В гостях у Михаила Козырева побывал один из главных клипмейкеров 90-ых Михаил Хлебородов. Он рассказал о судьбоносной встрече с Игорем Сарухановым, благодаря которой и началась его режиссерская карьера, работе с Валерией, Газмановым и другими артистами. Также он поведал о том, как оставил «Ночных волков» без клипа, о котором они его попросили.
Мое почтение, драгоценные зрители телеканала Дождь. Мы начинаем очередную передачу из цикла «Как все начиналось», строим мозаику причудливого времени девяностых годов с теми людьми, которые принимали в них реальное участие. Сегодня у меня в гостях клипмейкер, режиссер, хочу сначала показать вам его визитную карточку. С удовольствием приветствую в нашей студии режиссера Михаила Хлебородова. Привет, Миша.
Привет.
Давай начнем не с девяностых годов, а с еще более раннего периода. У тебя была музыкальная группа. И насколько я знаю, ты даже не только одним инструментом владел, а разными.
Ну, разными, даже … С музыкальной группы все и началось, еще со студенческой. Потом уже, на стыке девяностых и двухтысячных, я уже серьезно занялся, на много лет, но уже у меня был электронный проект, даже мы записывались в Голландии, в Амстердаме, выходили пластинки. До сих пор я даже вижу иногда продается, винил еще.
Подожди, я говорю о той самой первой группе, которая называлась «Время Z».
«Время Ч».
«Время Ч» она называлась?
Да, она называлась «Время Ч». Это была студенческая группа, скажем так, с плавающим составом. В нее входили несколько музыкантов из моего армейского оркестра, где я служил, и мои, скажем так, сокурсники, несколько человек, Игорь Песоцкий, режиссер, актриса Марина Крылова. Марина уже давно живет в Голландии, Игорь, мы часто созваниваемся, тоже что-то делает сейчас.
А твоя роль была?
Я как бы все организовывал, сейчас это называется продюсирование, но еще и творчески участвовал и в записи музыки, и в программировании первых семплеров, которые появились в тот момент, секвенсоры, организовывал все записи на студиях.
Вы занимались только записью или даже дошли до каких-то концертов?
Мы дошли до концертов, нас крутили по радио какому-то, концерты были на уровне студенческих выступлений.
А в каком стиле вообще, что это была за музыка?
Ох, я сейчас очень затрудняюсь рассказать, это, скажем так, первая электронная попса была. Очень неплохие вещи были, у меня даже где-то остались мастера СТМовские дома. Надо где-то откопать, послушать, очень интересно, но я не слышал уже, наверное, лет 25 это все.
А расскажи, пожалуйста, как тебя занесло в военный оркестр в армии?
Военный оркестр в армии… Я служил с 1985 по 1987 год, я играл на бас-гитаре, и как-то так получилось, что в военном оркестре нужны были не только духовики, ударники и все, что касается военного оркестра… У нас был очень предприимчивый старшина, и основное время мы играли так называемые «тай-таи»: ездили по разным ПТУ, ездили по разным клубам, переодевались в «гражданку» и играли поп-музыку того времени — «Пройду по Абрикосовой»…
А «тай-тай» почему это называлось? Стиль?
Это музыкальный сленг. Халтура музыкальная — «тай-тай». И как-то так получилось, что нужен был бас-гитарист, и я туда попал. Но проклял все на свете, когда начались тренировки парадов на Красной площади, это адская вещь, конечно. И так-то тяжело ходить строевым шагом, а еще с тридцатикилограммовым медным большим барабаном на плече… У меня до сих пор, вот уже мне пятьдесят лет, до сих пор болит правое плечо периодически.
И это эхо от той Красной площади?
Это эхо той… Два парада я отходил, еще при Горбачеве.
Расскажи мне, пожалуйста, а в чем подготовка? Насколько нужно было точно попадать в ритм и звучать хорошо надо?
Это на самом деле все по-настоящему, никакой фонограммы. Это сводный оркестр всех Академий московского военного гарнизона. Сначала очень долго репетируют самостоятельно, потом долго ходят и играют, и потом репетируют все вместе. Но при этом еще надо было тренировать офицеров, которые ходили строевым шагом перед оркестром, то есть все Академии, майоры, полковники.
Я служил в оркестре Академии Фрунзе, там серьезная общевойсковая академия, там меньше майора не было звания того, кого мы тренировали. И мы с моим товарищем Лешей Новичковым, он играл на малом барабане, я играл на большом, в пять утра подъем, у офицеров тоже, мы выходили тренировались в парке Горького, они на набережной ходили. И два, три, четыре часа кряду мы играли разные темпы, а они учились тянуть ногу. После этого мы сами это учились делать, а потом уже ходили.
