.

Хорошо. Но на Ринго ты спотыкалась?

Да, на Ринго я спотыкалась, приходилось учить заново. И Высоцкий, у нас была вся дискография Высоцкого, мы тоже знали все песни наизусть. И даже на урок литературы, нас попросили сделать такое внеклассное чтение, типа прочтите что-то, что мы не проходим, и я говорю: «Пап, что бы мне прочитать?», а у нас была очень хорошая библиотека, папа очень любил книги. Он достал томик, это был Высоцкий, проза. Я до того момента даже не знала, что….

У Высоцкого есть еще и проза.

Да, что Владимир Высоцкий пишет прозу. И я ее прочла, и в школе рассказывала, и учительница тоже с большим недоумением на меня смотрела. Поэтому музыка была всякая разная.

А когда, я очень хорошо помню, потому что предыстория у нас с тобой абсолютно одинаковая, тоже The Beatles и тоже Высоцкий дома, а потом я начал показывать родителям свою музыку. Вот какая у тебя была пластинка или кассета, которую ты начала играть и потом как бы искала в этом одобрение родителей? Смотрите, а вот теперь принесла, раньше вы мне, а теперь я вам.

Ты знаешь, сначала появились русские, не знаю, почему. Мне очень понравилась, когда только появилась, группа «Любэ», я не знаю, с какого перепуга. Мне очень нравился Боярский, «Городские цветы», я помню, как мы в школе убирались под эту песню, или «Ап! Тигры у ног моих сели», Юрий Антонов, конечно же, вот это вот все. И в Набережных Челнах сложно было что-то достать, это нигде, ниоткуда не звучало, не было радиостанций таких, не было по телевизору, и конечно, вот эта музыка вся, она проходила мимо. Но в какой-то момент, по-моему, на радио «Маяк» появился такой, знаете, молодежный канал.

В эфире «Молодежный канал, канал…».

Я записывала все, потому что там как раз звучали Элтон Джон, Мадонна, Джошуа Майкл, Майкл Джексон, не знаю, миллион каких-то групп, Queen. И вдруг я это услышала, и это был просто какой-то взрыв мозга. Тогда еще, на тот момент, появились журналы типа «Ровесник», вот такие, где можно было какую-то узнать музыку, прочитать про какие-то группы. И тогда, конечно, и родители заговорили: «Что ты слушаешь! Что это такое!».

Да? Началось вот такое, да?

Но, слава богу, родители нам давали свободу, и свободу выбора, в том числе, поэтому они просто плотнее закрывали дверь в комнату и занимались своими делами.

Ты в одном из своих интервью вспоминаешь бабушку, что у тебя бабушка была прямо сильная очень женщина.

Да.

Расскажи пару слов, вспомни бабушку.

Бабушка жила в Оренбургской области, то есть мы ездили к ней на лето. И вообще, если вот так сейчас посмотреть, то я не скажу, что мы очень часто виделись, потому что это сельская жизнь, это работа с утра до вечера, это зима, подготовка к лету, потом летом подготовка к зиме, и бабушка к нам никогда не приезжала. Но мы приезжали на лето к бабушке, и вот эти короткие каникульные промежутки какие-то, они, конечно, запечатлели в моей памяти абсолютно такую монументальную женщину, которая не чуралась никакой работы, которая вставала с рассветом солнца, ложилась с закатом, соответственно. И она, конечно, была очень авторитарная. Я помню наше первое столкновение с ней было как раз когда на какое-то торжество зарезали барашка, но при этом барашка привели к нам во двор, и он был такой милый, такой пушистый, мы ему завязывали какие-то ленточки, мы ему краской на шкурке что-то рисовали. А потом, проходя мимо сарая, я увидела по пояс голого окровавленного деда, с мачете в руках, и этого барашка уже без шкуры, шкурка с нашими ленточками валялась внизу, то есть его зарезали для какого-то там плова, для какого-то торжества. И я сказала, что я это есть не буду. И бабушка деревянной ложкой ударила по столу, я не помню, что раскололось, то ли ложка, то ли стол, и сказала: «Мне мать тебя сдала на лето, есть ты у меня будешь, ни килограмма не потеряешь». Но я подговорила даже всех детей, вот это противостояние у нас длилось, наверное, неделю.

Чтобы не есть мясо барашка?

Да, чтобы не есть это мясо, этого барашка, этот плов, который был приготовлен. Но вот это понимание того, надо — значит надо, у бабушки, то есть она могла бы не встать с утра, у нее куча внуков, которые помогут, которые прополют, мы занимались всей этой работой, конечно, но тем не менее, вот это «от зари до зари» работа, она, на тот момент, конечно, нас не впечатляла, но конечно, когда ты сейчас на это все смотришь, адский труд, тяжеленный труд. И мы, конечно, очень любили нашу бабушку, именно вот за эту ее силу такую, несгибаемость такую, и наверное, от нее мой характер тоже.

Упорство и энергия. А когда уже во взрослом возрасте ты сознательно пришла к вегетарианству, ты анализировала, может, это с той картиной как раз этого висящего несчастного барашка и шкуры с ленточками.

Я думаю, что да, абсолютно, потому что ты же не осознаешь до какого-то момента, из чего все это, грубо говоря, делается. Ну мифический барашек, ну да, это курица, но как происходит сам процесс убийства, ты не знаешь и не видишь. И для меня это было очень такое кровавое впечатление. Тогда потом меня, конечно, как-то уговорили, сказали, что нет, там барашек был плохой, другой, еще что-то, и в результате я, пока не уехала уже в Москву, я питалась так, как питалась моя семья, моя семья ест мясо. А потом уже, когда стала жить самостоятельно, я поняла, что-то мне не хочется, что-то я не буду, наверное.

А это были не самые изобильные годы. В общем, с едой-то в девяностых годах порой, особенно у бедных студентов, было не очень хорошо. Как ты умудрялась без мяса-то еще проживать?

Вот так и умудрялась. Рис, картошечка…

Каши? «Доширак»?

Каши, вот это все. Коронный, да, «Доширак», но «Доширак» появился уже чуть позже. Какие-то бутерброды с сыром вот эти ненавистные, это все каким-то образом добывалось.

