Стас Намин: «Мы нарушили девственность Кремля»

 

Козырев: Сегодня у меня в гостях человек, прихода которого я долгое время добивался. Мы обязаны ему некоторыми монументальными событиями в истории нашей музыкальной культуры и театральной культуры. У меня сегодня в гостях Стас Намин. Я предлагаю стартовать неожиданно сейчас, я еще ни разу так не начинал программу. Я думаю, что более всего порой некоторые аксессуары говорят об их владельцах больше, чем что бы то ни было. Дамы и господа, я показываю вам, как выглядит сотовый телефон моего сегодняшнего гостя. И прелесть его заключается в том, что вот так это череп, а так это либо сердце, либо тазовые кости. 1989 год, потрясающий абсолютно фестиваль в Лужниках. Я хотел бы, чтобы ты вспомнил о том, как вообще это срослось и как хватило духу такую вещь замутить. Но это же невероятно. То есть как бы представить такие имена, приезжающие в Россию, — Бон Джови, Оззи Озборн. В то время это же были пришельцы из планеты Альфа Центавра просто.

Намин: Это правда. И для меня это и такое же было странное событие, потому что я до последней секунды не был уверен, что не придут товарищи в штатском и не предложат пойти в область паха медленной походкой всем вместе с Оззи Озборном.

Козырев: Во главе.

Намин: Во главе, да. Потому да, мы хулиганили тогда, и не только, в общем-то, музыкальные фестивали, много чего придумали тогда странного. Но фестиваль, как-то он сложился, я тогда дружил с Заппой, и он ко мне часто приезжал сюда. И тут, когда я задумал фестиваль, я ему как-то позвонил, я говорю: «Ты знаешь, я тут придумал фестиваль такой-то, такой-то, такой-то». Он говорит: «Welcome to the most dirty business in the world».

Козырев: Добро пожаловать в самый грязный бизнес в мире.

Намин: Тогда я еще до конца не понимал, до какой степени это правда, но оказалось это правда до той степени, что я в результате из этого бизнеса ушел давным-давно и счастлив непомерно. А тогда это, собственно, не был шоу-бизнес, это был такой социальный прорыв для меня.

Козырев: И романтика.

Намин: Конечно, потому что было все настолько запрещено, а я все-таки первую половину жизни посвятил рок-н-роллу, поэтому для меня теоретически даже возможность — а как, неужели реально взять, независимо от всех министерств, разных КГБ и всех вместе взятых взять и сделать просто такой фестиваль, где вытащить только... Поэтому тогда была такая пружина, такой напор, запал: неужели возможно? И это «неужели возможно» существовало до последней секунды, пока у меня не начался фестиваль. Даже в середине фестиваля был момент, когда кто-то пьяный бросил бутылками, попали Гарику Сукачеву в гитару или кому-то и, в общем, был момент, когда можно было все сорвать, конечно.

Я тогда довольно жестко выступил, вышел на сцену, потому что там люди с дубинами хотели уже ломать первые ряды, потому что там в первых рядах стояли серьезные мальчики, которые так же, конечно, всю жизнь мечтали это увидеть все. Но какой-то был момент такого отвяза, но мне показалось… я как бы там жестко выступил, имея в виду, сказал, что: «Вы знаете, если рядом с вами стоит какой-то придурок, который это позволяет, то вы как-то его остановите, потому что все то, что мы придумывали и делали, все сорвется в одну секунду».

Козырев: Я был в точно такой же ситуации, второе, по-моему, это было «Нашествие», когда я увидел, как они начали во время выступления группы «Ария» раскачивать барьеры, я увидел, что уже дана была команда просто мочить дубинками, я тоже вышел на сцену. Это страшно всегда, но кто-то должен это сделать. И я то же самое сказал: «Ребята, здесь есть люди, которые выполняют свою работу, и чем больше вы их будете бесить, тем с большим остервенением они будут вам отвечать. Поэтому, чтобы сейчас не прекращать, пожалуйста, остановитесь». Но это прямо какой-то… Ты выходишь со сцены, у тебя сейчас бьется сердце, что ты так обнаглел.

Намин: В результате получилось, что это как раз, несмотря на то, что это действительно уникальный фестиваль, который никто подобного ничего по сей день не делал, но, тем не менее, не было ни одного инцидента хулиганского.

Козырев: Это прям пронесло вообще.

Намин: Пронесло, это правда.

Козырев: Потому что ты все время стоишь за кулисами и молишься тому, чтобы, не дай Бог, никто, чтобы все домой вернулись.

Намин: Но там вообще такая была обстановка Вудстока, в общем-то. То есть на травке сидели, целовались какие-то семьями, влюбленные, и при всем этом первые ряды, конечно, там козу делали, а дальше, в общем, довольно мирная атмосфера была. И вообще же, получилось, фестиваль же два дня был, по 100 тысяч народу, в общем.

Козырев: Это была большая спортивная арена «Лужников»? Меня же не было на этом фестивале.

Намин: Да.

Козырев: Большая спортивная арена?

Намин: Да, это большая спортивная арена, два дня подряд. И там, конечно, много было всего, происходило, но главное, что удалось действительно, что все приехали, что все сыграли, причем такие звезды вместе собираются даже в мире, в Америке редко очень, потому что три — ладно, и то понятно, кто паровоз, кто там сзади.

Козырев: А тут как разбить между Бон Джови и Оззи Озборном.

Намин: Нереально. А еще «Scorpions», которых так особо никто не воспринимает, а здесь они, наоборот, суперзвезды вроде, а здесь Бон Джови мало кто знал в то время. И все это вместе довольно сложно было.

Козырев: Ты участвовал как-то в составлении этого графика?

Намин: Конечно, мы вместе.

Козырев: У кого амбиции играли больше всего?

Намин: У всех.

Козырев: Все хотели быть хедлайнерами, да?

Намин: Бон Джови — естественно, потому что он № 1 был в мире в то время. Кстати, сейчас по концертной своей программе по Америке…

Козырев: Коммерческие составляющие — едва ли не самые успешные туры вообще до сих пор. Я поражен был, когда я посмотрел.

Намин: Поразительно, да? И вроде он как бы в попсу идет, и она ему помогает очень.

Козырев: Там просто наработано такое количество хитов, которые будут стрелять еще до конца его дней вообще.

Намин: Как бы ни было, в общем, у меня был партнер, с которым я вместе это делал, и мы разруливали эту ситуацию. Оззи — очень скромный и милый парень, мы с ним друзья по сей день, и вообще вся эта кампания, со всеми мы дружим, по сей день остались, в общем, в ближайших отношениях.

Козырев: С Оззи я еду в феврале в Лондон на этот farewell tour его.

Намин: Он упрятал его, да?

Козырев: Да. Короче, если смогу, конечно. Но в какой-то момент, конечно, было ощущение того, что его злоупотребления всевозможные вообще ему выжгли  всю кору головного мозга.

Намин: Есть такой момент.