Подожди, а репертуар, это вот «Пум-пум-пум-пум, пум-пурум-пум-пум, пуру-рум-пум-пум-пум».
Конечно. До сих пор это все есть.
А что еще, кроме этого? Это только одна мелодия, там же было их несколько?
На самом деле огромное количество военных маршей, и очень красивых.
Все должно быть с прямой бочкой и на первую дробь.
Конечно.
Не должно быть никаких «мча-ча-ча».
У дирижера ничего сложного, у него в руках…
Тамбурмажор.
Тамбуршток, да, и он вот этот ритм отбивает. Зато все это работает, когда сводный оркестр, десять-пятнадцать-двадцать разных оркестров начинают репетировать одновременно, это звучит как один оркестр. Это было осенью, а каждую весну военные оркестры участвовали, может быть, и сейчас участвуют, я не знаю, в выпуске военного дирижерского факультета консерватории. Там такой есть, который выпускает военных дирижеров, из которых кто-то становится дирижерами, кто-то композиторами. Каждому оркестру давался экзаменуемый, и мы учили целую программу, уже играли как большой оркестр на сцене.
У меня такое ощущение, что ты до сих пор с какой-то нежностью и любовью вспоминаешь эти года? Чего у меня, например, по отношению к своим армейским годам вообще не наблюдается. Правда, я не в оркестре служил.
У меня до сих пор, правда, все реже и реже, мне снится один и тот же сон, что меня снова забирают в армию. Я говорю, я уже отслужил, мне нельзя. Мне говорят, не волнуйтесь, вышел закон, вы можете второй раз идти в армию, собирайтесь, мы вас ждем. Я уже где-то во сне отдаю себе отчет, что это не так, но все равно адский страх этот присутствует, до дрожи на самом деле. А года, конечно, это молодость, что бы там ни было, какие бы тяготы и лишения ни были, это все равно другое мироощущение.
Удивительно то, что даже о самых печальных и страшных годах в своей жизни остаются вдруг какие-то прямо мимишные воспоминания.
На нашу долю они и выпали на самом деле, и мы их все пережили практически.
Мы с тобой ровесники, только я ушел со второго курса медицинского института, меня загребли, то есть с 1986. А ты, получается, уже в 1985 служил, то есть на один год сдвиг. И у меня была чудовищная совершенно служба, но я вспоминаю какие-то анекдоты, какие-то веселые истории оттуда, память каким-то образом сохраняет какую-то вычищающую функцию, все самое печальное в дальние уголки куда-то туда прячет.
Да, я даже иногда не могу вспомнить, что было такого ужасного, что тогда казалось. Да, было весело, да, в учебке было ужасно, потому что москвичи в учебке, где одни, скажем так, немосквичи, это…
Тяжелая доля.
Тяжелая доля, да, тем более в середине восьмидесятых, в самый разгар. Но как-то все пережилось, и все прекрасно вспоминается.
Перейдем к Государственному институту театрального искусства. Какая атмосфера была в институте? Весело было?
Начал учиться я не в ГИТИСе. Начал я учиться, первый курс до армии отучился в МГИК, Московский государственный институт культуры, на курсе массовых праздников, постановки. Но после армии воспользовался льготой и перевелся сразу на второй курс ГИТИСа.
С кем учился вместе?
Шароев Иоаким Георгиевич, царство ему небесное, замечательный мастер. Насколько я понимаю, научить профессии невозможно, все, что он сделал, он подготовил к профессии. Все, то осело в голове, прямо вот очень правильным таким пониманием, что если вы хотите сделать что-то хорошо и правильно, вы должны тратить каждый раз чуть-чуть себя. И это правильно, потому что я помню, какое-то исследование было, режиссерская профессия была на втором или третьем месте по опасности, после летчиков-испытателей.
Почему?
Тратятся нервы, инфаркты, инсульты, потеря здоровья, неправильный образ жизни и все такое. Ненормированный рабочий день предполагает это.
По сумме факторов.
По сумме факторов, да.
Скажи, пожалуйста, я пытался найти в очерках о твоей биографии вот тот переломный момент, когда тебе удалось снять первую работу, которая каким-то образом тебя укрепила тебя в уверенности, что тебе стоит заняться режиссурой. Какая это работа была?
