Маша Макарова: «У меня было ощущение, что шоу-бизнес — это исчадие ада»

Мое почтение, драгоценные зрители телеканала Дождь. Меня зовут Михаил Козырев, и это программа «Как все начиналось». Я думаю, что вы уже знаете, что в основе программы лежит переосмысление десятилетия девяностых, в общем, мы стараемся, чтобы оно выглядело так, какое и было, не такое однообразное, каким сегодня нам его представляют. Но вообще это только такая, отправная точка, я беседую с гостями о самых разных фрагментах их жизни. И сегодня точно будет интересно.

В общем, в гостях у меня группа «Маша и медведи», Маша Макарова. Здравствуй, дорогая.

Привет, Миша.

Сейчас мы все обстоятельства этих съемок, конечно, выясним и услышим из первых уст, но давай для начала про Краснодар. Сначала меня интересует, насколько полезной для тебя была учеба на факультете журналистики, и что ты из нее вынесла?

Слушай, мы очень хорошо там проводили время с моими друзьями. Я помню, что самое лучшее было за пределами кабинетов, в это время происходило. У нас отдельно находился факультет журналистики от основного корпуса, там была у нас замечательная беседка. Я помню — кому тройки, заходите! Я процесс учебы, честно говоря, мало припоминаю…

Как в тумане все было, да?

Хотя помню прекрасные лица вот эти вот, наших любимых учителей. Очень хорошие все были, воспоминания наисветлейшие. Но последний год все-таки, по-моему, с пятого курса я не выдержала. Не то что не выдержала, но у нас начались плотные гастроли, и у меня просто не было времени уже приезжать в Краснодар сдавать сессии, я на заочном отделении училась. И все, с пятого курса я ушла.

Вот в каком-то даже очерке о ранних твоих годах я прочитал, что ты была уже прямо звездой в своем родном городе, за счет работы на радио. Что это была за работа? Расскажи мне про радио.

Радио прекрасное, радио «Фермата». Недавно был День радио, и мы созванивались с ребятами. Наверное, это самые наисветлейшие… С Краснодаром связаны, вот видишь, у меня улыбка с лица не сходит.

Свет и радость.

Свет и радость он приносит людям. Радио как-то очень просто. Ко мне приехала сестра из Петербурга, она тогда училась в Академии художеств, Маринка, и спросила, Маша… А у меня звучала из радиоприемника какая-то радиостанция, с классной музыкой. И вдруг заговорил какой-то свободно говорящий диджей. Она говорит: «А ты этих ребят знаешь?». А я в то время уже в тусовке музыкальной, занималась, интересовалась музыкой, тусила, что называется. «А этих знаешь?». Я говорю: «Нет, не знаю». Я думаю, чего это я действительно из не знаю? Слушаю и не знаю! И я какой-то буквально телефон рекламного отдела выслушала, позвонила им, узнала адрес, пришла, открываю дверь, говорю: «Вам работники не нужны?». Примерно как к тебе я пришла когда-то, Миша, в Москве, на радио «Максимум».

То есть в юном возрасте все кажется очень просто, для тебя нет никаких границ, и ты своим намерением открываешь любые двери. Поэтому, мне кажется, так важно для человека сохранять вот это сознание начинающего, состояние «белого листа». Нет никаких преград, все возможно. Ну, надо мной сначала посмеялись, сказали, у нас полы давно не мыли, но потом, чтобы отмазаться уже от меня, предложили сделать программу пилотную. И когда я записывала эту программу, я выхожу из кабинета, и они все так на меня смотрят, «Принята!» говорят.

Сразу?

Ну, там, на Кубани, так говорят. Там, на Кубани, у меня не заметили моего кубанского акцента, как на радио «Максимум». И как-то вот полюбили мой голос, и сказали: «Берем!». И я стала первой девушкой на краснодарской первой радиостанции. А это был уровень, понимаешь.

Вообще!

Вообще!

Скажи, а что за репертуар был у тебя? Какая-то спецпрограмма, или просто ты вела основной эфир?

