В гостях у Михаила Козырева — музыкальный обозреватель Леонид Захаров, рассказавший о самых интересных интервью с мировыми звездами и о том, кто из них неприятен в жизни, а с кем, наоборот, он сдружился.
Мое почтение, драгоценные зрители телеканала Дождь. Меня по-прежнему зовут Михаил Козырев. В эфире очередной выпуск моей программы «Как все начиналось», мы вспоминаем бурные девяностые годы, и разговариваю я с теми людьми, кто их по-настоящему помнит и еще и формировали, в некотором смысле. Сегодня у меня в гостях мой давний друг, журналист, заместитель главного редактора газеты «Комсомольская правда» и музыкальный эксперт Леонид Захаров. Леня, привет.
Привет, Миша. Давненько не виделись, кстати.
Да. Я тебя видел, честно говоря, но не смог подойти, на концерте Гарика.
Там трудно было к кому-то подойти, действительно народу было много, юбилейный концерт такой вот, в полном смысле этого слова. Но приятно, что мы там оба были.
Давай начнем вот с чего, с твоих музыкальных пристрастий детства. То есть, как ты открывал для себя мир музыки?
Тут, наверное, все было не совсем так прямолинейно, как у других хороших мальчиков. Все же начинали с The Beatles, всех потрясало что-то такое.
Да.
Мой старший брат двоюродный, уходя в армию, устроил такую вечеринку отходную, и там действительно поставил, бобины еще, The Beatles. Я впервые их там услышал, мне это страшно понравилось, но потом какой-то наступил такой перерыв. Я знал, что есть The Beatles, есть какая-то другая вселенная, которая меня очень привлекает, но когда уже дело дошло до активных действий, когда можно было что-то потрогать руками, вдруг оказалось, что на руках у меня оказывались Sparks, Creedence, Sweet и так далее, это был очень такой разнообразный набор. Меня не очень тянуло в сторону арт-рока, хотя в ту пору он уже был, все время хотелось какого-то такого, чего-то такого молодежного, двигательного, опорно-двигательного. И сейчас вот уже, я пытаюсь вспомнить свою молодость, The Beatles я слушаю скорее не как воспоминания о тех давних годах, а как некую классику, которая лежит в фундаменте всего того, что мы на сегодняшний день имеем. Но грубо говоря, проронить какую-то скупую мужскую слезу я могу скорее на чем-то другом, особенно если эта музыка звучит где-то в фильме. Creedence, вот например, оказалась невероятно кинематографичной группой. Ты помнишь, даже «Апокалипсис наших дней», как он по-русски называется, так, по-моему?
«Апокалипсис сегодня»
«Апокалипсис сегодня», когда вдруг звучит музыка Creedence, понятно, что это именно та музыка, которую ребята, уходившие на войну во Вьетнаме, слушали, любят до сих пор и по возможности крутят у себя в динамиках, знаешь, на базе. И странным образом это та музыка, которую я слушал, сидя где-то у себя на балконе, пытаясь выставлять колонку, чтобы люди понимали, что здесь сидит серьезный вообще, увлекающийся человек.
Только что, ты напомнил мне, я перечитывал мемуары Кита Ричардса, Life…
Life это сильная книга, да.
Офигенская совершенно. И он там вспоминает, и тоже трек The Rolling Stones звучит в «Апокалипсисе», потому что ребята реально брали записи «Ролингов» тоже туда. А вот этого противостояния, The Rolling Stones против The Beatles, не было у тебя в школе?
В моей жизни этого не было. Как-то школа у меня была, она совершенно с какими-то другими вещами ассоциируется. Там были один-два человека, с которыми я обменивался записями какими-то, но, скажем так, это не был лагерь на лагерь какой-то, просто мы слушали примерно одну и ту же музыку, где The Beatles и The Rolling Stones существовали совершенно спокойно вместе.
Ну и тогда сразу к одному твоему памятному интервью. Мог ли ты себе представить, что ты встретишься с сэром Полом?
Да, простой русский журналист. Нет, представить я себе, конечно, такого же не мог, но вот случилось. Причем первый раз это было телефонное интервью, причем было довольно забавно. Нет, первый раз было не забавно, первый раз мне просто с SAV Entertainment люди, ну ты помнишь…
Надя Соловьева.
Надя Соловьева, да, мне ребята позвонили и сказали: «Ну, ты же знаешь, что Маккартни у нас приезжает. Интервью брать будете?» Я говорю: «Будем».
Не задумываясь ни секунды.
Я сказал, короткий ответ: «Да». И примерно так часика полтора мы с ним довольно мило пообщались по телефону, это было большое интервью, на целый разворот. Тогда так принято было, уж солидный человек, разворот он получает. Хорошее, кстати, довольно, как мне показалось, было интервью, какие-нибудь фрагменты его я потом когда-нибудь еще использую. Это интервью вышло накануне его приезда, вот как раз к его приезду вышло.
Это его выступление на Красной площади?
Это его выступление на Красной площади, да, в Москве, которое, конечно, было замечательным, там много интересного было народу, который вел себя не вполне адекватно. Я помню, например, Михаил Боярский, который сидел на каком-то ВИП-месте, вот прямо совсем ВИП, куда потом должен был, примерно в этот же ряд, Путин подойти. Сидел, сидел Боярский, а на какой-то песне вдруг не выдержал и перелез к нам в фан-зону, потому что там была такая фан-зона, а была еще зона для прессы, совсем крохотная. И он перелез туда, и плясал со всеми беснующимися фанатами, я ему простил все, и его эти фильмы дурацкие, «Три мушкетера» и прочее его, и песни вот эти вот все, я видел, что человек вот действительно реально потрясен, это не поза была какая-то. Тогда еще не было модно говорить, я вырос на музыке The Beatles, человек действительно оттягивался по полной программе. Прямо респект он у меня такой вызвал, самый настоящий.
Я помню, конечно, этот замечательный пассаж сэра Пола со сцены, когда опоздавший Путин прошел и сел рядом с Макаревичем и Лужковым, и Маккартни замечательно сказал: «Мы приветствуем новоприбывших…». И дальше продолжил…
Надолго прибывших, опоздавших. И еще потом раз исполнил Back in USSR.
Да, специально для национального лидера. И что, и дальше у тебя появилась возможность непосредственно уже…
А потом, я понимаю так, благодаря тому, что Полу Маккартни понравилось выступать в России, был запланирован еще один его концерт, теперь уже, на этот раз, естественно, в Питере. Была подобрана не менее, по-моему, замечательная локация, Дворцовая площадь, потому что, кстати говоря, я видел потом запись этого концерта, на Красной площади, это реально было очень красиво.
Он же выпустил полностью видеоверсию.
Да, это было DVD, видеоверсия, это действительно было красиво. То есть, я думаю, на самом деле таких естественных локаций в мире не так много. Знаете, Жан-Мишель Жарр на египетских пирамидах, допустим, и Пол Маккартни на Красной площади. Видимо, он потом понял, что это работает, и решил выступить в Питере, и вот тут уже была действительно забавная история. Мы сидим с Андреем Макаревичем, я у него беру интервью по поводу, кажется, юбилея «Машины времени». Интервью уже подходит к концу, и мне приходит сообщение на телефон, телефоны, ты помнишь, были тогда Nokia-3310 у всех, до конца не прочитаешь, что тебе написали, «Это по поводу интервью с Мак…» и дальше теряется. Я еще Андрею говорю, слушай, вот прикол какой, вспомнили твои люди, что я должен с тобой побеседовать и так далее, потом говорю, ну, ладно, все, пока, и ухожу. Хотел стереть сообщение. А текст сообщения следующий: «По поводу интервью с Маккартни появились новые данные, он приезжает в Питер, в Гетеборге нужно быть послезавтра». Швеция.