Ты, как я понимаю, опоздала поступить во ВГИК, и поступила в ГИТР, Государственный институт телевидения и радиовещания, на факультет…

Тележурналистики. Я одна из немногих на телевидении, кто работает по профессии, на секундочку, по образованию. Вот вы кто по образованию, мой дорогой телеведущий?

Вынужден ответить, ты права, как доктор, действительно. Но помогло образование, на самом деле? Или, наблюдая особенно за тем, как это обычно у приятелей и друзей происходит, ты поняла, что в общем можно было и без него?

Знаешь, на самом деле нам вообще, моему потоку, очень повезло, что мы, это был как раз, получается, 1995 год, когда старое телевидение уходило, приходило новое, набирали всех, просто буквально ты с улицы мог реально зайти, если в тебе было что-то, что отвечало нынешним требованиям современного телевидения. И у нас с первого же курса были пропуски в «Останкино», и это, конечно, был просто подарок, потому что мы не просто проходили какую-то там теорию, записывали за великими умами, а мы видели все это. Мы заходили, а там, я не знаю…

Что ты там видела, в «Останкино»?

Сейчас тебе скажу. Познер сидит и ведет там программу «Мы», по-моему, на тот период она у него называлась. Или Любимов ведет там какой-то «Красный квадрат», то есть мы все это видели, мы заходили в любую студию, мы все это впитывали. И вот таким образом мы тоже зашли на канал, это меня Саша Пряников, с моего потока, студент, он пригласил меня, слушай, говорит, будешь в «Останкино», заходи, там новый канал открывается музыкальный, посмотрим. И мы зашли, это был Хеллоуин, 31 октября, и в эфире была Тутта Ларсен. Это была темная студия, она стояла в какой-то шапке с рогами и что-то там говорила, и я вот так, глядя на все это, подумала, что я хочу вот так. И тут зашел продюсер какой-то, который сказал: «А что это вы здесь делаете в аппаратной? Вы кто вообще такие?» Я смотрю на Сашу, Саша смотрит на меня, и мы: «А мы проходим здесь кастинг». «Так кастинг не здесь, а в соседней студии, ну-ка шуруйте отсюда». И мы пошли на этот кастинг, и оба его прошли, и стали работать на канале «К-10», который потом стал «Муз-ТВ».

Это называется, удачно зашли.

Абсолютно. Но то, что я, понятное дело, и до этого много читала, я очень люблю читать, спасибо родителям за то, что привили эту любовь к книгам, поэтому все, что мы проходили по зарубежной, например, литературе, я знала от и до. Английский язык, я начала такое уже серьезное изучение английского языка, потому что в школе это было так, через пень-колоду, новые учителя менялись, у всех разное произношение, у всех разные методики, и там, конечно, английский язык у меня был очень плохой. И друзья, друзья, которые у меня появились, вот это то, что мне дало, собственно, студенчество. Можно ли было обойтись без этого? По большому счету, можно. И вообще я сейчас, конечно, пересматриваю свое отношение к высшему образованию, потому что, на мой взгляд, именно практика, именно погружение и самообразование, они дают, конечно, намного больше. Поэтому, когда меня сейчас просят, Ольга, проведите мастер-класс, я говорю: «Слушайте, ну как я проведу, что я должна сказать? Что нельзя махать руками, например, в кадре, да?», потому что когда я пришла и махала руками, объясняя все практически как сурдоперевод, мне Андрей Болтенко, который потом стал первым режиссером, главным, на канале Первом, снимал Олимпиаду и самые большие события, он мне сказал: «Что ты машешь руками? Чего ты размахалась руками?» Я говорю: «Мне так удобно». «Но это некрасиво, ты машешь руками, и мы ничего не понимаем». Хорошо, говорит, придумай мне все подводки, десять подводок, как ты будешь с этими руками вот что-то изображать. Я придумала ему десять подводок к каким-то там клипам, где я все это очень эмоционально выражала руками.

То есть вы сделали прописанный сценарий жестов?

Практически, да. То есть как бы он не верил, что я смогу все время этими руками как-то…

То есть ты отстояла свое право разговаривать руками.

«Привет, я Ольга Шелест, итак, сегодня мы с вами будем говорить о любви…». Какая-то такая была муть, и ему она не понравилась, но я смогла ее отстоять. А если человек говорит, ну как бы занимайтесь техникой речи, но есть огромное количество и в Америке, и в Англии картавых людей, у которых не очень хорошая речь, но они так интересно рассказывают, у них такая харизма, что ты слушаешь их с большим удовольствием. Чему я могу научить на мастер-классе? Стоять прямо в кадре? Улыбаться в кадре? А может быть, вам не надо улыбаться? То есть каждый должен найти что-то свое, что он хочет показать, и если вот эта жажда творчества, каких-то амбиций не дает вам покоя, тогда надо идти на телевидение. А если ты думаешь, так, ага, Шелест вот так делает, я сейчас тоже буду так делать, получится у меня, не получится, наверное, нет, Шелест сказала, что нужно улыбаться, буду улыбаться, но это же как бы…

Ты говоришь абсолютно правильную и ключевую вещь о том, что надо обрести себя и постараться быть самим собой, но для того, чтобы к этому прийти, конечно, нужно очень много пробовать.

Конечно, да.

Нужно смотреть, и конечно, это естественный рефлекс, когда ты слышишь, например, как у меня было, как ведет радиошоу Говард Стерн, ты слушаешь его и думаешь — как это круто, как бы я хотел так же. То есть тебе нужно все равно какие-то реперные точки, чтобы понять, как вообще возможно.

Да, безусловно. Но я не думаю, что если бы ты встретился с Говардом Стерном, он бы тебе преподал какой-нибудь урок очень ценный, и ты бы его воплотил в жизнь. Поэтому все вот эти мастер-классы, вот эти люди, которые приезжают, знаешь, «Я научу вас бизнесу», я научу вас вот это, я научу вас вот это, все это вызывает у меня такое немножечко пренебрежение, скажем так, может быть, потому что у меня сейчас уже есть опыт, я уже все умею, я уже все знаю, а когда я была молодая, мне, наверное, можно было бы что-нибудь увидеть и послушать. Но на тот момент ничего этого не было, не было молодежного телевидения, никто не знал, как это делается, и только уже попав на MTV, я увидела MTVшных виджеев, нам стали доступны все программы…

Запада?