Ты знаешь, Миш, я попала на золотое время, совершенно без плейлистовое, free style, каждый диджей ставил то, что ему нравилось. И это было совершенно волшебно! То есть, я помню, как я утром просыпалась, у меня был утренний четырехчасовой эфир, и я ехала в маршрутке и ловила ощущение от какой-то светотени, от человека с авоськой, прошедшего через дорогу, от собаки, от купола какого-то. И этим наполнялась вся моя голова, моя душа. Я никогда не думала, что мне говорить между песнями, то есть я знала, что вот сейчас я хочу поставить эту, а после этого я скажу вот то, трын-тын-тын, и оно вот все быстренько выстраивалось, на одном дыхании. Как только появились плейлисты, все. Я помню, вот я села к микрофону, и я думаю, что мне сказать. И я поняла — все, конец стихам.

Конец радио, конец стихам.

И я ушла, Миш, после появления вот этих плейлистов, хотя меня же, как засланного казачка, высылали в Питер, посмотреть, как там на «Радио Рокс», как там у них работают, что там происходит. Я привозила все данные, понимаешь, и сама же уткнулась носом в этот тупик. Вот так вот.

Кошмар. Сейчас, ты представляешь, какое количество людей представить себе не могут, что когда-то было радио, на котором каждый просто ставил, что хотел.

Да-да.

Эти времена настолько ушли в прошлое, вообще сложно…

Я еще застала бобины, Миша, представляешь?

Да, конечно.

На бобинах крутили! Но я уже когда пришла, бобины отходили, у нас кассеты.

Картриджи были, такие, которые вставляешь картридж в машину, и там…

Картриджи уже позже. У нас кассеты, небольшого формата такого, и аппарат, он по паузам отсчитывает песню, понимаешь. И ты пока говоришь, ты считаешь, сколько пауз там. Сейчас сложно представить себе, но это было.

Ну, хорошо, а группа «Дрынк»? Она же мне тоже попалась на пути.

Группа «Дрынк», группа «Макар Дубай» — это первые группы, в которых я начинала музицировать. Я когда-то закончила один или два класса музыкальной школы, сейчас уже не помню, по флейте. До кларнета я так и не дошла, мы уехали в заповедник с семьей, и не смогли продолжить музыкальное обучение. Но флейта, «Сурка» я могла играть, ну, и одну-две ноты, что-то как-то подобрать. И страстное желание участвовать в коллективах музыкальных было такое, что с этими двумя-тремя нотами меня взяли флейтисткой сначала в группу «Макар Дубай», потом в группу «Дрынк». Потом они стали позволять мне спеть в конце концерта одну свою песню, потом две, и так мое время в эфире стало расти.

Отвоевывала пространство себе. А я правильно понимаю, что группа «Макар Дубай», она никаким образом с твоей фамилией не связана? Это был просто абстрактный Макар?

Никак не связана. Вокалистом был Макар совершенно конкретный, не абстрактный, и это не его имя, это его прозвище.

Сценический псевдоним.

Сценический псевдоним. Звали этого человека Денис Чирва, а группа совершенно шикарная, знаешь, уровня The Doors.

Вообще, не меньше.

То есть мне повезло так, сначала уровень, планочка была поставлена.

Ты прошла через краснодарский The Doors.

Настоящий, ты что. Ты еще группу «Н.Е.Т» не слышал! Когда я была в Питере, они ехали в Питере, Юрий Юрьевич продал квартиру, чтобы у группы «Н.Е.Т» состоялся концерт в Санкт-Петербурге. Они приехали, пока ехали, они ходили по крыше поезда, это был настоящий рок-н-ролл, понимаешь. Я их встречала, лысая, с портвейном, и мы поехали в какой-то ДК, который совершенно случайно оказался рядом с моим домом. Туда пришел Гаркуша, со своей какой-то прекрасной пассией, как всегда. И для нас это было просто небо, понимаешь, мы одной ногой шагнули на небосклон. Это такие времена шикарные, когда ходишь по Питеру, куришь Lucky Strike, свой первый или второй, и чувствуешь, действительно, этот вкус свободы. Вот эта реклама сигарет вот этих дурацких, вкус свободы, она была совершенно для меня осязаема! Вот так можно вспомнить.

Что сталось с этими людьми, из группы «Нет», из группы «Макар Дубай», из группы «Дрынк»?

Ты знаешь, совершенно по-разному судьбы сложились. К сожалению, люди уходят, и Василича, лидера группы «Н.Е.Т», уже нет с нами, царство ему небесное. И из группы «Дрынк» один из лидеров, Рубен Казарьянца, тоже ушел. Макар, настоящий индеец, никто не знает, где он. Но думаю, что он живее всех живых, дай бог ему здоровья.