Козырев: Да? У меня на этот счет есть много разных историй моих знакомых музыкантов, которые с ним общались. Я сам лично с ним никогда не общался, и никогда интервью не брал. Но он какой-то прямо такой вечный, он, по-моему, такое ощущение, что его прям уже ничего не берет. А тогда-то он был еще вполне в адеквате. И как им можно было объяснить то, что «Scorpions» — это знаковая фигура для этой страны?

Намин: Нам удалось, в общем, сделать правильную ситуацию. Мне кажется, поэтому мы и остались друзья по сей день все. Я как бы не промоутер был и вообще-то я не промоутер, в принципе, все акции, которые я делаю, они больше построены на человеческих каких-то, дружеских отношениях. Потому что я после этого как-то встречал каких-то промоутеров профессиональных, которые сейчас у нас есть в стране, которые вообще не общаются даже, даже не разговаривают с артистами. То есть у них есть промоутер-менеджер, а есть локал-промоутер так называемый. И вот они на этом уровне общаются. Артист даже не знает, кто там промоутер, ему какая разница?

Козырев: Это вообще, как правило, в этой системе это и есть принцип, да, конечно.

Намин: Но у меня такого никогда не было, это все мои близкие друзья, и они поэтому, собственно, и приехали, и поэтому на недоверии все существует, так же, как Заппа и все остальные. Поэтому тогда было такое время, что это, в общем, не шоу-бизнес был, а это был такой прорыв, как Вудсток ознаменовал новую эру, так и этот фестиваль, наверное, такую определенную свободу Перестройки ознаменовал.

Козырев: Но это надо же было обладать очень сильным романтическим рок-н-ролльным зарядом, чтобы это сделать в 1989 году, потому что это же еще Советский союз.

Намин: Сейчас уже, отсюда с этого времени туда заглядывая, я тоже это понимаю. Тогда я не понимал ничего, тогда просто вперед за власть Советов.

Козырев: Кого принимали круче всех?

Намин: Да трудно сказать. Да вообще-то и Оззи принимали великолепно, и «Scorpions» великолепно. Но вообще-то всем там хулиганы были.

Козырев: Mötley Crüe?

Намин: Я, собственно, еще использовал этот фестиваль как трамплин для своей группы новой, которую я тогда придумал и сделал.

Козырев: «Парк Горького»?

Намин: Да. Я задумал-то ее, когда у меня были гастроли в Америке.

Козырев: С «Цветами»?

Намин: С «Цветами», да, и тогда нас великолепно принимали, но я понимал, что это, в общем, не через пластинки и песни, а просто они уже приходили как novelties впервые, а потом видели, что мы хорошо играем. А пробить так, чтобы через пластинки, чтобы песни были популярными, я подумал: что же я молодец среди овец, в России я что-то, в Советском союзе, могу сделать, а там, в Штатах, где действительно кладезь, там я вроде не могу. И тогда я придумал название «Парк Горького», логотип «GP» этот, и начал думать уже, кого собирать. Из «Цветов», естественно, собрал, кроме Коли Носкова, все остальные были в «Цветах» у меня, работали.

Козырев: Маршал?

Намин: Конечно. Маршал много лет работал.

Козырев: Но сейчас это отдельная история. «Цветы» — это тоже отдельная история. Но я хотел вернуться к вашей истории дружбы и взаимоотношений с Фрэнком Заппой. Сейчас это сложно представить вообще, что он приезжал сюда, он снял о тебе фильм. И это же как бы, в общем, моментально было понятно, что это легенда, будущее, что...

Намин: Для кого понятно? Здесь считанные люди это знали, я могу сказать.

Козырев: Имя было неизвестно вообще?

Намин: Конечно.

Козырев: Да. Как вы познакомились?

Намин: Познакомились очень смешно. Мне раздался звонок домой в Москве, и какой-то человек на американском языке, которого я не очень хорошо тогда понимал, несмотря на то, что закончил иняз, но все-таки у нас есть наш российский английский язык, а там есть другой совсем. Поэтому я с трудом понимал, что человек говорит, но он там произносил имя Фрэнка Заппы, еще что-то пару раз, один раз, и я не понимал, кто это. Оказалось, что это звонил Фрэнк Заппа сам, и он хотел со мной познакомиться и приехать.

Козырев: А ты знал его творчество?

Намин: Конечно.

Козырев: Да?

Намин: Конечно.

Козырев: Ты думал, что человек звонит и рассказывает о Фрэнке Заппе, а это был Фрэнк Заппа?

Намин: Да, это Фрэнк Заппа был. Но я действительности потом мне это объяснил Деннис Берарди, мой партнер по американской истории, когда ее сделал, и он, оказывается, ему рассказал про меня, и он... Поэтому он мне и позвонил. Тогда я уже понял, о чем речь. И когда он в следующий раз позвонил, я уже понимал, с кем я разговариваю. И он приехал в Москву первый раз когда, то среагировал на его приезд один человек фактически — Альфред Шнитке. Он мне позвонил, говорит: «Стас, что действительно к тебе приехал Фрэнк Заппа?». Я говорю: «Да». Он говорит: «А можно мы с ним познакомимся?». Я говорю: «Приезжай туда ко мне», и он приехал ко мне в Зеленый театр.

Козырев: Шнитке?

Намин: Да.

Козырев: Потрясающе.

Намин: И был разговор в нашем кафе, помнишь, был такой первый частный ресторан в России и в Москве-то уж точно? И там мы сидели, я переводил, потому что Шнитке по-немецки говорит, а этот по-английски.

Козырев: Заппа знал, кто такой Шнитке?

Намин: Нет, конечно, нет-нет. Но разговор очень интересный был. В основном, вопросы задавал Шнитке и отвечал Заппа. Типа: «А где в этнической музыке минорная пентатоника?». Он говорил: «Юго-восток Японии», еще где-то. «А как записывать шрути, как записывать ноту 34 тона?».  Он говорит: «Есть несколько вариантов записи: такой, такой, такой». Такие. После этого я увидел, что два гения разговаривают, а я переводчиком работаю. И я решил, что все-таки как-то надо это запечатлеть и позвонил в «До и после полуночи»…

Козырев: Молчанов.

Намин: Не ему позвонил, а музыкальный редактор там был.

Козырев: Не Лена?

Намин: Нет-нет-нет, мальчик с украинской фамилией.

Козырев: Нет, не помню, не знал, просто не знал.

Намин: Но я его хорошо знал тоже. Позвонил ему и говорю: «Слушай, у меня такая ситуация, не хотите снять?». Они говорят: «Давай, приезжай». Я их привез на телевидение, мы сняли там уже не такой диалог, немножко другой, но, тем не менее, разговор, они двое сидели, разговаривали. И в результате я потом звоню через неделю: «Когда там будет?». Он говорит: «Нет, не пошло в эфир». Я говорю: «Тогда можете мне запись дать?» — «А у нас, - говорит, - то, что не идет в эфир, мы стираем, у нас пленки нет свободной».

Козырев: Какой кошмар.

Намин: Да, это все стерлось.

