Влад Валов: «Рэп расползается как ленивый спрут»

Мое почтение, драгоценные зрители телеканала Дождь. В эфире очередная программа из моего цикла «Как все начиналось», меня зовут Михаил Козырев. У меня сегодня в эфире Влад Валов, он же Шеff. Спасибо, что наконец нашлось время прийти.

Давай повспоминаем девяностые годы. Начало Bad Balance это 1989, официальная история гласит. Но меня интересует, какое-то же время ты танцевал, ты был уличным танцором, вот об этом.

С чего все началось?

Да.

Началось все с того, что я из Москвы переехал в Донецк. Я был достаточно успешным футболистом в Москве, тренировался в Лужниках. К этому моменту я сломал сильно ногу, уже из меня футболиста не получилось бы. Попробовал даже в донецкий «Шахтер», к Старухину, был такой бомбардир, походить, и понял я, что все, я уже не стану футболистом, хотя у меня были большие шансы. И все думал, чем же мне заняться. Авиамодели, придумал там такой бизнес, что мы отсылали какие-то наши авиамодели, 1:72, разные модели самолетов, по разным странам мира. А нам из Японии, из ФРГ, из Америки присылали, потом я даже торговал ими во Дворце культуры.

Так случайно увидел я, пришел как-то в этот Дворец культуры вечером в субботу, и увидел трех парней, которые делают глайды там, какие-то движения, непонятные для меня. Мне ужасно понравилось, и я сказал, что я хочу так же научиться. Оказалось, это брейк-данс. Я к парням к этим подошел, они сказали, что это секретная наука, мы тебе ничего не покажем, но есть вот студенты африканские, которые хорошо очень танцуют. Так мы с моими друзьями по школе нашли двух черных людей, которые нас обучали брейк-дансу. Один — Яник Нгакали Элуан Жан Феликс из Конго, а другой — Энди Аффадапе из Нигерии.

Правильные люди, правильные учителя.

Причем Яник Нгакали, Яник просто, он один в один Уилл Смит, примерно лет в тридцать, такой же ушастый, высокий, длинный, и он очень классно прямо танцевал. Он нам объяснил, что брейк-данс это ни фига не танец, это общение, он объяснял со своей африканской подоплекой. А второй, Энди, у него впалые глаза, он мыслитель такой, он объяснял, что брейк-данс — это учение вуду вообще.

А как эти два человека оказались на Донбассе?

Они учились в университете, медицинском университете, там у них общежитие, и был интерклуб. И в этом интерклубе мы познакомились чуть позже с кубинцами, которые также учились, они нас капоэйре обучали, познакомились с Маликом из Мали, он нам электрик буги показывал, свои специфические. И нам в принципе все вот эти вот студенты всего мира, они нам показывали свой брейк-данс, с уклоном на свою страну. Таким образом брейк-данс, который мы начали создавать, мы уже быстро разобрались, через полгода, что нужно самим что-то придумывать, свои какие-то фишки и все остальное. И мы шли немножко врозь со всей техникой брейк-данса СССР. Весь брейк-данс СССР — это, скажем, люди смотрели «Бит-стрит», или «Брейк-данс 1», «Брейк-данс 2», Турбо и Озон, и снимали эти движения.

У меня было два приятеля, которые с этого же начинали, Саша Нуждин, Костя Михайлов…

Ну, Саша Нуждин, это да…

Потом покойный Дима Марьянов, они все в Москве…

Еще был Рубин, Сбаров, их тусовка была, которая всегда была в Levi's 501, в красивых Reebok и New Balance. Тогда это, кстати, не найти было у нас, то есть люди с безупречным вкусом для нас были. И когда мы, так как я в Москве до этого жил, и мы могли свободно приезжать летом в Москву, мы познакомились со всеми этими ребятами, на Арбате, и начали танцевать.