А с кем из музыкантов ты записывала демо, это вот первое, которое ты потом передала в Москву?

Демо, это легендарное демо. Это когда я еще работала на радио, уже стал закат моих ощущений на радиостанции, у меня уже было плохое настроение, я не знала, что мне делать. У меня уже появлялись какие-то там первые песни, что-то было, песен восемь, наверное. И на какой-то тусовке подошел один из начальников, Юра Никонов, и говорит: «Маш, ну чего у тебя такое настроение плохое? Что тебе вообще нужно для счастья?». Я говорю: «Юр, что нужно, тысяча долларов мне нужно, чтобы альбом записать». И Юра, совершенно недолго думая, залез, достал из широких штанин…

Штуку баксов?

Девятьсот долларов. Говорит, вот есть у меня на кармане, на. Я говорю, Юра, ты что, с ума сошел… Ребята говорят, Маш, бери, бери, пока он пьяный, бери! Я помню следующий кадр — я просыпаюсь у себя в кроватке, рядом висят мои джинсы, я туда в карман — девятьсот долларов, Миша! Тогда же не телефонов, ничего, я быстро одеваюсь, бегу к Юрке Зайцеву. А Юра Зайцев, это первый мой музыкант, это первый человек, который вообще услышал мои песни и сказал — Маша, класс, давай делать. Он сделал все аранжировки, он подобрал сначала на басу, он играл на басу, нашел Славика Мотылева, который до сих пор со мной играет. Тогда он был суперзвездой Краснодара и при этом еще сидел на студии в ДК ЖД, всем записывал музыку, и еще светом там, прожектором рулил, когда были концерты всяких известных групп. У нас и «Наутилус Помпилиус», и «Алиса», все приезжали в ДК ЖД. Мы ломились туда без билетов, разбивая стекла, понимаешь, Миш.

И кого ты видела там? «Наутилуса» видела? И Кинчева?

Естественно, и Бутусова, и Кинчева… Собственно, и все. Больше, по-моему, и не было. Я помню два грандиозных концерта.

Он сделал аранжировки, и где вы это все записывали? На катушечном, видать?

Естественно. Я побежала к Юрке Зайцеву, его не было дома. До сих пор у него рядом с дверью нацарапано: «Юра, срочно найди меня. Маша». И Юрка меня нашел, где-то у нас была точка на «Книжке», где можно было встретить всех. То есть садишься и ждешь, когда пройдет тот самый человек, который тебе нужен.

А что такое «на книжке»? «Книжка» это что?

«Книжка» это Дом книги краснодарский, на Красной, там все встречались. Еще была точка наша, это Арбат, Чапаева-стрит, маленький краснодарский Арбат, где художники вывешивали картины, музыканты пили портвейн и играли на гитарах, стена «Кино» была там. Все, как полагается. К сожалению, сейчас закатали под асфальт, сделали проезжую часть из этого из всего, прямо вот серпом по сердцу. Хорошо, что хоть кафе «Петров-Водкин» там появилось, родное место, где хоть можно посидеть, с друзьями встретиться.

Так, записали.

Ну так вот, Юрка меня нашел, договорился с Мотылевым, и мы втроем записали этот альбом, в ДК ЖД. И с гордостью, вот он у меня есть, DAT, R-DAT, помнишь вот это все…

Да.

И вдруг в Краснодар приезжает Олег Нестеров. А я обожала группу «Мегаполис», еще когда работала на радио, я их всегда ставила, они какие-то необычные, да, немножечко такие вот …

С прибабахом.

С прибабахом, как я люблю.

Это точно. Это до сих пор.

И я подумала, вот тот человек, которому я хочу показать свои песни. И, пользуясь своим, так сказать, авторитетом на радио, на котором я уже не работала, я пришла к нему на эфир, и просто скромно передала свою кассету. Честно говоря, не надеясь даже, что он ее послушает. А он взял да и послушал, в самолете. И буквально, прилетев в Москву, он мне позвонил. И слышу, знаешь, как из Кремля, голос, вот такое было ощущение!

С вами будет разговаривать главнокомандующий «Мегаполиса» Олег Нестеров!