Всех стран мира, начиная от Австралии и заканчивая США и Японией, и тогда ты тоже, ты смотришь, хорошая стрижка.

И понимаешь, вот оно как, оказывается.

А вот тут она вот так повернулась, а вот здесь она сама камеру держит, не кто-то ее снимает, а она сама типа как селфи делает, интересно. И это ты уже как бы в это погружаешься. Но научиться в институте этому, наверное, нельзя.

Ты помнишь свой первый эфир, как ты первый раз вышла в эфир? Это же было еще не на MTV.

Это был как раз канал «К-10», будущее «Муз-ТВ». Назывался он «К-10», мне сказали, что будет прямой эфир, потому что тогда было проще и дешевле сделать прямой эфир.

Чем делать запись.

Чем записывать, да, монтировать и так далее. Мне сказали: «Вот у тебя час. Вперед». Меня накрасили, нарядили в какую-то кофточку, поставили, а внизу на маленькую табуреточку как раз посадили Сашу Пряникова, который уже был два раза в прямом эфире, и он знает, что это такое.

Ветеран.

И в какой-то момент, если я вдруг затыкаюсь, краснею, бледнею, падаю в обморок, не знаю, что со мной, он должен, как черт из табакерки, и продолжить феерию.

Так он был за кадром на тумбочке?

Да, он сидел внизу, на маленькой табуреточке.

Это была такая творческая задумка, что если ты вдруг…

Да, а я стою, и вдруг, если я…, то он как бы — раз, и как бы все хорошо, и никто ничего не заметил.

Отличная страховка.

Да. Я сделала первое, поздоровалась со всеми, представила клип, потом второй клип, и потом Саша говорит, что я здесь сижу, у меня там лекции, у меня там конспекты, у меня экзамен, ушел, и я благополучно довела эфир до конца. И даже потом, когда уже были «летучки», мой эфир ставили всем в пример, вот смотрите, Шелест как непосредственно держится и вообще молодец.

А какие клипы были, ты помнишь?

О, вот это сейчас, наверное… Ну, тоже Мадонна, все вот эти ее восьмидесятые, скажем так, что удавалось на тот момент нарыть. Много русской нашей было, много, потому что тоже девяностые же бабахнули, все эти появились там, «Мальчишники», «Отпетые мошенники», вот это вот все. Набор был очень стандартный опять же, Мадонна, Майкл Джексон, Элтон Джон, Джордж Майкл, то есть топовые, немножечко Led Zeppelin какие-то были, Red Hot Chili Peppers стали появляться. И конечно, самая бомба это была Take That, когда они появились просто, а потом они расстались.

И это было трагедией.

И это была трагедия, потому что мы даже транслировали…

Процесс расставания?

Не процесс расставания, а процесс переживания фанатов, когда Label объявил о том, что ребята завершают свою работу, они расстаются, и вот эти фанаты около какого-то там этого Record Label, со слезами на глазах, вот это вот все, это было очень печально. А мы думали, кто, что, какая группа, Take That, а что, а уже распались?

Было четыре одновременно практически коллектива, был East 17, был Take That.

Чуть позже, да. Был East 17, конечно, я уже запуталась.

 Но Take That, удивительно то, что вся Англия, я думаю, что и все остальные поклонники, они ставили на сольную карьеру самую крутую у Гэри Барлоу, а не у Робби Уильямс. И в результате вот оно как повернулось.

Да, представляешь.

Что в результате лишний раз доказывает, что хулиганы приходят первыми, финишируют. Расскажи мне, пожалуйста, о своей первой встрече с Борисом Гурьевичем Зосимовым, как ты попала в его поле зрения.

Это был канал BIZ-TV, который, на самом деле, они вместе как-то начинали, по-моему, с Лисовским. Канал «Муз-ТВ» был Лисовского, BIZ-TV был Зосимова, и они вместе решили создать вот этот «К-10», чтобы там потом поднять MTV. Но что-то там не срослось, не получилось, и на базе уже BIZ-TV, тогда существовавшего…

Он договорился с MTVшниками.

Да, решили поднимать всю эту историю. Я узнала тоже от какой-то подруги, что идет кастинг на MTV, а подруга на тот момент уже ездила по заграницам, бывала на концертах тех же Queen, East 17 и Take That, и она говорит, тебе нужно туда, это прямо твое, тебе нужно туда. Я пришла, записала тоже пару подводок, и все. Я пришла к Борису Гурьевичу, он говорит, что зарплата будет такая, написал мне там на бумажке. Мне даже не важно было, какая будет зарплата, она была в три раза больше, чем я получала на тот момент, я сказала: «Да-да, конечно-конечно». «Надо к стилисту, может быть, тут что-то это, а так в целом все прекрасно, все хорошо». В общем как-то без особого напряга я влилась в эту команду, и мы полгода, наверное, отрабатывали все свои навыки на BIZ-TV, которое потом плавно стало MTV.

Мы подошли к поворотному моменту в карьере, когда Ольга приходит на MTV. Вот ты говоришь, первая команда, кого ты сразу запомнила из тех людей, которые там были? Это же как бы удивительная легендарная команда, все сейчас просто, у всех сложилось, и вся страна знала всех, это случилось практически в одночасье. Кто произвел на тебя впечатление, когда ты попала в этот коллектив? Кого ты сразу запомнила?