На самом деле это произошло, я могу рассказать достаточно подробно, и все это связано с первой группой, «Время Ч». Тогда была студия музыкальная, где записывались все, записывался Барыкин, Саруханов, группы все, которые еще советские были, записывались. Была первая хорошая частная многоканальная студия. И мы тоже записывали песни там, немногие наши.
А тогда студий было очень мало, начинался разгул корпоративного движения, концертов, всем нужны были фонограммы. Сейчас иногда, когда записываются на студиях исполнители, расписываются днями, неделями, скажем так. А до этого можно было снять на день, тогда снимались студии на часы. Вот какое есть окно? С двенадцати до четырех. Успеем записать. И вот за эти четыре часа с нуля записывалась песня, сводилась и отдавалась готовая фонограмма.
И во время одной из таких стремительных записей мы что-то не успевали на полчаса, а за мной в очереди на студию приехал, сейчас мой друг, до сих пор близкий, с того времени, Игорь Саруханов. На самом деле это он сделал практически все в моей жизни, и это была судьбоносная встреча. Потому что он сказал: «Ребята, ух какую прекрасную музыку вы записываете, какой-то электронный джазок. Мне очень нравится. А вы кто?». — «Ну, мы студенты ГИТИСа, третьего курса, пришли записывать». — «Ой, круто как. А вы режиссеры?». — «Я режиссер, вот актеры». — «А клип вы можете снять?».
Я говорю нагло так, я ничего не снимал никогда: «Да, конечно». — «Короче, вот телефон, приезжайте завтра, я вам дам денежку, и вы снимете мне клип». Я говорю: «А для кого клип, чего?». Он говорит: «Вот, для “Утренней почты”, они неважно снимают, не стараются, может, у вас получится лучше». Игорь тогда был одним из гастролеров вообще …
Востребованных очень?
Архи, ну прямо первого класса, топ прямо, не вылезал из гастролей. Насколько я понимаю, денег он тогда не считал, что было очень хорошо мне, потому что он расстался, зная, что может ничего не получится. Мы поехали в парк Коломенское и сняли песню.
Какая это была песня?
Это была песня с альбома, там где «Сухуми», «Аисты». «Слово в слово», по-моему, если я не ошибаюсь. Он отнес на «Утреннюю почту», она там понравилась. До этого он, конечно, сделал мне мозг, что здесь я как пьяный, давайте перемонтировать, переделывать. Я все сделал, очень скрупулезно. Он заказал еще ролик, и потом потянулось уже, когда на «Утренней почте» стали почему-то говорить, а вот есть режиссер, он снимает без нас, но он снимает лучше, чем мы снимаем. А я где-то договорился, взял камеру, какие-то люди приезжали, совсем я уже не помню, но как-то вот сложилось просто это все. Я потом снимал «А-Студио», я снимал в маленьком павильоне, вот меньше, чем в котором мы сидим, я снимал в маленькой комнате, там просто разные задники опускались, и на этих задниках, туда вкладывались какие-то заднички, и было очень… Ольгу Кормухину снимал, потом «Квартал» группу снимал, «Там на Таити» у них была, Артура. И как-то так пошло-поехало.
Ты почувствовал от этого удовольствие?
Я почувствовал то, что я занимаюсь своим делом.
Вот это ощущение, оно у тебя сразу родилось?
Еще нет. Я понял, что я лучше своих сокурсников обеспечен уже, потому что я начал зарабатывать деньги. А второй ролик, который я снял, это мой друг, царство ему небесное, Олег Пятницкий, в свою бытность он был директором группы «Рондо». И группа «Рондо» записала тогда песню, у них был хит такой, «Эмансипация». И эту песню мы сняли после Саруханова сразу, в учебном павильоне ВГИКа. Почему-то все подумали, что я студент ВГИКа, а я был студентом ГИТИСа в тот момент, и мне помогали, у меня монтировали, какие-то операторы тоже защищали на этих роликах свои дипломные работы.
По чистой случайности, они не знали…
Не знали, что я из другого института. И вот на этом, скажем так, промежуточном этапе, я очень комфортно себя чувствовал. Во время этого промежуточного этапа я снял, кстати, Гарика Сукачева «Там, где кончается дождь», одна из моих любимых песен, ранней «Бригады».
Эпическая.
Эпическая, да. И она сейчас потеряна совершенно, безвозвратно.
Видеовариант, в смысле?
