Лекции
Кино
Галереи SMART TV
«У Миши была программа — умереть молодым»: Князь вспоминает Горшка и то, как они придумали «Король и Шут»
Читать
38:43
0 12348

«У Миши была программа — умереть молодым»: Князь вспоминает Горшка и то, как они придумали «Король и Шут»

— Как всё начиналось

В гостях у Михаила Козырева — лидер группы «КняZz» и один из вокалистов культовой панк-группы «Король и Шут» Андрей Князев. Он рассказал о том, как придумал знаменитый логотип — «шута», и даже нарисовал его прямо в студии, а также поделился тем, как познакомился с Михаилом Горшеневым по прозвищу «Горшок», и рассказал о нежелании Горшенева взрослеть и дожить до старости. 

Мое почтение, драгоценные зрители телеканала Дождь. В эфире очередной выпуск моего сериала под названием «Как все начиналось». Меня зовут Михаил Козырев, и я приглашаю в студию людей, которым есть что вспомнить. Давайте посмотрим визитную карточку моего сегодняшнего гостя.

Дамы и господа, у меня в студии Андрей Князев, он же Князь. Привет.

Привет.

Давно не виделись.

Да.

Давай начнем с того, чтобы тем людям, которые не знают, что такое Купчино, объяснить, что это за район Санкт-Петербурга.

Да легко. Во-первых, я хочу, наверное, о Купчино начать с хорошего, а потом прийти к плохому. Хорошее то, что уже той репутации, которая была, не существует. Купчино, в принципе, его называют даже столицей мира, это один из немногих районов Санкт-Петербурга, люди, живущие там, мужики, которые живут в этом районе, себе «Купчино» наклеивают на капоты на машины. За другими районами я такого не наблюдал. Соответственно, в чем его преимущество? Буквально, например, из любой точки Купчино до аэропорта ехать минут 20, если без пробок. Собственно, примерно столько же ехать и до ж/д вокзала. То есть мы, по сути дела, в центре, хотя мы не в центре, до центра очень близко, 10-15 минут.

Исторически же была очень такая, печальная репутация у района, опасность исходила.

Значит, почему она была печальная? Дело в том, что когда-то Лиговский проспект являлся окраиной, почему он такой невзрачный. Гоп-стоп, это же с Лиговского проспекта пошло, самый крутой с точки зрения хулиганства и бандитизма, это был Лиговский проспект, потому что туда селили всех приезжих работяг, и они там «блатовали». Соответственно, потом город разрастался, и в какой-то момент Купчино стало окраиной. Я когда там поселился, а это было, мне было пять лет, соответственно, там еще много чего не было построено, вот эти новые девятиэтажные дома, пятиэтажки-хрущевки, естественно.

Соответственно, район потихонечку обживался. Раньше на его месте была деревня Купчино, как мне говорили. Соответственно, там построили метро «Купчино», и это было финальное. Правда, она и до сих пор финальная станция метро. И соответственно, там жил и трудился пролетариат. Когда в девяностые годы хлынул поток наркоты на Питер, скажем так, Купчино продолжало бухать, то есть вся наркота ушла на Ржевку, там, где жил Миха, она вся туда, «Ржевка — веселый поселок», ушла, а в Купчино люди бухали всю дорогу.


Это ваша была фишка, да?

Ну как, нет. Я не причастен к тому, что там бухать и убивать себя алкотней, тем более, что реально там из моих одноклассников много кого сейчас не стало, абсолютно глупым образом, ну просто спились там, не пойми для чего и не пойми зачем, в молодом возрасте еще, в тридцать лет.

Реставрационное училище. Расскажи, пожалуйста, почему твой выбор пал на это учебное заведение? И откуда в тебе развитый талант к рисованию, к скетчам?

Любил рисовать с самого детства, как себя помню. Соответственно, все родители и родственники пророчили мне будущее художника. Собственно говоря, когда я начал учиться, во мне талант углядела учительница в школе, причем она была членом Академии художеств, было даже странно, почему она в нашу школу пошла работать, временно. Она во мне что-то углядела и взяла меня обучать, я ходил к ней домой, но мне это наскучило. Вот как-то любил рисовать сам для себя, а вот это все, с измерениями, бутылку, яйцо, еще что-то, это все неинтересно было.