Кого я сразу запомнила? Ну, Бориса Гурьевича, конечно, сложно было не запомнить. И ты знаешь, чем он мне, собственно, запомнился? Тем, что я не понимала как бы «политики партии». То есть всегда были начальники, которые бы сказали: «Так, что у тебя тут? Серьга в носу? Убрать. Там это сделать, это», а он говорил: «Давайте, пробуйте, что-то делайте», то есть человек сказал, как бы идите и делайте. И ты думаешь, все, я могу делать все, что я хочу? А у тебя же полная башка этих идей невероятных. И все вот так переглядывались, и что же, что, и как же, мы прямо сами можем все делать? И первое, конечно, может быть, потому что это была моя такая первая любовь, и последняя пока на данный момент, мой муж, который меня впечатлил. И самое первое наше знакомство было, он просто проходил там где-то мимо и сказал: «Так, ты кто, там как ее, ты Шелест?» Я говорю: «Да, я Шелест». «Завтра мы с тобой снимаем какие-то айдишки, в семь часов чтобы была здесь, не опаздывать». Я думаю, ах ты, скотина такая, я уже работала на «К-10» тогда, я уже на «НТВ-плюс» чуть-чуть поработала, я уже как бы звезда, а тут какой-то волосатик мне тут, понимаешь ли, что-то говорит. И конечно же я специально опоздала на полчаса, я приехала в 7.30 в пустой офис, потому что он приехал в 8.30, и вся команда его вот так вот сидела и ждала. И я возненавидела его всей душой, я думала, я сейчас что-нибудь такое сделаю на съемках, что ты запомнишь меня на всю жизнь. Но он всегда действовал на опережение, он стал кормить меня мороженым. Он говорит: «Ты вся такая цветная, вся такая забавная, будешь есть мороженое, цветные шарики, вот это все».

В кадре?

Да. А на улице было прохладно достаточно, я ела это мороженое, у меня синели губы, окоченели руки, вот это все. Он говорил, давай еще чуть-чуть, потом сажал меня в машину, водитель отказывался, наш, от компании, разогревать машину, потому что на бензин тратили свои деньги тогда, никто на бензин не давал, он говорил, я не буду тратить бензин разогревать машину, чтобы согреть какую-то ведущую. Тишкин говорил: «Заводи машину!», отогревал меня, после этого мы пошли в кафе, пили горячий чай, и все, и как-то раз-раз…

И попала.

И вот уже двадцать два года. И он, конечно, это фонтан вообще идей невероятный, потому что я всегда слушала его, раскрыв рот. Он стал меня знакомить с какой-то новой музыкой, рассказывать вообще о том, как устроен этот мир. Если бы я его не встретила, 100%, я бы вышла замуж за какого-нибудь олигарха или какого-нибудь бандита, и пропала бы где-нибудь на Рублевке, сидела бы сейчас денежки считала. А тут для меня открылся невероятный мир какой-то свободы, вот этого ощущения, что ты какая-то достойная единица, которая может вращать этот мир, не просто какой-то винтик или шпунтик в этой машине, а что от тебя многое зависит. И это, конечно, для меня…

Это же очень важное ощущение, что ты, при всем том развлекательном характере того, что ты делаешь, ты меняешь мир.

Да-да, абсолютно.

На следующий день люди встают, после твой программы, с новым знанием, с новым настроением, с новым ощущением, то есть ты в общем приоткрываешь рамки, все время двигаешь их чуть больше, чуть шире.

Абсолютно. На тот момент мы, конечно, этого не осознавали абсолютно.

Просто было весело.

Да, мы просто кайфовали, получали невероятный кайф от того, что мы делали. И нас просто колбасило от этой свободы, что мы можем это делать все сами. Все программы придумывались нами самими, они все креативились нами, дополнялись все, переделывались, что-то придумывалось, декорации, это все мы сами рисовали на коленках, придумывали. И это было, конечно, просто что-то невероятное.

У тебя же была еще спортивная программа «Новая атлетика».

Да, это тоже.

Это, как я понимаю, идея пришла, потому что ты увлекалась всякими экстремальными видами спорта?

Нет, в том-то и дело.

Ты просто попала туда как кур в ощип?

Нет, потому что сказали, нужна спортивная программа, давайте, ребята. Кто, типа? И как раз мой муж, Алексей Тишкин, сказал: «Давайте я что-нибудь сделаю». И мы начали с фигурного катания, потом хоккей, потом американский футбол, вдруг оказалось, что у нас в России играют в американский футбол, у нас есть своя сборная какая-то даже. А потом он говорит: « Почему мы это делаем, зачем мы популяризируем популярные виды спорта?» Давайте делать что-нибудь, и начали делать сноуборд, скейтборд, все эти кикборды, все вот это новое, что только-только появлялось, агрессив скейтинг вот этот вот. И я помню, мы поехали на Эльбрус снимать наших первых прорайдеров, которые только появились, появились спонсоры, Burton, самые крутые доски пришли в Россию. Мы поехали на Эльбрус, из-за непогоды отложили какие-то эти соревнования. Ну и что делать? Мой муж почесал голову и сказал: «Так, мы поставим на сноуборд Шелест». Я сказала: «Нет, спасибо, благодарю вас».

Когда там следующая электричка на Москву?

Да-да, когда следующая? А что делать, мы в командировке, надо привозить какой-то материал, а снимать нечего. И мне дали инструктора, мы забрались на самую высокую точку, он показал мне, как съехать. Первый раз, конечно, съехала на попе, второй раз уже чуть-чуть на попе, чуть-чуть на пузе, а потом я встала, и когда ты поймал этот кайф, этот ветер в лицо, эти снежинки…

Это на сноуборде, да?

Да. Я поняла, что какой кайф, и уже все, съемки заканчиваются, уже темнеет, я говорю: «Я еще раз поднимусь». И вот это все настолько меня заразило, и на тот момент мы уже поняли, что я буду пробовать все виды спорта, о которых мы рассказываем. Поэтому это был скейтборд, я очень увлекалась агрессивными роликами, я даже каталась в рампе, крутила какие-то трюки. Но потом, когда очень сильно «убралась», и пришла, у меня вот тут заклеено было пластырем, вот тут все, и я вот так вышла в прямой эфир, там у нас была программа по заявкам, Борис Гурьевич посмотрел и сказал: «У нас, конечно, свободное как бы телевидение, мы вот приходим, ты смешно рассказала, как ты упала на этих роликах, это все здорово, но это же как бы твое лицо, это же как бы твоя работа, это твой хлеб. Давай как-то подумай». И я подумала, что да, наверное, надо как-то поберечься. И с роликами я завязала, а сноуборд до сих пор моя любовь, я прямо вот обожаю. А еще вспомнила, как мы с Антоном Комоловым собственно познакомились.