Козырев: Какой кошмар. А Заппа с этим его потрясающим чувством юмора, как-то ты соприкоснулся? Он же прям, по-моему...

Намин: Мы с ним дружили, это один из ближайших друзей в моей жизни был в результате. Он ко мне только сюда приезжал раз пять, и я...

Козырев: Как ему в голову пришла мысль о тебе фильм снять?

Намин: Как-то он впечатлился, чем я занимаюсь, привез сюда целую команду, и они снимали про весь центр наш, про все, что там происходит. Он назвал это такой «русский Bauhaus», и сказал, что это...

Козырев: «Bao»?

Намин: «Bauhaus», это такое немецкое, да. Это такой, когда все искусства вместе соединены, и там варятся все в одном супе. И сравнил это с Энди Уорхолом, со студией в Нью-Йорке, говорит: «То, что там варилось, эта новая какая-то жизнь, которая… она сейчас здесь». И мы с ним очень близко действительно дружили.

Козырев: Куда вы ходили? Он же тусовщик.

Намин: Везде, я его возил везде. Я его знакомил со всеми, кого возможно от Айдан Салаховой до, я не знаю кого, на какие-то концерты приходили, смеялись, что-то, хохмили.

Козырев: Есть какие-то записи, где он где-то вылазит на сцену, где-то играет вживую с кем-то?

Намин: Да, хулиганит, вообще очень смешной, очень много смешных вещей было. Потом от того, что у него гениальные идеи действительно были, он думал о том, как продвинуть что-то. Например, перевести в дигитальное все архивы — это первое ему пришло в голову, никто не знал, что дигитальное вообще существует, дигитальные архивы могут существовать, никто не понимал. И перевести Госфильмофонд, все, фотографии все, все это перевести, вообще все библиотеки, все перевести — это он первый тогда предложил. Больше того...

Козырев: Его же не стало в 1993 году. То есть это вообще, это конец 80-х - начало 90-х.

Намин: Поразительно. И он тогда говорит: «Я все финансирую, потому что это, - говорит, - кладезь, это великая культура российская, которую нельзя потерять. Давайте срочно сейчас это все переведем в дигитальную форму». Но никто не понял ничего вообще, что он говорит, какая дигитальная форма. «Лучше, - говорит, - не надо, а то КГБ заберет», потому что тогда еще те времена были.

Козырев: Как он встретил те перемены, которые здесь происходили? Он был воодушевлен распадом Советского Союза и образованием нового государства?

Намин: Ну, Советский Союз он никогда не видел, но, тем не менее, от того, что происходило, конечно, он был очень, хорошо к этому отнесся, не имея в виду политику, он вообще с политикой не связан был, так же, как и я. Мы видели, что происходит, как эта свобода существовала вне политики, грубо говоря. Но как бы ни было. Была очень смешная история, когда мы поехали в Питер, потому что там музеи какие-то, мы хотели с ним вести переговоры, потому что здесь не очень получилось, а там были какие-то с Эрмитажем разговоры, еще с кем-то. И пока ехали, мы взяли СВ, и я взял ему отдельное СВ, себе — отдельное СВ, и мы поехали так по отдельности.

И я утром захожу к нему в купе и смотрю, такая история: рядом с ним пьяная какая-то баба, так у нее слюни текут, а он накрылся пальто своим и там сидит. Я говорю: «Что такое?». Оказывается, у нас проводники-то простые, пустое место-то, они взяли, подсадили кого-то за деньги и все.

Козырев: Навели ужас на легендарного музыканта.

Намин: Он  спокойно ко всему относится, он прошел огонь, воду и медные трубы, как понятно. Но, тем не менее была довольно смешная ситуация. Но он сказать-то ничего не может — иностранец, понимаешь? Она вошла, проводница: «Так, вы сюда, давайте бабки».

Козырев: А малышка сказала: «Здрасте» и упала, и все.

Намин: Моменты смешные были.

Козырев: Расскажи, пожалуйста, про то, что происходило в твоей жизни в связи с ГКЧП и с путчем в 1991 году?

Намин: Так получилось, что я в этот момент в Лондоне был в этот день, я сделал там концерт в Royal Albert Hall, там был оркестр BBC и наш хор Полянского, соединил их вместе, и там был концерт.

Козырев: В Royal Albert Hall?

Намин: Да. И приехал после концерта на следующий день, и как раз был путч в этот день. И я не понял, что происходит. Подошел к маме, вдруг к маме прибегает Резо Габриадзе с женой и говорит: «Сейчас будет погром, нас всех сейчас будут убивать». Я спрятался там, и мы сидели.

Козырев: А Резо оказался в Москве?

Намин: Резо — наш друг близкий, мой и мамин, естественно. Резо был в Москве с женой. И мы сидели-сидели, а я слушаю «Эхо Москвы» в этот момент. И «Эхо Москвы» нагнетает обстановку, и говорит: «То-то, то-то, к Белому дому, сейчас там начинается». И тут у меня начинаются мужские качества, понимаешь, хулиганские, дворовые, что в наш двор хулиганы зашли, надо отбиваться. И я говорю маме: «Я, знаешь, устал, сейчас пойду домой», а я через речку живу как раз, тогда жил. Она на Плющихе живет, а я через речку на Шевченко. И вместо того, чтобы пойти туда, я пошел к Белому дому посмотреть, вижу, там ничего особого не происходит, только все там козу строят, там баррикады делают. Но я вдруг слышу, стреляют, там Новый Арбат, где...

Козырев: Где погибли.

Намин: И пошел туда, да. И туда пришел, когда уже кровь, когда только что раздавили, и танки эти спрятались, там три танка или четыре, я уже сейчас не помню, спрятались под эстакадой Нового Арбата, то есть на Садовом кольце, там Новый Арбат сверху, и они там спрятались, а сверху огромная толпа народу. И они спрятались там, с автоматами стоят. То есть что значит спрятались…

Козырев: Залегли?

Намин: Да. И не очень хочется туда идти. Почему они напуганы? Прежде всего, потому что уже ты понимаешь, что уже жертвы были, и народ возбужден, потому что народу миллионы, и все это сверху.

Козырев: Вся площадь покрыта народом, весь мост, да?

Намин: И я подумал, что неужели они прям уж будут стрелять. Я иду так без оружия, без всего, один человек, и сейчас они прям в меня стрелять будут. Маловероятно. И я решил так и пойти. И пошел к ним туда.

Козырев: Один?

Намин: Да. Конечно, они не стреляли, и я к ним подошел, они не хотели со мной разговаривать. Я говорю: «Ребята, вы знаете, вы военные, наверное, мальчишки, года три максимум, а я семь лет отслужил, поэтому я хочу задать вам вопрос: кто у вас начальник? Какой уровень вам приказал ехать? Я же понимаю, что вы не сами здесь приехали стрелять, вам же приказали, вы по уставу обязаны подчиняться. Какой чин?». Они говорят. Я говорю: «Вы знаете кто у вас начальник?». Я полчаса только их начальника вытаскивал, кто у них главный, они ничего не признавались. Потом я говорю: «Вы понимаете, что по уставу приказ высшего начальства считается главным? Поэтому я вам могу найти выход, как выйти из ситуации, в которую вы влипли, чтобы вы как бы…».

