Главред журнала Маxim: За день до отправки номера Маша Малиновская сказала, что если обложка с ней выйдет, ее обезглавленное тело найдут в районе Лосиного острова

Мое почтение, драгоценные зрители телеканала Дождь! Меня зовут Михаил Козырев, это очередная передача из моего цикла «Как все начиналось». Сегодня у меня в гостях главный редактор журнала Maxim Александр Маленков. Здравствуй, Саша!

Привет.

Начнем, наверно, с моего традиционного признания в любви к изданию.

Спасибо.

Ты знаешь, что эти чувства долгие, давние, проверенные временем, хотя, несмотря на твои постоянные приглашения, я так ни разу и не был на вашей церемонии, где вы вручаете награды самым красивым…

Да, я тебя в жюри пытаюсь зазвать.

Да. Тем не менее мы сейчас отмотаем историю на, наверно, скучный период твоей жизни. Значит, ты программист.

Да, я прикладной математик, программист, я занимался первые годы своей взрослой жизни базами данных, складскими программами, программами магазинов.

Интересно. На каком компьютере ты программировал?

Ну а что? PC тогда, Pentium, наверно, тогда были актуальны. Это все: 386, 486, Pentium! Вот это вот, начало девяностых. Да, я совершенно не помышлял… Не помышлял. Я, конечно, хотел быть писателем с детства, но как-то жизнь меня туда забросила, поэтому, закончив в 1994 году Московский институт приборостроения, я, собственно… Ну тоже, нас там готовили заниматься математическим моделированием, а просто базы данных ― это, конечно, такая ступенька вниз, но это то, чем можно было зарабатывать. Тогда не было…

Я же вообще не понимаю в иерархии вот этой. Почему это ступенька вниз, базы данных?

Потому что это совсем прикладная вещь. Ты пишешь довольно простую… Тогда же не было вот этого, 1С, вот этих каких-то решений системных. Тогда каждый ларек, каждый магазин нанимал программиста, который замещал всю эту бумажную волокиту какой-то простенькой программой.

Вот я пришел в магазин, фирма, машины ― моя первая работа была. В Южном порту, «Бета-Кар» называлась. Торговала машинами, «Москвичами» в основном, «Тавриями». До этого все от руки писалось, а тут пришел я и говорю: «Сейчас принтер будет печатать вам счет-фактуры! Ух ты!». И не нужно будет в книжке искать клиентов, а фамилию вбиваете, и вам прямо раз, моментально ― что за покупатель, когда был.

И вот каждая фирма нанимала себе такого программиста. Потом я магазин одежды обслуживал, пластиковые окна, в общем. А потом… Сейчас уже такого нет. Тогда программисты были такими кустарями и немножко магами, потому что они приходили, такие классические, в свитерах, такие не от мира сего, и компьютеризировали все. Их побаивались и очень уважали.

Сейчас это какие-то стали комические персонажи, фольклорные такие, смешные, «У меня опять что-то не работает, почините». А тогда мы снисходили до простых сотрудников, они нас боялись.

Волшебство. Волшебство в этом процессе.

Волшебство было, да. И тогда не было, вот я говорю, больших системных решений, поэтому все на людях держалось, на кустарях. Я вообще работал дома в основном, приезжал, программу ставил, уезжал.

А как клиентов искал?

Их не нужно много. У меня было два-три, и я все время их вел. Это же бесконечный путь. Вначале ты учитываешь, сколько клиентов, в смысле покупателей, потом всю историю, потом ты переводишь в валюту, в доллары, начинается бухгалтерия.

А потом ба-бах! Евро ввели! Это было вообще. У тебя программа ― рубль и доллары, все расчеты в ней, а тут так, на минуточку, надо учитывать еще одну валюту. Это все надо было переделать. Знаешь, как проблема-2000 когда была.

Да.

Когда перещелкнуться должен был век, а у всех год был двузначный: 93, 94. Получалось, что нулевой год меньше, чем 93, да, и программы должны были сойти с ума. Просто когда их писали, никто не думал, что…

Что они продержатся до нулевых.

Да. И дико были востребованы люди, умевшие писать на COBOL, ― это такой язык был программирования, один из первых, семидесятых-восьмидесятых, ― которые бы переписывали эти старые программы, которые управляли всякими гидроэлектростанциями, один раз записанные в восьмидесятых годах.

COBOL.

COBOL, язык такой. Ну да, у них смешные названия были. Самый любимый был язык, Ada назывался.

Ada?

Ada, это женское имя, как ни странно, это родоначальница искусственного интеллекта, дочка Байрона, Ада Байрон. Мало кто знает, но она была очень знаменитым математиком. Собственно, все программирование было заранее, вся кибернетика в теории описана еще в XIX веке. Ожидалось, что какое-то будет машинное решение, после войны уже пошли такие нормальные компьютеры, когда все уже было, все алгоритмы…

А вот сейчас я тебе назову пару языков, на которых я учился программировать, а ты мне сразу же должен сказать, в какую эпоху это происходило, в какие годы.

Давай.

Как насчет BASIC и Fortran?

Это основные такие. BASIC ― учебный язык, разработан Microsoft, насколько я помню, где-то в восьмидесятых, он именно для преподавания в школах основ программирования. Fortran ― это был, наверно, второй язык. Я думаю, где-то той же эпохи, но на нем уже что-то писалось более серьезное.

Первые машины ― это было исключительно школьным практикумом ― были БЭСМ-4…

Да.

И БЭСМ-6.

БЭСМ-6. Да.

Да. И еще была такая штука «Наири-К».

Да-да.

Но эти компьютеры занимали примерно две-три комнаты, в общем.

Ага.

И эти перфокарты прекрасные, которые лучше всего было утащить домой, хорошую стопку. Первые маленькие рецензии про книжки, которые я прочитал, я писал на этих перфокартах, думая, что…

Да, они приятные.

Да, они очень были такие.