Это ты предвосхищаешь следующий вопрос.

Да? С Антоном мы тоже смешно познакомились, потому что я с ним познакомилась практически в полете. Какой-то один кабинет, второй кабинет, и кричат: «Шелест! К телефону!». Секретарша ждет, когда я добегу, «Быстрее! Тут что-то срочное!». Я выбегаю из одного кабинета, бегу к другому, спотыкаюсь о ковровое покрытие там как-то, и начинаю вот так вот полет. И в это время в полете я вот так вот почему-то поворачиваю голову и пролетаю кабинет, в котором за компьютером сидит Антон Комолов, он так тоже поворачивает голову, и так: «Привет».

Я представляю, какая картинка была. Он оторвался от компьютера…

Ух, кто-то пролетел, окей. Я приземлилась где-то в районе телефона, «Алло!». Вот это вот все, потом все повыходили из кабинетов, что происходит.

Кто рухнул в коридоре?

Да. И буквально через некоторое время нас знакомят, это вот Антон, это Ольга, мы хотим, чтобы вы утреннюю программу, что-нибудь такое, попробуйте вместе в кадре. Он так: «Здрасте. Это вы там пролетали мимо?» «Это я». С тех пор тоже уже двадцать два года.

Вспомни, пожалуйста, какой-нибудь эфир, в котором проявилась ваша взаимовыручка. Я понимаю, у вас таких восхитительных, как рок-н-ролльные, историй нет, когда кто-нибудь напился накануне и пришел абсолютно пьяным на эфир, но когда вы, например, выручали друг друга. Просто, как я понимаю, если не больше тысячи, наверное, проведенных совместных эфиров или часов вместе.

Это да.

Что было, вот прямо какая-то жесткая ситуация, в которой либо ты ему протянула рука помощи, либо он тебя подхватил, когда ты в очередной раз падала.

Ты зря, на самом деле, говоришь о том, что мы трезвые сидели в эфире. Был первый самый Новый год на MTV, в сентябре открылся канал, а зимой мы решили отметить Новый год в прямом эфире. Не знаю, кто так придумал, все двадцатилетние, у всех там… И конечно же было шампанское, и был график определенный, кто во сколько выходит. И мы с Антоном выходили, по-моему, с часу до трех.

Ночи.

Да, там у каждого было по два часа.

Не очень правильно выбрали время.

Да, естественно, мы приехали пораньше. Но Антон не пил, Антон был очень правильный, он тогда учился в Бауманском еще университете, и я была студенткой, но нам было дико весело. Мы с Александром Анатольевичем, значит, пили за любовь, все шумели, выпивали, офис превратился черт знает во что, с этим серпантином и конфетти. Конечно же, к часу ночи я уже…

То есть артикуляция поехала немножко.

Абсолютно.

Я ненавижу себя, когда у меня это происходит, причем ты как-то еще сохраняешь какое-то время ощущение, что все нормально, все хорошо, просто очень бегло и весело. А потом если ты, не дай бог, на следующий день смотришь этот эфир и думаешь: «О господи! Нельзя! Никогда!».

Да-да, ты кажешься себе невероятно смешным, веселым.

Искрометным просто.

Но немножечко все замедленно, глаза полуприкрыты, очень медленно моргаешь. Но поскольку Антон был всегда, скажем так, я была всегда такой мотор в «Бодром утре», а Антон такой более спокойный и рациональный, то в этом эфире все получилось ровно наоборот. Я была очень спокойная, а Антон зажигал, к нам приходили гости, он там бросал конфетти, все как-то пытался вертеться, и ровно передо мной, чтобы моего лица не было видно. Таким образом, он конечно, спас нас от какого-то скандала, потому что в какой-то момент я уже так… И меня уже выносили из эфира.

Под елочку.

Это был самый, это был первый и последний в моей жизни эфир немножечко «подшофе».

Все, да, больше этого не повторялось?

А на «Бодрое утро», конечно, нужно было к семи часам приезжать на эфир, и с нами чего только не случалось. Было смешно, когда Антон однажды позвонил и сказал, вы не поверите, а я сижу уже на гриме, меня там рисуют, по-моему, на пейджер приходит сообщение, что «Вы не поверите, я застрял в лифте». Нет, наверное, тогда уже были сотовые, были сотовые, и он позвонил и сказал, что я застрял в лифте.

Это вот в том лифте, который был там…

Нет-нет, у себя дома. У себя дома он застрял в лифте, представляете, говорит, я застрял в лифте. Я говорю: «А можно было более какую-то фантазийную историю придумать? Ну что это за отмазка! Просыпайся, давай уже».

Ну, там бабушку переводил через дорогу.

Он говорит: «Я правда застрял в лифте». Я говорю: «Антон, хватит, хорош, ну все, уже через 15 минут эфир, давай уже как-то соберись, успеешь доехать». Он говорит: «Я клянусь вам». Мы ему не могли поверить, потому что это такая тупость, застрять в лифте просто перед прямым эфиром, это самая вообще дебильная отмазка, которую можно было придумать. Но он говорил, я не врал, это правда, и вот это все, конечно, очень часто случалось. Я засыпала, кстати, тоже в прямом эфире, когда каждый день ты очень рано встаешь, а потом еще до поздней ночи монтируешь свои программы параллельные, «Новую атлетику», у меня еще был какой-то сводный чарт, много всего. И с утра ты конечно же, так немножечко, раз, и меня решили не будить. Вот они меня не будят, не будят, я сплю, и они выходят в прямой эфир, «Тихонечко, ребята, Олечка уснула, не будем ее будить», вот это все на цыпочках. И проснулась я от этой звенящей тишины, так открыла один глаз и говорю: «Я не сплю, я проверяю вас, это был тест», хотя на самом деле я вырубилась.

Прекрасно. Вспомни, пожалуйста, западных гостей, артистов, которые приходили к вам в эфир. Что в первую очередь приходит в голову, какое было самое яркое искрометное интервью?