Козырев: Вышли из сумрака.

Намин: Да, сухими, да. «Давайте вы мне скажите уровень начальника, который вам приказал, и я приведу сюда больший чин, и он вам лично прикажет по-другому». Добился я, что там был полковник, я сказал: «Тогда сидите здесь, охраняйте самих себя». Я пошел к Белому дому, взял там кучу народу, включая генералов, которые там, им нечего было делать, они там шлялись и кричали.

Козырев: Кучу народу?

Намин: Человек семь, и мы в результате...

Козырев: Это просто были незнакомые люди, просто по дороге?

Намин: Конечно-конечно, у Белого дома. И мы пришли, кто-то был генералом, кто-то священник какой-то был, еще что-то. Пришли мы туда к ним в логово, все мирно, тот им приказал, они все поняли, положили гвоздичку в этот танк.

Козырев: Секундочку, а какие аргументы-то, как, что? У них был приказ.

Намин: Приказ вышестоящего начальства является главным.

Козырев: Да, иерархия, я тоже служил, не семь, но два, то есть это я хорошо понимаю. Но какие аргументы ты предъявил вышестоящему начальству, почему оттуда надо уводить технику?

Намин: Он просто приказал и все.

Козырев: Но его-то надо было убедить.

Намин: Он же у Белого дома, он же наш, поэтому он-то был как раз на нашей стороне.

Козырев: Все понятно. То есть те люди, которые отдавали...

Намин: Я ему объяснил. Я говорю: «Там стоят эти танкисты, которые я с ними договорился, что если придет выше начальство, то они готовы сдаться». Они сдались, увели их. Гвоздичку всунули в ствол, причем там снаряды, я же сам смотрел, боевые снаряды были и в БМП, и в танках, реально боевые. Что они собирались делать в Москве с боевыми снарядами — непонятно.

Козырев: Это, понимаешь, мне кажется, такая иллюстрация роли личности в истории, может быть, могла бы стать уже в новейшей истории.

Я хотел бы, чтобы ты вспомнил свое детище — радиостанцию «SNC», которая просуществовала немного, но ярко. Понятия «формат» не было вообще. Как ты ее придумал? Кто определял, что там будет в эфире? И как ты отбирал вообще людей, которым позволял выйти в эфир?

Намин: Очень точные вопросы. Кстати, очень интересно, что вроде бы формата действительно не было, но по правде, я сейчас расскажу, какой был формат. Формат был, только это не такого типа формат, который привыкли называть форматом. Во-первых, само желание сделать радиостанцию было примерно такое же, как с этим рок-н-ролльным концертом. То есть просто нереально было представить, что можно частную радиостанцию иметь, которая вообще ни от кого не зависит, собственную, которая бесцензурно будет разговаривать в эфире. Но это как бы фантастика какая-то из-за облачная, сейчас-то тоже это нереально, но тогда 70 лет до этого было нереально. И я когда вдруг услышал, что есть какая-то частота, которую нужно успеть за два месяца, свободная частота какая-то была, которая за два месяца…

Козырев: Очистить, такой термин — очистить частоту.

Намин: Нет, она была свободная, но чтобы ее занять, нужно было за два месяца успеть купить, вообще сорентироваться, что происходит и что такое радиостанция, скупить радиопередатчики, студии, все-все-все на свете и начать вещать с 1 января, а это был ноябрь. То есть у нас ноябрь был и декабрь.

Козырев: Это какой год?

Намин: 1991, да. Что-то я забыл, 1991, кажется.

Козырев: Не 1990-й?

Намин: 1990-й? Я сейчас забыл просто. Да, 1990-й, кажется, забыл вообще. И я поехал в Финляндию, купил какую-то радиостанцию непонятную, что это такое, вообще первый раз, мне никогда не приходилось вообще думать на тему, что такое радиостанция. Оказалось, там какой-то есть передатчик, которую надо было повесить. Мы повесили на Останкинскую башню, сделали.

Козырев: Тоже характеристика времени — можно было повесить передатчик на Останкинскую башню.

Намин: Студию сделали, и действительно студия там существовала, диджеев никаких не было, никого не существовало, была только студия, успел сделать, а кого, как вести? Первый эфир я сам вел инкогнито, никто не знал, что это я, но как-то... Но в результате я сделал что? Я просто попробовал людей, которые с моей точки зрения приличны, достойны, умны и интересны, пригласить их попробовать. Диджей — слово неправильное, они просто были ведущие эфира.

Козырев: Очень хорошее в этом смысле английское слово host.

Намин: Да.

Козырев: Это хозяин эфира.

Намин: Совершенно точно. И какие я вводные дал? То есть из чего я исходил? Например, вдова Башлачева, он только погиб, и я Настеньке говорю: «Милая, возьми себя в руки и просто попробуй». Она говорит: «Но я никогда даже близко к этому не подходила». Я говорю: «А тебе не надо подходить, ты разговариваешь, ты книжки читала, ты умная девочка, садись и разговаривай». «А что надо делать?»— « Все, что хочешь». Так же, как Эркин Тузмухамедов, еще, вы знаете, у нас было человек 15 очень талантливых.

Козырев: Еще были «квачи».

Намин: Конечно. Они же тоже никогда в жизни, какое радио вообще?

Козырев: Почему «квачи», что в них?

Намин: Я приглашал людей, с которыми я могу говорить на одном языке, которые понимают, что я им говорю. Я им сказал только простые вещи. Какую музыку — какую хотите, про что говорить  — про что хотите. Вот вы представляете себе, что это рупор ваш, вы разговариваете. Я же не могу это сказать придурку, поэтому я говорил людям, которым я доверю, видел, что у них хватит внутренней культуры на такой грани вести эфир. Какую музыку — все равно, главное, про что речь идет. И очень интересно получилось, потому что, действительно, она была яркая, там очень были смешные вещи. Ну, мата практически не было, хотя однажды мне звонил какой-то начальник телерадио нашего, сказал: «Вы знаете, у вас в эфире прозвучал мат». Говорю: «Да что вы говорите, маловероятно». Он говорит: «Я сам слышал» — «Это как, что было?». «Это было интервью с Костей Кинчевым в 4 утра». Я говорю: «Вы сами слышали в 4 утра? Вы слушаете мою радиостанцию в 4 утра?». Он говорит: «Ну так получилось». Мы с ним даже увиделись, он оказался приличный мужик. Я ему говорю: «Ну бывает, вырвалось, 4 утра, ничего трагического нет». Говорит: «Постарайтесь, чтобы больше не вырвалось».

Козырев: Какое чудесное время было.