А вот после этого мы так затусовались со всеми, что нас начали приглашать на фестивали по брейк-дансу, которые каждый месяц в каком-то городе, особенно прибалтийских, мы всю Прибалтику практически объездили, вот мы туда приезжали. После чего я понял, что останавливаться нельзя, надо делать свои школы брейк-данса, в Донецке. И я сделал школу брейк-данса, куда ко мне и попал, как ученик, Михей. Он ездил тогда, чтобы заниматься брейк-дансом, три раза в неделю два часа в одну сторону, он из маленького поселка Ханженково. Там причем дорога очень опасная, пока ты едешь, там несколько драк может произойти, все что угодно. И вот он ездил честно и все такое.

Как же вы перешли от танцевального выражения хип-хопа, к хип-хоп культуре, к музыкальному речитативу?

Время перестройки было, и конечно же люди понимали, что все, будет все по-другому, и брейк-данс как-то ушел в небытие. Все республики стали, типа Прибалтики, думать, а что нам дальше делать, туда-сюда, мы ближе к Европе. И как-то брейк-данс сам по себе начал во всем мире уходить на второй план. И на первый…

Извини, что перебью, у меня было полное ощущение, что он уходит просто в историю. Ничего подобного, сейчас, посмотри, танцевальные конкурсы, прямо одна из самых ярких страниц вообще в истории танцевальной музыки.

Я объясню, в чем дело. Все брейкеры в Штатах, как и мы, начали думать — хорошо, я же не буду танцевать в тридцать лет. А что я буду делать в сорок лет? Все начали об этом задумываться, и наши все коллеги, все рэперы первой, скажем, второй уже волны, потому что мы не первая волна, до нас были Грандмастер Флэш, Кертис Блоу, Африка Бамбаатаа, все семидесятых годов рождения рэп-артисты второй волны, они все выходцы из брейк-данса, абсолютно. Вот берешь моего возраста — Тупак Шакур, Снуп Догг, прямо и понеслась, все эти, все мы выходцы из брейк-данса, точно так же танцевали. Ко всему прочему, так случилось, я в 1989-1990 попал в США, где я увидел, где я танцевал на улицах в Нью-Йорке, Washington D.C., танцевал с черными, ну просто фан, танцевал с ними брейк-данс, не зарабатывая с этого деньги, хотя мне даже предлагали.

Ты пошел работать еще в видеосалон прокатный, «Блокбастер видео», да?

Да, это меня устроил человек, который пригласил. Я говорю, я не могу на шее сидеть, устрой меня поработать. И я без карточки, разрешающей на работу, меня устроили. Пристроили, я получал свои 5 баксов в час, и был очень доволен, что я могу.

Какие были самые популярные кассеты в прокате в то время? Что люди брали больше всего?

Ой, там от «Терминатора», я помню по плакатам, все время висел какой, «4 июля», с этим, маленький такой актер, как же его… Том Круз, вот! С Томом Крузом как раз, в это время, какой-то фильм выходил…

«Рожден 4 июля», да?

Да-да, я прямо помню, как я этот плакат вешал. Там все видеокассеты по разным категориям выстраивались, типа ужасы, комедии, фантастика. И я в них быстро разбираться стал, то есть собирал кассеты, по алфавиту их выстраивал, это я быстро разобрался. А потом бабушки там, это был маленький городок Фолс-Черч под Washington D.C., они стали ко мне приходить, они узнали, что это русский, и со мной общаться. Это все видели, а тут вдруг однажды заболели все люди, кто там по карточкам все уже тогда, это 1989-1990, все уже по карточкам покупали.

У них были специальные прокатные карточки из «Блокбастер Видео», у меня тоже такая была.

А я в общем-то не знал. Но меня быстро менеджер научил, и я сел. Через два часа приехали «Вашингтон пост», сделали обо мне репортаж, что русский студент вот здесь, так и так. Короче говоря, дошло это все до генерального, который мне уже предлагал оставаться в США и все. И я бы, наверное, и остался, если бы не одно «но», не мог я смотреть их пропагандистское телевидение, где они прямо такую неправду про нас показывают в своих новостях. И я тогда подумал — так, надо мне ехать обратно, поднимать наш русский хип-хоп на другой уровень и делать его интернациональным, без всяких вот этих подоплек. Вот с этого момента я и понял, тогда как раз появился фильм Public Enemy, живой концерт, и я проникся, потому что я ничего подобного не видел никогда. Я и приехал и сказал, после моего полугодового посещения Америки приехал и сказал, — парни, теперь мы все перестраиваемся и делаем рэп.