Наверное, это Bloodhound Gang, они приходили. У нас не было функции, что мы берем интервью, они обычно приходили в «Каприз», там была Лика Длугач, Тутта Ларсен, в основном туда приходили, и у Тани Геворкян еще была какая-то программа, с рок-музыкантами. А к нам на «Утро» мало кто приходил, тут и так две звезды, куда еще, понимаешь, иностранных еще пихать. Но Bloodhound Gang почему-то не могли сделать это вечером, не знаю, почему, и их прислали к нам на эфир. Это была целая толпа, как ты помнишь, людей, которые имеют отношение к группе, не имеют отношение, это просто там и группис были, и сама группа…

И прохожие по дороге прибились.

Все, да, это было человек двадцать, наверное, мы вдвоем с Антоном, и мы болтали, очень весело проводили время, им все очень нравилось. А в какой-то момент, Антон занимался спортом и всегда подчеркивал свой…

Рельеф.

Да, рельеф. И один из, по-моему, это был бас-гитарист как раз, такой самый у них накачанный, такая шея у него была, вот это все, он говорит: «О, я смотрю, типа…», потрогал. Я говорю, да-да, давайте, и хотела сказать «армрестлинг», давайте, говорю, армрестлинг, потому что у него тоже такие, но сказала «рестлинг». Говорю: «Давайте рестлинг». И все такие: «Да, давай-давай», и я тоже: «Давай-давай», и мы начинаем всех подначивать. Антон смотрит на меня перепуганными глазами, потому что человек в три раза его выше по росту, у него «банки», как голова Антона. Он говорит: «Ты что делаешь? Зачем ты это сказала?». Я говорю: «Рестлинг, рестлинг, давай рестлинг». И чувак этот, гитарист, снимает майку, у него там просто такие кубики вот эти вот, «банки» тут, и Антон тоже сначала порывается как бы снять с себя майку, потом понимает, что, наверное… И тут до меня доходит, что армрестлинг и рестлинг это две разные вещи.

Вовремя. Это ты вовремя сообразила.

И что сейчас Антона будут убивать, то есть кидать, «мочить», вот это вот все.

Прыгать на него и садиться на спину.

Да, прыгать на него. Но Антон сразу как-то, все, окей-окей, я сдаюсь, все, ты победил, и мы как-то все это замяли. Но это было очень смешно. Вот ты говоришь о взаимовыручке, подстава, вот был главный наш конек.

Да, это прямо голимая подстава. А помнишь ли ты момент, когда вот прямо пришло четкое ощущение, что ты звезда, когда ты стала знаменитой? Условно, когда спустилась в киоск, а продавщица тебя узнала, вот до такого уровня знаменитости.

Ты знаешь, наверное, самое такое большое впечатление, по-моему, это был как раз что-то типа Нижний Новгород, мы поехали с MTVзацией по всей стране. Такая большая была акция, MTV появлялись в разных городах, и всегда были разные какие-то частоты, которые где-то показывали кусочками MTV, где-то это были полноценные каналы, и мы вот были призваны привлечь аудиторию. Мы с Антоном поехали, собственно, в Нижний Новгород, представили там свои программы, программы своих коллег, был концерт, кто-то с нами приехал. И когда мы стали выходить, поняли, что помимо того, что толпа людей в клубе, в десять раз больше толпа вне клуба, окружила этот клуб и выйти из него невозможно. Все стали придумывать, как что сделать, и решили в черный ход, черный ход тоже был окружен. У нас были два таких охранника, у меня и у Антона, по два таких здоровых парня, с нами еще операторы, администраторы, вот это все. И кто-то вспомнил про какое-то маленькое окошко, через которое можно вылезти, и мы вылезали через это окно, нас выпихивали, меня снимали, и мы как-то кустами, кустами пытались пробраться к своей машине. Кто-то увидел, сказал: «Шелест!», и вся вот эта толпа… Это было дико страшно, и когда толпа нас уже окружила, и охранники наши: «Ребята! Дайте нам пройти! Пожалуйста!», а тебя щипают, хватают, тянут майку, у меня уже куда-то слетела бейсболка. И у меня были такие крутые бусы, как цепь из таких шариков, экстремалы носили такие штуки, и меня кто-то схватил вот так за эти бусы, и я поняла, что они не рвутся, это металлические, то есть они не на веревочке, а прямо металл, скованные между собой. И меня просто стали душить. И я просто уже вот так вот куда-то, и в какой-то момент я поняла, что их нужно просто самой уже разорвать, и я их разорвала, они остались в руках у человека. Мы сели в машину, за нами бежала эта толпа, мы им махали, говорили спасибо-спасибо, но опасно уже находиться здесь, потому что это может быть чревато, это небезопасно для нас и для них, для самих ребят, потому что затопчут друг друга. А когда нас привезли к гостинице, водитель вышел так из машины, сказал: «Ну, е-мое!», а там просто большими буквами нацарапано «Антон, я люблю тебя!».

На машине?

Ага. То есть они вычислили, на какой машине мы приехали, и это сделали. И тогда мы поняли, что да, это очень круто, то есть нас просто рвали на куски, и мы понимали, что вот она, вот пришла вот эта слава, значит, все не зря, значит, мы приносим пользу людям.

Это позитивный итог. А есть же еще негативные итоги, ты просто не можешь спокойно, например, прийти на концерт группы или в клуб, чтобы остаться незамеченной.

Ну, да, это тоже было.

То есть тебе реально приходится пересматривать вообще весь свой режим поведения.

Абсолютно. У меня маньяк свой был, личный. Мне все говорили: «О, у Шелест есть личный маньяк».

А, вот интересно, ну-ка.

Да, это был человек, который смотрел все программы со мной, он выписывал там все слова и присылал мне письма, «Вот в этой программе вы сказали вот это и вот это, и мне это очень понравилось, это очень здравая мысль, ла-ла-ла, а потом вот в этой программе...», и ты понимаешь, что человек просто тупо сидит дома и смотрит все программы. И это как бы очень странно.

И это же были еще бумажные письма.

Да, абсолютно. Я все время с содроганием их открывала, думала, ну ладно, человек смотрит телевизор, окей. А потом в какой-то момент я получила письмо, «Ольга, вы вот вчера у киоска стояли и купили себе пачку сигарет, вы уж бросайте курить». Да, это нехорошо, в тот момент я, было дело, дымила, потому что здоровье и все такое. И тут я вспоминаю, что эту пачку сигарет я купила не около офиса MTV, где обычно, а я доехала на метро до дома, вышла, и там я купила эту пачку. И тут я понимаю, что этот человек проследил меня ровно до дома, до подъезда. У меня шевелились волосы.