Олег Нестеров! У меня, конечно, поджилки затряслись. И я услышала от Олега очень прекрасную информацию, что ему понравился, невероятно понравился мой альбом. И он сказал такую загадочную фразу: «Ну, будешь в Москве, звони, что-нибудь придумаем». И это меня так вдохновило, я поняла, что я обязательно должна быть в Москве, и тогда уже что-нибудь придумаем. И начала я строить планы длинного меча.

Вы когда приехали в Москву, вам надо было перезаписывать все это? Или вы использовали…

Да, конечно.

Все заново? И музыкантов новых?

Все заново. Задача была непростая. Задача была — приехать в Москву, обосноваться там, на что-то жить, найти музыкантов, найти репбазу. В общем, поставить корабль, как говорится…

На воду.

На воду. И тогда уже позвонить Олегу Нестерову. И насколько все-таки Олег поднял мой этот парус, и мне оставалось только в него дуть.

А легкие у тебя были подходящие!

Легкие работали тогда отлично, мы раздули. Мы сначала нашли Зеленого, нашего барабанщика, как-то вот так вот сразу всех нашли, по звонку. У Славки была в Перово репетиционная база, у него там мама работала директором Дома пионеров. У Славика была там точка, это было очень круто, то есть своя база. Потом нашли гитариста, Максима Хомича, и бас-гитариста, Дениса Петухова. Все это дело сыграли, были старые, и уже новые какие-то песни появлялись. Позвали на какую-то репетицию Олега, Олег сказал: «Ребята, работаем».

В какой момент родилась песня «Любочка»?

Слушай, «Любочка», вообще она не должна была.

Я знаю, что ее не должно было быть в альбоме вообще.

Ее не должно было быть, это шутка какая-то, понимаешь.

Усмешка мироздания.

Усмешка мироздания.

Причем она же вообще нелепо смотрится по сравнению с другими песнями.

Да, совершенно. Я помню, история была такая. Мне моя подруга Аня Лисовец, с которой мы работали на радио вместе, в Краснодаре, как ведущие Манана Бананова и Банана Мананова, она мне…

Креативные у вас были прозвища, ух ты. Это уровень.

У нас был очень радостный дуэт, и она все время, как-то принесла вот песню, медленную, думаю, тогда она была вообще очень сильно похожа на Radiohead, медленную, с какими-то печальными словами про любовь, и говорит, Маша, ты должна это спеть, это хит. Я пыталась, пыталась, естественно, я тогда никакого Radiohead не слышала. Но песня мне казалась, может быть, кто-то и слышал и сделал, песня мне казалась очень нудной, я не знала, как ее петь, и слова мне эти не очень нравились. Но она настолько пристала ко мне, ну, должна ты спеть, Мария. Ну, должна, и я думаю, а что, если ее взять и убыстрить, ускорить эту всю мелодию. Ускорила, слова это вообще сразу перестали мне подходить, тоскливые про любовь. И я у какой-то подруги сидела и детскую книгу просто листала, большую. Все сидели, пили, а я в библиотеке копалась.

Как полезно иногда бывает…

Понимаешь, у меня в голове крутится эта мелодия, уже ускоренная, и я сама с нее кайфую. И вдруг размер совершенно подходящий мне падает на глаза, вот эта вот «Синенькая юбочка». Я думаю, хоп, а если здесь вот так вот, а клево получается. И хожу, шучу, ребятам пою. Думаю, пошучу завтра на репетиции. Стою в Перово, на пригорке на таком, жду ребят, высматриваю, когда они там с гитарами появятся, и мне приходит в голову вот это: «Либе, либе, аморе, аморе, любовь». Ну, пошутила, все поприкалывались, записали демо. Ставим Олегу, Олег говорит: «Ребята, это же то, что надо». Я говорю: «Олег, ты что, прикалываешься, что ли? Это несерьезно».

Мы к тебе с серьезным искусством подходим, а ты вот это вот?

Вот, Миш, понимаешь, надо иногда вот так вовремя пошутить.

Да.

И главное, чтобы эту шутку кто-то услышал.

Скажи мне, пожалуйста, а что правообладатели, потомки Агнии Барто? Как они отреагировали на это?

Ты знаешь, я с ними не разговаривала. Там какие-то серьезные ребята были, с ними «Райс-ЛИС'С» общался, по-моему, им там все, как надо, отдали. Я не знаю, что почем, но с ними вопрос был решен.

