Алена Свиридова: «Мне сказали: назначай стрелку в „Арлекино“, разберемся»

У меня в студии Алена Свиридова. Здравствуй, дорогая! Сколько лет, сколько зим!

Здравствуй, Михаил.

Давай начнем, наверно, с фундаментального события в твоей жизни. Это принятие решения, что ты из Минска переедешь в Москву. Расскажи, как это было.

Дело в том, что оно произошло без, собственно говоря, моего на то хотения изначального. Это была случайность. Я записала две песни и исполнила их первый раз на концерте Богдана Титомира, потому что у меня были друзья на радио, которые, в принципе, принимали участие в организации богдановского концерта.

В Минске.

Да. Они сказали: «Давай ты на разогреве выступи, в цирке шапито».

Серьезно?

Серьезно.

Это был цирк шапито?

Это был цирк шапито.

То есть надо было на 360 градусов работать?

На 360, я себя чувствовала, не знаю, Вертинским. Я вышла, стала делать такие жесты, потом улеглась почему-то на ковер. В общем, использовала площадку по полной. Исполнила свои две песни, потом вышел Богдан, все взревели.

А Богдан в ту пору прямо был…

Вот только откололся от «Кар-Мэн».

 «Эй, приятель, посмотри на меня, делай как я».

И, в принципе, неплохо он это делал, надо сказать, очень даже хорошо.

Да. Моднее его, круче чувака вообще не было в стране, да. Это я хорошо помню.

Да, не было круче чувака. Реально, я потом пришла знакомиться к нему в гримерку и немножко так не поняла, потому что вдруг не испытала по отношению к себе особого восторга. Я пришла на равных знакомиться, потому что у меня-то было о себе нормальное мнение.

А, вот оно что!

Которое не совпадало с мнением Богдана, вероятно!

И Богдан посмотрел как-то так на тебя немножко свысока.

Ну да, немножко свысока, и я сразу поняла вот это. Думаю: «И ладно».

Как оно принято в музыкальной индустрии.

Как оно принято, да.

«Ты еще, девочка, заработай, нарасти те мускулы, которые у меня уже здесь».

Да. И, собственно говоря, после этого подошел ко мне его директор Юра Рипях и сказал: «Классные песни ты там пела, а что это за песни?». Я говорю: «Вот, сама написала, сама пою». И он попросил кассету. Мы так переписали ему на магнитофон.

Аудиокассета МК-60.

Да, вот типа того. И, собственно, расстались благополучно, и я даже вообще вот это всё «бла-бла-бла» не восприняла серьезно. И потом, когда он мне позвонил, буквально прошло две недели, и вдруг звонок: «Алена, это Юра из Москвы, в принципе, я тут поговорил кое с кем. Это интересно. Может, вы подъедете, мы посмотрим?». И тут ― опа! Он мне говорит: «А сколько у вас есть песен?». Я не моргнув глазом говорю: «Девять!». А у меня их три. «Хорошо, через две недели я вас жду». И тут моей музе пришлось по полной программе отработать.

То есть ты за эти две недели написала семь, шесть песен?

Да, написала шесть, мы сделали типа таких болваночек, в общем-то, что это было понятно. И вот я приехала в Москву.

Слушай, это чудеса какой-то творческой производительности.

На самом деле еще советское выражение «пятилетку за три дня» ― это как раз про меня. Моя муза наиболее продуктивно работает в условиях полного цейтнота.

Да, когда поджимают сроки.

Когда поджимают сроки, она просто пашет, как дизель в Заполярье!

То есть тебе нужно всегда, в принципе, этим пользоваться. Букируешь сразу тур по стране, который начинается через три дня, и за три дня выдаешь на-гора три альбома.

Да, желательно еще альбомы продать. Кстати, чувство ответственности тоже музу стимулирует. Поэтому когда говорят: «Этот человек пишет на заказ», я говорю: «Прекрасно! Дайте мне заказ, я напишу». А так обилие времени провоцирует меня на раздумья. А может, так, а может, так… Вот, так что, Михаил, если у вас есть какие-то предложения, я готова наваять шедевр.

Да, мне как раз нужно сделать рекламный ролик программы «Как все начиналось», нам нужны текст, музыка. Всё, запустим в производство.

Хорошо, приезжаешь ты в Москву. И какое впечатление она на тебя производит?

Гнетущее. Белоруссия тогда находилась в каком-то таком приоритетном положении среди республик. У нас давно уже как-то процветала такая небольшая клубная жизнь, у нас были какие-то кофейни, ресторанчики, где собиралась продвинутая молодежь, тусовалась, решала какие-то свои творческие проблемы. Это было очень здорово.

А Москва была какая-то здоровенная, не приспособленная для хождения. Мороз был жуткий, когда я приехала! В общем, как-то непонятно мне было, что делать. Но поскольку мы сразу стали встречаться с продюсерами, смотреть что-то…

Где-то же надо жить.