И в этот момент за кадром обычно идет такая музыка: там-та-дам-там-там-там…

Это было реально очень страшно, потому что муж меня провожал, забирал, он попросил, чтобы канал выделил мне машину, и меня стали возить на машине.

После этого письма.

Да, потому что все почитали и поняли, что немножко какая-то уже действительно маньячная тема. А потом в какой-то момент мы с Антоном пошли, у меня болела голова, и я пошла в аптеку, а Антон после эфира «Бодрого утра» пошел вместе со мной по дороге, он до метро, а я до аптеки. Мы дошли до аптеки, и в какой-то момент я повернулась и увидела человека, и я прямо по глазам поняла, что это он. Это был такой пожилой, скажем так, мужчина, наверное, к пятидесяти, и вот по его взгляду, у меня просто мурашки по спине пошли, я поняла, что этот чувак… Я говорю: «Антон, он стоит сзади, это он, я точно знаю, что это он». Мы купили лекарства, Антон не пошел, конечно, не в какое метро, он пошел провожать меня обратно до MTV. И в какой-то момент он говорит: «Давай проверим, он или не он, потому что он в общем-то за нами идет». Мы стали около какого-то киоска покупать там какой-то журнал или еще что-то. Он остановился, пытался попятиться, пойти куда-то назад. В какой-то момент мы поняли, что это он, и я сказала: «Слышь, ты, если ты еще раз напишешь мне письмо, я тебя урою, я не знаю, что я с тобой сделаю», и у меня просто такой был поток. Антон меня схватил, сказал: «Перестаньте ей писать письма», и увел меня. Он сказал: «Ты дура, а вдруг у него был бы нож, а вдруг у него была бы серная кислота, ты дура». Но после этого прекратились все письма, то есть человек, видимо, осознал, что это не простые угрозы от девочки из Набережных Челнов, а что я действительно могу закопать, если что.

Я могу превратить твою жизнь в ад!

И все, и письма прекратились, и больше я их не получала, так что реально.

Слушай, обычно люди, которые пришли к успеху и к славе, их ждут демоны, разные демоны. Если говорить о рок-н-ролле, то это, конечно, в первую очередь алкоголь, наркотики, испытание деньгами, которые неожиданно вдруг вырастают, испытание славой, потому что опять-таки тебе нужно пересмотреть… Вот из этих вот, огонь, вода и медные трубы, что для тебя было, было ли что-нибудь сложным испытанием, которое тебе пришлось с усилием преодолеть?

Знаешь, слава богу, нет. Как-то очень плавно у меня прошло, и Антон мой, я не знаю, как у других ребят, но у нас с Антоном все как-то очень… Видимо, все-таки есть какая-то, знаешь, база, заложенная родителями, какого-то там собственного достоинства, человечности какой-то, и понимания, что все очень быстротечно, и только от тебя зависит, насколько ты сможешь удержать тот или иной успех. Поэтому в этом смысле у нас как-то совсем не было, и мы с Антоном даже договорились, что если у нас поедет крыша, мы оба друг другу дадим по башке. Но, слава богу, этого не случилось, и в общем-то до сих пор некоторые мои друзья говорят: «Как это у тебя, почему у тебя не снесло крышу?» Я вот сейчас смотрю, это же была бомба вообще, MTV, это же просто люди прогуливали школу, университет, только об этом все и говорили, «А ты смотрел MTV?» «Ты не смотрел MTV?» «Ты дурак! Ты что, как не смотрел?», вот это все. И ты понимаешь, что да, бог миловал, и как-то получилось без вот этих закидонов, поэтому не могу тебе рассказать страшных историй, как Элтон Джон.

Ну да, я уже ожидал, что будет.

Нет, ни наркотиков, ни вот этот секс безудержный, с посторонними я имею в виду, нет, как-то этого не случилось.

С высоты родительского опыта, сейчас у тебя дети, соответственно, рано или поздно эти дети будут спрашивать: «Мама, а чем ты занималась?» Как ты смотришь вообще на то, чему ты посвятила большую часть своей телевизионной трудовой деятельности, уже будучи мамой? Все ли свои передачи ты порекомендуешь, вот прямо на духу, своим детям и скажешь, вот послушай, был такой телеканал MTV, а давай-ка посмотрим, как мы с дядей Антоном зажигали вместе в кадре. Или у тебя есть, часто бывает, появление детей очень многих людей вообще приводит к пересмотру ценностей, которые были в молодости, и они начинают думать, господи, если бы я только знал, я бы никогда этим не занимался и так далее. Как у тебя это проходит?

Слава богу, ты знаешь, я уникальный человек, слава богу все время я говорю почему-то, хотя в него не верю. Почему так? Ты знаешь, мне в общем-то в этом смысле тоже повезло. Наверное, у меня все-таки была башка на плечах, чтобы не ввязываться в какие-то ужасные истории, в какие-то скандальные передачи. И я рано, скажем так, вступила в отношения с мужчиной, который как бы…

С будущим отцом своих детей.

Да. Мне было двадцать лет, и в этом смысле я уже понимала. У нас был дикий скандал, практически до развода дело дошло, когда мне предложили обложку Playboy. И я подумала, вот она пришла, слава, теперь меня хочет вся страна, надо этим воспользоваться. И муж сказал: «Зачем? Зачем тебе?». Я говорю: «Я вот хочу, как бы почему бы и нет?».

Чего мне стесняться? Есть что показать.

Чего мне стесняться, мы свободные люди, и все вот это такое. Он говорит: «Для кого?» «Как бы показать?» «Кому показать? Этим, которые в туалете будут потом смотреть на твою картинку?» Тут я как бы, я свободная женщина, я сильная женщина, я сама всего добилась, я сама все умею, вот это вот. И летали кружки, чашки с кофе, и он говорил: «Я запрещаю тебе». Он прямо говорил, что он запрещает, а мне вот это дико не нравилось.

Конечно, нельзя так.