Я вообще немножко скучаю по материальности вообще в широком смысле, вещей очень мало остается действительно полезных, а уж тем более в такой области, как компьютеризация. В общем, носители пропали практически, да. Флешки, да и то уже не очень нужны. Когда были дискеты такие, их берегли, они могли повредиться, это было так трогательно. А перфокарты! Когда вот такие ящики люди приносили. Вот не дай бог рассыпать, это все!

Конечно.

Книгу рассыпать, гранки, набор, да. То есть потом собирать. А сейчас что такое? «Кинь мне через облако». Улетело. Романтика уходит.

Да. Мы сейчас вернемся к этому неизбежно, поскольку ты занимаешься журналом, и, конечно, самый частый вопрос, который тебе сейчас задают, ― это судьба журналов.

Да, кстати. Судьба носителя.

Судьба носителя, да. Расскажи сначала, каким же образом тебя судьба занесла в журнал Men's Health?

Надо сказать, что это не вдруг произошло, что я из программистов ушел в журналисты. У меня была дилемма даже в конце школы, куда идти, в журналистику или в компьютеры, потому что мне и то, и то нравилось, и то, и то у меня получалось. И на самом деле выбор был очень прагматичный: вот туда, в математику, нужно было на одного репетитора меньше. Просто денег было немного, и там надо было три сдавать экзамена, а тут два, только физику и математику. Поэтому…

Ну и потом, это такое ремесло, которое, в общем, тебя всегда прокормит, в отличие от журналистики, которой вообще не очень понятно, зачем учиться, так, между нами.

Ну а фактор армии?

А тогда был такой момент, когда не брали ниоткуда, ни из одного вуза.

А, вот это хорошо. То есть в журналистику тоже можно было, по идее, пойти.

Да. У нас была военная кафедра, в том институте, куда я поступил. И просто это был прямо выбор, я прямо сидел, как витязь на распутье: влево или вправо? Журфак? На журфак был конкурс огромный, это же был блатной такой вуз, и туда вообще еще… А там ты не поступил ― до свидания. Нельзя же было поступать в два вуза, в три, как сейчас подают веером во все. Ты не поступил ― ты в армии. То есть прямо такая одна попытка, у тебя один патрон.

Да.

Да, вот поэтому, честно говоря, я пошел по пути большей вероятности поступления хоть куда-нибудь. Но я всегда любил писать, сочинял что-то, какие-то рассказики пописывал. Когда ты чего-то хочешь, ― мое глубокое убеждение, ― у тебя это получается. Вот я не верю, что люди говорят, что судьба им не дала шанса. Значит, они просто недостаточно старались.

Поэтому я писал что-то для себя. Потом у меня приятель стал издавать какой-то журнал, тогда много было в девяностых самодеятельных проектов. Я говорю: «А можно я что-нибудь напишу?». Он мне дал. Самое первое, что я написал, была рецензия на первый диск «Мумий Тролля», да. И я вот, не будучи никем в плане писания, мысленно примерил на себя образ музыкального критика, значит, говорю: «Ну что, владивостокская группа порадовала нас своим дебютом». Что-то такое написал, это напечатали, потом еще что-то написал.

Потом я написал прямо статью. А журнал возьми и закройся. Такое часто бывало. Статья, что-то такое про карьеру, по Эрику Берну, «Игры, в которые играют люди», я как-то это спроецировал на работу. Ну, неважно, какая-то фантазия такая была. И тоже другой шанс, тоже у меня знакомая, оказалось, что она медицинский редактор нового мужского журнала Men's Health. Мы просто в одной тусовке были, Ленка. Я говорю: «О! А у меня есть статья. Вам не надо?». Она говорит: «Ну покажи».

Его только запустили, Илья Безуглый был там главным редактором. Тебе тоже надо его позвать. Вот он, конечно, пожил активной жизнью, в отличие от меня, такого книжного червя. И она им подошла. Я явился в эту редакцию, на Войковской они сидели, там тогда уже были Cosmopolitan и Playboy. И вот новый Men's Health. И они говорят: «Давай еще». Пеши исчо, в общем, аффтар. Вот.

Ну и, в общем, с тех пор я так и не остановился. Я начал писать-писать-писать. Это был 1998 год, я еще два года совмещал это с написанием ненавистных мне банковских программ, потому что там уже было посложнее, а я, в общем, честно говоря, был не самый хороший программист, мне просто не хватало там уже в какой-то момент… Не то что мозгов, но интереса не хватало.

В программировании очень маленький процент творчества. То есть там жутко интересно придумывать алгоритмы решения задачи. У тебя есть точка А, тебе нужно попасть в точку Б, вот как это сделать? И ты придумываешь его, понимаешь, что все, ты знаешь в теории, ты создал алгоритм в голове, последовательность шагов и действий. А вот потом это реализовывать… Это так скучно! 95% времени ты, значит, пишешь, пишешь этот код, обязательно где-нибудь вместо точки с запятой поставишь двоеточие, потом будешь три часа это место искать, из-за чего оно у тебя глючит, потом находишь, потом выясняешь…

А в писанине где-то, вообще в журнальной работе хороших 50% ― это творчество, ну и всякие сопутствующие смежные менеджменты ― еще 50%. Так вот, я совмещал написание статей, в основном переводов, так, честно говоря, сейчас можно тайну открыть. Потому что было огромное количество западных журналов и очень мало российских, поэтому можно было тырить просто вообще бесстыдно.

Не абзацами, а просто страницами.

Просто статьями! И тогда нам казалось, что мы делаем журнал. На самом деле нам приходил английский Men's Health, американский Men's Health. Maxim тогда приходил, не издаваемый в России, английский, американский. Шикарные были журналы. И мы параллельно: о, вот это мы берем, это мы берем. Ни у кого не спросясь. Это мы берем. И мы набивали наш российский Men's Health всем, что нам нравилось. Иногда пописывали свое, но, в общем, очень много переводилось.

Это нынче называется «ориентировались на лучшие образцы».

Да. Вдохновлялись.