Жила я прямо у Юры. Вообще они меня взяли в дом, где они жили в однокомнатной квартире, Юра с женой и мамой. И я тут, «я к вам пришел навеки поселиться». Поначалу я жила прямо с ними. Им огромное спасибо, вот так взять, как собачку завести.

Да.

Девушку из Минска завели себе, называется. Потом, естественно, я стала искать какие-то способы. Потом жила в гостинице от Академии медицинских наук. Это тоже было круто, да.

Звучит это как «в пору с 1987 по 1998 год Майкл Джексон жил в гостинице, принадлежавшей персидскому шейху, и занимал там люкс под крышей, который состоял из 18 комнат». Я подозреваю, что это не были твои жилищные условия.

Это была гостиница квартирного типа, где одну комнату занимала я, а две остальные комнаты занимали командировочные, которые, естественно, постоянно менялись. Но туалет и ванная у нас были общие, соответственно, и кухня. Поэтому я сидела просто, как мышь, в своей комнате и слушала развлечения командировочных, что, в общем, можно себе представить, да, как это всё было.

Не отчаивалась ни в какой момент?

Отчаивалась, отчаивалась. Помню, сидела, слушала Майкла Фрэнкса. Отчаивалась, но вот это одиночество и изоляция… Кстати, чем еще Москва меня поразила, в отличие от Минска или Питера, где народ очень легко шел на контакт с незнакомыми людьми. Ты в Питере, допустим, приходишь в какое-то место, ты легко можешь познакомиться с людьми, которые сидят за столиком или стойкой.

Выпить, подружиться.

Дальше уже выпить, подружиться, да. И на следующий день вы уже друзья до гроба.

В Москве этот номер не проходил. В Москве меня спрашивают: «А вы откуда?». Я говорю: «Из Минска». Они такие… типа «где это такое?». «А что вы там делаете?». Я говорю: «Я там работала в театре, а сейчас пишу песни». Но как-то это не производило этого впечатления, за что стоило со мной дружить. Кстати, очень интересно. Только в Москве я почувствовала, что необходимо, чтобы ты кем-то был, для того, чтобы с тобой дружили.

Это хорошо или плохо?

Тогда мне было плохо, потому что вроде бы я понимаю, что я что-то из себя представляю, но мне приходится это доказывать, причем с нуля. У меня была тогда полная изоляция. То есть я общалась с Юрой и его семьей и, собственно говоря, со студийными продюсерами, музыкантами, которые тоже не спешили со мной дружить и проводить, например, вечера особо. Я приходила и сидела в этой комнатке, да. Я понимала, что такое первый раз со мной происходит. Причем я человек очень общительный.

Нельзя назвать тебя нелюдимой девочкой, да.

Я не бука, которая сидит. Наоборот, я очень хотела дружить, как Чебурашка, который ищет друзей.

Понятно, что с тех пор с приходом славы мотивации с тобой дружить радикально изменились.

Радикально изменились, они как будто раз, переключили тумблер и вдруг все сразу захотели со мной дружить.

Да.

И я обиделась.

Теперь я с вами дружить не буду! Надо было со мной дружить, когда я еще была никем и звать меня было никак!

Потому что я-то не изменилась, понимаешь.

Да.

Первый эфир, показали клип, вот вчера я была одна, а сегодня стала другая. Но ведь я та же самая! В принципе, я затаила какую-то такую обиду, то есть поняла, что всё надо делить.

Делить в смысле на много.

Делить отношение к себе.

То, что тебе выказывают, в действительности не соответствует истинному отношению.

Да.

Слушай, а есть у тебя ощущение, что если сегодня вот такая же девочка из Минска приедет в Москву, то она пройдет через то же самое? Или все-таки город стал чуть более гостеприимным и общительным?

Конечно, нет, сейчас всё изменилось. Я считаю, что новое поколение совсем другое всё-таки. Оно улыбчивое, открытое, гораздо более пластичное.

Не такое враждебное, равнодушное.

Не враждебное и не такое, может быть, снобистски настроенное. Хотя, наверно, смотря в какие круги ты попадёшь.

Это очень точное наблюдение. Я думаю, что точно так же в Лондоне или Нью-Йорке. Столицы стран с прохладцей встречают новичков всегда, очевидно.

Да, да.

Я думаю, что так.

Кстати, я как раз писала колонку для «Русского пионера» про дом, вспоминала этот момент приезда в Москву, отсутствие дома. Я писала такие стихи: «Зимняя Москва, мачеха моя, как сурово ты встретила меня! Стать тебе родной так хотела я. Не жалей, прошу, места у огня! Где теперь мой дом? В поезде ночном. Между там и здесь, может, место есть». Ощущение бесприютности было достаточно острое у меня.