Какой первый текст написал, помнишь?

Первый текст был задолго до этого, мы еще брейкерами, пытались подражать всем. И они у нас и остались, у нас был альбом такой, «Семеро одного не ждут» назывался. Но у нас не было денег записаться, и я его в Питере закопал и сказал — через двадцать лет я его откопаю и создам этот альбом. Так и было сделано.

Закопал?

Закопал кассету, физически, многие до сих пор в это не верят, закопал вот прямо в университете. Там Михей отстукивал прямо руками бит, я считывал чего-то там, и вот целая кассета есть такая. И по этой кассете я через двадцать лет, как и обещал всем, сделал уже. Купил специально банк в Канаде всех старых звуков, и сделал прямо вот в том стиле.

Олд-скульную вещь.

Да, олд-скул, вот тот альбом, о котором мы мечтали. Единственное, жаль, что Михея не было в записи уже.

Да, увы. Скажи, пожалуйста, эстетика культуры хип-хопа, которая абсолютно считывалась во всех практически западных клипах девяностых годов — богатые тачки, крутые телки, правильно надетые бейсболки, нужная одежда, вот это все, обязательно золотые цепи в большой палец толщиной, — она же, в общем, доминировала в девяностые годы, но у тебя в клипах она еще осталась.

Это, скажем, такой момент, это все пришло от олд-скула. Ну, скажем, это восьмидесятые и, может быть, чуть-чуть девяностые. На самом деле, потом начали отказываться от этого стиля, то есть широкие цепи и так далее. Но в России, что удивительно, на себя золотые цепи повесили все «быки», бандосы.

В девяностые.

В девяностые повесили. И если у тебя не было золотой цепочки…

С тобой не о чем разговаривать вообще.

Да. А мы записали такой трек, под названием «Быки», где мы очень четко беспредельщиков этих гасили прямо рэпом своим. И здесь мы в противовес перестали совершенно это все надевать в этот момент. И как раз, скажем, это был первой вот такой рэп, социальный, можно сказать, который призывал молодежь не поддаваться тому беспределу, который вокруг происходит, а фигачить их. И был такой момент, когда мы приехали писать альбом «Налетчики Bad B», помню, из Питера, приехали в «Измайлово», в гостиницу «Измайлово», и там бригада такая, человек двенадцать, у всех такие широкие цепи, и я такой стою в вестибюле и думаю — вот бы из них сделать рэперов. А спустя несколько лет я узнал, что в Америке сделали все-таки рэп, создалась группа Wu-Tang Clan.

Отечественный хип-хоп развил вот такие же сильные визуальные атрибуты эстетики хип-хопа, как западный, как американский? И в чем они заключаются, по-твоему?

Да, в первую очередь нужно сказать, что хип-хоп — это интернациональная культура, здесь нет такой вот штуки, что у меня свой хип-хоп, а у тебя свой хип-хоп. То есть, есть какие-то азы, какие-то вещи, на которых говорят все люди из хип-хопа, как один язык, и если ты что-то привносишь, это должно быть корректно, красиво и стильно, и чтобы это с хип-хопом сочеталось. То есть чувак, условно скажем, кочегар, которому насрать на хип-хоп, начинает неплохо рэп читать, его хип-хоп сообщество никогда не принимало, вот в чем дело.

И здесь это очень тонкий момент вообще, что такое рэп, и рэп относится к хип-хоп культуре, я говорю о рэпе, который к хип-хопу относится. Конечно же рэп могут зачитать кто угодно, вот сейчас возьми любого, тот же Басков, я не знаю, может рэп сделать, Киркоров, и это будет рэп. И можно его так написать, что это будет клевый рэп, и снять клевый клип. Но если нет хип-хопа, если нет составляющей, если нет знаний, что это такое, то его рэп ничего не стоит, вот в чем дело. Поэтому нужно четко понимать, что я тот человек, который говорю о рэпе внутри культуры. И что мы привнесли? Мы привнесли, конечно, первое, — это русский язык. Когда-то, в начале девяностых, я очень хорошо помню, когда мы приехали в 1992 году в Москву, был фестиваль в Парке культуры, ведущая была Лолита и этот, как его…

Саша Цекало?