И вот уже как раз миллениум я встретил впервые в должности редактора, то есть была полная смена деятельности. Это был такой кайф! Во-первых, мне платили деньги, то есть меня признали. У меня же такой комплекс, потому что у меня нет гуманитарного образования, и тут меня нанимают, значит, работать.

Там был в «Индепе» портал eStart, тогда интернет только появился, и там выкладывали статьи из всех журналов Independent Media. И собрали редакцию, удивительную редакцию, потому что оттуда вышло такое количество потом главных редакторов! Мы с Колей Усковым сидели вместе, Антон Красовский сидел. В общем, очень много было людей, в разные моменты побывших авторитетными журналистами и главными редакторами.

Вот, и это было, мне платили 800 долларов. Сейчас это уже опять кажется неплохими деньгами, тогда это тоже было. Пятнадцать лет, которые между этими двумя событиями, двадцать ― это, казалось, смешные деньги. То есть еще лет десять назад, конечно, в индустрии нашей, что это такое за зарплата стажера? Сейчас уже опять хорошая.

И мы сидели, вот я уже работал. Потом уже все пошло естественно, eStart закрылся, я перешел в Men's Health редактором, потом стал зам главного редактора. Потом меня позвали в Maxim и, в общем…

Там хорошая история, как тебя позвали в Maxim, потому что это, как я понимаю, тоже абсолютно как… Ты там хорошо цитируешь Уэльбека, что в жизни может произойти всякое, а в основном не происходит ничего. Но у меня в этом отношении любимое объяснение, что цепь случайностей все равно выстраивается в закономерность всегда. Это была тоже чистая цепь случайностей, как я понимаю.

В общем, конечно, люди делают нашу биографию, встречи. Я вот насколько не очень люблю вообще куда-то ходить и с незнакомыми людьми знакомиться, я все равно заставляю себя чаще всего ходить, потому что ты никогда не знаешь, где ты встретишь человека, который изменит твою биографию. Это даже 100% случайно. Когда тебя специально с кем-то знакомят, скорее всего, из этого ничего не выйдет. А с кем-то оказываешься, условно, за одним столом, вы зацепляетесь языками или вместе выпиваете, потом ты понимаешь…

Вот так же было у меня с Мишей, с которым познакомились на курсах японского языка в институте, от скуки я пошел, и он меня позвал в первый журнал. Так же это была Ленка, она была подружка моего приятеля из тусовки, которая была медицинским редактором в Men's Health. И так же я попал в поездку уже от Men's Health с Леной Сотниковой, которая была главным редактором Elle в другом издательском доме. Плюс Маша Тараненко, ― сейчас я всех уже вспомню, ― которая у нас в eStart была тоже, это первая ее была работа, она стала бьюти-редактором Elle и сейчас она вообще самый авторитетный бьюти-редактор в стране.

Значит, я стал пописывать для Elle. И когда на тот момент издательский дом Hachette Filipacchi решил приобрести лицензию на издание мужского журнала Maxim, то все взгляды обратились на Штирлица. Не в плане на меня, а на Men's Health, потому что это был самый веселый, как ни смешно, близкий к Maxim на тот момент российский журнал. Самый смешной, если попросту говорить.

Позвали Илюху, логично, главного редактора переманить. Но он отказался, потому что, попросту говоря, немножко западло, в общем, он главный, на главного переходить, это его детище, вот. А я был зам. И девчонки, Маша Тараненко, Лена Сотникова сказали: «Ой, а давайте позовем Сашу Маленкова, он такой смешной! Он так смешно пишет».

Ты будешь удивлен, я помню, я читал Men's Health, потому что мне в первую очередь импонировало чувство юмора. И потом я вдруг прочитал, что ты оттуда ушел в новый журнал, и я прямо перестал Men's Health читать из принципа, потому что я понимал, что наверняка этот журнал сильно изменится.

А потом вдруг возник Maxim, и я прямо залип с первого номера.

Совершенно верно, все так и было. И когда меня уже позвали… они меня позвали на зама главного. Я говорю: «Ну нет, что это? Я тоже не буду шило на мыло менять». Я говорю: «Если я пойду», ― довольно нагло я так ответил, хотя я еще не испытывал этой уверенности, ― «то только главным редактором». И я действительно был лучший эксперт по журналу Maxim, по крайней мере, в нашей редакции Men's Health, потому что мы его обожали. А перевел я, наверно, больше всех на русский. Передрал из Maxim в Men's Health, вот.

И они как-то согласились. Я очень быстро подтащил, собственно, Илюху и Тату. Мы втроем, собственно, и делали Men's Health в основном, как пишущие люди. И вот аккуратно нас пересадили в другой издательский дом и дали… Это была самая главная мечта, мы мечтали: «Вот бы Maxim был в России и нам бы дали его делать!». Как-то несбыточно почему-то. И вдруг это все произошло-таки. И это прямо такая сбывшаяся мечта.

И мы тут, конечно, уже развернулись, без ограничений про здоровый образ жизни. Men's Health ведь про что пишет? Про фитнес, про питание, про секс, про стресс и про карьеру. Пять тем обязательно должны быть раскрыты в каждом номере, и на обложке всегда, до сих пор вы можете увидеть, что это вот эти пять тем.

А тут нет ограничений. Они такие сами раздолбаи были в Maxim, что в Америке, что в Англии, они как-то сами удивлялись своему успеху. В общем, мы там пустились во все тяжкие, просто резвились, писали обо всем. Но это уже, в общем, более-менее…

Скажи мне, как форматируется обложка Maxim? По каким правилам? Я просто наткнулся, когда готовился к программе, в каком-то из твоих интервью на такую ремарку, что это всегда находится в красном, то есть левом верхнем углу.

Да.

И я понял, что я, вообще не отдавая себе отчет, что у каждой обложки тоже есть свои правила и закономерности, это считываю просто на подсознательном уровне.

Это наука. Сейчас уже, конечно, это наука примерно сравнимая, не знаю, с кузнечной, с подковами, то есть практически уже не значимая. Уже журналы, нет таких тиражей, нет этих битв на прилавках, на витринах. Я немножко по-английски, нас там учили, newsstand. А когда вот ты с конкурентом выходишь, и кого из вас купят, это интрига, это всерьез, от этого зависит финансовое…

Ну ты расскажи, расскажи про это время.