То есть они серьезно так отнеслись к этому? Шутки никакой не увидели?

Ну, конечно. Они, кстати, даже были недовольны вот этим кощунством всем.

Скажи, был у тебя тот самый момент, когда, знаешь, называется «проснулась знаменитой», вот вдруг?

Миш, он был благодаря твоей радиостанции, фабрике звезд, радио «Максимум». Кто у нас тогда штамповал-то звездочек?

Сомнений у меня по поводу этой песни вообще никаких не было просто.

Радио «Максимум», это же было что? Попадаешь на радио «Максимум» - становишься звездой, это однозначно. Так что, в принципе, я могу тебе… Снимаю перед тобой шляпу.

Не для того был задан вопрос. Но спасибо тебе большое.

Я понимаю, что не из-за того, но я помню, что я слушаю радио «Максимум»… А я тогда слушала только радио «Максимум», это действительно была очень классная радиостанция, потому что, помимо хитов зарубежных, там крутились наши классные группы. Все лучшее, что было у нас в России, действительно можно было послушать там. И вот то время у меня очень связано с радио «Максимум», классные диджеи, как они шутили, было весело. Короче, с этой радиостанцией как-то можно было жить-не тужить абсолютно. И когда вдруг я слышу — играет «Любочка», я сначала не поверила, ты понимаешь, у меня не срослось что-то в голове, играет моя песня. И вдруг, концерт по заявкам «А можно услышать вот эту песню?». Я думаю, ну, все. И в этот же момент звонит Олег Нестеров: «Маша, я в киоске в каком-то, покупаю воду. Поздравляю, ты стала звездой!». Я вот этот момент хорошо помню. Действительно, был момент, это было на Сиреневом бульваре, здесь, в Москве.

А я очень хорошо помню твое выступление на «Максидроме». Это то самое, когда у тебя была всего возможность исполнить три песни, и когда ты забыла текст.

Ой, Миш, это, конечно, что-то! Я помню, что я вышла, у меня же никогда не было опыта выступать перед такой огромной аудиторией. Я даже не ожидала, что я со сцены увижу такое море людей. Это было настолько новое ощущение, и, выбежав туда, у меня не было вот этого наушника, с которым я сейчас работаю. Не могу себе представить, я не слышу свой голос из мониторов, я начинаю кричать, пытаться спеть так громко, чтобы все услышали, потому что я вообще себя не слышу. Я задыхаться начинаю, от волнения я забываю слова, и от всего этого коллапса у меня просто начинают течь слезы. Я думаю, ухожу со сцены и думаю — все, это провал, это же просто какой-то кошмар. И тут меня хватает Капа Деловая: «Поздравляю! Маша, какой хороший продюсерский ход! Как вы это придумали? Это было так здорово!».

Узнаю Капитолину.

Да. И меня начинают окружать журналисты, говорить, что это была такая находка, кто это придумал…

Да, это момент был абсолютно эпичный. Я вообще не ожидал такого, потому что все до тебя люди, чуть более уверенные в себе, они нормально пели от строчки до строчки все. Тут в какой-то момент видно, что у тебя текут слезы по лицу, и весь зал, я помню, там сначала такое замешательство, а потом они начали все гудеть и аплодировать, чтобы тебя как-то поддержать. А потом ты еще «Любочку» вдогонку забила, и все, это был абсолютный триумф. Эти слезы были удивительно честными и трогательными.

Это было настолько искренне, и вот насколько все-таки люди, сердца человеческие, они отзываются именно на эту искренность. Если бы это был ход, наверное…

Нет, таких ходов нельзя делать, мне кажется.

Мы же чувствуем сердцем, и все это не скрыть никак. И получилось вот так, что все люди меня поддержали, и это, конечно… Я и сейчас расплачусь, вспоминая такие моменты…

Подожди, давай перейдем к гораздо более тяжелым временам. Вы пустились по гастролям, и, в общем, ты попала в самый водоворот шоу-бизнеса. Терпеть не могу этот термин, но тут в общем иначе не скажешь. Как ты это переносила? Насколько тяжело тебе было понять, насколько сильно изменилась твоя жизнь?