Намин: Цензуры вообще не было. У меня не было партнеров, у меня не было каких-то государственных или каких-то еще, я не знаю, сопартнеров. Это просто частная в прямом смысле слова радиостанция. Просто я купил, поставил и вещал. И никто не говорил мне, что говорить, про что говорить, какие слова.

Козырев: Какой-то бизнес-аспект в этом был?

Намин: У меня не было, я запретил рекламу, тогда ее вообще мало было, но даже она меня настолько раздражала, что… но это продлилось все два года. После этого, конечно, играть в такую игру было невозможно, надо уже было переходить в коммерцию, а это мне было неинтересно, поэтому…

Козырев: Но ее же…

Намин: Закрыли. Ее закрыли два раза: один раз во время путча автоматчики пришли, «Эхо Москвы» закрыли и нас. «Эхо Москвы» — ладно, политика, а нас-то чего? «Мы знаем, кто вы такие». Мы про музыку, но там же было…

Козырев: Хитро подмигнули автоматчики. Физически зашли солдаты с автоматами в студию?

Намин: Да, в студию прямо. Зашли и остановили все, все закрыли. И после этого, когда вся эта путчевская история закончилась, я сказал: «Ну раз так, раз вы нас все равно закрываете, несмотря на то, что мы — не политика, то будем тогда еще и помимо того, что мы делаем, транслировать напрямую ВВС».

Козырев: Вот так вот.

Намин: Новости ВВС. И мы оттуда договорились, из Лондона чтобы нам транслировали, и мы напрямую давали новости ВВС.

Козырев: Просто дали эфир другой радиостанции, это был, скорее, гражданский поступок: ах, если так — получите.

Намин: Но в результате, конечно, эти «получите» заканчиваются однозначно, поэтому у нас просто уже здесь отняли частоты — и все.

Козырев: Предлагаю вернуться к истории группы «Цветы», которая полна всех возможных запретов в долго длящейся первой половине жизни. Причем я поражен был, узнав о том, что даже песня «Мы желаем счастья вам» была каким-то образом признана крамольной и ждала своей участи два или три года.  

Намин: Так и было.

Козырев: Что в ней можно было найти?

Намин: Во-первых, не в ней, а в том, кто написал, потому что, в общем-то, у нас была по понятиям жизнь, как и сейчас. Поэтому конкретно что там было плохого, никого не волнует, главное, что я — не член Союза писателей, не член Союза композиторов, не член Союза журналистов, никто, не член Коммунистической партии, ни комсомола. С какой стати вдруг? Еще и песни писать вздумал. Вот это главный, конечно, аспект. Но кроме всего прочего, до этого я на «Мелодии» показал новый свой репертуар, который был сделан с Женей Евтушенко, писали много с Вознесенским, они были запрещены тогда.

Козырев: Это «Ностальгия по настоящему».

Намин: «Ностальгия» — единственное, что выскочило все-таки, благодаря Малкину, который взял на себя это и один раз показал по телевидению. А остальные песни просто закрыты были. Они закрыли полностью, независимо от того, какая песня. Очень смешная история была: девочки, которые редактора «Песни года», она сейчас в частных руках, а раньше все государственное было, они эту песню где-то услышали и захотели ее поставить в «Песне года».

Козырев: Она же тогда была «Песня» с номером года, то есть «Песня-78», вот эти передачи были.

Намин: Да, совершенно точно.

Козырев: Которые вся страна абсолютно смотрела, потому что каналов было всего два.

Намин: Они вытащили эту песню и позвали меня на обсуждение, когда главный редактор была такая Людмила Кренкель, главный музыкальный редактор Первого канала. Он не Первый, а ОРТ назывался.

Козырев: Даже не ОРТ.

Намин: Останкино вроде. И меня туда позвали, тоже как одного из авторов.

Козырев: Не в эфир, а за кулисы.

Намин: В большом зале обсуждают песни, которые должны попасть, претендуют на то, чтобы… И вот такая история. И Людмила Кренкель, она, кстати, родственница какого-то полярника очень известного.

Козырев: Она представляла государственное цензурное ведомство.

Намин: Ну да. Музыкальную часть, она — главный музыкальный редактор телеканала главного.

Козырев: Всевластие.

Намин: Она сказала: «Эта песня — это позор нашей советской эстрады. Как вам не стыдно такие непрофессиональные дилетантские вещи вообще показывать?». Говорю: «Вы знаете, это не я вам принес ее, это ваши девочки нашли. А вы просто меня позвали для того, чтобы это сказать, что ли? Не нравится вам — и все». Я ушел, естественно. Они ее зарубили и закончилось. Это конкретная была ситуация.

Козырев: И даже то, что это Евтушенко…

Намин: А это не Евтушенко, это… мы говорим про «Мы желаем счастья вам». Это история с «Мы желаем счастья вам».

Козырев: То есть это конкретно зарубили?

Намин: Да.

Козырев: Которая потом стала гимном.

Намин: Людмила Кренкель лично во всеуслышание при всем народе вот такое, я дословно процитировал. Про «Мы желаем счастья вам».

Козырев: «Как вам не стыдно?».

Намин: Да. «Это позор нашей советской эстрады».

Козырев: И с этим стыдом теперь приходится жить каждый день. Но потом в какой-то момент все-таки этот абсурд закончился, и вы прорвались…

Намин: Это произошло во время фестиваля молодежи и студентов, тогда уже что-то такое, и тогда эта песня появилась на телевидении один раз, и дальше уже…

Козырев: Притом, что статус невыездных в какой-то момент тоже был снят, и вы могли поехать в тур.

Намин: Это было только в 1986 году, это уже потом все.  Когда мы в первый раз выехали уже — тогда уже да, тогда мы уже здесь практически почти не работали. То есть у нас было такое кругосветное турне, которое фактически было только по приглашениям, то есть мы не от Госконцерта, грубо говоря, ездили, а уже… По Америке был у нас огромный тур 1,5 месяца, в 1986 году это как раз было, с сентября по середину октября. Мы объездили практически, тогда еще не было мигрантов, то есть только на Брайтон Бич они жили, а мы работали только для американцев — в самых крупных залах, Кеннеди-цент, крупнейшие залы. И у нас было около 700 публикаций за 1,5 месяца по всей Америке.

Козырев: Как я понимаю, решение создать «Парк Горького» было продиктовано опытом этого зарубежного концертного тура.

Намин: Я просто увидел, что, действительно, у нас есть все видео, как нас принимают на ура. Но принимали нас, пришли, потому что хотели посмотреть русскую группу, а увидели, что оказалось хорошо.

Козырев: Еще и играть умеют, оказывается.  

Намин: Совершенно точно. И тогда мы играли, у нас и Питер Гэбриэл, с ним играли, Йоко Оно пришла на мою пресс-конференцию в Hard Rock Cafe в Нью-Йорке, я тоже так смотрю — знакомое лицо. У меня Сережка Воронов играл, говорю: «Сереж, кто это?» — «Похоже на нее».

Козырев: Сережа выглядывает из-под темных очков: это она.