Это не только Maxim, журналы продавались… У меня есть лекция на ютьюбе, я в студии Лебедева как-то прочитал про секреты обложки. Если в двух словах, когда журналов стало много, они стали очень соперничать на витринах, и их стали выставлять не каждый отдельно красиво, а перекрывая друг друга, то есть была видна только левая половинка, поэтому всегда традиционно… А продают, продает лицо всегда журнал и продают заголовки, поэтому заголовки стали писать в левой половинке.

То есть, потому что они стали на стенде стоять вот фактически каждый новый клался справа, и в результате заслонял тот, который под ним, и оставалась узенькая полосочка.

Да. Оставалась половинка. Более того, потом стали ставить еще снизу рядами, так что чаще всего вы видите четверть, левую верхнюю четверть. И это самая горячая территория. В принципе, в правой нижней четверти можно было что угодно писать, это никак не влияло на продажи, никто это не видел. А левая верхняя четверть, туда нужно запихнуть и кусок логотипа, чтобы тебя идентифицировали, что это ты, поэтому иногда стали дублировать логотип вот так вот еще вертикально, до сих пор так, по-моему, журнал Gala делает, или просто называть журнал одной буквой. Самое продаваемое сочетание — это белое на красном, поэтому очень многие, особенно еженедельники, журналы про «звезд», самые горячие делают красно-белые.

Журнал Q, главный английский музыкальный журнал, белое на красном. Точно, сейчас я только понял.

Да-да, неслучайно. И он именно в левом углу стоит, конечно. Туда же запихнуть, может быть, чтобы дотягивалась голова твоего cover girls, твоего персонажа с обложки, и там же какой-нибудь заголовок, скорее всего, про секс, как самый продаваемый. Поэтому у Cosmopolitan на каждой обложке на протяжении десятков лет всегда есть слово «секс», скорее всего, оно стоит первым и самым крупным, потому что это продает. И вот нужно туда запихнуть как можно больше, чтобы все-таки это было эстетично. Вот, пожалуйста, видите, Q — всегда влево сдвинут логотип, «ОМ», пожалуйста.

«ОМ», да, большая буква, фирменная буква О.

Сейчас просто стало по-другому, потому что интрига уже не так велика, что там продаст. И сейчас даже такое эстетское направление победило, поэтому стали делать антиобложки. Esquire первый так начал на российском рынке, вообще минимум заголовков, мелким шрифтом, что мы не такие, мы не заботимся о продажах, это очень нравилось рекламодателям. Тиражи, конечно, говорили, что читателям это нравится меньше, но там была своя наука, которую ты придерживаешься.

Например, было правило, что если бросаешь журнал на пол, то есть примерно то же расстояние, на котором средний потребитель воспринимает его на прилавке, вот с высоты полутора-двух метров. И если оно лежит на полу, и ты можешь прочитать все заголовки, значит, они достаточного размера. Если ты не можешь прочитать, ты зря потратил краску, потому что их никто, их не прочитают, значит, они не сработают на продажу. Заголовки должны бить в разные направления, то есть один традиционный какой-нибудь, охватывающий всех, например, про секс какой-нибудь, правила, секреты какие-нибудь.

Есть такой в мужских журналах, называется «girlfriend save»-заголовок, то есть это что-то, что оправдывает твой интерес к мужским журналам, что-нибудь про науку, как Playboy делал американский, новый рассказ Саймака. Ты такой, я вот, я новый рассказ Саймака читаю.

То есть прекрасный Клифф, это girlfriend save…

Чтобы перед девушкой оправдаться.

Я не за голые ляжки, пожалуйста, у меня великий американский фантаст тут любимый мой, со школы.

Да. С этим мы тоже делали какой-нибудь мудреный вынос, что-нибудь там историческое. Что-то полезное обязательно должно быть, мужчина вообще когда покупает журнал, то журнал в этот момент сдает некий экзамен своему читателю, на что потрачены сто рублей. И ты доказываешь ему на протяжении всего журнала, что они потрачены не зря.

Женщины совершенно по-другому воспринимают, это чисто эмоциональный порыв купить, чисто на эмоциях все прочитывается, красивые картинки, то есть там содержание менее важно, и никогда этот вопрос не встанет у них, где тут достаточное количество полезной, нужно мне информации, которая оправдывает эту безумную трату, сто рублей.

Не может быть, а как там, я не знаю, 18 прогрессивных помад, или 6 открытий в косметике, это же тоже все должно быть, мне кажется, это полезный прагматичный смысл.

Это все-таки больше визуальная такая нагрузка. Конечно, женщина скорее чувствует, что она не зря купила, а мужчина должен это знать, ему нужно это доказать.

Так, разверни эту концепцию экзамена.

Соответственно, у тебя должна быть обязательно полезная статья, какие-нибудь советы, которые, ему кажется, что он применит в жизни. То есть, например, как отбиться от нападения акулы, он такой, моделирует эту ситуацию, думает, ага, теперь-то я знаю, журнал практически спас мне жизнь. Ну, ладно, допустим, на 20 рублей отработал, что дальше. Вот так идет. И ты там ему даешь советы про то, про се, про отношения, про карьеру, про питание.

А у меня все просто. Я покупаю Maxim, разворачиваю последнюю страницу, читаю десктоп знаменитого человека, и если смешно, нормально, все, не зря купил. Вот так вот. Но это очень интересная концепция, я никогда не подходил к этому таким образом.

Поскольку там большие деньги замешаны были раньше, соответственно, там начиналась сразу наука. Известно, что с обложкой Cosmo работают, главный редактор Cosmo американского много десятилетий была, ее цитировали, что я трачу 80% времени на придумывание обложки и 20% времени на придумывание всего остального журнала.