Но потом, когда всё изменилось, да, тут-то я уже стала званым гостем везде, меня все возлюбили сразу же, ничего не приходилось доказывать. И, в общем, началось тогда уже: Art Pictures, «Белый таракан», такая элитарная тусовка.

Но осадок-то точно есть с тех пор.

Осадочек остался, да.

Слушай, а деньги какие-то были у тебя с собой? Надо было же на что-то выживать, никаких гонораров еще не было.

Нет, еще не было гонораров.

Продукты были в магазинах.

Кстати, а с продуктами-то тогда была полная…

Задница.

Да, задница. А в Минске это всё как-то еще существовало. Поэтому я приезжала в Москву с сумками, из которых торчали эти куриные ноги, серьезно, для того, чтобы как-то подкормить семью, которая меня приютила.

И с рюкзаками окорочков.

Да. На самом деле, я, кстати, помню момент, когда я уже жила в этой гостинице Академии наук. Денег было настолько в обрез, что я ходила на рынок под закрытие, когда там можно было купить какие-то дешевые пучки чего-то за бесценок. И йогурт ― это был какой-то праздник. На йогурт откладывались деньги, он покупался в конце недели в ларечке и съедался с ощущением какого-то причастия к этой прекрасной жизни.

Он же был тогда новым продуктом! Йогуртов же в Советском Союзе не было никаких.

Новым продуктом, да.

И когда на Новый год мне мой друг подарил пластиковый пакет, который был полностью набит сникерсами, марсами и вот этими баунти, я так возрадовалась и съела его весь! И с той поры я больше не ем сладкое. Так что в этом есть какой-то плюс.

Слушай, мне это напоминает мой первый год армейской службы в городе Шадринске, когда меня поставили дежурным на кухню, а я был таким голодным, потому что первые полгода тебя же все чморят, уж точно тебе никаких хороших деликатесов не достается. Я прямо съел чуть ли не полкилограмма масла на кухне и отравился, вот. Так что я очень хорошо могу представить. Баунти, правда, вкуснее, чем просто масло.

Я потом даже не могла рекламу видеть, меня тошнило.

Хорошо, а по песням? Какую первую песню ты записала в Москве?

Первая песня ― «Никто ― никогда», она в такой минской аранжировке, такие ПСРочные были звуки.

Что такое ПСРочные?

PSR ― это клавиши, и там вот набор такой… как «Ласковый май» звучал приблизительно. Там было, конечно, немножко по-другому грув сделан, но, в принципе, звуки тоже были такие весьма кондовые.

И как раз мы приехали на студию, в принципе, на студии было решено сделать такую джазовую аранжировку. Играли ее как раз музыканты из группы «Квартал». И поэтому сразу уровень этой песни раз ― и как-то вознесся.

И Дитковский, и Арик сам аранжировку?

Нет, тогда был у них саксофонист Сережа Овчинников.

Ага.

Вот. Гитарист Игорь Балашов. И вот они сыграли как раз…

Приджазованные элементы.

Да, приджазованные элементы. Собственно говоря, вот так это всё и вырулилось.

Это твоя инициатива была? Это делает песню сложнее.

Нет, это был Юра Богданов. Он был звукорежиссером и, в общем-то, ― тогда я не знала этого слова, ― выступил в роли саунд-продюсера. Он послушал вот это моё «умпа-умпа», говорит: «Наверно, вот так. Давайте мы вот этих позовем, этих пригласим». Позвали, пригласили. Я, конечно, была нулевая, я смотрела открывши рот и вообще не понимала, куда это всё заведет. Но поскольку я всё это написала, соответственно, я спела, как считала нужным.

Куда дальше попала песня, где ее первый раз показали или дали в эфир?

Дальше мы сняли на нее видео. И тут я попала во второй раз, тут я попала к Мише Хлебородову. Это как раз заслуга моего продюсера на тот момент, Юры Рипяха, потому что как раз Миша Хлебородов снимал Богдана Титомира, его пресловутые хорошие видео, очень модные на тот момент. Собственно говоря, мы к нему и обратились. И Миша предложил сделать такую идею, черно-белое. Он честно сказал: «Посмотри Vogue Мадонны, мы пойдем приблизительно в ту сторону».

Strike a pose.

Там такого этого всего не было, но именно то, что картинка ч/б, как-то это всё такое очень стильное получилось. В принципе, самое интересное, что клип до сих пор как-то не потерял своей актуальности.

Органично выглядит, да.

Он оказался вне времени как раз-таки из-за этой джазовой аранжировки и черно-белой картинки. В общем, всё сложилось.

Я считаю, что мне просто очень повезло с командой, потому что именно команда меня вывела на тот уровень. Я не знала, на что я претендую, понимаешь?