Намин: Я спускаюсь вниз, плевать на пресс-конференцию, говорю: «Вы же Йоко Оно?». Она говорит: «Да». Я говорю: «А что вы здесь делаете?» — «Вот я пришла на вас посмотреть, просто из России группа». Я говорю: «Почему вас интересует Россия?». Оказалось, ее тетя — русская. И там среди березок учила ее Чехову, Достоевскому. В общем, она меня пригласила в Дакоту, там, где жил Джон Леннон с ней вместе. И мы просидели там чуть ли не сутки, не вылезая.

Козырев: В этой квартире?

Намин: В этой квартире. Рассказывала мне про все, там такие нюансы, которые никто не знает и никогда не узнает. И про цензуру американскую, и про то, как давили его там. Мало не покажется.

Козырев: Потрясающе. Я же, как любой истовый с детства поклонник этой группы, я относился к ней всегда с предубеждением.

Намин: Я тоже. И по сей день.

Козырев: Да?

Намин: Она непростая девочка.

Козырев: Я один раз брал у нее интервью, и за час она меня просто покорила полностью вообще. Я вдруг понял, чем руководствовался Леннон.

Намин: Она талантливая и умная девочка, она знает, как покорять. Это совершенно другая история. Но я-то знаю ее очень близко.

Козырев: Не разочаровывайте меня.

Намин: Не один раз мы с ней пообщались, она ко мне сюда приезжала в Москву, я к ней много раз туда ездил. Она, конечно, девочка очень, мягко говоря, непростая. Поэтому когда ее обвиняют в определенном влиянии на распад великой группы, думаю, что не без огня дым.

Козырев: В эту пользу, конечно, говорит хроника, как они записывали «Let It Be», и как она все время стоит там и спит на кровати, постеленной под роялем.

Намин: Так как я не застал Леннона, он уже был убит к тому времени, когда меня выпустили за границу, то я Заппу спросил однажды: знаком он был? Он говорит: «Ну так». А потом Йоко Оно мне подарила диск, где они вместе играют концерт, где Заппа и Леннон играют. Я говорю: «Аааа?». Он так: «Да там она верещала так, что не дай Бог».

Козырев: Ну, надо отдать ей должное в чутье на авангардную музыку, ей не откажешь.

Намин: Она вообще умная женщина, несомненно, и талантливая. Когда я вопросы ставлю по поводу ее непростой внутренности, то речь идет о ее характере…

Козырев: Человеческие качества.

Намин: Да. По таланту — несомненно, она талантливая девочка.

Козырев: Возвращаясь к «Парку Горького» и к неким выводам, которые вы сделали на основании этого глобального турне группы «Цветы». На чем основывалась, что называется, Библия «Парка Горького». Какие задачи ставились, какие принципы формулировались?

Намин: Сначала я начал с названия, то есть по месту жительства. Я же в парке Горького жил, поэтому решил, что это правильно, потому что роман «Парк Горького» существовал уже, фильм уже существовал.

Козырев: Бренд.

Намин: Бренд уже существовал как таковой. С другой стороны, «GP» удалось придумать, который серп и молот, это тоже была идея, там еще родилась она. А потом я начал думать по поводу музыкантов и по поводу направления. Направление я избрал такой мейнстрим, такой хард-роковый.

Козырев: Большие волосатые стадионные массивные рок-группы.  

Намин: И не ошибся, потому что группа «Бон Джови» по сей день коммерчески интересна, несмотря ни на что. Поэтому я избрал тот стиль, но с русским привкусом. И насадил туда… я тогда придумал эту балалайку треугольную, и мы сделали совместное предприятие, делали на фирме Kramer в Америке эти треугольные балалайки. Они даже продавались там как бренд такой. Ну и вот года два все это я делал у себя в студии в Парке Горького.

Козырев: Песни откуда рождались? Кто песни писал?

Намин: В основном, Коля Носков, потому что Коля Носков наиболее талантливый оказался из всей этой компании. Собственно, он и в жизни это показал тоже. Я имею в виду в последующей жизни. Но тогда главный хит, который в мире сделал популярной эту группу, — это Bang, которую написал Коля.

Козырев: Не Moscow Calling?

Намин: Нет, Moscow Calling не знает никто в мире вообще, даже в Финляндии. Это другая жизнь «Парка Горького», когда они уже стали не «Парк Горького». Вообще тогда они меня предали, и когда я послал их на гастроли в Америку, и они на этих гастролях решили, что они уже крутые, что зачем им надо вообще иметь какие-то связи, они просто defected, есть такое слово, когда остались в Америке. Ну и там начали жить своей жизнью. Как только они со мной расстались, получилась такая ситуация, что сразу все менеджеры и фирма грамзаписи PolyGram… Как это все произошло? Надо возвращаться назад, но тем не менее.

Я пригласил Дик Эшер, это такой был президент американской фирмы PolyGram, пригласил в Москву к себе туда в Парк Горького. И договорился с «Бон Джови», что они напишут песню для «Парка Горького» и вместе споют. Дик Эшер здесь же прям подписал у меня контракты, все. То есть я сделал первый прямой контракт, без «Межкниги». Это был прямой контракт музыкантов, нашего центра с Америкой.

Козырев: Что значит — без «Межкниги»?

Намин: Раньше все контракты обязательно должны были через такую государственную советскую организацию без «Межкнига» проходить. Никто напрямую не мог ничего сделать. Так же, как Госкомспорт, только через них можно было выезжать.

Козырев: Единственная монополия на заключение любых коммерческих договоров.

Намин: И там тоже, кстати, мне удалось это поломать с Фетисовым. Этот весь скандал с Фетисовым, Касатонова отправил я напрямую.

Козырев: Потрясающе. Это вообще я понятия не имел. Это тоже надо чуть-чуть пояснить. Значит, вот этот первый контракт PolyGram, который занимает лидирующие позиции в этот момент в музыкальной индустрии, «Бон Джови» пишет эту вещь…

Намин: Совместный хит. И Дик Кэшер вместе с заместителем прилетают в Москву, в Парк Горького, и здесь мы подписываем контракт. Поэтому когда получилось, что вдруг они узнали, что те меня кинули, музыканты, они с ними расторгли контракты. Менеджер расторг сразу, они просто, там же на человеческих отношениях очень многое построено. Если люди оказываются как бы не, не хочется слова говорить, доверие пропадает к ним, они понимают, что эти люди могут кинуть.

Козырев: То есть если ты узнаешь о человеке, что он один раз кого-то кинул, будь уверен, что он тебя кинет рано или поздно.

Намин: Конечно. Никто не хочет вкладывать деньги в них уже.

Козырев: То есть это, в общем, по сути дела результат человеческой жадности и подлости.

Намин: Да. Только. Больше ничего. Только это. Это чисто совок  такой сработал ресторанный, когда, значит, схавать…

Козырев: Башню снесло от того, что…

Намин: Ну, во всяком случае, у Коли Носкова не снесло. Он, когда это произошло, сказал: «Извините, до свиданья» и уехал в Москву.

Козырев: И дальше как бы Маршал продолжал петь или Белов?