Но тем не менее, после школы надо было вот это движение в сторону изобразительного искусства начинать, и меня один мой родственник начал поднатаскивать, чтобы я поступил в среднюю художественную школу. Ну, поднатаскал насколько смог, тем не менее я туда не поступил, провалил я все зачеты, экзамены там. Какие-то задачи дурацкие поставили, нарисовать из окна вид, короче, лабуду всякую, мне это было не интересно. Провалил, и собственно говоря, подал свои документы на год в слесарку, потому что я мог поступать в Серовское, по-моему, училище, или в Мухинское, куда-то туда.

И на следующий день мама моя, я безумно ей благодарен за этот поступок, она пошла сама, забрала эти документы из этой слесарки и сказала, нет, не хочу чтобы ты пошел в этом направлении, потому что пойдешь на год и засосет. И нашла это реставрационное училище. А в реставрационном училище был предмет «Рисунок», то есть это было близко к моему делу. Я там должен был год скоротать, а потом пойти учиться туда вот, по своей теме. Там я встретил Горшка, и все закончилось.

Наоборот, началось.

Нет, закончилось то, началось другое.

Ну, а какое впечатление Миша произвел на тебя первый раз при встрече? Ты помнишь обстоятельства, как вы первый раз увиделись и познакомились?

Ну как бы помню, конечно. Значит, придя из своей такой «прибандиченной» школы, мягко говоря, из Купчино, придя в это реставрационное училище, мне показалось, что персонажи там все достаточно смешные. Я привык видеть один контингент вокруг себя, а тут все такие достаточно безобидные, веселые. Девять парней всего было в этой группе, и среди них вот был Миха. Он был коротко стрижен, у него была рубашка с застегнутой верхней пуговицей, штаны были отглажены с полосками, и было видно, что он сын военного. Как впоследствии выяснилось, это было правдой.

Так оно и есть.

Так и есть, да. А он подумал, что я зэк, потому что я лысый пришел. Я подстригся налысо после деревни, и в каком-то пиджачке. И сразу нашел себе какого-то мальчишку смешного, который чушь всякую говорил, а я его с собой таскал, смешно было. А Горшок подумал, что я нашел себе «шестака», подумал, что чисто зэк пришел, нашел «шестака», и присматривался ко мне. И у меня было первое впечатление, как подобает, что если он сын как бы папы военного, то папа его там строит, и он такой тюх-тюх, я думал, он такой. А потом смотрю, а у него чувство юмора офигенное, думаю, ржет над всеми моими шутками, врубается, главное.

Что, судя по всему, не часто бывало среди окружающих людей тебя, такое сходное чувство юмора?

Нет. У меня, я всегда хохмил, потому что я и в школе, в общем-то, всем придумывал всякие клички, за мной было большее количество кличек, которые раздавал. Я вообще хохмил с детства, и у меня был определенный свой круг, образно говоря, поклонников, среди одноклассников, в этой теме. Но я понимал, что если у человека нет чувства юмора, или он там что-то в юморе не понимает, это его ограничение.

Я-то потом увидел, что у меня, параллели начал проводить, когда открыл для себя Хармса, понял, что я понимаю этот юмор. Потом, когда я увидел Джима Керри, я сказал, все, я его обожаю, то есть для меня они все стали очень важными, потому что я понял, что есть эта волна, и она как бы уже существует. И я смотрю, а у Михи замечательное чувство юмора, он реально все понимает. Думаю, нет, значит, он не какой-то там истукан армейский, значит, он чувак такой, интересный. И вот начали мы хохмить, и на этой почве сошлись.

А музыку какую-то слушали вместе? То есть когда вы поделились, что ты слушаешь, что ты слушаешь, и начали показывать друг другу, это какие группы были?

У него в багаже был весь ленинградский рок-клуб. Ну, «Алису» мы знали все, «Кино» знали все, он там постоянно про «АукцЫон» говорил, «АукцЫон» я тогда еще не слышал. Он начал потом «Объект насмешек» прокачивать с рикошетом, я тогда «Объект насмешек» тоже еще не слышал. А у меня был запас музыкальный другой. У меня отец меломанил и покупал все пластинки «Мелодия», винил. И я соответственно все это слышал, у меня было и Top of the Pops, это такой английский хит-парад, пять пластинок, он у какого-то спекулянта купил, было очень круто, там и Sex Pistols, и Фрэнк Синатра. Ой, вру, не Синатра, это же английский хит-парад. Короче, до таких вот, кто с таким голосом.