Ага.

Я как раз допрыгнула. Вот как я допрыгнула, написав эти песни, тоже с нуля вдруг я сразу запрыгнула вот на этот уровень «Квартала», Миши Хлебородова, Феди Бондарчука. Может, я до него не дотягивала тогда, но я так, зубами вцепившись, подтянувшись, встала на эту ступеньку.

Когда этот клип дали в эфир?

Его первый раз дали на «МузОбоз»!

С видео началось, не с радио? Именно с видео, да?

С видео, естественно. Вот отдали его на «МузОбоз», и тут все просто выдохнули, сказали: «Боже мой!».

Какая красота!

Какая красота. Но что было самое смешное, запомнили его как клип с Верником и собаками, с догами, да. И там какая-то девочка пела.

На фоне.

На фоне Верника и догов. Но меня начали узнавать, хотя фамилию не запомнили с самого начала. То есть уже в ларьках продавщицы и продавцы начали меня узнавать, я вдруг действительно поняла, что, наверно, это что-то значит.

Мы сняли вдогонку «Розовый фламинго», который забил, уже пушечным таким выстрелом вынес меня туда, куда, как я понимала, я хочу.

А откуда взялось это словосочетание вообще?

Я вот ехала в поезде. Я постоянно курсировала в ту пору бесприютности, естественно, мне очень хотелось домой, к маме. Я постоянно моталась в Минск. И вот под стук колес я писала какую-то историю про какого-то странника, который странствует, странствует. Про себя, интересно. Себя имела в виду. Какой-то розовый фламинго, какой-то небесный странник. Потом думаю: «Нет, какая-то фигня. Розовый фламинго, дитя заката».

А за окном в этот момент красиво садилось солнце.

За окном, по-моему, какая-то была грязь. На самом деле отсутствие впечатлений провоцирует фантазию, ты как раз создаешь их. От бесприютности и некрасивости ты создаешь вот эту красоту, куда ты стремишься сбежать.

Это называется «эскапизм». Вот, не преминул он употребить модное слово.

Я его теперь тоже буду употреблять!

«Я руководствовалась эскапизмом в ту пору».

Короче, жертва эскапизма, я вдруг увидала эту картинку действительно, вот этот закат, и всё. Дальше я написала, куда я наконец-таки хочу сбежать. Песня написалась за пять минут, я с ручкой и бумажкой постоянно.

Сейчас ты говоришь «песня», имея в виду текст.

Текст, да. Текст написался за пять минут. В принципе, оно уже пропевалось. И когда я приехала домой, я просто взяла гитару и на «умца-умца»… она просто сразу взяла и спелась, эта песня.

А когда ты пишешь, ты используешь в качестве основного инструмента клавиши или гитару?

Что попадется под руку в данный момент.

И так, и так.

Да. В общем, два эти инструмента использую. Хотя один раз я написала песню, когда ехала в машине, без всего. Она просто уже и пропелась, потом я взяла гитару, и всё. Это песня «Пока», кстати, неплохая получилась тоже.

Мы подошли к съемкам клипа. Как я понимаю, эта веселая банда под названием Art Pictures Group в тот момент уже играла какую-то роль в твоей жизни?

Да. Но «Фламинго» снимал Миша Хлебородов, который был отдельно от Art Pictures Group.

Да, он не был частью.

Но как раз тут история абсолютно в духе девяностых, потому что для того, чтобы снять этот клип, у меня появился один мой приятель, Саша Гусев, ныне покойный, к сожалению. Саша Гусев, увидев меня на какой-то программе, где я демонстрировала чудеса интеллекта…

Нечасто встречаемые в музыкальной индустрии. Извини, пожалуйста.

Он спонсировал эту программу. Меня туда пригласили, там участвовали Анжелика Варум, такая певица Анастасия и я. Викторина какая-то там. В принципе, эта программа была сделана для Анжелики, поскольку Саша Гусев, в общем-то, спонсировал ее творчество, карьеру.

И тут прихожу я, и вдруг выясняется, что то ли я училась, может быть, лучше, но я всех убираю по части знаний, которые присутствуют, и ломаю им все планы немножко, потому что должна была победить Анжелика, а получается, что никак это не получается.

В конце концов они всё-таки дотянули, что победили мы вместе. Певица Анастасия нас обматерила и ушла.

Ушла в небытие, в общем.

После этого Саша заинтересовался, сказал: «Откуда вот такое чудо достали? Что вы тут делаете?». Я говорю: «Вот, я одну песню уже сделала». Он говорит: «Давайте теперь делать с вами тоже что-нибудь».

То есть он был готов потратить деньги на твое творчество.