Видеовариант. Потому что тогда же… Betacam еще остались, можно найти, вставить кассету, посмотреть, оцифровать. А то, что было раньше, кадры, это же первое. Вот я «Рондо» делал, кадры, это же двухдюймовая пленка, бобина вот такого размера, и видеомагнитофон…
Подожди, а двухдюймовая это как соотносится с 35 миллиметров?
Нет, это видеопленка, она вот такой ширины и вот на такой бобине, приблизительно как катушечный магнитофон, только это видеокатушечный магнитофон.
Я вообще не помню, я не застал такого.
И пятидесятикилограммовые были эти кассеты, катушки. И я вот сейчас помню, когда монтируешь, сначала отсматриваешь, записываешь тайм-коды, и когда начинаешь монтировать, обращаешься по тайм-коду к разным кускам отсмотренным для того, чтобы в монтаж брать кусочки. И если мы находились в начале этой катушки, а надо было взять материал из конца, магнитофон ставился на перемотку и можно было уходить курить, потому что он там мотал семь минут до конца этого, с диким ревом совершенно, как будто самолетная турбина. Это было очень прикольно.
Потом были БТС, я вот работал, это была дюймовая, в два раза тоньше пленка, но тоже на бобинах. И вот все, что снято по этой технологии, утеряно безвозвратно. Во-первых, это нигде нельзя посмотреть, даже если пленку найти, а я раздавал исполнителям пленку, когда отдавал.
Широкий жест.
Да. И где это сейчас находится совершенно непонятно.
Скажи, а когда у тебя появился директор, например? То есть человек, который занимался закрытием финансовых договоренностей и организационными вещами? Или ты вообще был сам себе?
Закрытием финансовых договоренностей всегда занимался я. Директор занимался организацией съемок, и он появился, как раз Коля Григорьев, он сейчас очень долго занимался рекламой после этого, что сейчас делает, я не знаю, но к тому времени мы очень сдружились с Игорем Сарухановым, и он все песни записывал дома, у него был очень хороший режиссер, Михаил, звукорежиссер, он сам писал замечательные песни, тексты. Михаил Горшман, как сейчас помню, мы с ним до сих пор общаемся в фейсбуке, написал ему целый альбом под уже написанную музыку песен на английском языке. Замечательные, совершенно сногсшибательные песни, очень мелодичные, прямо отличные, совершенно не советская была музыка. И Игорь попросил снять какую-то песню. Я послушал, выбрал песню Barber, называлось у него, «Парикмахер». И на самом деле, по-настоящему все началось с этой песни, потому что до этого я уже познакомился во ВГИКе с Сережей Козловым, сын Алексея Козлова, «и Козел на саксе» который…
Великого джазмена.
Да, великого. Они с отцом очень похожи, сейчас уже, с возрастом, можно их прямо перепутать лица, такие два уверенные в себе мужика. Я говорю: «Сереж, я хочу с тобой снять». Он говорит: «Я на видео снимать не буду, я хочу снимать на кинопленку». Говорю: «Хорошо, давай на кинопленку». Это была еще шестнадцатимиллиметровая, на самом деле, во всем мире сериалы и клипы почти все делали, среднебюджетные, на 16 миллиметров тогда.
Посчитали бюджет, нашли место для съемки, кафе подвальное в театре на юго-западе, как сейчас помню. Причем сначала приехали туда, мне не понравилось, посмотрели кучу совершенно кафе в Москве. Так очень часто бывает, то, что сначала не понравилось, идеально в результате подошло. И сняли клип Barber, и я даже до того, как показали, и даже после того, как показали, не осознал, что получилось.
Масштаб содеянного.
После того, как мне рассказали, что один известный исполнитель, ныне известный поющий, со своим директором, не буду называть его имени, потому что обидится, поспорил со своим директором, что это никак не советский ролик, и это точно не Саруханов. Хотя это был абсолютно на тот момент еще, 1989 год, практически советский ролик еще, и это был Игорь Саруханов. И как говорится, после этого пошло-поехало.
То есть это был тот знаковый клип, который заявил планку качества.
Заявил планку качества. Все старались делать так же, я сам старался сделать так же, и в большинстве случаев получалось. И в какой-то момент, осознав, что получилось что-то значимое, я стал себя сам пинать, чтобы не получилось хуже. То есть один раз получив эту вот отдачу, скажем так, стопроцентную, без нее уже очень тяжело жить.
Слушай, давай я сейчас вот прямо нарочито провокационный вопрос задам. Пересматривая вчера твои работы, я обнаружил, например, Олега Газманова «Ты морячка, я моряк».
Прекрасная работа.
Какая часть твоей души угодила вот в эту работу?