Да, и Саша. Они были ведущими рэп-фестиваля. А в жюри сидел главным Троицкий. Мы тогда выступили, мы первое место заняли, и что он сказал? То есть все до этого говорили, что рэп на русском невозможен. И тут он пишет статью, была газета, где он выпускался на английском и на русском, что вот русский Public Enemy, так нас обозвал.

Респектовал.

Да. И с этого момента почему-то очень много иностранцев стали с нами связываться, кто-то…

Вы же поехали, с 1993 по 1995 год у вас был большой тур по европейским странам? Какое у тебя было впечатление от Европы, в целом?

После Америки я знал все выходки черных, потому что я с ними потанцевал, немножко пожил, я уже знал, что они и как. Когда мы приехали в Берлин, для парней из Питера это вау, круто, Западный Берлин, красиво! А для меня это было, после Нью-Йорка, ну, какая-то…

Периферия.

Периферия, да. И я поэтому, долго не думая, мы приехали, у нас было шесть баксов на шесть человек на кармане, и мы никого не знали. Мы нашли картон, коробки картонные из-под телевизоров, скотчем их смотали, расстелили на Кудаме в центре Западного Берлина и начали танцевать. Все проходящие, они просто такого не видели, оказывается, и они стали нам платить деньги.

К вечеру бюджет пополнился.

Да, и мы смогли переночевать первую ночь в приюте для бездомных, три первые ночи. Причем нам хватало, первые наши заработки, там кровать такая, одноместная, и мы по два человека вот так вот в ней ютились, а утром тебе бабушка с указкой била по ногам и кричала в шесть утра: «Aufstehen!», «Вставайте, все, пошли!».

А питались чем?

По-разному.

Пятнадцать центов какой-нибудь бублик?

Нет, это первые дни. А потом мы встретили турков, турки брейкеры были, они потом стали чемпионами мира, это Flying Steps, группа. Они с нами танцевали бесплатно, мы даже какие-то фишки им показывали. Почему? Потому что в этот момент был уже Лав-парад, и все такое, далеко от хип-хопа, вся Европа. А тут они были уверены, что мы американцы или англичане, как минимум. Но когда они узнавали, что мы русские, для них это был переворот мозгов, и они не брали даже денег. Как я с черными танцевал, не брал, а они с нами.

Смотри, вот какой вопрос у меня, не привязанный ко времени. Когда смотришь на твой творческий путь и на твою биографию, то невозможно отрешиться от того, что это череда конфликтов каких-то, профессиональных и личных. И приход-уход каких-то людей из твоей жизни творческой, из твоего конгломерата, и Михей, и Лигалайз, и Децл, и вот этот многолетний продолжающийся конфликт с Толмацким. Чувствуешь ли ты себя виноватым в каких-то из этих конфликтов? И как тебе кажется, с высоты прожитых лет, может, чего-то можно было избежать?

Ну, во-первых, я это создал, эту игру, и всех, кого ты назвал, эти люди они приходили в мою игру играть. Вот с этого надо начинать. И я дорос, перерос, просто это моя игра по жизни, и это моя жизнь, понимаешь. А люди приходят и уходят сюда. И уже время, пришел такой момент, когда я их всех понял, простил, и у меня прямо камень с души давным-давно улетел. У меня, знаешь, был такой момент, есть такая группа «Многоточие», у нас был конфликт тоже. Они что-то на нас там сказали, мы что-то на них, у нас конфликт, мы друг с другом не общались. И тут вот проходит десять лет, а то и больше, пятнадцать, может быть, и мы просто созвонились, туда-сюда, пообщались, сделали совместный трек.

Наша аудитория сначала не поняла, то есть, конфликт, серьезный, и все такое. А потом все приняли это и сказали, блин, молодцы, что вы до этого доросли. И я просто хочу сказать, что любой конфликт — это местечковая вещь, то есть остается у нас продукт, который ты сделал за свою жизнь, и это самое главное. И даже то, что когда-то Лигалайз привнес в Bad Balance, Толмацкий тот же что-то сделал для продвижения культуры, я это сейчас все ценю, уважаю, и даже человек, которого я создал, прямо вылепил, создал, Децл, я очень хочу, чтобы у него все получилось.