Он говорил, что я запрещают тебе сниматься вот в этом. Ты мне запрещаешь? На! Мне никто ничего не может запретить! Сейчас я думаю, боже, слава богу, что я встретила такого человека, который не позволил мне это сделать. Потому что, правда, а для кого как бы, и зачем, и вот это все. Поэтому сейчас у меня нет такого, чтобы я там чего-то стеснялась.

Это был самый критичный момент в истории ваших отношений, это разбитые чашки в связи с Playboy.

Я думаю, да, абсолютно.

Несостоявшимся.

Несостоявшимся, да. Поэтому из программ, из каких-то интервью, журналов или еще что-то, мне в общем-то по большому счету ни за что не стыдно. И я уже сейчас, они интересуются, конечно, а что мама делает, сейчас я им показываю программы детские, которые я веду на канале Disney, еще где-то. Они говорят, а что раньше было, и вот раньше всплывает на ютьюбе разное видео, и «Новая атлетика», и «Бодрое утро», и я конечно это все показываю. Мам, у тебя были красные волосы? Красные волосы? Мам, у тебя серьга была в носу? Я говорю, так у меня и сейчас дырка есть, сейчас мы наденем, сейчас мы найдем мою сережку. То есть в этом смысле мне как бы есть что рассказать детям, и при этом не стыдиться за это.

Но ты помни это, когда твоя дочь побреется налысо, и вытатуирует себе, как у нынешних рэперов, здесь, например, Go fuck yourself, вот такое вот.

Слушай, нет, это у меня подруги рассказывают про подростковые вот эти все истории.

Бунт.

Да. И я прямо жду с нетерпением, когда все это случится. Но как меня родители свободным ребенком растили, так и я своих детей стараюсь растить свободными, главное, чтобы они были счастливы. А если они счастливы, мне кажется… Когда ты несчастлив, в тебе есть что-то, что ты хочешь продемонстрировать, вот как раз в подростковом возрасте, откуда все эти татуировки, бритье налысо, и вот это все. А когда человек растет счастливым и свободным, мне кажется, я вот не помню, чтобы я в подростковом возрасте, хотя мама говорит ужас-ужас какой был, чтобы я что-то такое вытворяла. Поэтому, посмотрим. Я готова, грубо говоря, к этому.

Я тоже про себя такое не помню. У меня как раз с Настей недавно был разговор по поводу того, готовы ли мы к бунту наших дочерей, и она сказала: «Ты знаешь, я как-то не бунтовала», я говорю: «Да и я в общем-то тоже». Просто я смотрю такое количество сериалов, и во всех сериалах у главного героя есть тинейджер-дочь, которая просто во все тяжкие.

Мозг вынимает, да.

И каждый раз у меня эти картины, с передозировкой наркотиков, с какой-то чудовищной блевотой бассейнами, случайными связями, каждый раз я засыпаю и думаю: «Господи, и мои дочки когда-нибудь…» Но, может быть, действительно, если нет против чего бунтовать, то и бунтовать не особо имеет смысл.

Ну да, если тебе уже позволяют быть лысым, и что ты еще сделаешь у себя на голове? Понимаешь, если тебе волосы разрешают красить в какой угодно цвет.

Мясо позволяешь им есть пока?

Ты знаешь, Муза, старшая, ей пять лет сейчас, пять с половиной, и она уже, у нее был такой момент, когда она спросила, из чего все это делается, у нее воспитатель в детском саду тоже вегетарианка, и она рассказывала им как бы что это такое, потому что они вместе едят, у них такой ланч вместе, и почему вы не едите котлетки или еще что-то, и она сказала, что я вот мяса не ем, и объяснила им что это такое. И Муза пришла домой и тоже говорит: «Мама, а у нас воспитательница вот тоже, оказывается, вегетарианка, и ты вегетарианка. А почему?». «А потому» «А из чего, а что?». И когда мы теперь приходим в супермаркет, она периодически берет там вырезки такие говяжьи, она вот так вот их подходит, берет, прижимает вот так вот, и ходит по магазину. Я говорю: «Что ты делаешь?» «Коровку жалею». Она походит, походит, потом раз, положит обратно, пожалела. То есть у нее уже есть такое, она отказывается, «Мам, я может быть, курочку съем, рыбу», а вот это все остальное, телята, овечки и прочее, это она не ест. Младшая еще ни о чем не догадывается, и ест все, что ей приготовят, хотя мы в дом не готовим мясо, потому что муж у меня тоже его не ест, но если бабушки, приходят, готовят, помогают, то они конечно же это едят. А так вот уже да, есть такой момент.

Понятно. Последний вопрос хочу тебе задать, который задаю своим гостям. Если вдруг перенестись в начало, в 1991 год, и вот сейчас зайдет сюда маленькая юная Оля Шелест, а ты смотришь на нее из 2019, говоришь здрасте. Что бы ты ей, например, посоветовала или от чего предостерегла? Что бы ты ей сказала?

Ты знаешь, мне сложно сказать. Я всегда наслаждалась жизнью, мне очень все нравится, я живу сегодняшним днем, и что-то изменить… Это, кстати, вот мой муж тоже, никогда ни о чем не жалей, оглядываясь в прошлое, ты никогда не увидишь будущего. Поэтому в этом смысле мне не о чем жалеть, я бы ничего не хотела исправить. Но наверное такое, знаешь, как напутствие, быть еще чуть смелее, еще громче смеяться, еще громче выражать свое мнение, если тебе что-то не нравится, потому что иногда, конечно, ты в силу неопытности, по молодости позволяешь людям вести себя с тобой так, как будто ты ни в чем не разбираешься. Но если в тебе есть что-то, что ты хочешь сказать и хочешь заявить, сделай это, не бойся, вот прямо главное не трусить. Вот просто чуть-чуть еще более, я бы вот это посоветовала. Может быть, мне в какой-то момент не хватало чего-то такого, знаешь, прямо погромче заявить о себе. Но в целом нормально, все будет нормально.

Спасибо тебе большое. У меня в гостях была Ольга Шелест. Я надеюсь, вам было так же приятно, как и мне. Это программа «Как все начиналось», спасибо за то, что смотрите Дождь. Пока.