Отлично. То есть просто слово Маккартни ты принял за Макаревич.
Да, я просто принял за Макаревич, да. А дальше начинается следующее. Это же еще было в ту пору, когда надо было визы в каждое государство нынешнего Евросоюза. Остается три часа до закрытия посольства Швеции, я на всех парах мчу туда. Звоню в наш, в газете, международный отдел, говорю, ребята, позвоните в отдел печати посольства, что сейчас с экстренным заявлением приедет человек. Они говорят, хорошо. Я появляюсь там, говорю вот так-то и так-то, с кем можно поговорить? Выходит представитель, я говорю: «Слушайте, тут вот какое дело. Послезавтра в Гетеборге ждет Пол Маккартни». Он говорит: «Сейчас». Визу мне сделали реально где-то за час.
Отлично.
Это работает, когда звучит слово Маккартни, это действительно работает. И тогда мы вместе с Борей Барабановым, небезызвестным тебе, наверное…
А, вот тогда тоже Боря, да.
Да-да, вот мы на следующий день вылетали в Гетеборг, разными рейсами, потому что все это было спонтанно. Причем что самое интересное, это все планировалось в виде «круглого моста» Пола Маккартни с российскими журналистами. Российские журналисты, я тебе скажу, повели себя престранно, откликнулись я и Боря, понимаешь, вообще. Не знаю, чем это объяснить, ладно, какая-то патология, что ли, не знаю. Может, кто-то тоже за шутку принял, может, кому-то тоже такой обрывок пришел смски.
И не прочитал сообщение до конца.
И потом мы с Борей сидели в отеле в Гетеборге и ждали, пока нам позвонят и подтвердят вот это интервью. Интервью состоялось под трибунами стадиона, где Пол Маккартни выступал, причем было на самом деле, вот действительно есть о чем вспомнить, трогательно поговорить. Смотри, мы сидим там, нас привели в отдельную комнату, она вся задрапирована черным, очень простые какие-то мягкие кресла. Естественно, ничего кожаного, стоят какие-то цветы, который по райдеру положены. Нам говорят, ждите здесь. Открывается дверь, на полтуловища заглядывает Пол Маккартни и говорит: «Ребята, маленькая засада. Прибежал человек с гетеборгского радио, ему дали срочное задание взять у меня пятиминутное интервью, и он говорит, что если это интервью не возьмет, то его уволят». Мы говорим: «Ну, мы же не звери какие-то». Он вернулся минут через десять.
Это он сам забежал предупредить о пятиминутном опоздании?
Это он сам прибежал, заметьте, предупредить. Потом он вернулся, и вместо сорока минут, это всегда такая красивая история, когда кто-то с кем-то назначает встречу на двадцать минут, продолжается четыре часа, но вместо сорока минут мы беседовали, вместе с Борей, с ним часа полтора. Исчерпали все свои вопросы, но новые появлялись прямо по ходу беседы, что вполне естественно, сам понимаешь, собеседник, конечно… Я даже набрал, мне понадавали, когда узнали, куда я еду, друзья все пластинок, причем практически все надавали пластинки Band on the Run, сам понимаешь, чтобы он автограф поставил. Он всем поставил автограф, он с нами сфотографировался. На той газете, в которой было интервью к его приезду в Москву, он написал: «Great job, Leonid», в общем, было все крайне душевно и замечательно. Вот теперь это как бы, да, один из ярких моментов моей музыкальной творческой деятельности.
Отлично. И концерт ты посмотрел тоже?
Да, конечно. Мы были и на прогоне, посмотрели.
На репетиции, на саунд-чеке?
На репетиции и на самом концерте мы были. Ну, что говорить. Жаль, потом, к сожалению, я не смог приехать в Питер, там куда-то у меня другая поездка была, ну ладно, тут уж как говорится, хорошего понемножку, правда.
Завидую тебе, искренне.
Михаил, я бы на твоем месте завидовать не стал. Я завидую многим твоим, скажем так, выходкам, встречам с замечательными людьми. Так что будем считать, что квиты примерно.
Квиты, да. Продолжаем завидовать. Как ты начал писать про музыку? И расскажи, пожалуйста, о своем попадании в журнал «Ровесник».
Это в общем, считай, что это одна глава на самом деле. Я ведь учился в Институте стран Азии и Африки, потом оказалось…
Какие языки знаешь?
Миша, я носитель редчайшего языка, это язык лингала, на котором говорят в Конго, и в Демократической и в Народной Республиках, то есть на самом деле говорит миллионов двадцать в Африке, в Центральной. Но к моменту окончания мной института выяснилось, что на самом деле такие специалисты нафиг никому не нужны, потому что везде говорят по-французски, а очередь мидовских сотрудников, говорящих по-французски, выстроилась длинная. Я, кстати, счастлив, что я потом в итоге туда не попал, я оказался там много лет спустя, в рамках благотворительной акции вместе с Оксаной Федоровой. Помнишь, наша «Мисс Вселенная»? Я понял, что там бы я долго не просидел, жуть, конечно. Ну, об этом не будем. Я отучился там, и диплом я умудрился написать на какую-то совершенно невероятную тему, она звучала так: «Социальная роль африканской музыки». Потому что я уже в ту пору много слушал, я знал, что такое соул, блюз, джаз, реггей, и я как-то умудрился протолкнуть эту тему. Вот на уровне ее проталкивания мне казалось, что это совершенно нереально, ну кому это вообще нужно. Кого-то убедил. Ну, социальная роль африканской музыки там была небольшая, первая глава, что да, слушали люди музыку, она в их жизни играла колоссальную роль, рабочие песни вот эти, они помогали им жить и строить. Дальше мы плавно переходили к экспорту рабов в Америку, а там уже начинался, сам понимаешь, госпел, блюз, джаз и так далее. И в итоге в принципе диплом мой был такой вполне себе веселенький, я получил за него четверку, но потом, как мне говорили преподаватели, его долгие годы показывали студентам, когда нужно было объяснить, что ты неплохой парень, но пишешь скучно, смотри, как надо писать. Там действительно все было довольно разухабисто.
Ну и потом не покривил душой, потому что реально большая часть современной музыки американской оттуда родом, корни-то туда.