Кем из своих напарников, выпускников твоего колледжа ты наиболее гордишься сегодня?

Я так скажу, что… Кого-то выделять я специально не хочу, это будет неправильно по отношению к другим, хочу сказать, что все, кто со мной поработал, имеют очень-очень четкий мой стиль. Даже вот я слушаю Елку с новыми песнями, ну да, они не хитовые, да, она хит уже не может найти свой десять лет, после «Пилот, самолет» — все! Ты понимаешь, а вот стиль ее, манера подачи, я слышу, блин, свои нотки. И я такой каждый раз, ага, молодец.

Что для тебя послужило, как у каждого из моих друзей-приятелей рок-музыкантов, у них у всех есть огонь, вода и медные трубы, то есть они все проходят через, как правило, испытание деньгами, испытание славой, испытание наркотиками, испытание алкоголем. Что для тебя было твоими персональными вот этими тремя тяжелыми испытаниями в твоей карьере?

Ну, деньги, они испытывают, конечно. Извини, когда ты можешь каждый месяц покупать по квартире, это испытание. И чтобы ты продолжал, ты должен делать все проще, легче, легче, легче, и вот здесь нужно четко понимать — вот я дальше этого не зайду. Многие этого не понимают и бросаются, и потом разбиваются. Я смог в какой-то момент сказать, что нет, я этим не занимаюсь. То есть у меня была масса предложений по жизни — «ну ты там мою девушку, сделай из нее звезду, вот денег сколько надо и так далее» или «мою дочку», или…

Я, естественно, смотрел, что возможно сделать, но я с не талантливыми людьми я не работал никогда. Это первый момент. Второй момент, что такое слава? Слава, она у меня всегда была, по чуть-чуть. И звездной болезни я так и не испытал. Я видел всех своих ребят, которых это губило, и мне их очень было жаль, честно тебе скажу. Я просто видел, как их это разрушает. И это очень серьезное испытание. Прошли практические все мои выпускники, и я видел, когда человек вообще другим становится.

Через пару месяцев того же человека встречаешь, ты не можешь его узнать, насколько он изменился.

Да-да, и у меня есть специальная программа, как работать с этими больными. Я ее уже выработал.

Спецкурс.

Да-да. Так что если у кого-то такая есть проблема и трагедия, обращайтесь, я как-нибудь вас верну…

Верну вас на землю. Возвращаю на землю, недорого… Нет, дорого. Влад Валов.

Да, типа того.

Ты много лет, как я понимаю, больше десяти лет, не пьешь и даже не дуешь.

Ну как…

По молодости было.

Вчера, например, у нас был концерт. Я вчера и выпил, и сигару покурил, все в порядке. А позавчера мы выиграли футбольный матч у Романа Широкова, у его команды. То есть…

В разумных пределах.

Жизнь активная, да. В разумных пределах. Естественно, много алкоголя — это вредно, я знаю, что хорошая была история, у нас был совместный трек с Михаилом Шуфутинским, и он мне говорит: «Влад, я уже в возрасте, мне вот столечко». Я говорю: «Ну как же! Давай еще!» — «Нет-нет, все. Голова завтра будет болеть, завтра я буду уже не в силах». И я его понимаю сейчас, потому что нужно ценить, меру знать всему, иначе можно споткнуться.

Какие мысли тебя посещают, когда ты смотришь на сегодняшний ландшафт хип-хоп культуры, и что с ней происходит? У меня, ты знаешь, создалось впечатление, что ты в каждом из своих проектов опережал время лет на пять-десять, как с этой зарытой кассетой во дворе в Петербурге.

Сейчас я попробую объяснить, что происходит. Когда-то я сказал, еще в 1996 году, радиоэфир есть, по-моему, «М-радио», было такое, у меня была там программа, и я сказал такую вещь: «Пока все русскоязычные поэты не понимают, что такое я выстраиваю, я создаю для них будущую поляну, где они будут так или иначе обозначены. Именно поэты».