Намин: Ну, петь то — да. Но петь — единственный Маршал и пел. В «Парке Горького», который я сделал, пел Носков, а Маршал подпевал. Он сольно не пел никогда. А уже когда Носкова не стало, то «Парка Горького» не стало. В чем суть была: то, что поломали все контракты, с ними разорвали все контракты, то они там жили за счет спонсора советского, какой-то здесь был мебельный магнат, который там дом снял, кормил их, и они там жили. Работали в ресторане советском, пели песни. То есть ни одного клипа, ничего. А потом через какое-то время, когда уже было понятно, что, в общем-то, там ничего не светит и ничего не получается, они написали эту песню Moscow Calling  для Москвы. И приехали сюда, и здесь ее раскрутили, как будто они американцы. Нормальная ситуация. Это совершенно нормально. Это нормальная жизнь.

Козырев: Печальная история.

Намин: Печальная история, знаете, для кого? Когда они сейчас, кто-то там… ну, Коля Носков как был достойным, я, кстати, права на «Парк Горького» ему отдал. Он сказал: «Мне это не нужно, - и выбросил. - Я с этим дерьмом не хочу связываться больше». Тогда, в те времена. Коля Носков себя повел очень достойно. Ну, после этого и Маршал уже извинился, мы с ним друзья. Остальные пока еще в несознанке, я думаю, что там остальных и нет, в общем-то.

Козырев: Сейчас мы затронули историю про Фетисова и то, что defected. Я и понятия не имел…

Намин: Нет, defected — это «Парк Горького». Фетисов — не defected.

Козырев: Нет, но вся история его отъезда и начала игры в НХЛ.

Намин: Да. Мы с ним очень дружили вообще. И он часто очень приходил ко мне в Парк Горького и на тусовки рок-н-рольные и так далее. А я уже тогда ездил много, меня уже выпустили в 1986-м году, я имел большие там контакты. И я как-то ему говорю: «Слушай, у тебя же заканчивается карьера здесь, она же больше уже не восстановится. Если ты сейчас пропустишь сейчас этот год, то уже ничего не получится». Он говорит: «А что ты имеешь в виду?». Я говорю: «Ну, надо попробовать туда». Он говорит: «Ты понимаешь, что это нереально даже разговаривать? Куда — туда? В Америке играть вообще?». Я говорю: «Ну, мы же хулиганим вообще, столько всего нахулиганили. Давай попробуем и это!». Он говорит: «А как?». Я говорю: «Я знаю Лу Ламорелло». Есть такой менеджер New Jersey Devils, такая хоккейная команда в Нью-Джерси, одна из крупных в Америке хоккейных. Я говорю: «Я его лично знаю. Давай я с ним поговорю, ну а вдруг? Посмотрим». Звоню Ламорелло, говорю: «Слушай, знаешь, кто такой Фетисов?», он говорит: «Ну, что значит — знаешь. Весь мир знает». Профессиональный, потому что тогда только профессиональный знал. Я говорю: «А ты не хочешь подумать, чтобы…».  Он говорит: «Ну, я молиться только на это могу, а как это сделать?». Я говорю: «Приезжай, давай подпишем контракт». Он говорит: «Как?». Визу не удается сделать, не успеваем.

Козырев: К сезону в смысле.

Намин: Он летит без визы. Прилетает без визы, я еду на таможню туда и договариваюсь на свой страх и риск, на свою репутацию, что я его беру на одну ночь без визы.

Козырев: Удивительное время.

Намин: Время было удивительное, действительно. Сейчас и меня-то не пропустят. Значит, Лу Ламорелло беру в машину прямо с границы, меня пропускают на одну ночь под мою ответственность, привожу к себе, приезжает Фетисов с Ладкой. Ладка — жена его. И мы ночью ведем переговоры и фактически договариваемся обо всем. Дальше надо, чтобы это все закрутилось. А как закрутилось? Я иду к великому тренеру, к тому самому.

Козырев: К Тихонову.

Намин: Да. И говорю: «Смотри, вот такая ситуация. Все сложилось, и вы получите деньги, и он получит деньги, и слава тебе будет, потому что, в общем то…». Он говорит: нет, ни в какую.

Козырев: Потому что патриот.

Намин: Да. Я говорю: «Ну, ты понимаешь, у тебя какое-то запоздалое мышление. Уже проехали мы эту ситуацию.  Ну подумай по-другому. Уже ж никуда не денешься, все равно придется это». Он говорит: «Нет». Начался скандал тот самый знаменитый. Ну и после этого уже включились все. Кто только ни включился, в результате через какой-то детский фонд мы его вывезли. И как только он начал там играть, ко мне приезжает Касатонов, говорит: «А можешь мне тоже?». Я говорю: «Ну тебя — ну да, нетрудно». И его уже мы в одну секунду. И уже узнали…

Козырев: То есть это было фактически обрушением одного из последних барьеров, когда наши спортсмены могли беспрепятственно…

Намин: Со Славой мы фактически сломали эту ситуацию. Уже с Касатоновым я там вдогонку.

Козырев: Я смотрел недавно фильм, который про историю этой нашей звездной тройки, и там просто драматичнейший этот сюжет, как с Фетисовым происходило. А с Касатоновым уже просто…

Намин: Там уже нетрудно было сделать, потому что там уже… Главное, что здесь узнали о том, что это произошло, только из телевизионных интервью, что он там играет.

Козырев: Если подводить какую-то общую черту, дать характеристику этого безумного времени, то как вам кажется, что тогда начиналось, а что с тех пор закончилось?

Намин: Ну, наверное… там время-то неоднозначное было. Я-то рассказываю про одну ее грань, которой я касался. Она была связана с чем-то вот таким. А в это время были и шальные годы. И как бы все те слухи про бандитизм не преувеличены, они и правда имели место еще, наверное, в большей степени, чем мы знаем. Поэтому эти годы — 90-е — они, конечно, были действительно удивительны, ничего подобного никогда не повторится, потому что это такое вот между двумя временами.

Козырев: Безвременье, с одной стороны.

Намин: Да, какая-то такая невесомость имела место, в которой происходило все, что угодно. Нереальные вещи абсолютно. Ну, вот так же мне пришло в голову тогда взять и поехать на Аляску, повести туда первый рейс, чтобы соединиться… Аляска же была закрыта, они же там не могли друг к другу… Они же там родственники, знаете? У нас там наши чукчи…

Козырев: С их алеутами.

Намин: Они, значит, там пробирались по границе, их там стреляли. Нельзя же было пробраться к родственникам по льдинам.

Козырев: О, Господи!

Намин: Ну вот, а мне кто-то говорит: «Хотите гастроли на Аляску сделать?». Я говорю: «Хорошая идея. Только давайте не гастроли просто сделаем, а откроем рейс туда». И у меня друг есть там Гена Алфренко, maregarder, и мы с ними как начали сандалить. И сделали первый рейс. Делегация первая приехала на Аляску.

Козырев: Это из какого в какой город?