Безусловно. То есть действительно это еще носит элемент исторической достоверности. И потом как-то долго я мыкался, поскольку выяснилось, что специалисты действительно по лингалу никому не нужны, и моя научная руководительница, которая вела мой диплом, говорит: «Слушай, а чего ты не попробуешь себя в журналистике?». Я говорю: «А как, попробуешь себя?» Она говорит: «У нас есть один наш выпускник, он работает в каком-то журнале». Это, кстати, вот здесь, на Хуторской, семнадцатиэтажное здание, там был журнал «Ровесник» и много других журналов. И вот в каком-то из этих журналов работал какой-то наш выпускник. Меня с ним познакомили, отрекомендовали, что парню надо писать. Он говорит: «А ты о чем вообще?», я говорю: «Я больше про музыку», «Ну, это тебе в «Ровесник» надо». Я говорю: «А как?». «Давай я тебя познакомлю с людьми нужными». Я пришел, замечательная женщина Наташа Рудницкая там в ту пору вела музыкальную тему. Она говорит: «Публикации у вас какие-то есть?». Я говорю: «Да никаких, вот диплом на всякий случай принес». «Ну, оставьте, мы как-то с вами свяжемся». Связались и говорят, да на самом деле все очень просто, вот у вас раздел про реггей, а у нас про реггей еще ни одной заметки в «Ровеснике» нет, давайте мы вашу статью немножко подправим, или вы сами ее немножко подправьте. Я подправил, бах — моя первая публикация, и чудовищно сильный по тем временам гонорар — 120 рублей. Это когда зарплата у людей была 60-70.
Сорок.
Ну, сорок даже у некоторых. Все, вот вам журнал «Ровесник».
Тут надо объяснить нашим зрителям, что журнал «Ровесник» выходил миллионными тиражами, и это было окно просто в мир.
Окно и отдушина еще на самом деле, потому что там иногда позволялись какие-то вещи, которые были недопустимы в нашей официальной прессе. Но, раз уж мы об этом заговорили, была очень такая в ту пору пикантная ситуация, то есть вот я хочу написать о какой-то группе, у меня уже все готово, публикация группы Madness. Я расскажу вполне реальную историю. Я дико любил группу Madness, вот с самого ее начала.
Я тоже.
Публикация практически готова, уже так ее собираются засылать, но вдруг приходит редактор расстроенный и говорит: «Слушай, тут один наш идиот знакомый, в каком-то соседнем журнале опубликовал заметку о том, что на концертах Madness люди зигуют, туда приходят фашиствующие молодчики». А это означает, все, что группа на долгое время прикрыта, она становится персонажем того самого «черного списка», помнишь, о котором ты наверняка уже говорил в программах и твои собеседники тоже.
Да, конечно.
Но, Миша, мы же тоже любим музыку, искренне, мы же хотим ей добра, правда. И мы начинаем внимательно читать газету английских коммунистов The Morning Star. А там был такой трюк, если в газете The Morning Star какая-то группа упоминалась положительно, или просто упоминалась, это, значит, открывало ей…
Карт-бланш.
Это вынимало ее из «черного списка», ставило в «белый список». И я месяц…
То есть для того, чтобы написать о какой-то английской группе в советской прессе, нужна была индульгенция от газеты английских коммунистов The Morning Star.
Да, это было очень желательно. То есть можно было, допустим, написать, если бы не предыдущая вот эта вот заметка, что у них там какие-то фашистские тенденции. И такая заметка в The Morning Star, к счастью, появилась.
Нашлась.
Нашлась. Более того, она стояла, эта заметка, в том же номере, где было опубликовано большое такое эссе о митинге и сводном концерте в поддержку The Morning Star. Там были не Madness, другие, но Madness где-то на соседней страничке, в разделе Music, они уже стояли. И все.
Какие-то их братья по ска…
Да. Все, дальше Madness уже стали любимой группой миллионов в России, сам понимаешь, и так далее.
То есть вот таким вот образом ты выискивал отдушины, в которые можно было хоть чуть-чуть какие-то кусочки музыкальных знаний.
К счастью, не всегда надо было так делать, но иногда случались такие казусы, когда ты должен был как-то выкручиваться. Ты знаешь, Миш, это с годами воспитывает какие-то навыки, то есть ты иногда уже можешь отбиваться от каких-то там претензий, уже не читая газету The Morning Star, заявляя какие-то вещи.
Как случилась «Комсомолка»?
Я еще между «Ровесником» и «Комсомольской правдой» успел поработать, как ни странно, в «Строительной газете». Но если ты думаешь, что там я писал только о стройках…
Ну, песня же строить и жить помогает.
Да, вот-вот, кстати. Кстати, вот этот аргумент я ни разу не использовал, очень жаль, между прочим. Да, надо было ее даже в какую-то рубрику вынести. Там тоже случались любопытные вещи. Скажем так, я же связи с музыкальной общественностью не порвал, но все знали, что я вот ушел в «Строительную газету». Но то, что иногда удавалось там публиковать, меня до сих пор удивляет. Например, приехал Брайан Ино, представляешь. И вот мы с ним в гостинице «Советская» замечательной, сидим, беседуем. Жена его, Антея Норман-Тейлор, которая на ту пору, не знаю, кстати, женаты ли они до сих пор, входит, выходит, икорки ему приносит какой-то. Сидим спокойно, рассказываем про жизнь, я его фотографирую на фотоаппарат «Зенит», на черно-белую пленку. Вдруг, бах — почему-то это выходит в «Строительной газете».
А он в связи с чем был в тот момент в Советском Союзе?
Он же в ту пору очень дружил со «Звуками Му», он продюсировал «Звуки Му».
А, это в тот период, когда он с Мамоновым, он продюсировал их, да.
Он приезжал, они записывались в студии Дома радиовещания, Дом радио, вроде Дом радиовещания.
На Пятницкой?
Нет, не на Пятницкой, а на Садовом кольце, там какое-то еще есть одно здание, сейчас не вспомню, сорри. У них там была студия, кстати, очень хорошая, на ней многие серьезные записи были сделаны. Он там с ними работал и пожил какое-то время в Москве.
Да, он всегда очень позитивно относился к России.
Потом он же даже снял себе квартиру в Питере, там жил какое-то время. Но в Москве вот мы с ним повидались. Как это могло появиться на страницах «Строительной газеты», я не представляю. Приехал Дейв Брубек, но это, кстати, уже более понятно, согласись.
Да, наше отношение…
Люди старшего поколения, которые знают.
Он же не поет, и это уже большой плюс.
Это не настораживает, да.
Просто играет.
Ничего такого сыграть антисоветского он не мог в принципе. Хотя этот джаз, он, конечно, подозрительным был всегда. Приехал Дейв Брубек, и мы, ты не поверишь, Лену Хангу помнишь?
Конечно.
Она в ту пору была корреспондентом газеты Moscow News. И мы с ней вместе, минуя какие-то преграды в виде, естественно, огромного слоя секьюрити в гостинице «Советская», мы пробирались к Дейву Брубеку, тоже невероятно как-то мило беседовали с ним.
Очень круто.
«Комсомолка» потом просто случилась, потому что «Строительная газета», ее как-то там переформировывали, переименовывали. А у меня кто-то из однокурсников оказался в «Комсомолке», и вот я пришел туда. Тоже причем первый год я там поработал, по-моему, в жанре международной журналистики, знал несколько языков, меня было удобно использовать в этом смысле, я и не сопротивлялся. Потом тоже на какое-то время я стал музыкальным обозревателем.
Скажи, а «33 и одна треть» это твое изобретение?
Нет, это изобрел Юра Филинов. Кстати, усопший недавно, царство ему небесное. Очень изобретательный человек, и название как бы он придумал, и долгое время он вел эту рубрику. Он, я считаю, сделал очень много хорошего для русского рока, причем, знаешь, в полузамаскированном таком режиме. Мы договорились с фирмой «Мелодия» и даже выпустили пластинку, которая называлась, сейчас, боюсь, не вспомню, к сожалению, хотя должен был бы помнить. Короче, в редакцию присылали записи свои разные никому в ту пору еще не известные ансамбли, мы как-то их слушали, отбирали и так далее. На этом первом альбоме первая песня это «ДДТ», то есть вот так у нас с Шевчуком начались какие-то нормальные человеческие отношения.