Например, Феликс Деннис, наш основатель, уже ныне почивший, который придумал журнал Maxim, он уже когда разбогател, а это был очень успешный проект в Америке, он на своем острове сидел и, уже отойдя полностью от дел, придумывал только обложки и заголовки, выносы. Причем он вначале придумывал и отдавал им — пишите под это статью. То есть он мог придумать абстрактный заголовок «45 способов стать самым лучшим любовником» или «Превзойти себя и стать сверхчеловеком», а вы давайте, сочиняйте, я не знаю, что это значит, я знаю, что это цепляющий заголовок.

Прекрасный способ работы.

Да, мы так пробовали даже, сочинить броские заголовки, потом под них писать статьи. В принципе, это даже легко, когда у тебя есть тема.

Конечно, мы не отпустим такую притягательную тему, какие женщины фотографировались для Maxim, и как это было. Не терпится мне перейти к главному волшебству, за что каждый мужчина, читающий Maxim, завидует тебе конкретно, ты участвуешь в фотосессиях и в отборе вот этих красавиц на обложке.

Да, но я не знаю, это зависть немножко сродни зависти к продавцу мороженого в детстве — вот я мечтал бы сидеть в ларьке. Потому что это кажется очень весело, когда у тебя есть тысяча или полторы тысячи кадров, тебе нужно выбрать самых лучших шесть. Ну, допустим, первые семь минут ты любуешься. А потом что? А нужно, это работа. Поэтому это, в общем, работа, и в основном работа за компьютером. Да, я всегда, и до сих пор, езжу на съемки cover girls, наших «звезд», больше в качестве дрессировщика и такого психотерапевта, потому что я сам с ними договариваюсь, уже теперь пользуясь, раньше, потому что некому было, а сейчас уже просто пользуясь, понимая, что мой авторитет полезен в этом смысле. Я какой-то гарант качества для них, что все пройдет хорошо.

И я там слежу, чтобы «звезда» не взбрыкнула, потому что это, в общем-то, я не зря сказал «дрессировщик», потому что вот такой немножко дикий зверь, «звезда», потому что у нее может быть все хорошо, все хорошо, потом «бах!», что-то не понравится, потому что ситуация такая трепетная, тонкая, пикантная, да, там есть элемент обнажения. То есть, с одной стороны, любая женщина, ей нравится, когда ею любуются. С другой, она волнуется, потому что «звезды», певицы, актрисы — это все-таки не модели, они обычные женщины, с обычными фигурами более или менее, они с комплексами, как все. Модель, это профессиональная, у нее каждый квадратный сантиметр тела продуман, они вообще не стесняются никогда, это для них работа, они в себе уверены.

А если мы имеем дело с певицей, ее основное дело — петь, актрисе — играть. А вот то, как она выглядит, тело, стройность, это уже они не так в этом уверены, поэтому тут надо бесконечно утешать, хвалить, создавать обстановку безопасную, вдохновляющую, в нужный момент включить музыку, в нужный момент налить шампанского, чтобы было комфортно. Поэтому я вот несу такую миссию.

Во многих фильмах, в которых есть сцены с обнажением, режиссеры, например, для того, чтобы актеры чувствовали себя абсолютно комфортно, они даже просят, чтобы в съемочном павильоне остался только оператор и режиссер. А как в случае с фотосессиями?

Они все очень разные. Вот тоже, когда меня спрашивают, «звезды-звезды», но это очень условное объединение. Это настолько девушки разные по темпераменту, по степени самоуверенности, по всему. Поэтому кто-то совершенно легко и со смехом к этому относится, кто-то жутко волнуется и переживает, кто-то никого не стесняется и только еще надо останавливать. Кому-то ты должен объяснять, дорогая, я как доктор, меня не надо стесняться, ну хочешь, я уйду. И действительно, были ситуации, когда остаются только фотограф и девушка-стилист, допустим, а все остальные — уйдите-отвернитесь.

Поэтому каждый раз по-разному, и тут важно правильную интонацию сразу взять, потому что если уж кому завидовать, то фотографам, потому что они имеют дело напрямую с этим, они живьем присутствуют, они все это видят, если кого-то еще в наше время картинка может вдохновить так сильно. Я больше за компьютером. Я, наверное, не буду сегодня развеивать мифы, потому что много мифов вокруг этого, это будет скучно. Или могу, как хочешь.

Послушай, я же должен услышать от тебя какие-то конкретные истории. Смотри, я даже распечатал списки женщин, которые были на обложке Maxim. Соответственно, вот спортсменки, телеведущие, актрисы.

Ой, даже кто-то их рассортировал. Какая прелесть!

Это все Википедия простая дает.

Ну, она не обновлялась давно, я думаю.

Да, я думаю, что это не свежая история.

Полины Зверевой не было на обложке. Ну, не важно, более-менее актуально. Тут не только на обложке, тут вообще. Ну, вообще были сотни, конечно. Если уж номеров 193 сейчас, и мы стали довольно быстро ставить только своим съемки, потому что они элементарно лучше продавались. Мы ставили и Шакиру, и Бейонсе — не покупают, извините.

Серьезно?

Серьезно. Наши — начали, реально. Причем самое смешное, что не то что бы самых красивых, а лучше всего продаются героини ситкомов, то есть тех, которые выходят каждый день. То есть, я понимаю, что человек каждый день на нее смотрит, она входит в его дом, она становится членом семьи, она родная. И как часто мы западаем на девушек, которых видим каждый день, на которых мы в первый раз даже не обратили внимание, у меня такие были эффекты, а потом через полгода ты в нее влюбляешься, просто потому, что количество переходит в качество.

Так и здесь, я поразился, когда у нас на второй рейтинг «100 самых сексуальных женщин страны», такое громоздкое название, когда мы первый раз дали голосовать читателям, они выбрали Дашу Сагалову, героиню сериала «Счастливы вместе» ТНТ. Причем Даша очаровательная девчонка, но она именно девчонка, она не дива, не вамп, она не Вера Брежнева, она такая вот живая, смешливая, смешная, в общем, girl next door.