Это «Утренняя почта», на тот момент это была хитовая песня.
Ну она и сейчас хитовая, но песня… ну как бы… Ну как бы есть хитовые песни, их много и самых разных. Но ты же сам выбираешь, на что ты хочешь тратить время своей профессиональной жизни.
Ой, я не выбирал тогда. Я снимал все. Это отдельная история, что сейчас происходит, и почему я не снимаю музыку, хотя я это и люблю и умею, это часть меня, но это можно потом поговорить. «Утренняя почта», и «Морячка» тоже в рамках еще существующей, тогда снималась «Утренней почты», я Олегу до этого снял концерт большой, для какого канала уже не помню. Как раз это был первый большой концерт с настоящим ковылем на сцене, художник привез поставил, и там с «Есаулом», и со всеми первыми хитами. И можно сейчас относиться по-разному к этому, но тогда для меня это было на самом деле интересно.
Большое дело, большой успех.
Да.
Ну и, как я понимаю, еще нужно было зарабатывать деньги.
И я с удовольствием это делал.
Хорошо, давай вспомним момент знакомства с Art Pictures Group.
Знакомство с Art Pictures Group — это знакомство с Федором Бондарчуком, потому что на тот момент у меня была компания RED-Video с Марио Сомальоа, в бытность директором «Бригады С» Гарика Сукачева, потом он вернулся к своей прямой работе, и Игорем Меклером, к сожалению, ныне ушедшим от нас.
Другом моего Димы Гройсмана и трагически погибшим.
Да, трагически погибшим. И на тот момент были Art Picrures и Red Video. Мы очень были в близких отношениях на самом деле, не было вообще никакой конкуренции. Это спорт девяностых, если у кого-то есть съемки, вся Москва со своими друзьями, девушками, собачками приезжают на «Мосфильм» и мешают снимать. Если, например, состав съемочной группы на клип, небольшой, может быть, 20, 15 человек, 25 человек, то приезжали 50-60 человек, которые здесь же толпились в павильоне, и это было место проведения времени прекрасного. И я ездил, к Феде и к Роме Прыгунову, и они приезжали ко мне. Это на стыке девяностых-двухтысячных, уже когда превратилось, скажем так, в жесткий бизнес, стало более цинично, а тогда это было совершенно открыто.
И все радовались успеху каждого?
И все радовались успеху каждого. Мы вместе с Ромой делали вдвоем ролик, получали от этого безумное удовольствие, был «Таблетка» у Валерии.
Отдельно, отдельно надо остановиться, знаковый абсолютно клип, кто бы мог представить себе вообще. Вы были очень борзыми в этот момент. Во-первых, клип вызывает у меня до сих пор уважение. Во-вторых, песня, тема, эта странная белесая Валерия на кровати, с этой постоянной инверсией, обратным изображением, с таблеточками, которые она рассматривает.
Да, прикольно получилось.
«С добрым утром».
«С добрым утром».
Вообще это был просто совершенно невероятный прорыв, с каким-то очень явно наркотическим подтекстом.
Ну, это был Рома Прыгунов, и это был я, это были на самом деле два тусовщика девяностых. Наверное, не проходил ни один мало-мальски сходняк без нас. Конечно, это отголосок этого образа жизни.
Вы осознавали, что вы этим самым задаете недвусмысленный вопрос в клипе?
Вопрос?
И еще, конечно, поразительно, что это Валерия. Она же вот, теперь символ России, главная артистка, пытающаяся добиться международной популярности. И мне кажется, что чем дальше, тем более примитивными становятся песни. Я это говорил Иосифу Пригожину.
Это отдельная история, касаемо в принципе мира, в котором мы живем, касаемо не только России, касаемо всего мира на самом деле.
То есть у тебя есть впечатление, что весь мир становится все более и более примитивным в отношении к произведениям искусства.
Это очевидно.
В общем, мир становится все более и более примитивным. И по сравнению с искусством девяностых, прошедшие пару декад не предложили что-нибудь сопоставимое и значительное. Почему?
Мир становится унифицированным, это касается всего. Я недавно посмотрел кино «Эффект лампочки», который на меня произвел неизгладимое впечатление. Оказывается, есть где-то в Шотландии, кажется, лампочка, про которую никто не помнит, когда она менялась, она просто горит всегда. Сейчас такую лампочку не купишь, потому что такие лампочки не делаются, потому что если их сделать, все купят эти лампочки, и больше лампочки не будут продаваться.