А как вообще в твою жизнь вошло вот это «поколение дворников и сторожей»? Кого ты начал слушать? Есть же исконно два пути, это московская «Рок-лаборатория» или ленинградский «Рок-клуб». С моей уральской точки зрения, конечно, у меня были первым делом свердловские музыканты.
Свердловск, конечно. Подожди, извини, а ты вот в пору как раз свердловского клуба ты же еще там был, да? Ты же еще не переехал?
Да, я все восьмидесятые, и включая службу в армии, окончание института. Я помню первое свое знакомство с Шахриным и Бегуновым, я помню триумф «Наутилуса Помпилиуса» стремительный, как они просто какие-то «архи», это архитекторы, из архитектурного института, а потом, уже на следующем рок-фестивале просто толпа не давала проходу Бутусову. У меня-то такой вот заход произошел, хотя честно сказать, что я влюбился в музыку на русском языке с Бориса Борисовича Гребенщикова. Это моя первая сильная, помимо Высоцкого, чьи пластинки у меня в семье просто звучали уже, потому что их ставили мама и папа. Но мое первое прямо вот такое глобальное открытие, что оказывается, мое поколение может слушать музыку на родном языке, и это тоже рок-музыка, это случилось с БГ, с «Аквариумом».
У меня все-таки это, наверное, началось с Москвы скорее. Я помню, я еще был на нескольких сильно подпольных концертах «Машины времени», это даже были не ДК, а какие-то, не знаю, в общежитии какие-то рекреационные комнаты, как раньше принято было называть, там человек 50 могло помещаться, вот туда мы ходили. Причем как я на первый концерт попал, мой приятель, одногруппник по институту, он дошел до того, изобретательный был человек, он на каблуке своего ботинка скопировал печать вот этого ДК какого-то, и он наделал таких билетов, и мы туда попали. Это было фантастикой.
То есть он вырезал эту печать на каблуке?
Да, он как-то ее выдавил там, не знаю, в общем, технология мне до сих пор неведома, но вот и такое было, приходилось еще и таким заниматься.
Это, как я понимаю, эпоха «Машины времени» до «Москонцерта», до легитимизации? Это все подпольные концерты.
Да, конечно, до легитимизации. Потом интересно, кстати, что на «Машину времени» меня судьба так вынесла, причем это действительно был такой концерт, когда я их реально полюбил. До этого мне казалось, что это интересно, но все тревожно, понимаешь, пролезть через какое-то окно, где-то там встать в уголочке, не светиться. А тут вдруг я поехал в Гурзуф отдохнуть, после первого, по-моему, курса или после второго, и вдруг приезжает «Машина времени». Там особо никто ничего не знает, а кто такие, я говорю: «Ребята, это кто надо, на это надо идти». Естественно, билеты мы тоже не покупали, там вот реальная танцплощадка, классическая, по-моему, даже с «ракушечкой» вот этой, знаешь, которая над сценой стоит. Мы там нашли дырку в заборе, и там действительно, вечером, среди всех этих кипарисов, шума моря, звездного неба играла «Машина времени». Это было прекрасно на самом деле, это было очень драйвово, даже с какими-то элементами легкого хардкора, потому что с местными там какие-то разборки, но вот она, «Машина времени» раннего периода. Дальше все-таки у меня тоже продолжалось так постепенно по московской линии. Я помню, например, что первым моим знакомством, что называется…
Личным.
Личным с музыкантами, это была «Бригада С» как раз, вот на концерте Гарика, мы не увиделись. Я их увидел впервые на выступлении, там был какой-то концерт, естественно, в поддержку мира какой-то, тогда модно было такое. Выступали «Земляне», очень красиво наряженные во все блестящее, выступал Крис Кристофферсон, представь себе.
Ух, ты!
И группа «Бригада С». И вот они-то меня… Я слышал, что они есть, но музыки их не слышал ни разу до тех пор. Вдруг появляется Гарик, вся эта братия, эта огромная духовая секция, которая мне казалась сначала нелогичным, я думал, что-то мне это напоминает. Да Madness же, думал я, но как-то так немножко позабористее. Понимаешь, все-таки Madness это такой изящный стеб, очень стильный, а тут какое-то прямо…
Разнузданное.
На надрыв человек работает, с элементами расхристанности такой хорошей. И после этого концерта получилось так, я еду на метро домой, и на той же ветке, причем уже далеко от центра, едут Гарик с Галаниным , уставшие, чего-то обсуждают и так далее. Я прямо оробел, думаю, да не может быть. На станции Тушинская Гарик вышел, естественно, а Серега Галанин дальше едет. Смотрю, выходим вместе на Сходненской, тут я не выдержал, говорю, слушайте, здрасте-здрасте. Выяснилось, что живем в соседних домах, на следующий день выяснилось, что наши жены учились в одной школе, и так далее, и дальше понеслось. И как-то вот да, тогда я сдружился с «Бригадой С». Ну, сдружился это сильно сказано. А моя, кстати, первая публикация про «Бригаду С» Гарику страшно не понравилась, но потом он сказал, что все, он передумал и все нормально.
Это что, критическая?
Нет. Я не знаю там, честно говоря, что, но потом он сказал, что да, все-таки действительно там…
Все-таки можно было в «Комсомольской правде»?
Нет, стоп. Что самое интересное, это вышло в газете «Сельская молодежь». В журнале «Сельская молодежь».
В журнале «Сельская молодежь» о «Бригаде С».
1988 год, №7. Гарик у меня недавно был тоже, как раз на радио «КП» на интервью, и я ему этот номер торжественно подарил. Он был тронут до слез.
Отлично. Где же сейчас еще найдешь обзор «Бригады С» в «Сельской молодежи».
Я сам долго его искал. Нашел, думаю, ну ладно, ему это, наверное, все-таки нужнее, чем мне. Из, что называется, иногородних, не помню, с кем я раньше всех познакомился, очень может быть, что с Колей Гусевым, который тогда в «АВИА» играл. Это уже были «АВИА», не «Странные игры». Хотя «Странные игры» я уже до этого видел как бы, знал, что есть Коля Гусев. Познакомились мы с ним за сценой вот этой мощной акции «Рок против террора». Помнишь, которую тоже Гарик же инициировал.
Конечно. Хотел отдельно спросить о ней.
Удивительное было какое-то событие, вдруг собрались практически все первые главные действующие лица русской рок-сцены.
Да.
Да, вот все вместе. По-моему, сейчас такое даже и организовать-то невозможно.
А ты за кулисами был, да?
Я и за кулисами был, и в зале. Там мы же уже, по-моему, короче, со многими людьми там перезнакомился, то есть с этой точки зрения это было очень полезно.
Там же все были. Там был Кинчев, Шевчук, Шахрин…
Кинчев, «Ва-банк» был, Скляр.
Я недавно, когда у рэперов произошел этот спонтанный вечер в «Главклубе», где выступали Баста, Oxxxymiron и Noize, в тот момент, когда Хаски отменили концерт. Этот вечер назывался «Я буду петь свою музыку», и мы вели прямую трансляцию. И они, особенно Oxxxymiron, потрясающую речь произнес.