Girl next door, да. Девчонка из соседней двери.

И она обошла, там вторые-третьи места, это томные наши вот эти все дивы, просто со свистом. Я думал, как так. А потом мы стали снимать, уже нарочно, героинь вот этих смешных сериалов, Кристина Асмус из той же серии, она тоже девчонка в общем, красивая, обаятельная, но немножко вот из такой категории.

Я не помню, а Нонну Гришаеву вы уговорили или нет?

Нет, мы не смогли. Я не смог. И они очень хорошо стали продавать, и мы активно пользуемся до сих пор этим. Все эти «Универы», «Универ» вообще как «Виагра» почти, на втором месте, поставщик cover girls, потому что там такой круговорот актрис.

То есть тебе же нужно было быть в курсе, это значит, что все свое свободное время ты посвящаешь просмотру ТНТ?

Я вообще не смотрю, я телевизор включаю раз в два года, когда идет Чемпионат мира или Европы по футболу. Каждый раз удивляюсь, что у меня отключились все каналы, настраиваю антенну. Не надо смотреть, чтобы быть в курсе, просто слежу за рейтингами, ютьюба вот так хватает, и волей-неволей, все равно узнаешь. Я не смотрел ни одной серии ни одного из сериалов, я просто все о них знаю. Да, я слежу.

Скажи, в истории журнала какая была самая популярная обложка? Если есть такая статистика.

Есть-есть.

И самая популярная женщина-героиня, звезда.

Вот смотри, популярность журнала очень зависела всегда, скажем, тиражи зависели, это прямо один из косвенных показателей благополучия общества… Конечно, есть много рейтингов, коэффициентов, не знаю, как назвать, например, есть «мусорный рейтинг», то есть, чем больше производится мусора на душу населения, тем выше уровень жизни. Это известно, например. Так вот, я вычислил, что чем выше интерес к жизни «звезд», тем тоже выше уровень жизни, потому что в девяностых, в начале двухтысячных он был явно ниже. И «звезд» было мало, их все знали, Киркоров и Пугачева.

А потом пошли уже, дальше по «желтой» прессе видно, чем больше разных персонажей упоминается, тем больше народу это интересно, значит, он может себе позволить, значит, он может отвлечься от выживания. Когда у тебя вопрос, что ты дашь детям на ужин, тебе совершенно все равно, кто там «звезда» в каком сериале. А когда у тебя в общем-то уже все вопросы выживания решены, ты начинаешь интересоваться внешним миром и другими людьми, «звездами».

Такой «индекс благополучия».

Абсолютно. Индекс, вот, я это слово искал, индекс благополучия. Так вот, тиражи глянцевых журналов — это тоже индекс благополучия. И рынок имеет очень четкую «кривую», у всех журналов, это подъем, начиная с конца девяностых и до 2008 года, это пик у всех, а потом идет такое же плавное падение до нашего времени, по толщине вы можете судить, по количеству рекламы. И нашем случае пик популярности, тиражности, толщины, количества рекламы и проданных копий абсолютно совпадает с этим графиком, и самый лучше всего продавшийся номер это был октябрь 2008 года. Как раз незадолго до, или уже он грянул…

Грянул, в августе.

Но еще была инерция, как раз мы в августе его снимали. Это были настолько жирные времена, нефтяных, нефтедолларов, что это был единственный случай, когда мы выпустили двухтомник. То есть мы не влезали уже, слишком толстый был, и еще рекламный отдел сглупил, они как-то не договорились, они захлебывались от количества рекламы, которую им предлагали, и они с перепугу продали две задних обложки двум разным клиентам. И они пришли, говорят — что нам делать, что нам делать? А Elle уже давно выпускал двухтомники, потому что ну, невозможно, девятьсот страниц, уже поперек себя шире, это уже не журнал, а… Пушечный лафет к нему надо прилагать, чтобы возить его по комнате, потому что «кинь мне журнал» — и ты просто убьешь человека. Ну, это женские, Vogue, Elle, такие были.

Мужские были потоньше, но все равно, намного были толще, чем любой европейский или мировой журнал. В 2008 году, российский рынок, 400 страниц было совершенно нормально. И американцы, все иностранцы говорили: «Вау, как такое может быть!» — «А так, нормально».

Кто был на обложке этого номера? Двухтомного.

И мы подумали, а, ладно, сделаем. Но мы решили сделать концептуальнее, не просто два тома, а два симметричных тома, в которых бы было, все перекликалось, то есть, например, тут интервью было с Карповым — тут с Каспаровым. Причем была фотография разделена пополам, если складываешь журнал, то получаешь… В общем, мы там резвились, креативили по-всякому. И на одной обложке была Аня Семенович, а на другой Анфиса Чехова. И мы повезли их в Турцию, сняли на одном пляже, как бы стоящих рядом, так было разделено. В общем, была концептуальная такая тема, и были вот такие вот… К тому же за те же деньги ты получаешь два журнала, по сути. Не совсем честный для сравнения случай, но в общем, пик был тогда.

А их тоже можно было сложить?

Да, можно было. Мы специально так, они были рядом, стояли, вот такой вот блок. Я бы знал, захватил, они есть…

Я сижу и с трудом сдерживаюсь, чтобы не пошутить на тему, но я лучше сдержусь, потому что времена такие…

Понятно, что это с самыми выдающимися женскими достоинствами на тот момент были две барышни, и это было концептуально их свести в таком вот противостоянии. Одна была в белом, эта была в черном, эта блондинка, эта брюнетка, все было очень продуманно. Тогда мы очень легко катались по свету, фотографировали, где хотели, все было тогда по-другому, такое было сказочное время, авиакомпании раздавали билеты бесплатно. В общем…

Замечательно жили.

Да. Тогда казалось, что так будет всегда.

Были ли случаи в истории журнала, когда вы уже сделали фотосессию, и ее героиня «зарубила»?