Ты знаешь, очень трудно было ощутить, смотреть, что как бы получается так, что ты начинаешь стоять на сцене и смотришь на людей сверху вниз, понимаешь. И они начинают к тебе подходить и снизу вверх на тебя смотреть. И вот этот момент, он настолько, как тебе сказать, мне очень было трудно это принять. Я не могу смотреть на людей сверху вниз. И в тот момент я не смогла, наверное, сбалансировать как бы этот момент, и я закрылась как бы, внутрь себя я ушла. Я всегда была очень открытым человеком, позитивным, открытым, радостным, общительным, но здесь почему-то я захлопнулась. И у меня началась депрессия какая-то, я перестала общаться с людьми, я не захотела встречаться ни с кем, у меня какой-то начался обратный ход, туда, внутрь себя.

Я помню, что на концертах того времени вы вообще не хотели играть «Любочку». Вы всячески всем концертом доказывали, что вы не такие, то есть это были концерты один депрессивнее другого.

Ужасно.

Очень тяжелые аранжировки, перегруженные фуззами все, просто отчаяние какое-то, и боль, которая рвалась наружу.

Нет, это классно, но это было мое внутреннее состояние, и мне было очень тяжело с этим жить, мне, подростку в принципе. Ну как подростку, двадцатилетнему человеку. Я впервые начала, наверное, поздно, но впервые начала задумываться о смысле жизни, потому что стали подходить журналисты и задавать мне много вопросов. Я же должна была на эти вопросы отвечать, в первую очередь для себя. И я начала задавать себе вопросы, и я поняла, что я ни на что не могу толком ответить, я ничего не понимаю. Я вообще, кто я? И я просто думала, так, Машань, тебе надо вообще-то брать книжки и ехать к маме, в деревню, и читать, что-то понимать начинать. Что ты тут стоишь на сцене, какое ты вообще право имеешь стоять на холме, перед людьми, когда ты ничего не соображаешь вообще. Понимаешь, я поняла, что я не имею права голоса никакого, мне надо спуститься и назад в подвалы, в подполье, искать свет истины.

Удивительно, что у тебя была решимость ответить себе на этот вопрос, что я недостаточно знаю, и предпринять в этом отношении какие-то усилия. Какое количество артистов должны были бы себя задать этот вопрос и оценить себя трезво, но никто этого не делает, практически никто вообще. Расскажи мне про эту эмиграцию твою в деревню.

Да слава богу, потому что сейчас я понимаю, сколько времени было потеряно, потому что я на самом деле так ничего и не узнала.

Ах, вот оно что!

Но сколько можно было сделать…

То есть ты взяла, загрузила кучу книжек к себе в сумку…

Огромную! Вот эту, знаешь, полосатую такую рыночную сумку, она была забита, от Библии до Ницше, вот все, Карлос Кастанеда…

Краткий курс взросления.

Мне все надо было перечитать, понимаешь.

Куда ты уехала?

Уехала к маме, в деревню, в Ёлнать, оттуда я… Это Ивановская область, на Волге, прекрасное место, слава богу, что оно есть. Я не могла вообще ни с кем общаться.

Как Олег вообще это перенес?

Слушай, Олег это перенес с таким достоинством и честью, надо отдать ему должное. И «Райс-ЛИС'С», уж казалось бы, корпорация серьезная, могли бы сказать — ша, малявка, сидеть на месте и не рыпаться.

Контракт же подписан.

Контракт, все дела, но нет, они меня отпустили. Спасибо Вове Месхи, Олегу Нестерову, что они сказали — с богом, иди.

Давай, девочка, набирайся уму-разуму.

Да. И по-человечески абсолютно отнеслись, потому что на тот момент у меня, конечно, было ощущение, что шоу-бизнес — это просто вот исчадие ада. Даже была смешная история, когда мы в Самаре выступали, вот как раз у меня уже депрессняки, и мне говорят, подпиши вот эти вот фотографии, мы вот здесь повесим. Я на всех так смотрю, что все монстры в этом шоу-бизнесе, чего вы от меня хотите, и подписала «Шоу-бизнес говно». И самое смешно, что я думала, что они это, естественно, никуда не повесят. Мои ребята были кто-то после этого в этом клубе, говорят, Машка, фотография висит, только надпись изменили — «В шоу-бизнесе давно».

Подправили.

Подправили, да. И историй таких много, смешных.

Что для тебя самое тяжелое было, помимо этого ощущения, что ты вдруг с чего-то должна глядеть на людей сверху вниз? Деньги, которые свалились? Нагрузка, которая была? Алкоголь, наркотики? Слава, то есть невозможность остаться одной, наедине с самой собой и отдохнуть от этого? Что самое тяжелое для тебя было?