Я видел это, да.
И я взял закулисные съемки и сопоставил, насколько все развивается циклически. Там просто качество изображения похуже и конечно, мощь и пафос интеллекта Oxxxymiron, конечно, сегодня очень выигрышно смотрится, и это, конечно… Я думаю, наши зрители не очень помнят, что началась эта акция с того, что Гарику просто дали «по мозгам» и загребли на Арбате.
На Арбате, да.
И потом это выросло в превосходный, мощный, символический концерт.
Да, действительно, в который удалось втолкнуть очень много хороших идей и действительно это было очень здорово, и альбом, который потом вышел, на Филях, по-моему, Игорь же его выпустил.
Да.
Тоже был своего рода «эпохалка».
Вот если вспомнить вот эти такие грандиозные знаковые фестивали того времени, это в первую очередь вспоминаются «Лужники» Стаса Намина.
Да, пожалуй.
Вот этот фестиваль Music Peace Festival, где был Ozzy, где был Bon Jovi…
Да-да, совершенно верно.
Дудь недавно посвятил целый выпуск, потому что 1989 год, и здесь 2019.
Надо посмотреть, кстати, не видел. Рекомендуешь?
Да, это интересно. В любом случае, мне кажется, что Дудя сегодня надо смотреть, там жизнь пульсирует очень сильно. И второе, это Тушино. Это то, где было «Монстры рока», и там было месиво адское.
Там было действительно очень серьезно, прямо такое, я оторопел, признаться.
Вот расскажи, на каком из них ты был, и какие у тебя впечатления остались.
Я был на обоих фестивалях. Первый для меня, конечно, прошел под знаком Ozzy, в ту пору кто не мечтал его увидеть на сцене. Это был, конечно, Ozzy. Второй фестиваль, это вот «Монстры рока» в Тушино.
Там «Э.С.Т», Black Crowes, Pantera…
Pantera была, потом Metallica, соответственно, AC/DC, кстати.
Последними были Metallica. Metallica же и сделали фильм об этом.
Они сделали фильм. Там знаешь, в чем дело, скажем так, разница между двумя фестивалями очень простая. Первый я смотрел, собственно, с поля, второй я сновал туда-сюда. И вот как раз благодаря тому, что я сновал, я тоже чуть не получил там бутылкой какой-то по голове, потому что там действительно, с обеих сторон, прямо скажем, довольно некорректное было поведение, люди в касках против людей с бутылками. Как-то это все жутковато было.
Очевидно же было, что там вообще никакого опыта у секьюрити о том, как разделять на зоны, как предотвратить месиво…
Абсолютно. Миша, более того, секьюрити там были все привозные, понимаешь.
А, западные?
Западные. Все группы привезли с собой своих секьюрити. Насколько я понимаю, там очень слабо, там не было единого штаба взаимодействия между ними, то есть каждый занимался своим сектором, то, что происходит, грубо говоря, в десяти метрах от сцены, уже не их зона ответственности. А зоны ответственности опекали солдаты и милиция, они тоже не были готовы к таком развитию событий вообще никак.
Кого-нибудь ты видел там из западных звезд за кулисами?
Я даже там неплохо пообщался с Black Crowes, даже было что-то, по-моему, в газете об этом, да наверняка. С Metallica пытался было сфотографироваться, не получилось, по-моему, почему-то. Ну и еще с кем-то так, привет-привет, мир и так далее.
Мир, дружба, жвачка.
Но я тебе скажу, что на самом деле для меня не менее знаковыми фестивалями были те, которые проходили примерно в эти же годы в наших бывших прибалтийских республиках. Вильнюс-рок, очень были сильные фестивали, я там, извини меня, впервые увидел The Sugarcubes, понимаешь, я там с Бьорк вообще поручкался, это феноменальное вообще явление.
Да, ее первый альбом, и я видел, ты не поверишь, The Sugarcubes в Лос-Анджелесе, в 1992, по-моему, году, клубное выступление. Она, конечно, была в клеенке в абсолютной, вот в этом во всем.
Ну, разумеется.
И было безумие, вот просто такое ощущение, что это какой-то чертик из табакерки, эта девочка.
Да, это что-то невероятное, девочка, конечно, фантастика. В Таллинне проводились, на Певческом поле, прямо замечательные совершенно фестивали. Там у меня, ну, не подружился, пообщался с The Jesus and Mary Chain, очень влиятельная группа, понимаешь, она, к сожалению, у нас недооценена, потому что не так много людей ее слышали. Потом вдруг, бах, туда приезжает Джон Лайдон, Public Image Limited туда привозят. Дурацкое совершенно интервью у меня с ним было, то есть на пресс-конференции я задал какой-то вопрос, это его манера, начинает «чморить», все. После этого я подхожу, говорю: «Слушай, давай теперь по-людски». Он говорит: «Давай по-людски». Полчасика веселой беседы, совершенно нормальный человек, ну, это нормально.
Я для зрителей хочу пояснить, что Джонни Лайдон это легендарный вокалист группы The Sex Pistols, который потом сделал такую провокационную группу Public Image Limited, и до сих пор жив-здоров, несмотря на то, что очень сильно увеличился в размерах.
Ох, не то слово. Но любим мы его не за это все-таки, а за вклад.
Любим мы его, да, конечно, любым.
Слушай, я сейчас хотел бы одну маленькую деталь подчеркнуть. Это мы с Мишей сейчас не хвастаемся, с кем и когда мы познакомились, с кем нас свела судьба это не наша заслуга, на самом деле. Вот так вот, что называется, девочке повезло, правда. Это на самом деле здорово.
Скажи, пожалуйста, вот за долгие годы наблюдения за, в первую очередь, отечественными музыкантами, есть ли у тебя какая-то твердо сформировавшаяся точка зрения, стоит ли музыкантам заниматься политикой, вставать на чью-либо сторону? Я в данном случае напомнить тебе про «Проголосуй или проиграешь», и про 1996 год и эти самолеты, которые выехали по всей стране в поддержку Ельцина, и там были практически все. И поляризацию нынешнюю, которая произошла между очень многими музыкантами, особенно с 2014 года, из-за Крыма. Как ты относишься вообще к тому, когда политика, активная политическая позиция высказывается артистами?
Миш, короткий ответ, есть короткая версия этого ответа. Я к этому отношусь отрицательно. То есть я не хочу сказать, что надо быть выше этого, но надо быть немножко тоньше, уходить от каких-то прямолинейных формулировок. Хотя вот опять-таки, Пол Маккартни, которого, как говорится, никто за язык не тянул, вдруг выступил в защиту Ирландии, Give Ireland Back to the Irish, помнишь. Песня конечно же стала популярной, в ней очень сильный посыл, но мне кажется, это далеко не самое сильное место в творчестве Маккартни. Можно говорить на эти темы достаточно завуалированно, и в то же время очень образно, как делает, например, Гребенщиков. У него нет четких заявлений, привязанных к политическому моменту. В чем сила Гребенщикова в данной ситуации? Он над ней немножко поднимается, он делает ее вневременной, и когда пройдет лет пятьдесят, смысл этой песни все равно тебе будет понятен, даже если ты не очень интересовался историей этого периода, потому что все такие конфликтные ситуации, они раскрывают нечто большее, чем противостояние конкретных сторон. Это борьба идей, это борьба эмоций, концепций, и Гребенщиков это умеет, могу сказать. Прямолинейные заявления, по-моему, это удел… Хотя, нет, не знаю, если очень не терпится, наверное, надо говорить об этом прямо. Мне трудно об этом судить, потому что я, скажем так, человек не творческий, я ни разу не испытывал позыва высказаться образно о чем-то, понимаешь. Я не хочу никого осуждать, но мне кажется, надо все-таки делать это гораздо тоньше. Я очень грущу по поводу того, что возник раскол в некогда едином лагере, не будем называть это русским роком, в некогда едином лагере наших музыкантов, которые действительно были сплочены, вот тот же самый «Рок против террора» их всех объединил. Даже причем не на уровне разных групп и исполнителей, а иногда в рамках одной группы, между братьями. Всем понятно, о чем мы говорим. Меня это заставляет, скажем так, грустить. Но право каждого музыканта, безусловно, высказываться на тему современной ему жизни тем языком, который он для себя считает возможным.