Потому что, я думаю, что это надо расшифровать для зрителей, потому что поэзия хип-хопа — это совершенно нестандартная поэзия. Она существует по своим собственным законам, там существуют удивительные приемы рифмования, когда разрываются слова, когда ты можешь рифмовать строчки по нескольким маркерным слогам друг в друга, это все… То есть иллюзия, которую сегодня испытывают очень многие, что сейчас я напишу стих, и его начитаю под…

Да, это тот же самый танец, это то, что нам в самом начале объяснял Яник. Это, представь себе, твой слог должен танцевать, ритмично танцевать. Если ты ламбаду танцуешь, то ламбаду, если ты танцуешь вальс, ты вальс делай, но твой слог должен танцевать. Многие этого не понимают, и приходят эти дубины, я их эти… лирики, которые прямым слогом «па-па-па-па па-па-па-па», ну как писал в свое время Есенин, например. И да, это хороший стих, но это не хип-хоп. Танцуйте, ребята. И на меня многие смотрят — ну, а что это, за то, что я говорю, — да, говори, но танцуй, то есть чуть-чуть.

Танцуй внутри стиха.

Да-да, танцуй внутри стиха.

Ну и кто из современных поэтов в этой культуре тебе импонирует?

Я тебе хочу сказать, что много. Много есть интересных молодых исполнителей, слава богу, что я их не назову имена, но… потому что это звездная болезнь сразу. Понимаешь, если Шеff назовет сейчас хотя бы пяток ребят, они скажут: «Мы лучшие!». Нет, я это делать не собираюсь, но хочу сказать, есть, есть ребята, которые заморачиваются, которые умеют это все делать. Единственное, еще никто из них не написал свой хит, я считаю. Но есть эти ребята, и я радуюсь.

Я хочу сказать такую вещь, что когда ты сказал, тоже в начале нулевых, что хип-хоп сейчас, рэп-музыка, не поднимается, как она с «Bad B. Альянсом», мы ее взорвали, туда наверх поставили, все районы, все города стали считывать рэп. Это было смешно, потому что это так. Но представь себе, после этого рэп стал расползаться. Я говорю, будет расползаться как ленивый спрут. Он расползаться стал через интернет, и через интернет пришли люди, сейчас уже, которые начали свой рэп слушать даже не с «Bad B. Альянса», а уже то, что было позже. Хорошо, плохо, не важно, они с других артистов стали слушать. А эти артисты, которые выпрыгивали, не всегда были эталонными, и поэтому немножко уровень скатился. Вот как бы объяснить, цензора не оказалось. Не оказалось цензора.

Продюсера не оказалось, который мог бы, имел авторитет и мог из этой культуры… Но с другой стороны, мы не можем с тобой возразить против того, что любой мейнстрим, он же все время сканирует что там крутое, и тут же, будь то тяжелая альтернатива, какая-нибудь Nirvana, будь то, я не знаю, Тупак Шакур, берется…

Одна песня может быть.

Да, и все, они берут этот прием, этот стиль, перерабатывают его и делают такую улучшенную пластмассовую, пластиковую поп-версию всего этого. Интересно, когда Тимати к тебе пришел, молодым, начинающим пареньком, ты мог предвидеть его, то, что он сегодня делает?

Ты знаешь, конечно. Я тебе хочу сказать, он даже, вот сколько ему было, наверное, 14 лет или 13 лет, я не помню, он мой сосед был, проспект Мира, и он занимался у Мони брейк-дансом. В принципе в рэп-то я его вытащил оттуда. Моня, то есть это тот человек, с которым мы танцевали брейк-данс и побеждали на всесоюзных фестивалях, как группа «Белые Перчатки». Он имел школу, там у него очень много будущих рэп-звезд занималось, и Децла я тоже в эту школу отправил. А потом говорю: «Блин, а не сделать ли мне вот из этой всей тусовки группу». Я группу сначала хотел. Но выяснилось, что Децл лучше читает рэп. Я дал и Тимати прочитать, он первый мой рэп читал. Я начитал про HOT 97, это программа, это радиопрограмма.

Это радиостанция известная, НОТ 97.