Самое тяжелое во всем этом процессе?

Да.

Постоянное ощущение стыда. То есть, мне казалось, что я все делаю нелепо, что все, что я скажу, это полная чушь, как я ни сфотографируюсь, я выгляжу ужасно, и пою я отвратительно. И вообще, ну вот зачем это все, когда все так плохо получается?

Как ребята, твои соратники по коллективу? Ты же, в общем, в ответе за тех, кого приручила, а тут ты им говоришь — все.

Ужасно. Особенно, по-моему, Денис Петухов, басист наш, очень тяжело это переносил. В общем, ребята были очень грустные, и действительно, я нанесла им такую сердечную рану всем этим. Понимаешь, вот я так безжалостно поступила, мне до сих пор и стыдно… Но, понимаешь, Миш, я по-другому не могла сделать, если бы я осталась, я бы еще больше им боли причинила. Я стала человеком, приносящим боль, вот реально, со мной рядом было невозможно, я поэтому и изолировала себя от общества, потому что я не хотела доставлять людям неприятные ощущения, вот не хотела общаться, нагружать собой. Я грузила, я приезжала, все мои концерты превратились в «грузилово», в депрессняк. Люди пришли, знаешь, с хорошим настроением, а ушли в ужасе, и не знают, что делать после этого. Зачем такие концерты нужны?

Ну, а вот это пребывание в деревне наедине с собой и с этой со всей литературой… Я помню, что в разные годы, читая твои интервью, я чувствовал, что ты как-то из одной философии переходишь в другую, примеряешь на себя одно, примеряешь другое. В конце концов ты сказала, что тебе помогло более всего православие. Так это или нет? Что самое важное ты взяла из других религий, философий вообще? Что на тебя повлияло больше всего?

Ты знаешь, повлияло, конечно, все, но моя колыбель, мой отчий дом — это, конечно, православие. Это что-то такое внутри, что невозможно просто так вот описать, это очень такое хрупкое. С этим связано очень много людей, событий, какой-то свет, который хранит меня, какая-то опора, к которой я всегда прибегаю в трудные моменты. Я ловлю вот этот вот стержень и ухватываюсь за него. И конечно, вера в Христа, в его образ, и в то учение, которое он проповедовал.

Процитирую тебе одну из твоих песен, написанных не так давно, «Мира война», «С кем я только, мама, в жизни не была. Будде простиралась, Кришне танцевала. И Аллаха имя кровью я писала и зализывала раны у Христа». И в этой же песне сказано: «Близится к развязке эта эпопея. Выбирать придется, тех кому ты веришь». Кому ты веришь? Особенно в связи с теми событиями, по которым написана эта песня, я имею в виду войну с Украиной, Донбасс.

У-у, я так и знала, что ты начнешь задавать мне эти вопросы.

Послушай, во всяком случае, большую часть передачи мы говорили о вещах исключительно познавательных и не сильно страдательных. А это страдание, которое присутствует сейчас, которое прошло через очень многие дружбы, через семьи и так далее. Так вот как ты выбрала тех, кому ты веришь?

Ну, опять-таки вернемся к образу Христа, и я скажу, что я верю в бога, который есть любовь. И он все разрулит, я в это верю.

При этом тебе пришлось выбирать, где, например, выступать, потому что сейчас либо так, либо так. Только очень немногие группы воздерживаются от гастролей и в Донбассе, и в Украине. Есть артисты, которые ездят в Киев и по Украине, есть артисты, которые едут туда. Ты ездишь…

В этом отношении я выбрала Донбасс.

Почему, интересно?

Ты знаешь, опять-таки, это такой интересный вопрос, его невозможно, для меня невозможно разобраться здесь без образа нашей русской веры православной. Если ты погрузишься в нее, почувствуешь Россию, ты очень на многие вопросы сможешь ответить. Для меня, я для себя на них отвечаю. И когда я смотрю через этот спектр на все события, которые происходят в мире, в России в частности, на Украине, многие ответы становятся просто очевидными. Зачем сейчас об этом говорить?

Ты ответила на мой вопрос. У меня вопрос гораздо более глубокий и тяжелый для тебя. Расскажи мне подробно про Будзинкан, или, как его называют, ниндцзюцу. Это восточное единоборство? Что это за штука такая?