Вот где-нибудь на горизонте или за горизонтом тебе видится время, когда эти различия и разногласия сотрутся, и люди, которые сейчас находятся в полярных лагерях, снова выйдут на одну сцену? Или мы с тобой этого уже не застанем?
Давай сделаем так, Миш. Давай загадаем, что мы с тобой это когда-нибудь еще увидим. Мне, честно скажу, вот очень бы этого хотелось, я был бы очень рад, я был бы действительно счастлив увидеть их всех на одной сцене, и увидеть в зале тоже тех людей, которые сейчас почему-то разметаны по разным лагерям. Но это было бы здорово, скажем так, мне бы этого очень хотелось.
Я тебе больше скажу, я пытаюсь, я стараюсь, и это горько признавать, я тебе после эфира расскажу самую свежую историю, которую не имею права просто рассказать зрителям, потому что она касается конкретных музыкантов, которых я пытался объединить. Ничего пока не получается вообще. Просто я реально вешаю трубку просто с комком в горле, потому что я чувствую, что я не могу достучаться, что надо отложить, даже повод есть такой, отложить эти противоречия, и просто выступить для зрителей. Невозможно, ничего не выходит.
Мне кажется, я тебя понимаю, потом с удовольствием послушаю эту твою секретную историю.
Скажи, пожалуйста, вот в твоей биографии возможных интервью, был ли, помимо Пола Маккартни, эпизод, когда это вот прямо герой, мечта, и ты хотел, стремился к этому интервью, встретился и он не разочаровал в результате? Вот эти люди твоей мечты, с которыми тебе довелось увидеться?
Да черт его знает. Вообще так по ходу дела могу отметить, что не раз уже упоминаемая мною группа Madness, я с ними встречался пару раз, это было замечательно, это было так весело, как я и ожидал. Но вот когда ты задавал этот вопрос, на раннем где-то этапе я немножко бы переформулировал. Давай скажем так, встреча с антигероем, который к тому же еще и разочаровал. Хочешь?
Отлично. Да.
Этого антигероя зовут Йоко Оно.
А, все понятно. Ты тоже приверженец теории, что она разрушила великую группу?
Нет-нет, абсолютно. Я просто приверженец теории того, что она сильно переоцененный персонаж, хотя местами, конечно, она сильна, она знает свое дело. Но к ней у меня была какая-то не антипатия, нет, ни в коем случае…
Предубеждение.
Предубеждение такое легкое было. Это все, разумеется, было в те светлые времена, когда многочисленные фестивали в защиту мира, конференции, форумы и так далее. Один из таких форумов проходил в гостинице «Космос», представь себе. А надо помнить, что еще в ту пору гостиница «Космос» для московской молодежи была таким тусовочным местом, туда можно было пробраться в бар на втором этаже, это было чуть ли не единственное место в Москве, где наливали водку с соком апельсиновым, это считалось тогда шиком каким-то невероятным. Но на неделю примерно гостиница «Космос» вдруг превращается в место проведения форума «кто-то там в борьбе за мир», в общем, все в борьбе за мир, скажем так, естественно. Туда приезжают совершенно, извини меня, потрясающие персонажи, Грегори Пек, не сильно прославившийся на ниве борьбы за мир, но тем не менее персонаж, согласись…
Звезда.
Звезда. Туда приехал Гор Видал, понимаешь. И среди особо заинтересовавших меня персонажей там вдруг оказывается Йоко Оно. Я прихожу на ее пресс-конференцию, надо было, конечно, сложно аккредитоваться там, даже по аккредитации сложно проникнуть в отель, режимный объект практически. Пресс-конференция Йоко Оно, где она минут двадцать на одном дыхании рассказывает о том, как важно бороться за мир, потому что если мы сейчас бороться за мир не будем, он грохнется, наступит война страшная, ракеты полетят в обе стороны, мы все умрем, поэтому давайте еще теснее сплотимся вокруг идеи светлого будущего и так далее. Ну я послушал, послушал, потом тайком подхожу, то ли пресс-секретарь, то ли ассистентка там какая-то, говорю: «Слушайте, мне бы очень нужно, десять минут вот эксклюзива, прямо хочется чего-то живого человеческого услышать» Она говорит: «Сейчас попробую». Хватает меня и говорит: «Пойдемте. У вас десять минут». Мы садимся, я пытаюсь как-то ее раскрутить, в ответ слушаю то же самое, кроме разве что уже таких человеческих нюансов типа «Да, Джон бы сейчас был очень счастлив, узнав, что я здесь, борюсь за мир», и вот так десять минут примерно. Ну ладно, время вышло, выключаю диктофон, разошлись, спасибо-спасибо. Уезжать неохота просто, я сижу в баре гостиницы «Космос», накидываюсь водкой с соком. Отдыхаю от произошедшего. Примерно через час я вижу, один мой коллега бежит запыхавшись и говорит: «Ой, слушай, Лень, где здесь конференц-комната?» Я говорю: «Что такое?». «У меня с Йоко Оно эксклюзивное интервью, я даже не знаю, что у нее спросить, и английский у меня не очень как-то. Может, ты мне поможешь?»
Да легко.
Я говорю: «Конечно, легко». А я уже такой веселенький. Заходим в эту комнату, однако Йоко уже на меня поглядывает как-то так слегка неодобрительно, типа, опять приперся. Садимся, она у себя в кресле, мы тут напротив нее. Мой коллега задает страшно оригинальный вопрос типа «Скажите, пожалуйста, какова цель вашего визита в Россию?» Она, естественно, пять минут отвечает теми фразами, которые уже озвучивала мне, после чего иссякает фантазия моего коллеги-интервьюера, и он меня так подталкивает, ну Лень, давай, поговори. Тут включаюсь я и говорю: «Слушайте, вот вы мне так толком и не ответили ни на один вопрос, давайте все-таки…» Она отвечает все в том же стиле, причем не давая мне задать ни одного вопроса, пытаясь явно выбрать то время, которое отведено на интервью моему этому другу. А в конце мы встаем, разочарованно благодарим, и она меня так слегка приобнимает за плечико, и на ухо шепчет: Don’t drink so much son. «Не пей так много, сынок» И так мы с ней разошлись. Фотография моя с Йоко Оно, кстати, потом была опубликована в газете «Собеседник», а я потом в отместку, не в отместку, выпустил к какому-то ее очередному юбилею, сколько-то ей лет исполнялось, обзор ее творчества. Нет, это был, скорее, позитивный все-таки обзор, но заголовок, на самом деле я не то что им горжусь, но я считаю, это был красивый заголовок, «Йоко Оно: женский род, единственное число, прошедшее время». Похвастался, да, Миш?