От отмороженных до приличных.

Да.

А Ramones, Sex Pistols?

Ramones у меня не было, и у Горшка, Горшок тогда Ramones не знал. Sex Pistols мы оба не знали. У меня было, изначально вообще это «Бременские музыканты» пластинка, вот самая первая влюбленность вот в такие темы, это вот «Бременские музыканты», Гладков, композитор.

Гениальная абсолютно.

Гениальнейшая. В ринципе, как и «Д´Артатьян и три мушкетера», все саунд-треки потом у меня всегда были в плеере. У меня был, конечно, еще ленинградский рок-клуб частично, там была «Алиса», «Кино» «Ночь», «ДДТ», БГ, Beatles, двойник, у меня валялся. Из панков, естественно, не было никого, ни виниле тогда особо панков никаких и не выпускали, то есть никакого Clash, ничего. Ну и у Горшка этого не было, у него ленинградский рок-клуб, он был фанатом ленинградского рок-клуба. «Алиса», «Кино», даже комиксы рисовал такие смешные, где Кинчев Гребенщикову в морду ударил там, потом там еще что-то, то есть он придумывал, их брал главными героями и придумывал какие-то между собой истории. Не понравился ему Гребенщиков что-то там, Кинчев его побил.

Очень интересно тогда, коль вы оба рисовали, вот герб «Короля и Шута», и вообще эстетика вот эта, ты же оформлял все альбомы. Откуда вот этот, абсолютно считываемый, а сейчас уже вообще ставший классикой, стиль оформления группы, визуальная часть откуда пришла? Это Миша добавил что-то, или это твоя была история?

Мы не совсем оба рисовали. Грубо говоря, есть люди, которые вообще карандаш в руке держать не умеют, а есть люди, которые чего-то вырисовывают, вот Миха к этим людям относился. Для меня в принципе всегда было загадкой, что он в этом училище забыл. Ну, реально, я не понимал, потому что я бы не сказал, что у него были какие-то пристрастия к рисованию вообще, в принципе. У него было пристрастие к музыке, это вот не отнять, а к рисованию нет. Когда он рисовал свои комиксы, я даже смотреть не хотел, и вообще он как бы в этом смысле не пользовался популярностью, его комиксы никто не листал. А мои были нарасхват, потому что я в этом сидел как бы с самого детства, я был фанатом этого дела.

А у тебя какие-то в детстве комиксы были?

Конечно. Они не то что были, у меня вот такая стопка дома лежит.

А откуда это, журналы какие-то ты доставал?

Нет, я рисовал.

А, собственные!

Собственные, да.

Я понял. Так, у меня тоже, я просто рисовал все детство, у меня были герои свои, шесть альбомов у меня сохранилось.

Да-да.

Прямо вообще. Я приходил на перемены, начинал это все разыгрывать по ролям. Все одноклассники собирались, новые серии, вот такая вот история.

Да-да, та же самая история, новые серии.

А логотип как ты нарисовал?

Логотип, я время от времени иногда что-то там рисовал типа серьезное, то есть помимо дуракаваляния и комиксов, и пародий на своих одноклассников, я иногда брал и что-то серьезное рисовал. Я не знаю, в принципе, как идея этого шута мне пришла в голову, я просто однажды его нарисовал. Но потом у этого шута была смешная история. То есть всего шутов было три в истории «Короля и Шута». Сперва он был вот этот молодой безбашенный, потом я решил обновить, что ли, и нарисовал ему усики, немножко перерисовал его, и тот тоже стал культовый, то есть вот два шута с руками, они оба культовые. А потом я уже, когда начал осваивать фотошоп, нарисовал третью версию, ну, третья версия реальная фигня, она уже не несла в себе этого, поэтому потом ее забраковали и правильно сделали.

Как вы в группе разобрались, кто на чем играет и кто поет? У тебя же тоже в начале была гитара в руках?

Я просто про шута хотел договорить.

А, давай-давай, конечно.