Да. Я думаю, я могу рассказать, потому что я уже это рассказывал. Маша Малиновская тогда, в начале двухтысячных, она была очень актуальным персонажем, мы ее сняли, для обложки сняли тоже. И, значит, день до отправки номера, она пришла, мы ей что-то показываем. И она говорит: «Ты меня сейчас убьешь». Я говорю: «Так, что случилось?».

В общем, муж-не муж, я не помню, какой-то бойфренд, у Маши бурная жизнь всегда была и есть, личная, как-то она, видимо, зависела от этого мнения. Он мне сказал, говорит, что если эта обложка выйдет, то мое обезглавленное тело найдут в районе Лосиного острова. Меня потрясла точность вот этой геолокации, что это не какое-то, для красного словца, а все уже, видимо, было продумано. Все поняли, что это не шутка, то есть это было специальное место, куда свозили обезглавленных…

Героинь.

Да. И она заплакала. Я тогда еще реагировал на женские слезы. Потом уже, снимая ее еще раз, я понял, что Маша это может сделать вот так вот (по щелчку), при необходимости. Но, в любом случае, у нас всегда была политика, мы все делаем для них, потому что, цинично говоря, чтобы они пришли еще раз, чтобы у нас была репутация, чтобы они друг другу говорили, что никогда никто не ушел из «звезд» из журнала Maxim расстроенный, обиженный, неудовлетворенный. То есть мы лучше потеряем деньги, но не репутацию. Но и тут даже как-то по-человечески, потому что мы с Машкой, в общем, как-то дружили, я подумал, ну, зачем мне так. Обложка была и будет еще, и журналов будет много, а…

Нет, а как за день до отправления в типографию найти замену?

Тихий ужас. Мы бросились в агентства искать. Обычно как это делается, фотосессии продаются, есть мировые агентства, которые за большие или меньшие деньги, с согласованием, без согласования, продаются или покупаются фотосессии. И мы как-то стремительно нашли какую-то не очень удачную фотосессию, я помню, какой-то западной «звезды», в нашем понимании, не очень удачную, она тогда была не очень раздетая, довольно одетая. То есть это явно хуже продастся. Внутри причем машина фотосессия осталась, а на обложке красовалась совершенно посторонняя тетя. Ну, вот это был самый жесткий вариант, когда было за день до отправки. А так, конечно, передумывали многие. То есть сняли, тебе не понравилось. Редко, но за шестнадцать лет несколько раз такое было, конечно, я всегда расстраиваюсь.

С кем было веселее всего? Вот самая веселая оставшаяся в памяти фотосессия, которую ты вспоминаешь до сих пор с удовольствием, «вот с ней было прекрасно».

Всегда выездные, конечно, веселые фотосессии, когда группа, измученная студийной работой выезжает на море, свои бледные тела подставляет солнышку. Это всегда приключение. Ну, вот довольно весело была одна из многочисленных съемок, третья, наверное, Веры Брежневой. Мы снимали на Фортах, знаменитых, под Питером, кронштадских, там развалины этой крепости, там колоритно. И как-то мы поехали в Питер, даже есть видео, и там собака бегает, мы причаливаем на лодке, съемочная группа. Лает какой-то адский пес, Вера совершенно без страха тянет к ней руки, говорит, милый песик, вылезает. Мы все такие думаем — так, съемка сорвалась, что делать, бешеный пес, кто первый полезет, дураков нет.

Вера лезет, она тогда все-таки была не в таком статусе «богини», поэтому могла себе, видимо, позволить. Ну, она и сейчас очень адекватна, и ведет себя всегда очень мило, не «звездно», а уж тогда… Она подошла, он ей начал лизать руки, мы поняли, что первый пройден уровень, можно. Потом мы снимали, снимали, снимали, потом приплыли какие-то посторонние люди, то ли владельцы, «вы кто?». А кто-то нам вроде разрешил, потом нас оттуда прогнали, мы поехали отмечать. Потом Вера ловила всем такси, потому что никто не останавливался. Она говорит — ладно, сейчас. Она выходит, там водители делали вот такие глаза…

И вот возникает тот кинематографический эпизод, когда Вера Брежнева в одиноком ночном Питере ловит такси…

Да-да, мы ее выпускали вперед, она чуть ли не как «эти» стояла. А нам нужен был большой, микроавтобус ловить. Это было очень весело.

Скажи мне несбывшуюся мечту свою, то есть, есть ли женщина или «звезды», которых…

Их много.

Ну, назови пару-тройку.

Их много, начиная от Олеси Судзиловской, которую еще тогда мы хотели снять, но как-то она вот «не такая». И сейчас, первая кто приходит в голову… Потому что такие вещи надо, Миша, заранее списки присылать, я буду думать и вспоминать. Вот Зою Бербер я обхаживал, это был единственный случай, когда я в течение нескольких месяцев каждую неделю посылал человеку цветы, просто чтобы переломить предвзятое отношение. Самое смешное, что это сработало, удивительно. И мы сейчас…

За кадром расскажешь подробности.

А там нет никаких подробностей. Просто потому, что решение сняться для обложки «мужского» журнала — это все-таки эмоциональное часто решение, хочется-не хочется, и это всегда немножко ухаживание. Это такое вот, там есть помолвка, там есть свахи, там есть ухаживание, и там есть собственно брачная ночь, и потом уже какие-то отношения, то есть между артисткой и брендом. Ну, очень похоже, потому что в начале там «нет, а как же, я волнуюсь-стесняюсь».

Меня, к сожалению, предупреждают, что пять минут до конца у нас осталось. Я бы об этом мог говорить сутками, в общем.

Ну, вы потом намонтируете, давайте подольше поговорим, вы нарежете. У нас же не прямой эфир?

Нет, не прямой.

Ну и все.

Но там есть ограничение по тому, куда должны перейти ребята-операторы. Но, не об этой красочной стороне. Журнал же, в общем, мог бы существовать без какой бы то ни было гражданской позиции или каких-то политических точек зрения.

Абсолютно.

Тем не менее, я в нем, что мне, например, очень импонирует, нахожу эти точки, систему координат.