Да, НОТ 97. Я им, Децлу и Тимати, они не были в Нью-Йорке, никогда не были в Штатах еще, я им написал про НОТ 97, как я лечу в Нью-Йорк и слушаю НОТ 97, и это круто! И так далее и тому подобное. Они даже не понимали, о чем они читают. И вот они мне сдавали этот рэп долгое время.

Вышло, Децл талантливее, в чтении?

Да.

На тот момент.

В читке. Нет, не на тот момент, он вообще лучше, потому что у Тимати имидж. Я видел даже первые, сделал именно, вот эти косички, не Децл, а Тимати, его бэк-вокалист, но он как бэк-вокалист был ленивый. И короче, он поплатился.

Порок, который губит многих, но и его.

Да, он лентяй был немного. Но Децл, с другой стороны, его, наоборот, перло. Но пока я писал текст, было все окей. Я, конечно, задрал планку и тем самым не дал ему самому создавать что-то свое, но с другой стороны, на этом парне были воспитаны ну все школьники страны.

Остается у нас три минуты, один вопрос, который я хотел задать. Я встретил в одном из твоих интервью твое сожаление по поводу распада СССР, что ты как бы мыслишь, хорошо бы было, чтобы границ снова не стало, и чтобы это был вновь Советский Союз. Поясни эту мысль.

А я сейчас объясню. Вот я сегодня прямо, мы разговариваем с рижанами о том, что мы прилетим делать концерт у них, туда-сюда. Я говорю, я в Риге давно уже не был. С большим удовольствием к вам прилечу. Я вчера с киевлянином разговаривал — блин, Влад, почему вы в Киев давно так не приезжали, мы вас, ты не представляешь, как тебя любят здесь, ждут. Рижане, понимаешь, там и так далее. И мы разговариваем с этой молодежью на одном языке. И я не вижу никаких препятствий вообще здесь, ну в том, чтобы мы были разные, по разные стороны границы. И я за то, чтобы… не то чтобы СССР, а чтобы как бы открылись все эти границы, и стало такое, мировое сообщество. Но это уже дальше политика.

Ну и последний вопрос, который я традиционно задаю всем гостям программы. Что тогда начиналось, и что с тех пор закончилось, в девяностые? Что тогда начиналось в девяностые годы, а что с тех пор закончилось? Как тебе кажется.

Начиналось… Ну, начинался рэп на русском. Он не закончился, у него конца не будет, конца и края. Я сказал, что это будущая поляна для поэтов, и будет меняться не рэп, а будут меняться поэты. Вот в чем дело. Каждый будет отстаивать свою технику, лирики… ну вот то, свой танец будут отстаивать, чтобы это было не прямолинейно, а был красивый слог. И это будет все под ритм. Ритм, он все-таки дает возможность этому создавать. Вот хочу, пользуясь возможностью, как раз сказать, что я сейчас тоже создаю новый какой-то момент в рэп-музыке. Дело в том, что когда-то, у меня есть хороший мой приятель, был, царствие небесное, помер уже, Guru из группы Gang Starr, черный рэпер, родоначальник гангста-рэпа в Нью-Йорке. И у него был замечательный сольный проект, который назывался Jazzmatazz.

О, я знаю. Это я знаю, превосходная группа была.

Да, и вот представь, я его сюда привозил пару раз, в Москву, и это прямо человек хип-хопа, который…, вот он у меня номер один в мире из рэп-исполнителей. И вот он меня совершенно убил своим подходом. У него джазовые музыканты, певицы какие-то исполняли вместе с ним рэп. И я подумал, блин, а почему бы нам так не сделать? И вот сейчас я выпускаю альбом под названием, ну, будет Шеff, как мой сольный, будет называться «Gangsta Jazz». По лирике он в продолжение нашего альбома Bad Balance «Легенды гангстеров» идет, о легендах гангстеров, но играют живые музыканты. Это живой рэп без семплов.

Я напоследок еще покажу вам обложку недавнего релиза Шеffа, это Bad Balance «Политика», это самый его острый, с точки зрения текстов и политической составляющей, альбом. Спасибо за то, что ты ко мне сегодня пришел. Это была программа «Как все начиналось». У меня в гостях был Влад Валов, он же Шеff.

Мир!