Готов был потратить деньги. И надо сказать, деньги по тем временам были просто циклопические, это был конец 1992 года, «Розовый фламинго» обошелся в 23 тысячи долларов. Можно было купить просто шикарную квартиру в центре в это время за эти деньги, наверно. Ну, не в центре, хотя бы…

Извини, пожалуйста, что задаю личный вопрос. Анжелика не прокляла тебя после этого?

Нет, на самом деле Саша Гусев был широкой души человек, денег у него тогда было много, искусство он любил.

То есть вы не поссорились с Анжеликой.

Нет, мы совсем не поссорились. Он выступал в роли мецената очень даже продуктивно, со всех сторон. С Анжеликой мы не поссорились, а даже наоборот, как-то подружились. В общем, это никак не отразилось, действительно, на ее карьере, а на моей отразилось очень сильно.

И как же ты распорядилась 23 тысячами долларов?

Самое интересное ― как мы их привезли. Деньги, наличка, такая сумма ― они были в Швеции, потому что в Швеции у него был бизнес. В общем, мы поехали в Швецию.

Мы ― это кто?

Саша и я. Поехали в Швецию, он там эти деньги снял, но провезти их легально тоже как-то было нельзя. И поэтому дальше история, просто достойная Тарантино. Он говорит: «Так, я, значит, эти пачки себе запихиваю в брюки». В трусы, друзья мои, по-другому не скажешь, потому что так просто вывалится. Он запихивает их в трусы, и мы идем в аэропорт.

У Саши была одна небольшая слабость, вернее, большая. Он, к сожалению, любил выпить, причем так капитально. К тому времени, когда нам надо было ехать в аэропорт, Саша находился уже в состоянии, в общем, космическом. И я понимаю, что передо мной стоит тело с 25 тысячами баксов и нам нужно проходить через все вот эти таможни и прочие остальные радости.

В аэропорту он мне говорит: «Я пойду в туалет». Я говорю: «Ну хорошо». Через полчаса он приходит и говорит: «У меня там всё упало». В общем, немудрено, поскольку я никак не могла этот процесс проконтролировать в мужском туалете. Он говорит: «Там народ просто в ужасе смотрел, как я собирал все эти купюры, которые разлетелись».

Я сказала: «Пойдем». Отвожу его в какой-то дальний уголок, и дальше начинается перегрузка денег, в общем-то. Поза при этом крайне странная у нас, как ты можешь понять. Непонятно, что происходит. Я покрыта вся холодным потом, потому что жду, что сейчас, наверно, кто-то стуканет, придут таможенники, что-то вообще с этим произойдет. Поэтому, вспомнив вообще всех наших революционных деятелей, о которых нам рассказывали в школе, как они через границу перевозили деньги и прокламации, я запихиваю это всё к себе. Саша уже к этому времени благополучно отрубается. Это тело я фактически на себе несу, включая чемоданы.

И вот мы в таком виде проходим через таможню. Конечно, я могла поседеть и полысеть за это время, но, слава богу, этого не произошло. В общем, как-то благополучно мы всё это провезли.

Ты хочешь сказать, что бюджет на «Розовый фламинго» был доставлен в трусах?

В трусах, друзья. Это было в духе того времени.

Вот это да.

Кстати, надо сказать, чтобы не возникло двусмысленной ситуации. У нас с Сашей были чисто дружеские отношения.

Еще какие дружеские, если ты волокла его на себе в невменяемом состоянии!

Да.

Больше не делают таких мощных фигур вообще. Сгонять в Швецию за кэшем!

Раньше балеринам дарили особняки, бриллианты. Теперь, конечно, калибр меценатства несколько у нас уменьшился.

Я представляю себе, с каким ощущением облегчения ты села в самолет. В ту пору еще не было вот этих прозванивающих металлоискателей?

Тогда еще не было, наверно, да. Вообще, конечно, я действительно была в состоянии ужаса. Наверно, хороший бы получился из меня контрабандист.

Да. Тут же всё на лице должно быть, у тебя должно быть непроницаемое лицо.

На лице должна быть уверенность в своей правоте. Я понимала, что без этих денег я умру, поэтому я должна их провести. Поэтому я их провезла.

Это и спасло.

И дальше уже стали на «Мосфильме» ходить легенды, потому что декорация была построена настолько гигантская! На весь павильон было выстроено озеро, резервуар с водой. Он, конечно, был не очень глубокий, но были места, которые были очень глубокие, потому что туда должны были нырять и оттуда выныривать. И это уже отдельная история.

Расскажи! Это всё превосходно! Рисует картину времени.

Да, картина времени. Народ сказал, что со времен съемок «Сказки о царе Салтане» они не припомнят такого размаха, который был построен.

На «Мосфильме».

На «Мосфильме».

И, естественно, вода туда была налита теплая. Но она настолько быстро остыла, поскольку павильон неотапливаемый, он огромный и как-то по тем временам не отапливался. И когда меня поставили посреди этого озера на два кирпича, которые не должны были торчать из-под воды, ноги у меня были, в общем-то, в холодной воде.