У одноклассника Горшка была какая-то фирма, и он меня попросил какой-то проект с ним сделать, то есть я рисую комиксы, а он их будет там продавать. Ну, этот проект никуда не пошел, но зато он увидел у меня этого шута в моих тетрадках, и такой: «О, слушай, отдай мне его, я поставлю его на логотип своей фирмы». Ну и я, у меня никогда не было коммерческого мышления, особенно в те времена, я все-таки постсоветский человек. Я говорю: «Да забирай». И он забрал себе этого шута. А потом, когда Горшок сказал: «Зачем отдал, ты чего? Это же, может быть, будущий логотип нашей группы!». Я говорю: «Так давай заберем, это одноклассник ваш, давайте, забирайте у него». Ну, они, Горшок такой, слышь, ну все.

Короче, предложение отменяется.

Мы круче, короче, твоя фирма фуфло, а вот мы типа группа. И забрали обратно.

Он претензий не имел никаких, да?

А по музыке все было распределено.

Сейчас, секунду. Ты можешь с одного эскиза, сходу, нарисовать логотип «Короля и Шута», вот этого шута, можешь? Просто прямо, коль ты его многократно рисовал.

Многократно, да, но я еще более многократно рисовал герб Российской Федерации современный, в армии.

Вот это я бы предпочел герб. А ты сейчас хочешь армейский герб нарисовать?

Нет, ни в коем случае.

Да, шута лучше.

Я на самом деле, когда начинаю рисовать этого шута, у меня получается Горшок.

Да, узнаваем сразу. Этот не с усиками сейчас, а с щетинкой.

Так, это две серьги, и соответственно…

Колпак.

Ну, что, Горшка или колпак?

Не, колпак давай. Или нет, Горшка давай, Горшка.

Горшка. И тут эти, руки. На тот период Горшок еще был в полосатой рубашке, поэтому…

Да? Любимая рубашка была?

Это не тельняшка, а полосатая рубашка.

Вот, можете посмотреть, что сейчас было, какое произведение было создано. Так насчет инструментов, ты же играл на гитаре?

Нет, я на гитаре не играл.

Нет, я не имею в виду в группе, еще до этого?

Не играл.

Не играл?

Я не играл на гитаре, для меня…. Я еще учился в школе, с товарищем мы пошли учиться играть на гитаре. Мне там было очень, достаточно забавный персонаж, который преподаватель, начал там о какой-то утонченности говорить, а я просто хотел научиться тренькать. И он начал, в общем-то, мне сразу, купи нотную тетрадку, гитара у меня была, поставь пальчики так, поставь пальчики эдак, поставь сюда, напиши это, начал эту всю лабудистику. Ну, буквально два занятия, и мне надоело. Мы стали брать у родителей деньги, а сами сачковать.

Вот так и закончилась эта история с гитарой, я подумал, что нет, я не научусь, надо пройти вот эту всю нотную передрягу и так далее, мышление такое было. Он же не сказал: «Пацаны, это все просто. Вы просто потренируйте вот эти подушечки, а потом потрещите вот эту ручку. И у вас через месяц вот эта рука начнет чего-то отбивать, а эти подушечки начнут спокойно забивать. Потом я вам покажу аккорды, и вы заиграли, все». Вот нельзя было так сказать? Начал мне всякую фигню. Естественно, мы начали от него линять. Ну и Горшок, короче, я смотрю, а я тогда думаю, ни фига себе, ну, Горшок такой как бестолочь такой был тоже, то есть он в чем-то такой глубокий, когда с ним начинаешь по жизни разговаривать, философствовать.

Про смысл.

Да, про смысл какой-то. А в чем-то какой-то вообще безбашенный, вот это две структуры было. А я смотрю, ни фига себе, играет на гитаре, и я говорю, покажи мне, что там как. Ну, он мне и показал, такой бой, говорит, учи, ну и вот аккорды. Я чего-то запомнил, чего-то нет, пришел домой, начал тренироваться. Мне тремя пальцами было сложно, я начал двумя пальцами учиться сжимать, напридумывал каких-то своих аккордов собственных. По-другому настроил гитару, какой-то звук был, и при этом уже начал придумывать песни и записывать их на магнитофон. Еще каких-то своих товарищей со двора привлекать подпевать, которые безголосые вообще. Там такая смешная история была. Ну, потихонечку начал учится, и по сути, это, конечно, он меня научил играть на гитаре.