Это моя, можно сказать, страсть. Это мое очень такое прекрасное увлечение, боевое искусство под названием ниндцзюцу, если более локально, то Будзинкан. Больше всего, наверное, это похоже на айкидо, но айкидо вышло из этой традиции, потому что это очень древняя традиция, когда еще воины сражались в доспехах. Место рождения этой традиции — Япония. Скажем так, отказавшись от идеи достижения какого-то супермастерства, потому что сразу из меня представить какого-то суперниндзя, это смешно. Миш, вот ты меня вот так вот зажмешь за шею, и все, и ничего я тут уже не сделаю, хотя приемчики знаю. Но мне просто очень нравится так проводить свое время, по вечерам. Допустим, раньше я сидела с друзьями, пила пиво вечером, а теперь…

Это комплекс упражнений или это философия какая-то, или это, я не знаю, дыхательная гимнастика? Что включается в себя времяпрепровождение в этой ниндцзюцу?

Это очень, как это сказать, в ниндцзюцу очень широкий спектр разных, как бы так правильно выразиться, короче, там много всего интересного. Там есть палки, такие как палка бо, она большая, палка дзе, она чуть поменьше, палка ханбо, это пол-бо. С ними можно всякие делать трюки и проводить операции против противника. Но это настолько, когда ты учишься двигать этой палкой гармонично, твое тело почему-то начинается как-то искриться и радоваться, то есть все эти упражнения, они как-то очень благоприятно влияют на тело. Может быть, в силу своей древности, люди именно какие-то очень эффективные движения просчитывали, есть занятия с цепью, занятия с сюрекенами, все эти занятия очень учат эффективности, то есть ты учишься совершить минимум движений…

С максимальным результатом.

С максимальным результатом. И все это как-то неожиданным каким-то образом переходит в твою повседневную жизнь, то есть я по-другому начала мыть посуду…

Маленькая тарелочка и большая тарелочка, они требуют разных движений.

Правда, то есть я во всем как-то… Меньше лишних движений начинаешь делать, это так удивительно, мне так понравился этот эффект, что я реально подсела вот на эту тему, сама не ведая, почему.

Совсем у нас осталось мало времени для двух последних вопросов. Первый такой: расскажи мне, что звучит в плейерах у твоих детей? Каковы их музыкальные герои, что они слушают? Девочки и сын.

Девчонки, у них очень разноплановые вкусы. Сегодня ночью мне Роза сказала: «Мама, а ты слушала Муслима Магомаева?». Я говорю: «А тебе нравится?». Она говорит: «Очень» — и включает мне «Подмосковные вечера». Я говорю: «Доченька, как ты меня удивила».

Внезапно.

Здорово, говорю, класс. Также им нравятся какие-то, то же, что нравится и нам, The Beatles, Queen они вот полюбили, почему-то слушают вот нашу олдскульную музыку, как-то мало я современного у них… Может, они утаивают от меня и слушают где-то в школе, наших российских рэперов втихаря?

Ты не шерстишь у них в телефонах плейлисты, я надеюсь?

Слушай, я что-то как-то не шерстю.

Не надо, не надо, их пространство. А сын?

Сын любит маму, слушает маму. И он поет у меня в церковном хоре, где у них прекрасные совершенно преподаватели, которые учат их нашим советским вот этим замечательным песенкам — «Солнечный круг», «Дружба». И он поет эти песни, и он заново открывает их для меня. Это такие замечательные песенки, с которыми моя жизнь стала гораздо светлее. Еще в исполнении сына, это кайф.

Точно, это на самом деле и есть вечные ценности.

Да-да.

Последний вопрос у меня к тебе вот какой: вот если бы сейчас в эту студию зашла Маша Макарова, которая еще не уехала никуда из Краснодара, которая вот только-только принимает решение записать свои песни, то что бы ты ей сказала, в качестве совета, например?

О господи, Миша!

Вот она зашла, здесь, у нее вся жизнь впереди.

Машенька, какая ты хорошая, посоветуй мне что-нибудь, пожалуйста!

Это была Маша Макарова, группа «Маша и медведи», очарование само. Спасибо, что смотрите Дождь. Программа «Как все начиналось», меня зовут Миша Козырев. Пока, до новых встреч.