Все эти дубли, которые нужно было сделать, я стояла в холодной воде, синяя, мне было холодно так, что когда дубль заканчивался, я кричала: «Спасите! Помогите!». Выходил такой Петрович в треухе, в больших болотных сапогах, топал по этому озеру и наливал мне коньячку. Между большими сценами уже он меня отвозил на плече в гримерку. Поэтому, если приглядеться, было видно, что у меня лицо абсолютно офигевшее и застывшее, я была похожа на курицу.

Еще сложнее пришлось героям клипа, которые должны были туда нырять, выныривать и изображать бурную страсть при этом.

Бедные ребята!

В качестве модели выступила Галя Смирнская, очень известный дизайнер сейчас, потрясающей красоты девушка. Она должна была топлесс нырять, и вся съемочная группа прибежала, включая самых последних администраторов, чтобы только посмотреть, как Галя нырнет туда.

Еще никогда со времен «Сказки о царе Салтане» такое количество людей не собиралось в одном месте, чтобы поглядеть на полуголую девушку.

Конечно, всё удалось. Просто сложились так звезды, люди. Конечно, если бы это были другие люди, это было бы другое видео. Как-то все-таки судьба сгустила материю вокруг меня, и мы выдали такой продукт, за что я судьбе очень сильно благодарна.

Как эта судьба была благосклонна к тебе с того момента, как этот клип пошел в эфир? Ты проснулась знаменитой?

Ну да, я проснулась знаменитой. Уже проснулась, собственно говоря, в съемной квартире в центре.

Отсутствие командировочных в соседней комнате уже радовало.

Да, это уже радовало, конечно. И дальше всё уже понеслось, причем понеслось настолько быстро и как-то сразу, что я никак еще не могла осознать. У меня ведь не было такого большого артистического опыта. Я закончила институт как преподаватель музыки, я работала сначала концертмейстером в Институте культуры на кафедре хореографии, потом я год отработала в театре, причем спектакль даже еще не успел выйти.

То есть фактически у меня не было никакой сценической… как это назвать?

Уверенности в себе?

Опыта какого-то. Он пионерским лагерем ограничивался и какими-то студенческими вещами. И выступлением ― единожды ― у Богдана Титомира.

В цирке.

Да, в цирке. И вдруг сразу вся эта история. Конечно, мне было очень страшно. Возвращаясь к известной тематике, я не выходила на работу без рулончика туалетной бумаги, потому что у меня была медвежья болезнь. Еще, не знаю, года два мне было так страшно, что проходилось каждый раз через это перепрыгивать.

Из чего состояла твоя программа в ту пору? Что это было?

Это все песни, которые я написала в Минске, потом стала дописывать дальше. В принципе, как раз тут подвернулись Артемий Троицкий и Надя Соловьевы, которые были издателями моих первых…

Как у них называлась эта компания? Лейбл у них был вместе, у Артёма и Нади.

Подожди… Черт…

В общем, ладно, вспомним потом.

Да.

Тоже, смотри, хорошие люди набирались вдруг, льнули.

Да. На самом деле, реально вокруг меня просто самые лучшие люди тогда собрались.

Я помню, что первый раз я услышал про тебя от Артёма.

Да.

Так ты выступала с ансамблем или вообще просто одна на сцене? Живые музыканты или фанера?

Мы тут же, естественно, живых музыкантов подсобрали. Были, конечно, и фанерные выступления, были и живые, но, в принципе, тогда фанерой не брезговал абсолютно никто, да.

И гастроли. Скажи, ты поехала по стране?

Да, я поехала по стране, причем как-то сразу. И сразу же начались корпоративы пресловутые, вот.

Потому что на корпоративы берут обычно музыку, которая таит в себе чуть больше, чем «умца-умца». Я думаю, что для просвещенной публики, для публики, желающей увидеть у себя какого-то интеллигентного артиста что можно было в ту пору предложить? «Моральный кодекс» или Алёну Свиридову.

В общем, да, я закрывала эту нишу.

И куда тебя заносила судьба, на какой самый причудливый корпоратив?

На самом деле самый причудливый корпоратив у меня случился уже позже, уже в нулевых, но это было очень интересно. Мы приезжаем, это ресторан. И за столиком сидят три человека, а нас на сцене восемь.

Так.

И, собственно говоря, мы так выходим и понимаем, что пустой ресторан и вот эти три человека за столиком. Они заплатили полный гонорар, сказали: «Мы вас очень любим и хотели бы потом с вами просто немного поболтать, если это возможно». В общем-то, да, это возможно. Но я испытывала какое-то очень странное впечатление, стоя на сцене. Мои музыканты мне очень помогали. Но, в принципе, да, можно и так, в конце концов.