Причем я даже от него впитал вот эту основную харизму, потому что не просто, когда вот иногда люди берут гитару, вот во дворе, сыграй что-нибудь, он берет и начинает «бам-бам-бам», а у нас тема такая — берешь, бабакаешь. Я помню, в армии, короче, когда меня попросили, там собрал наш прапорщик всех, кто умеет играть на гитаре, у себя в каптерке, типа давайте, я сейчас посмотрю, кто как играет. И я последний сидел в очереди, а там дагестанцы сидят у нас все, русские. И по очереди гитара идет-идет, до меня дошла, а у меня там была песня про тетку, я придумал смешную забойную тетку, песня подростковая была, типа нет тетки у меня, все есть, а тетки нету. Потом, кстати, на эту музыку была написана песня «Дед на свадьбе». И я эту песню заиграл, она у меня была драйвовая безумно, и я там все, меня в пот уже кидает, я ее бабахаю, смотрю, все подразделение уже на ушах стоит. Думаю, ух, круто. То есть завел, да. Единственные, кто сидели и тупили, это дагестанцы, они же в роке не понимают ничего, соответственно.

Про армию расскажи, ты же в железнодорожных войсках служил?

Да.

Что это, чем тебе приходилось заниматься? Вологодская область, да?

Вологодчина, поселок Рыбкино. Я занимался там очень круто, я вообще очень прикольно в армию попал. Значит, я «косил» два года, а забрали меня за шесть дней до Нового года.

То есть все призывы закончились уже, если за шесть дней до Нового года?

Нет, пришел военком и начал там, короче, с милицией пришел, уже там было без вариантов. И причем теоретически я мог сбежать через окно, я этого не сделал, я на первом этаже жил. Я этого не сделал, я думал, ну, сейчас убегу, потом поймают, два года откосил. А я не верил вообще, что меня в армию заберут, никогда, я думал, что я же творческий человек, меня пронесет.

Как это мне знакомо! Отслужившему два года, только в танковых войсках около Кургана. В танках я особо не сидел, но мы охраняли, тупейшее абсолютно времяпрепровождение, самое тупое в моей жизни вообще.

А у меня шикарное.

И я так думал, блин, я же такой талантливый, у меня же такое хорошее будущее, что я здесь делаю, зачем. Конечно, остаются только светлые воспоминания, радостные, веселые, даже с несколькими однополчанами мы до сих пор в нормальном контакте. Тебе приходилось чем заниматься?

Мне фортануло очень круто, потому что я… Во-первых, у нас была рота 150 человек, это наша рота, и под нами рота, 150 человек, там половина дагестанцев, половина русских. А мы были самый первый призыв, потом что питерская бригада приехала самая первая, потом москвичей добавили, потом вологодчина подошла, ну а потом там по чуть-чуть еще добавляли людей. Ну и, соответственно, три месяца учебки было, никуда не деться, то есть все, ты в распоряжении вот этой вот ерунды, деды тебе там это самое, «Товарищ солдат, что ремень на яйках?», вот этот весь задроч, плац и все дела.

Пытался закосить, пошел в санчасть, сказал, что больной желудок с детства. Полежал там три дня, побалдел с пацанами под гитару, песни поорали. Потом, короче, он меня спрашивает: «Все, как себя чувствуешь?». Я говорю: «Да уже лучше». Он говорит: «Лучше, выписываем». Опа, я не этого ожидал. Ну, ладно. Короче, у меня был переломный момент. Я иду вдоль казармы, от санчасти до отделения, посередине дороги останавливаюсь и думаю: «Если я буду косить, значит, я буду, как дурак, постоянно из себя корчить больного, постоянно, а, мне больно, болит, потом меня отправят в лазарет в Вологду, мной будут командовать старухи, которые там уборщицы». Я потом насмотрелся, меня туда прикомандировали, смотрю, там бабки ими командуют. Думаю, фигня, я лучше отслужу, и все, полтора года.

Пойду путем героя.

Короче, тут у нас Ленинская комната, и замполит роты говорит: «Мужики, кто умеет рисовать?». Я! И он такой — пойдем. И все, и пойдем, и на все полтора года. Засел в канцелярии как штатный художник, причем у них не было в подразделении должности художника, меня там каким-то бетонщиком или кем-то еще сделали.