Это касается всего: машин, иногда мне кажется, что сейчас одно конструкторское бюро делает, чтобы машина ездила и была функциональна, а второе конструкторское бюро вносит туда дефекты, чтобы ее побольше чинить, потому что на ремонте, как мне кажется, зарабатывается больше денег, чем на продаже машин. Еще в двадцатые или тридцатые года, сейчас точно не помню, были сделаны чулки, которые не рвались. И компания, которая их производила, обанкротилась сразу. Все купили чулки и перестали… К чему я говорю? Мне кажется, с музыкой происходит сейчас то же самое — постоянная продажа. Неважно что, главное, чтобы постоянно менялся контент, какой-то новый, где-то что-то появлялось. Для того, чтобы покупались в электронном виде, были какие-то концерты, пластинки, к сожалению, сейчас сложно купить, но вот эта постоянная ротация и предопределяет современный шоу-бизнес.
Раньше как было? Есть самородок, который пишет песни, талантливые, хорошие песни, идут от сердца они. Мне посчастливилось очень со многими такими людьми поработать в девяностые — Илья Лагутенко, Земфира, практически все, кто тогда были, были людьми, которые не могут не писать. И продюсеры помогали им доносить, ну и, конечно, зарабатывать тоже. Сейчас же нет практически исполнителей, сейчас проекты все, и у нас, и на Западе.
Продюсер понял, что сейчас моден этот стиль, ему нужен в группу худой мальчик, темный мальчик и веселый мальчик. Происходит кастинг, и они набираются. Композитором записываются песни под это. Это и раньше было, но сейчас это захватило все практически. На самом деле музыка и сейчас есть, но пробиться так, чтобы снять клип, стать популярным, я, честно, в последнее время не встречался с такими феноменами.
Но вот это получается таким образом. Твоя точка зрения обусловлена тем, что мир изменился или ты изменился? Ты же стал старше, мудрее.
Я очень-очень в этом плане пытаюсь быть, после нескольких лет, проведенных в социальных сетях, толерантным, не идти на рожон. И, как правило, это и есть верное решение, потому что, я скажу так, и мир изменился, и я изменился, то же самое. Раньше бы мне было все равно. Сейчас мне не все равно, потому что я например, не могу получить удовольствие от работы с абы какой музыкой.
Ну а если к тебе сегодня придет какой-нибудь артист, который, мягко говоря, не входит в число твоих любимых, и предложит какие-нибудь астрономические деньги за свое новое видео, с учетом всех твоих больших и необъятных заслуг в области этой индустрии. Что скажешь?
Во-первых, не предложит, потому что сейчас другое время, другой бизнес. А с другой стороны, я отказываюсь. Не то что если, я сейчас отказываюсь. Конечно, это не баснословные деньги, но это деньги, за которые можно было снять и заработать, но это слишком много тратится сил и энергии на это, чтобы просто так взять и это потратить. Ну, это сейчас.
Хорошо, возвращаемся в пору этого замечательного клипа с Валерией, «Таблеточкой» его звали, хотя на самом деле он назывался «С добрым утром». Был уже придуман фестиваль «Поколение», на котором регулярно показывались твои работы, и кроме того, была большая конкуренция между клипмейкерами, несколько режиссеров, приходящих в мою программу, ссылались на тебя, говорили о том, что ты в ту пору был таким прямо брендом, за которым нужно было гнаться изо всех сил, чтобы поднять планку качества и так далее. Ты в ту пору много смотрел западных видеоработ?
Я смотрел все. Сначала я смотрел все дописки, тогда же были кино, если оно было чуть длиннее, чем полтора часа, уже следующий фильм на трехчасовую кассету не влезал, и дописывались либо телевизионные программы, либо мультики, либо что-то. В большинстве случаев это были клипы, записанный просто эфир MTV подряд, без выборки, без всего. Я брал три, четыре, пять, шесть, десять кассет таких, и вечерами выбирал, делал себе подборки. Они у меня до сих пор остались, я их оцифровал.
Лукашевич, который был у меня недавно, сказал, что он был потрясен тем, какие у тебя были на VHS-кассетах подборки прямо всего свежего, западного, модного.
Да, я этим занимался.
Что тебя там привлекало, какие-то ты можешь вспомнить сильные потрясения из западных клипов, которые ты увидел и запомнил на всю жизнь?
О, это очень на самом деле…
Я тебе могу несколько своих потрясений: Losing My Religion R.E.M.
Вот, оно, кстати, сейчас я вижу, это знак.
Это я, кстати, не видел.