Никогда еще ты не выступала для троих.

Никогда еще не выступала для троих.

А кто были эти люди? Я имею в виду, бизнесмены, бандиты…

Да, это были бизнесмены, вполне приличные люди. А по поводу бандитов!

Оживилась она.

Просто это очень интересно.

Да-да.

Тогда бандиты собирались в такой клуб «Карусель» на Тверской.

Да, это же…

Ты помнишь?

Я не готов сейчас спутать с «Арлекино».

 «Карусель» ― она прямо на Тверской, там такие были окна-витрины, в которых поначалу еще танцевали стриптиз девицы, но, поскольку начались проблемы с дорожным движением, девиц убрали. Там прямо горело «Карусель».

А, это было почти напротив телеграфа.

Нет, это было, по-моему, за Пушкинской, туда, в сторону Маяковки где-то.

А, да.

В каком-то из этих.

И?

И там собирались такие ребята.

В малиновых пиджаках.

И, соответственно, девушки рабочие, как это называется.

Как сейчас принято говорить, девушки с пониженной социальной ответственностью.

На самом деле они все были достаточно веселые. И это было так интересно, когда они слушали все такие песни, «Просто кончилась зима», несли мне цветочки, игрушки. Я у них была олицетворением чего-то такого светлого, чистого и хорошего, и они очень к этому тянулись, невзирая на свою реальную жизнь.

Я помню, что всегда они как-то относились с большим пиететом. Не умея сказать двух слов, норовили поцеловать ручку. Правда, не знали, как это делается, но как-то ее крутили и потом как-то неловко тыкались туда. В общем, это, конечно, интересный такой атмосферный момент.

И вот еще, наверно, показатель чисто девяностых. Однажды раздался телефонный звонок. Я говорю: «Здравствуйте». «А вот вы знаете такого-то человека?». Я говорю: «Да, знаю». «А вот мы знаем, что он тоже участвовал в продвижении финансовом вашей карьеры». Я говорю: «Да, участвовал». «Так вот, он нам должен, а вы будете возвращать». Я говорю: «С какой это стати?».

Это всё по телефону разговор?

Это всё по телефону. «Ну вот так вот», ― сказали мне, и тут я, еще не совсем понимая, в чем дело, говорю: «Вы знаете что, друзья, да у меня совесть чище, чем у вас была в детском саду!». Конечно, такая фраза, я подозреваю, их очень сильно убедила в моей непричастности.

Да-да. Обычно эти люди на разборках, встречах, стрелках именно такой аргументацией и пользовались! «Ты знаешь, что моя совесть…».

И я так положила трубку.

Швырнула.

Нет. Ну, думаю, какие-то идиоты. Короче, несерьезно я к этому отнеслась. А потом, буквально через пару дней, в «Останкино», проходя по коридору… а в «Останкино» же просто так с кондачка ты не въедешь, там пропускная система. Вдруг я иду, и такой человек идет сзади, в пальто и в очках в золотой оправе, так подозвал меня и говорит: «Мы тебе звонили, ты как-то плохо отреагировала. Я тебе абсолютно серьезно говорю, ты приготовь, пожалуйста, вот столько-то, и неси». Как-то тут я уже слегка струхнула, надо сказать.

К кому ты побежала в этот момент?

И тут я побежала в «Арлекино».

Ага.

Поскольку там были правильные люди. И говорю: «Обижают! Что делать?». Мне сказали: «Назначай стрелку в „Арлекино“, разберемся». Мне следующий звонок, я говорю: «Ребята, не вопрос, приходите в „Арлекино“ тогда-то и тогда-то, поговорим на эту тему».

Приезжаю я в «Арлекино» в назначенный час, там такое небольшое кафе. Сидят суровые люди, пьют кофе, едят пироженки. Сидит правильный человек. Еще где-то полчаса до назначенной истории. Я рассказываю всю эту ситуацию, он говорит: «Хорошо».

Секундочку. Правильный человек ― это тот человек, который от тебя должен быть.

Да, который от меня, моя крыша.

И это тот самый человек, которого ты просила, чтобы он за тебя впрягся.

Да. Тут я выхожу в дамскую комнату, потому что еще время есть. И когда я возвращаюсь, мне говорят: «Ну что, всё сделано». Я говорю: «Как сделано? Еще же время есть». А он говорит: «Так они зашли, увидели, кто сидит, пали на колени, сказали: „Извините, были неправы, погорячились“ и уползли, пятясь задом».

И этот момент я пропустила! Черт, это самое главное упущение в моей жизни!

Скажи мне, пожалуйста, можешь не называть ни имен, ни кличек, но что же это был за человек по статусу?

Хороший был человек.

Большой меломан, как я погляжу.

Да, большой меломан.

Потрясающе.