Оформили?

Оформили, да. А на самом деле, чего я делал, я рисовал на стенах все, что захочу, потому что мне дали оформлять комнату военнослужащих. Я нарисовал там голых баб, в купальниках, то самое, что солдатам-то надо, драконов каких-то, мужиков, в ресторане сидящих, какого-то негра в косухе, короче, что в бошку взбрело, то и нарисовал. Не сохранилось, очень жаль, и даже фотографий мало. Рисовал картины, обвешивал всю канцелярию, тоже опять же, что хотел.

Ну и самое то, что дурацкое, как работа, рисовал гербы, как раз поменялся герб Советского Союза на герб России современный, и всем надо было менять у себя в этих самых. А у нас же там не только это подразделение, в котором мы были в Рыбкино, там же еще в Вологодчине целая бригада, и оттуда пошли заказы, есть художник в подразделении, пусть рисует. Ну и я и рисовал. Короче, я этих гербов понарисовал хренову тучу.

На всю жизнь вперед.

Это еще не все. 150 рота человек у меня сослуживцев, и 150 внизу, включая дагестанцев.

Дембельские альбомы? Нет?

Нет, в эту фигню я не вписался. Фотографии их девушек. А я никому отказать не мог.

По фотографиям писал портреты?

Да. Он-то как бы, понимаешь, ему строевую, ему работать и так далее, а я типа «зашара». А я не хочу чтобы меня «зашарой» думали, потому что как бы я тоже мог, как они, просто у меня есть возможность рисовать. И я такой, хорошо, братан, давай, типа нарисую. Ну и вот 150 здесь нарисовал, и 150 там, вот этих девушек, портретов.

Слушай, большинство групп, когда один из создателей группы уходит на двухгодичный перерыв, в общем, не возвращаются уже на сцену вместе, не собираются. Как у вас получилось объединиться все-таки после армии?

Нет, мы не разъединялись.

Вы не терялись?

Мы не терялись. Я писал письма Горшку. У меня было всего одно увольнение в город, я пришел, я был в ужасном состоянии, когда уходил из Питера, потому что они спивались. Правда, куда там спиться, все молодые были, ну сколько, 23 года. Ну я так приезжаю, а у них блудень такой, какую-то хату снимают, квасят там водяру, весь шкаф заставлен. Думаю, совсем что ли охренели, куда катимся? Ну я как бы Горшку в этом смысле безоговорочно доверял, он же был таким парнем: «Андрюха, чтобы я когда-то там, нет, у меня все под контролем, я такой человек, все в руке держу».

Я ему доверял, поэтому соответственно, у меня была, конечно, паника насчет того, что происходит, но тем не менее, по крайней мере, там еще Шура Балунов был, тоже как бы в адеквате, больше Миха ушел во все тяжкие. Тем не менее, немножко расстроился я, конечно, когда приехал. А вообще, конечно, когда я ушел в армию неожиданно, Горшок приехал ко мне домой, а мы как раз альбом делали, писали там, собирали, он приехал ко мне домой, я ему сказал, где чего, он залез, мама дала ему все мои тетрадки, он забрал себе и оттуда надергал текстов.

Почему появилась такая безбашенная песня, как «Скотный двор»? Я бы никогда в жизни такой текст не принес, типа давай сделаем песню, просто ему надо было что-то сделать. Ни фига себе, там тупняк был абсолютнейший, про скотный двор песня, стишок. Он такой, а сделаю-ка я панкуху из нее, и сделал, короче. Я говорю: «Зачем?». Он такой: «По приколу, ты услышишь с музыкой как звучит офигенно». «Камнем по голове» я написал в армии, отправил ему текст, и потом, это самое…

А «Прыгну со скалы» когда вы написали? Попозже?

«Прыгну со скалы» было написано попозже, эту песню я написал уже когда вернулся из армии, через какое-то время. Вот этот весь акустический альбом пошел, который в дальнейшем стал «Акустическим альбомом». Эти песни родились позже.

Скажи, пожалуйста, а вот когда вы прошли уже этап того, что вы начали покорять не только маленькие, но уже и большие клубы, и у вас появился Гордей, и вдруг возникла фигура Иосифа Пригожина. Вы ведь наверняка сели и сильно почесали в головах, а надо вам это, весь этот шоу-бизнес. Почему вы решили все-таки пойти туда и поручить ему продвинуть ваш альбом?