Вот, совершенно верно. Да, Losing My Religion, причем мне все время казалось по стилю, что это снималось где-то в Праге, потому что тогда очень часто ездили в Прагу, на перегон, и прямо по стилю это вот на какой-то чешской студии было снято.
А в Праге снимался INXS с этим струнным оркестром, черно-белый клип.
Да, это гениальная работа.
Don't ask me…
Как они мне нравились! Вот было, практически все ролики, все началось на самом деле в начале 1989 года, если не ошибаюсь. Показывали, был фестиваль клипов, конкурс клипов Pepsi, и показывали, по-моему, сто клипов, в которые вошли и Майкл Джексон, и INXS был, потом Kick был. Да, они ехали все вот так постепенно. Это была недоступная технология по тем временам, потому что использовались там пульты, даже не знаю, может быть, это не компьютер, какие-то, которых еще не было у нас на студиях. Это надо было всех их «откеить», тоже это было невозможно.
«Откеить» — это значит снять на хромакей.
Снять на хромакей и вырезать по цвету лишнее все. И это еще двигать. Это было, да, это был совершенно невозможный ролик. И, конечно, там ролики Майкла Джексона, Пола Абдул был гениальный ролик…
Opposites Attract?
Нет, до этого был черно-белый ролик, с контрабасистом, мы вообще засматривали до дыр его.
Не помню.
Когда совершенно минимальными средствами было сделано совершенно гениально. Мы потом с Козловым украли эту идею, сделали ролик с Богданом Титомиром для Ortex, рекламный. Ortex — состояние души.
Подожди, Богдан Титомир, тут нам нужно, конечно, вернуться к «Эй, приятель, посмотри на меня».
Ну, с этого, да. Началось не с этого, началось с «Лондон, гуд бай» на самом деле.
«Кар-Мэн».
«Кар-Мэн», да, который снимался на телевидении, по-моему, в павильоне, где сейчас снимают «Пусть говорят».
В этом же самом.
Да, в этом же самом павильоне, они были в девяностые абсолютно пустые, там ничего не происходило совершенно, не было никаких декораций. Если снимались программы, то программа снималась, это какие-то стульчики стояли для зрителей, и абсолютно пустой, на черном бархате происходило действо какое-то. До этого в этом же павильоне был снят Ситковецкий, группа «Автограф» у него была, музыкальный альбом английский, который, не знаю, Zooropa, по-моему, он назывался.
Zooropa это U2.
Нет, не Zooropa. Очень похоже, я не вспомню сейчас. Если можно спросить посмотреть редакторов в интернете.
Мы врежем кусочек.
Абсолютно шикарная гитарная музыка, просто сумасшедшая.
И как же от нее — к Богдану Титомиру?
Богдан Титомир то, что это снималось в том же павильоне. Мы очень много снимали в том же павильоне. «Лондон, гуд бай», там только задник был и пол, практически сами делали, директор где-то заказал, натянули, сняли, за четыре или пять часов всего, весь ролик. Потом за ночь смонтировали, до сих пор, я в YouTube выложил сейчас у себя, до сих пор пишут, естественно, более взрослое поколение, что это практически их настольный клип был и песня.
Скольких людей он сподвиг переехать в Англию!
И «Делай, как я» снимался, он был очень знаковый на самом деле, потому что он снимался практически во время первого путча, в 1991 году, на ТЭЦ, которая была прямо рядом с Белым домом.
Там же все в подвальном помещении.
Да, это Трехгорная мануфактура напротив «Хаммеровского центра», это вот в тех домах, где сейчас «Бочка», «Шинок».
«Трубы»… Вот где сейчас эти рестораны?
Да-да.
Я понял, где. Но там же нужно было все очистить, осветить, привести в порядок. Вы там ночами это делали?
Мы ничего не трогали.
Все, как есть?
Мы ничего не трогали, это все снято за одну ночь.
А как же, извини меня, тогда в начале клипа Титомир приезжает на мотоцикле?
Он приезжает на мотоцикле внутрь завода прямо, затащили туда мотоцикл, он приезжает на мотоцикле прямо в какой-то цех. Там же было все заброшено, никто ничего не работал, нас туда просто пустили. Мы все сняли, а с утра должны были приехать «Ночные волки», это Титомир попросил, чтобы они подъехали тоже подснялись, там поездили. А к тому моменту у нас уже кончилась пленка. Он говорит: «Ребята, снимайте, будут проблемы». И мы снимали без пленки.
Да ладно.
Да.