Жестоко.
Да не, ну ладно.
У меня с ней было одно интервью по телефону, такое, на «Серебряном дожде», полноценное, она меня очаровала вообще. Может быть, просто обаяние языка и этот ее акцент… Я тоже с такой же установкой подошел.
Человеческий фактор, он, конечно, чрезвычайно важен. Вот я ей не подошел, я не ее стиль, понимаешь, вот и все.
Скажи, пожалуйста, кто из поколения вот таких вот основополагающих русских музыкантов, вот тех, чей восход ты застал, до сих пор кого тебе интересно слушать? Я не задаю вопрос, кого тебе больше не интересно, давай сосредоточимся на позитиве.
Сейчас немножко отвечу чуть-чуть не в сторону, мне бы очень хотелось услышать, чем сейчас занимается Шевчук, вот сейчас именно.
Вот только что закончил альбом, сейчас поедет.
Вот я с удовольствием этот альбом послушаю, потому что мне действительно интересно.
«Галя ходи», вот ты слышал последний?
Да, это я слышал.
Офигенная пластинка.
Это да. Но вот что он сейчас, где он сейчас, на каком этапе, мне было бы очень интересно. Мне интересно очень слушать, как это ни банально, Гребенщикова.
Я именно эти два имени тоже бы первыми сказал. Два.
Причем, понимаешь, интересно, насколько сменился вообще формат восприятия музыки. Раньше мы все ждали альбома, сейчас, например, Гребенщиков работает такими одиночными выстрелами, мы видим его клипы, которые потом превращаются в песни, которые потом срастаются в альбомы. Вот это тоже очень интересно. Еще кого интересно было бы… Хороший вопрос, дай сейчас вспомню. Значит, Бутусов. Тут вот какой интересный момент. Мне кажется, что ему страшно везет на названия групп. С «Наутилусом» как бы там еще ладно, но потом, допустим, «Ю-Питер», вот эта такая как бы игра слов. Я тоже не сразу врубился, Вячеслав Бутусов и «Орден Славы», вообще в чем там дело, потом …
Да, «Орден Славы»
Песня, кстати, которую ты выложил, тебе она понравилась, вот «Дети сидят в интернете»?
Нет.
Вот мне тоже. Я считаю, это…
Это притом, что я как кролик на удава смотрю, когда начинается голос Славы, я готов, у меня прямо все, в голове вскипают все эти образы, и время, и история. Я его очень люблю. Но песня на меня не произвела впечатления.
Более того, она на меня, знаешь, какое впечатление произвела? Вот, знаешь, немножко жалоба на современную жизнь, она мне напомнила жалобы Буйнова в песне «Автомобили, автомобили, буквально все заполонили».
Смешная аналогия.
Понимаешь, вот становится плохо, неудобно, и как-то надо об этом песню написать. Я тоже категорически не понял этого посыла, вернее, как, посыл-то я понимаю, но, наверное, как-то надо… Скажем, от Славы не ожидал.
Я не слышал всю пластинку.
Я тоже.
Говорят, что есть лучше номера.
Возможно. Но ты эту песню выложил, извини.
Раз мы заговорили об интернете, какие общие выводы ты можешь сделать по поводу изменений, которые претерпела музыка, со времени общедоступной вот этой вот гигантской платформы интернетной, на которой ты в принципе, тебя отделяет от альбома твоего любимого артиста один клик, и у тебя скачан уже весь альбом. Более того, и чтобы музыку сделать, ты теперь тебе не нужны студии, ты делаешь все у себя в спальне, или на чердаке или в подвале, ты все это наигрываешь, завтра раз — и все, она уже уходит в мировое пространство. Где положительные изменения, где отрицательные?
Отрицательное изменение для меня лично одно. Когда все это дело пошло по полной программе, что называется, я понял, что мне надо завязывать писать о музыке, элементарно. Вот из-за этого я собственно и перестал, когда музыка стала… Раньше в чем я видел свою не то чтобы высокую миссию, но как бы работу, надо было рассказать примерно человеку, что из себя представляет тот или иной альбом, провести какие-то аналогии, возможно, увидеть какие-то течения, скрытые смыслы, рассказать, то есть было интересно. Мы же когда росли вот с тобой, мы же как, у нас на коробках от бобин было записано не только название песни, но и время ее, мы точно знаем, сколько там, и студия, в которой она записана, это писали на непонятном нам английском, или понятном, но чужом нам английском языке. Нас интересовала каждая деталь. Вот эти все детали можно было доносить, когда ты работаешь музыкальным обозревателем, ты делился каким-то сокровенным своим знанием, особенно когда это было недоступно в нашем эфире, допустим, надо было где-то там пытаться достать записи. И ты как бы людям давал наводку, типа, ребята, послушайте обязательно вот эту группу, не пожалеете. И человек, предположительно, мог прийти к своим друзьям и сказать, ребята, а вот это слышали, а где бы достать, а где послушать. Работа была в основном в этом, как мне на тот момент казалось. Когда все это стало абсолютно общедоступным, сначала роль моя свелась к тому, что я должен был просто привести какую-то аналогию, если вы слушаете Depeсhе Mode, послушайте вот это, допустим. А потом это стало совсем бессмысленным, вот у тебя все под рукой. У тебя масса платформ, на которых ты можешь найти все, что угодно, более того, сейчас, например, ты же знаешь прекрасно, iTunes, ты формируешь набор своих предпочтений, жанры, которые тебе нравятся, ты указываешь, и тебе подбрасывают уже именно то, что теоретически может тебе понравиться. В 60% это не совпадает, но это правильная программа, то есть тебе не подбросят русский шансон, тебе не подбросят деп-метал какой-то, а дальше ты уже сам выбираешь и для себя что-то находишь. При этом, я считаю, что действительно находить по-прежнему можно очень много всего интересного, я до сих пор… Знаете, что еще должен сказать, я страшно не люблю на самом деле воспоминания о молодости, то есть, грубо говоря, то, чем мы с тобой занимаемся сейчас, в частной беседе на меня бы произвело угнетающее впечатление. А как-то магия студии, может быть, под запись, я с удовольствием делюсь с тобой какими-то вещами, потому что точно знаю, что ты тот человек, который после окончания записи не подойдешь ко мне и не скажешь: «Лень, ведь все-таки рок-н-ролл умер в день, когда убили Джона Леннона, правда?».
Да, это я люблю. Или, никто после Джимми Хендрикса не умеет играть на гитаре.
А к сожалению, очень многие мои сверстники, они замерли именно где-то в той эпохе. Это грустно на самом деле, понимаешь.
То есть ты до сих пор находишь для себя музыку, которая…
Миш, я ежедневно слушаю, я не знаю, сколько там в количестве выражается, в терабайтах, в альбомах, в песнях, каждый день у меня есть какая-то новая музыка. От половины я просто отплевываюсь, говорю, вот черти, совсем играть разучились, нет на вас Джимми Хендрикса. Но постоянно что-то всплывает, какие-то хорошие интересные люди, которым, я знаю, жизни может быть музыкальной полгода. Но они доставили мне удовольствие, за это огромное им спасибо. Раньше действительно была обойма классиков, которые составляли основу моего существования. Сейчас это не обойма, это просто такая пулеметная лента, которая вот так обвивает меня в пятнадцать слоев, и каждый из этих патронов мне чем-то, но симпатичен.