Наша задача, не то что задача, а вообще жизненная позиция, была никогда не пасть под продюсера. А в варианте с Пригожиным он не являлся продюсером для нашего коллектива. То есть были мы, вообще мы с Горшком сами себя продюсерами считали нашей группы, работали с Гордеем, а он был директором коллектива. А Пригожин это человек, который предложил деньги за покупку, там сколько, «Акустический альбом» он купил. А вообще там же как история развивалась, Гордеев начал пробивать группу на серьезные инстанции, на телевидение.

И на радио.

И на радио, да. Он пришел непосредственно на ОРТ… Первый канал, ОРТ не было тогда.

Нет, тогда он был ОРТ еще, но не важно. Не важно, он пришел на Первый канал и там обнаружил Пригожина.

Да, Пригожина. Он описывал, вот стоит стол, вот сидит человек в малиновом пиджаке, человек такого покроя, что он даже глаза не поднимает, кто там пришел, ему по барабану. Но тем не менее, «Акустическим альбомом» он заинтересовался, а еще он заинтересовался тогда снятым нами клипом на песню «Ели мясо мужики». И он удивительным образом это взял.

И тогда у меня было как бы серьезное нарушение, дебет с кредитом не сошлись. Игорь Николаев вел передачу «Утренняя почта», я смотрел эту передачу каждые выходные, по выходным показывали, со своей мамой. Дело в том, что мама любила Пугачеву, соответственно я параллельно вместе с ней тоже любил Пугачеву, мы с ней смотрели Пугачеву, эстраду, Леонтьев там, Юрий Антонов, вот это все смотрели мои родители, смотрел и я. «Утренняя почта», конечно. И для меня с чем «Утренняя почта» ассоциируется? С нормальными советскими людьми, смотрящими по утрам музыкальную передачу, где всегда, как бонус, тогда еще молодая Пугачева была, и все радовались. Ну, такой же фурор, как потом Modern Talking производил.

Да.

Короче, а потом по этой самой «Утренней почте» вдруг берут и показывают «Ели мясо мужики». И я смотрю на это, и я понимаю, что родители, общество…

Дети.

Советское общество, правильные люди, и «Ели мясо мужики», где съели, блин, жену. И я понимаю, и это моих рук дело, текст. Я, короче, сижу, и меня пендырит. А потом ОРТ-Рекордс прекращает свое существование, Пригожин создает фирму NOX Music и говорит, что давайте я альбом покупаю «Акустический».

Я понимаю, что вычленять какие бы то ни было гастроли из вот этого периода невозможно, потому что они наверняка были все примерно в одном состоянии по комфорту, точнее, по дискомфорту, в одном общем угаре. Но объясни мне, пожалуйста, почему вот эта программа, которая заложена у каждого человека, самосохранение, инстинкт самосохранения, он, например, сработал в твоем случае, то есть у тебя была какая-то такая внутренняя программа, которая не дала тебе просто впасть ни в одно, ни в другое, а у Михи она не сработала.

А у него этой программы не было. У него очень специфическая в принципе была история. У него была… так у него была программа разрушения построена. А как он эту программу себе заработал, за счет каких как бы соотношений звезд, его рождения, его детства, совокупности каких-то обстоятельств, как он воспитывался, как он рос, какое-то определенное отшельничество, которое он внутри себя испытывал на протяжении школьных годов, как потом в разговорах я начал понимать, когда психологический портрет уже начал складываться.

В общем, у нас было с ним все хорошо, в отношениях, в творчестве и в дружбе, кроме одного пунктика, который меня выбешивал очень сильно, скорее, даже не выбешивал, а расстраивал. Когда мы с ним впадали в какие-то философские беседы, помимо приколов и всего остального, он начинал одну и ту же тему, что как бы в принципе ненавижу я этих взрослых людей, взрослые мозги. Как бы у него в основном под прицел падал его отец. Почему? Потому что отец строгий дисциплинированный человек, а Горшок тянулся к рок-н-роллу. А отец ненавидел Кинчева, соответственно, Горшок обожал Кинчева, поэтому, собственно говоря, ну все, идет полное расхождение, Горшок за анархию, дайте мне свободу, рок-н-ролл, свое видение, а отец: «Ты должен дисциплину, мужчина смолоду должен готовиться к старости», вот это все.