То есть «Ночные волки» циркулировали на мотоциклах…
Ну, немножко поциркулировали…
А вы изображали, что вы их снимаете?
Да.
Я надеюсь, что Хирург этого не знает и по сей день.
Ну вот сейчас он узнает, но, к сожалению, в какой-то момент надо говорить правду уже.
Смешная история. И что, и вы услышали, как…
Ой, мы не только услышали. Они гудели, там же Трехгорная мануфактура, у нас завод, старые ржавые ворота были, и в рассвете утреннем, таком неясном, появилось зарево, они приехали в количестве каком-то огромном на этот завод, стояли, гудели и рычали перед въездом.
Богдан сказал: «О боже, я забыл, я попросил их подъехать, их подснять». Я говорю: «Надо снять». А мне Михаил Мукасей, тогда был оператор этого ролика, тогда сказал: «У нас нет пленки». Ночь, негде купить пленку. Пришлось делать то, что сделали. Но я надеюсь, никто не в обиде, было весело.
Знаешь, я думаю, что «Ночные волки» рано или поздно обрели себя в своем нынешнем статусе, и они, в общем, несильно огорчатся этой подробности. Но путч-то как? Причем тут путч? Это было в ночь перед…
Это было в ночь практически, либо в день, либо на следующий день, как-то так это совпало. Да, к нам приезжали люди, спрашивали: «Кто вы такие? Почему здесь свет стоит в окнах?». Мы говорим: «Мы клип снимаем, все нормально». Как-то обошлось. Был назначен день съемки, мы не могли отменять уже.
И там штурмовали Белый дом, а вы здесь снимали…
Нет, тогда первые не штурмовали, первые все закончилось мирно.
Да-да, там же просто толпы вышли, и троллейбусы стояли.
Интересно второе, я ехал на «Мосфильм» днем, проезжал мимо Белого дома, между новым английским посольством, жилым блоком его, и Белым домом, на мост. Смотрю, люди таскают бревна, таскают какие-то камни. Я остановился и спрашиваю: «Ребята, вы что, кино снимаете про путч?». Говорят: «Проезжай, проезжай». И я доехал до «Мосфильма» и понял, что вот оно, второе уже…
Это не кино.
Это не кино. Вот, в какое интересное все-таки все это происходило.
Скажи, пожалуйста, как тебе кажется, что тогда начиналось, и что с тех пор ушло безвозвратно и закончилось?
На самом деле начиналась молодость, она ушла безвозвратно, вместе с теми ощущениями, которые тогда были. Начиналось аудиовизуальное искусство тогда, оно недолго прожило, к сожалению, сейчас оно закончилось или имитирует жизнь, я бы назвал так. Но это мое личное мнение, я не претендую, но так как я очень долго в этом варился и был частью этого, но это вот мое ощущение. Я пытаюсь сейчас смотреть, как раньше, ну в любой дом раньше приходишь, включено MTV или «Муз-ТВ», начиналось MTV, то есть других каналов не было, были бешеные совершенно какие-то доли просмотров, а сейчас это ушло, новое поколение смотрит все в сети. В сети есть интересные вещи, но, как правило, это все субкультура. Это тоже прекрасно, замечательно, это часть культуры, но это не мейнстрим, а раньше это был мейнстрим, это было круто.
Раньше можно было честно, искренне молодому человеку, который мечтает о музыке или о клипах, сказать: «Иди…».
И у тебя все получится.
Сейчас точно никому не посоветую, не ходи.
Я вот, собственно, об этом и говорю. То есть музыка есть эта, как-то какие-то люди записывают, вот я сейчас по своим музыкальным делам побыл на нескольких студиях, люди, русские музыканты записывают замечательную электронику, и не для России, она выходит на виниле в Европе, в Америке, ее слушают, она продается. Да, может, это небольшие тиражи, но ни у кого нет сейчас больших тиражей, сейчас такое время.
Спасибо тебе большое за то, что пришел в программу. Все обсудили. Я так хотел еще про Лагутенко услышать, но у нас, к сожалению, мы исчерпали весь хронометраж. Надеюсь, что мы можем в конце сезона снять вторую серию воспоминаний.
Я на самом деле, интересно очень, я очень мало с кем встречаюсь, говорю, но…
Да, это я обратил внимание. Поэтому спасибо тебе большое за такую честь.
Спасибо за приглашение.
У меня в гостях был режиссер и клипмейкер Михаил Хлебородов. Спасибо за то, что смотрите мой цикл «Как все начиналось». До свидания.