Намин: Я уже забыл, откуда мы летели. И в результате в Анкоридж, конечно.

Козырев: Да, в Анкоридж.

Намин: И там у нас начались гастроли. Мы сделали уже гастроли с американцами вместе, я взял еще какие-то команды наши, у меня же центр, там много было команд, там кто-то еще был тоже, и мы сделали гастроли по всей Аляске. Ну, такие времена были странные. Но сложные.

Козырев: Сейчас, вот эта характеристика, она такая: она не плюс, она не минус, она плюс-минус.

Намин: Я думаю, что пропала романтика. Все превратилось в коммерцию. Плохо или хорошо — ну черт его знает. Так, наверное, и должно быть. Вот, например, те концерты или у меня был такой фестиваль «Рок из Кремля», когда я впервые сделал рок-музыку запрещенную от и до, всю практически запрещенную рок-музыку, я сделал фестиваль, убрал сиденья в Кремле, и вот так вот…

Козырев: БГ, Гарик, «Алиса», Бутусов.

Намин: Все. Там нет ни одного, кого нет. Даже я взял одних сумасшедших, которые просто как бы как крайность, он сейчас хулиганит, как же его зовут… «Коррозия металла».

Козырев: Паук!

Намин: Мракобесие такое. И это мракобесие там тоже выступало. Но это символ был. Мне надо было разрушить, чтобы мало не показалось.

Козырев: Мы отметим для истории, для хроники: Паук выступал в Кремле. Галочка. У него там… «Тащемта выступить в Кремле, например, (как он обычно говорит) — галочка».

Намин: Да-да-да.

Козырев: Так мы это вам обязаны, тому, что он вышел на кремлевскую сцену.

Намин: Там все, начиная от действительно музыкантов и поэтов великолепных наших, запрещенных, кончая мракобесием типа этого. То есть был смысл такого, то, что нереально, сломать девственность, грубо говоря. Мы нарушили девственность этого заведения. А дальше уже мы там хулиганили. Дальше уже коммерция начинается. Уже концерты, это мне уже не так было интересно. Я, в общем-то, промоутером никогда не собирался быть в жизни.

Козырев: Если бы сейчас в эту комнату зашел Стас Намин образца 1989-1990 года, перед которым предстоит десятилетие 90--, вы бы от чего-нибудь его предостерегли? Что-нибудь ему посоветовали?

Намин: Конечно. «Остановись, чем ты занят? Чепухой! Пиши музыку, пиши картины, занимайся театром, кино, чем ты занят? Что за чепуха?». Может быть, он бы меня понял. А может, и нет. Сказал бы: «Знаешь, что, давай…».

Козырев: Иди лесом.

Намин: Ну, во всяком случае, я-то так и сделал в результате. То есть, слава Богу, я вообще закрыл все свои организационные проекты и вообще занимаюсь только личным творчеством и кайфом, последние лет 15 уж точно.

Козырев: Это был Стас Намин в гостях у программы «Как все начиналось».

Намин: Мы не сказали самое главное. Можно еще?

Козырев: Да, конечно.

Намин: И вот сейчас, когда мне уже 1500 лет, и у меня грядет юбилей в ноябре, который как бы… Я решил сделать такой творческий отчет.

Козырев: Отлично! Вот это надо!

Намин: Того, что я сделал за 15, может быть, лет.

Козырев: Запоминаем.

Намин: И это как бы фестиваль такой небольшой в некоторых местах Москвы — в театре у нас и еще где-то. И что-то там произошло. Я, значит, отчитываюсь перед друзьями и перед теми, кому интересен этот отчет, что я, значит, сделал эксперимент такой и начал писать симфоническую музыку. Написал сюиту несколько лет назад, и она, в общем-то, более-менее приличная оказалась. И я осмелился написать симфонию. И, написав симфонию, ну, амбиции же, да, генералом же хочется быть, а не рядовым, поэтому я, значит, разослал эту симфонию разным великим оркестрам. А там существует вообще серьезная градация. То есть все графоманы, которые есть в мире, они все посылают великим оркестрам свои произведения. И там сначала 99% отсеивает агентство, потом из того процента 99 отсеивает дирижер, и потом из того процента, который оставил дирижер, 99 отсеивает совет директоров. Вот так вот эти все супер-оркестры, их там 10 в мире, и вдруг мне приходит, значит, сообщение, что Лондонский симфонический оркестр согласился записать мою симфонию. Я решил, что меня кто-то…

Козырев: Надувает.

Намин: Надувает, конечно, ну что с ума сошли совсем? В результате приходит контракт, где написано, что мы готовы на студии Эбби-Роуд, в первой студии 11-12 июля этого года записать. Ну, у меня, конечно, начали трястись ноги, челюсть защелкала. Но в результате это произошло, и Лондонский симфонический оркестр записал мою симфонию.

Козырев: Офигеть!

Намин: И живьем она будет 8 ноября, в мой день рождения, прозвучит в Пушкинском музее.

Козырев: В исполнении…

Намин: В исполнении нашего оркестра, Ярославского, очень хороший оркестр. Вот. Но я сам ее в первый раз услышу живьем от начала и до конца, потому что запись — это запись, а концерт — это концерт. Вот, это, значит, одно направление. Другое  направление — то, что 15 лет я занимаюсь серьезно живописью и графикой, и 10-го ноября открывается моя персональная выставка, целый месяц она будет идти в Академии художеств Российской Федерации. И вот я представлю то, что мне удалось сделать в этом направлении.

Козырев: А фото? Выставки не будет?

Намин: Фото Русский музей выпускает, выставки, наверное, не будет, не знаю, посмотрим. Вот сейчас у меня должна быть по идее, я планировал в «Братьях Люмьер», но в связи с известными событиями не знаем сейчас, что получится. Но все равно альбом мой выпускает Государственный русский музей, это «Магия Венеры», тоже мой труд где-то 15-ти летний большой очень, исследование такое. Длинная история. И театральные сделали мы несколько. Театральный мы сделали «Победу над солнцем» известную, которая в Париже уже была, и которая в Швейцарии уже признанный шедевр.

Козырев: Мощно. То есть это премьеры будут?

Намин: Такие, да. И сделали мы с Шемякиным Мишей уникальный спектакль по его дневникам. То есть это его эмиграция в Нью-Йорке открытым текстом без купюр. Довольно жесткий спектакль. Ну и кино. Это, значит, я… Документальные фильмы.

Козырев: Вот эти фильмы. Два. Путешествия.

Намин: Один фильм – это интервью с Эрнстом Неизвестным, последний разговор с ним практически. После этого у него не было интервью. И у меня с ним был, такой фильм документальный. И второй фильм — это Free to rock. Это я в Америке его сделал. Это фильм о том, как рок-музыка повлияла на распад режима в Восточной Европе.

Намин: Я надеюсь, что все наши зрители поставили себе, по крайней мере, напоминалку о том, что это все состоится в связи с юбилеем моего сегодняшнего гостя, приуроченное к 8 ноября.