И конечно, Горшок был осажден вот этими всякими ограничениями, которых он просто… Мне было по барабану, когда мне это говорили, я бычил, говорил, фу, какая-то фигня, все ваше взрослый мир фуфло, но тем не менее, для меня это таким краем не было, я понимал, что я все равно найду где-то какую-то свою нишу, в которой вот это все… Я, конечно, боялся советского времени, я его ненавидел, потому что оно накладывало ограничения на всех людей, кто мыслил неформально.

Но у Михи была такая тема, что он подозревал, что он сам начнет когда-то взрослеть, и он этого не хотел. И он сказал, что я умру в тридцать лет, меня не будет в тридцать лет. Я такой, а, фигня какая-то, потом смотрю, он серьезно это гутарит. И я начинаю с ним спорить, почему в тридцать лет, что это за срок такой. Он говорит, во-первых, я ненавижу старость. Я говорю, а разве тридцать лет это старость? Он говорит, ну там уже все, да, и взрослые мозги. Я говорю, а вдруг нет, ты же сам вправе как бы управлять, каким ты будешь. А вот не совпадала вот эта тема, то есть он все равно упорно талдычил, что ни фига, в тридцать лет все.

И поэтому когда уже в Питер грянул героин со всеми втекающими и вытекающими, естественно, он вообще себя в этом смысле не шибко-то особенно берег. Потому что сгореть, он уже там рассчитал, что, грубо говоря, последствия от зависимости наступят потом, но не сейчас. И вот у нас после армии был очень такой разговор, он говорит, я хочу сейчас. Я говорил, подожди, мы работаем, мы создаем творчество, люди подсаживаются на него, мы постепенно расширяем нашу деятельность, у нас еще впереди большое количество работы. То есть, если сейчас мы с тобой просто пацаны в косухах и так далее, завтра мы можем, например, может быть, как Кинчев начать выступать, кто знает, давай. А он такой, нет, ни фига, это мы по поводу героина, в частности, говорили, он говорит, нет, мне он дает как бы сейчас возможность такую, что я становлюсь как бы другим, у меня другое состояние, у меня кураж, эйфория, я ненавижу себя задумчивого вот этого всего как бы, со своими тараканами, я хочу угара, веселья и хочу, чтобы это было всегда. И если меня в тридцать накроет, значит, будет вот так вот.

Единственное, оттеснил он эту тему, потому что его пророчество, на тридцать лет, оно, то есть он к этому как бы шел, со своей первой супругой, шел, но это не было допущено ни общественностью, то бишь нами, ни им самим. В тридцать лет он еще, при всем количестве неприятных моментов, когда он там уже куда-то там скатывался, тем не менее, он выходил, выкручивался, потом был молодцом опять, потом… А вот сорок он себе четко запрограммировал, потом вот все, вот сорока он не… Вот, пожалуйста, тридцать девять.

Последний вопрос у меня к тебе такой. Если бы, вот ты вспомнишь 1990 год, например, год поступления в училище, год встречи с Горшком, вот если бы сейчас сюда зашел бы маленький Андрей Князев того года, из того года, а ты здесь сидишь. Что бы ты ему сказал такому, оттуда, что бы посоветовал? Или, может быть, от чего-то предостерег?

Блин, да до фига чего, это базар бы долгий был.

То есть вы бы присели.

Если бы я с ним начал разговаривать, при каждой новой информации, которую я бы ему вкладывал, и менялся бы я настоящий. То есть я бы становился чуть умнее, и потом, когда я бы с ним разговор закончил, я бы сам поумнел процентов на 50.

Отлично. Спасибо большое за то, что пришел. Напоминаю вам, что у меня в студии был Андрей Князев, он же группа «КняZz», которая, кстати, сейчас заканчивает свой большой тур, и, как я понимаю, собирается писать новый альбом.

Обязательно, да.

Спасибо за то, что смотрите Дождь. Меня зовут Михаил Козырев, пока.

Читать
Поддержать ДО ДЬ
Другие выпуски
Популярное
Лекция Дмитрия Быкова о Генрике Сенкевиче. Как он стал самым издаваемым польским писателем и сделал Польшу географической новостью начала XX века