Поделись каким-нибудь ярким музыкальным впечатлением.
Раньше это было бы сложно, память вещь такая, я тебе сейчас покажу, что у меня на айфоне там есть, кого я там… Деклан Маккенна, знаешь такой парнишка?
Нет.
Declan McKenna, ирландец. Песню со странным названием Isombard он записал, когда ему было шестнадцать лет. Это великая абсолютно песня, она у меня даже сейчас включилась. Потом тебе запишу, просто одну эту песню послушай, она великолепна. Black Kiss, это не мое новое музыкальное открытие, но это группа, которая, извини, работает абсолютно в ретро-режиме.
Офигенская.
Но при этом каких-то старичков она почему-то не цепляет, она берет за душу именно молодых людей, которые по идее этой музыкой увлекаться не должны. Дальше на Мэрайя Кэри тут нарвался на целый пласт, вернее, я ее давно любил, я же африканист, как ты знаешь.
Конечно, я в Южной Африке когда, у меня целый плей-лист африканской музыки, и там она представлена широко.
Дальше, смотри, The National мне очень нравится.
The National очень хорошая группа.
Я очень люблю баритоны, и раз уж заговорили о баритонах, Марк Ланеган, конечно.
Это притом, что ирландскую музыку я люблю, но это не ирландец.
Он из Сиэтла откуда-то, это вот вся эта сиэтловская волна, гранж вот этот вот, группа The Screaming Trees была тогда, когда я пошел на концерт, да ты идиот, куда ты идешь, одно название чего стоит.
Билли Айлиш ты послушал?
Конечно.
Как?
Давай скажем так, я не разделяю твоего немножко идолопоклоннического, прямо скажем, отношения, но она мне ужасно симпатична. Я думаю, что это не то, что ты сформулировал в своем вчерашнем или сегодняшнем посте, что это главная исполнительница планеты, но она мне страшно симпатична. Слушай, кстати, ты не смотрел фильм «Ирландец», вот сейчас который Скорсезе?
Я нахожусь на втором часе.
Кого она там играет? Я не понял.
Фотография, которую опубликовал, это прикол, потому что по-английски Irishman, а кто-то исправил Ilishman.
Нет, я видел сейчас постер.
Постер, они сделали фейковый постер. Это просто шутка.
Слушай, так классно.
Это очень как бы парадоксально, она находится там на том месте на афише, где Де Ниро должен найтись.
Слушай, как классно. И жизнь продолжается?
Да, вообще.
Кстати, один из вариантов ответа на твой вопрос, как я отношусь, все-таки к ней относятся-то серьезно, понимаешь. Она попала на этот постер, а не кто-нибудь. Это тоже о чем-то говорит.
Расскажи мне немножко по поводу твоих кулинарных пристрастий, твоих кулинарных увлечений и «Отчаянного домохозяина».
Что тут рассказывать? Раз в неделю у меня выходит колонка в «Комсомольской правде», называется «Отчаянный домохозяин». Она основана исключительно на том, что я приготовил накануне в выходные. То есть это не просто какой-то рецепт, который я прочел, это то, что я реально приготовил своими руками и я сфотографировал. Ну и на радио соответственно выходит такая же колонка, ну не колонка, маленькая там программка, завершаю которую, кстати, я всегда обязательно какой-нибудь хорошей песней. А пристрастия…
Пару фирменных блюд скажи, что у тебя круче всего получается.
Что у меня круче всего? Понимаешь, это же каждую неделю все разное, поэтому вот то, что я недавно приготовил, мне страшно понравилось. Это блюдо итальянское, называется пикато. Это на самом деле скучнейшая с виду куриная грудка, но секрет на самом деле в ее панировке. Мука, что пока нормально, очень сильно измельченная петрушка, примерно в количестве муки, она должна примерно полчасика полежать, подсохнуть. Но главное, вот до этого только итальянцы могли додуматься, мука один к одному идет с тертым пармезаном. Когда ты обжариваешь куриную грудку вот в этой вот смеси волшебной, это получается что-то совершенно прекрасное. И грудка почему-то становится сочной, и все это почему-то вкусно и не скучно, и не диетично каким-то образом.
Скажи, а в путешествиях по миру какое самое экзотическое блюдо ты ел, попробовал?
Ты знаешь, я некоторых… Акулу я, естественно, попробовал. Но когда я был сейчас недавно, весной, во время гастротура по рейкьявикским магазинам, там была такая небольшая нас группа, человек десять из разных стран. Вот нам говорят, а вот здесь мы вам дадим попробовать наше знаменитое блюдо, исландскую акулу. Я сказал, не буду, я уже раньше пробовал, и на меня хозяин заведения прямо с уважением посмотрел, даже налил мне рюмочку, что вот, типа свой человек уже. Бесконечные эти все жареные тараканы и кузнечики где-нибудь в Камбодже и во Вьетнаме, какая же это экзотика, я так понимаю, если судить по публикациям, мы скоро всем этим будем питаться вообще, как-то подряд, в буфетах скоро будет у нас продаваться и так далее.
Дорогая, там кузнечики есть еще в холодильнике?
Должны были остаться, по звуку судя, есть. Все эти, знаешь, змеиная кровь, это вообще чушь собачья на самом деле, это никак не влияет, я думаю, ни на здоровье, ни на потенцию, но как туристический трюк, конечно, работает. А так, наверное, больше чего-то такого, наверное, вьетнамский вот этот знаменитый зародыш утенка в яйце.
О, господи!
Ну, это гадость, конечно, скажем так. Я его, конечно, проглотил, но это именно нужно было проглотить, потому что это гадость невероятная, и вот это я, скажем так, не одобряю.
Зародыш утенка в яйце…
Зародыш, да, то есть его как-то там маринуют потом, и ты его должен… Нет, это не наше, Миш.
Понятно. Спасибо тебе большое за разговор.
Очень интересно, ты знаешь, когда я шел к тебе, какие-то даже мысли появились в голове, надо же как-то одеться, мы же вроде говорим о прошлом, показать, что все-таки мы не стареем, какую-то бандану повязать или там майку с Metallica надеть. А потом сообразил, что нет, надо одеваться так, чтобы было куда петличку повесить. Миша, а это опыт уже, это годы.
Да, это опыт. Последний вопрос, который я всегда задаю, если с высоты сегодняшнего дня взглянуть на девяностые, что тогда начиналось и что с тех пор закончилось?
Понимаешь, в чем дело, когда ты задаешь этот вопрос человеку моих лет, то скорее всего, я бы говорил о некоторых физиологических моментах. Но с другой стороны, скажу тебе так. Девяностые годы все-таки для меня, применительно к тому, о чем мы сейчас говорим, это был период каких-то музыкальных надежд, из которых сбылась, скажем так, к этому моменту примерно половина, что, я считаю, тоже неплохо. За что, кстати, и нам с тобой большое спасибо.
Спасибо большое. Леонид Захаров был сегодня у меня в гостях. Это программа «Как все начиналось», спасибо вам большое за то, что смотрите. Пока.
Не бойся быть свободным. Оформи донейт.
