Художник-карикатурист «Московского комсомольца» рассказал о папке с «непроходняком», «вилах» Роскомнадзора, и как ему не разрешили рисовать свастику на антифашистской карикатуре.
Есть ощущение, после каких-то рисунков, что вот это не надо было делать?
Ну, это частенько есть, конечно. Во-первых, у нас, у меня сейчас большая такая папка, непроходняк, так называемый. Они, наверное, пройдут, со временем, но пока да.
Сколько таких накопилось?
Ну, где-то штук 20-30 есть. За девяностые годы, наверное, 3 или 4 картинки, и то потом я думал, что слава богу, они не пошли, потому что когда нет никакой цензуры, у меня редактор увидел, где-то в самолете летел, господи, кто же это поставил! А я там во всю Ивановскую. А сейчас у нас юридический отдел существует, и я понимаю их, это не цензура по отношению ко мне, просто у нас вот этот Роскомнадзор, там такие вилы, нельзя зиги рисовать, нельзя рисовать средний палец, нельзя…
Да, я помню, как вы сказали, что они запрещают вам, на антифашисткой карикатуре нельзя нарисовать свастику.
Это будет призыв к экстремизму и пропаганда…
Пропаганда экстремизма.
Что за бред! Это понятно, что это антифашистская, антинацистская картинка. Все равно нельзя! Вот это вот… Но обходимся. С другой стороны, как ни странно, сейчас опять интересное время, как в восьмидесятые года, когда я начинал, это возвращается так называемый «эзопов язык», потому что все-таки, когда нет никаких преград, карикатура иногда превращается в плакат такой, двухмерный. Это баррикады, здесь мы, там они. А сейчас вот как-то иногда такие картинки, которые я бы тогда и не нарисовал, так что жить-то можно все равно.