Если поглядеть на это десятилетие уже из нашего времени, каким оно для тебя было? Приключенческим, сложным, проблемным, депрессивным, веселым?

Оно было классным. Конечно, это было приключение чистой воды. Это была абсолютная такая игра, причем я шла ва-банк. Я ведь бросила театр, где у меня была главная роль в музыкальном спектакле. Я, в общем-то, их подвела. Но большое спасибо режиссеру Борису Ивановичу Луценко, Русский драматический театр имени Горького в Минске. Я к нему пришла, пала в ноги, сказала: «Вот такая ситуация. У меня есть возможность уехать в Москву. Наверно, это дело всей моей жизни, потому что музыкой я занимаюсь с детства. В театр я попала случайно, я вас очень люблю, но вот это же мое!». Он говорит: «Ты, конечно, нам просто втыкаешь нож в горло, но черт с тобой, наверно, попробуй».

И я уехала. Конечно, я понимала, что я не могу вернуться туда, как побитая собака, я должна выиграть в этой ситуации, иначе всё.

Отступать некуда.

Некуда, даже страшно было. Куда идти потом, топиться? Я даже думала: «Если не получится, что я буду делать? Я не могу вернуться никак».

И вот эти условия, в которых я должна была выживать и что-то делать, конечно, это сильный адреналин. И это было очень интересно. Я даже пришла к выводу, что именно такие условия вообще необходимы всем, на самом деле, потому что когда всё хорошо, это расслабляет. Это неправильно, понимаете? Не то что художник должен быть голодным, но художник должен все-таки как-то не быть слишком расслабленным, вот. Потому что тогда он расслабленное произведение и выдает. Наверно, со мной это случилось несколько позже.

Естественно, становление себя как артиста, понимание своего места в мире, потому что до этого я тоже не понимала, для чего я родилась на свет. И тут я ответила себе на этот вопрос: да, вот для этого, вроде меня правильно сделали, как раз вот для этого.

И сейчас, кстати, Миша, у меня полное ощущение, что история сделала виток по спирали и мы ровно в том месте, только на ступеньку повыше. Потому что сейчас тоже есть какое-то отрицание гламура, этих ценностей, которыми мы оперировали в какое-то время, когда наша страна поднялась немножко с колен, все стали вроде бы лучше жить, как-то подрасслабились.

И сейчас, мне кажется, даже все устали от поп-музыки, в принципе. Сейчас опять интерес к более альтернативной музыке, причем это носит массовый характер, точно так же, как это было в девяностых. По-другому, если бы не было потребности, я бы не выстрелила. Потом, когда эта потребность была уже несколько удовлетворена и мы все опять вернулись на круги своя, шансон и прочие радости, потом моя музыка вдруг стала сложной. Ее стало практически невозможно никуда пропихнуть.

Дальше для меня начался ад, потому что, в общем-то, я не совсем была востребована. Мне сказали: «Ну, сделайте что-нибудь попроще». Все мои попытки сделать что-нибудь попроще, вот этот компромисс был ужасен. Он был настолько неорганичен для меня… Но слава богу, это тоже не имело никакого успеха, поэтому я не успела сильно плюнуть в вечность, чтобы это болталось и позорило меня в дальнейшем.

И сейчас я ощущаю тоже какую-то волну нового интереса к нестандартным ходам. Вообще мне очень нравится сейчас это время. Я просто благодарна, что я его очень хорошо чувствую.

Последний вопрос. Если бы мы вернулись в 1990, 1991, 1992 год и ты бы встретила Алёну Свиридову в тот момент, что бы ты посоветовала ей из сегодняшнего дня, от чего бы предостерегла? Что бы сказала? Напутствие какое-нибудь, может.

Напутствие… Я бы посоветовала ей не расслабляться. В некоторых местах я расслаблялась. Я, конечно, могу себе сказать сейчас, что я пробовала жизнь с разных сторон, ведь не всё упирается в карьеру. У человека есть много ипостасей, где он хочет как-то состояться, наверно. Это идет в ущерб карьере, даже творчеству, потому что иногда, когда ты счастлив, тебе нифига не пишется на самом деле. Тебе так хорошо, ну и прекрасно, что тебе не хочется ничего делать. Такое со мной было.

Я бы посоветовала себе, может быть, поискать еще каких-нибудь музыкальных продюсеров и, может быть, пойти не в сторону интеллектуальной поп-музыки, а пойти в сторону интеллектуальной рок-музыки. Если бы мне попался такой продюсер, мы бы сняли фильм «Осторожно, двери закрываются 2», как бы моя жизнь сложилась. Сейчас мы знаем, она сложилась вот в этой стороне. И куда бы она пошла, если бы я пошла чуть-чуть в другую сторону. И мне кажется, что я сейчас именно это и пытаюсь восполнить.