Не продолжайте. Смотрите, таких журналов, как Maxim, было много, когда начиналось. Был FHM, был XХL, был даже Loaded, и в мире, и в России. Была очень простая формула — полуобнаженные «звезды», гедонизм, спорт, пиво и много юмора. Вот такая незатейливая, очень развлекательная. Если вы заметили, остался только Maxim, в России. Причем давно уже, другие все позакрывались, во главе с Playboy, которого не существует на самом деле, российского Playboy, он просто на прилавках лежит там. Не важно. Не то чтобы мы заранее так продумали, просто вот так подобрались люди, наша команда, я, Илюха, что нам хотелось самовыражаться. И пока мы были юны, вот эти темы, нам их хватало, но потом уже, когда стало тридцать, за тридцать, к сорока, естественно, другие темы.

А поскольку мы всегда делали для себя, чтобы нам самим нравилось, волей-неволей мы стали писать и об этих вещах тоже. И о политике, потому что в 29 лет ты не интересуешься, скорее всего, политикой, особенно если на дворе двухтысячный год, а уже когда тебе 40 лет, ты интересуешься политикой, ну просто потому, что ты взрослее. И мы стали все, чем мы интересуемся, по привычке пихать в журнал. Поэтому там и общественно какие-то важные темы появились, и исторические, и религиозные, и политические. И позиция у нас тоже была, мы все единомышленники, в общем, вполне скептические по отношению к нашему государству.

И так мы случайно в общем расширили круг тем, и, видимо, нас это спасло, потому что тиражи продолжают оставаться высокими, рейтинги очень высокими, читатели нас очень ценят, видимо, и поэтому тоже. Все-таки понимают, что девушки — это некий фантик, а внутри лежит интересная, питательная и полезная пилюля, которой могло бы там и не лежать, и которая там раньше в общем-то и не лежала.

А как ты расставляешь со своими коллегами вот эти флажки, что можно, что нельзя? Вот что чересчур…

Да честно говоря, можно почти все. Я все время говорю, что у нас огромная, у нас не столько цензуры в стране, сколько самоцензуры. И, конечно, у телеканалов, с них другой спрос, на них смотрят намного пристальнее, на журналы почти никто не обращает внимания. И если не вдаваться в совсем какие-то радикальные или не переходить на личности, то ты вполне можешь предоставлять трибуну любым оппозиционерам. У нас был и Навальный, и Немцов, и кого только не было, и ничего нам за это не было. И сейчас мы тоже…

Но я говорю как раз сейчас с точки зрения самоцензуры, а не с точки зрения того, наезжал на вас кто-то или нет. Я напомню тебе скандал, который у вас, как болезненно восприняли фотографию советских снайперш, девушек во время Второй Мировой войны.

Ну, это к цензуре не имеет отношения. Это на тот момент происходит вечная сакрализация той или иной темы, и практически спускается сверху список мыслей и даже формулировок, которыми можно на эту тему говорить. В преддверии годовщины великой Победы, которую все почему-то воспринимали как событие, забывая, что событие было — Победа, а 70 лет Победы, это не событие, это всего лишь юбилей события. Было полное ощущение того, что сейчас, что вот эти люди, которые идут на демонстрацию, это они, хотя они палец о палец не ударили для этой Победы, но гордились так, как будто они лично сидели на крыше Рейхстага.

Так вот, на тот момент любое какое-то отличное от генеральной линии партии упоминание войны, формулировка недостаточно священная, вызывало бурнейший скандал. И никто этого не заметил, пока уважаемый Захар Прилепин не обратил внимание, что мы назвали этих снайперш самыми эффективным убийцами фашистов.

«Убийцы», слово было оскорбительным.

Да. Фашистов, но естественно, как ты сейчас, откидываешь ненужные слова, контекст, и находишь, на что обидеться.

В данном случае, я долго думал над этим, и выработал свою позицию, что я не вижу здесь никакого оскорбления чувств верующих.

Там не может быть оскорбления, на войне убивают.

Да. Скажи, а доставалось ли, прилетало ли вам в редакцию от кого-то, кто становился героем задней страницы, последней страницы?

Знаешь, это удивительно, кстати, Захар, по-моему, опять, он единственный за все годы из всех, мы обсмеивали всех персонажей, каких только может быть. Никто никогда не то что не обижался, даже не замечал, мне даже немножко обидно.

Комплекс возник, что же это как-то…

Да, что же это такое. Вот он, но и то, он просто упомянул у себя на странице, что вот, типа упражняются в чувстве юмора, ха-ха, тоже мне юмористы, как-то так. В общем, никто и никогда, и это в общем вселяет некую надежду на адекватность общества, потому что все-таки на юмор, на сатиру… Все-таки люди отличают, и на шутки, когда это целенаправленно, помнишь, было, «Народ против Ларри Флинта», когда был суд, и они доказали, что это не может быть клеветой, потому что заведомо абсурдная ситуация. Там была какая-то похабная карикатура, и что если бы это было хоть как-то похоже на реальность, тогда можно рассматривать, как клевету. Когда это заведомо юмор, сатира и абсурд, на это нельзя обижаться. Вот вроде все-таки у нас не обижаются на это.

В связи с постоянным спором насчет того же журнала Charlie Hebdo, как тебе кажется, есть ли табуированные, запрещенные темы для шуток? Или шутить можно надо всем?

Смотри, значит, я лично считаю, что практически нету. Есть, может быть, неуместная ситуация, когда эта тема в этой ситуации, скажем, — дурновкусие. Нет такого «запрещено». То есть, например, на похоронах шутить о покойнике, может быть, в присутствии его вдовы и сирот. Но уже, например, не на похоронах — нормально. Это мое мнение. Сейчас в прессе просто есть опасные темы, которые я потом буду очень долго объяснять либо на том свете, либо в суде, почему я считаю, что можно. То есть я никому сейчас не посоветую шутить над пророком Мухаммедом, просто из самосохранения. Нормально это? Нет, это ненормальная ситуация. Но я лучше буду счастлив, чем прав.

Как ты считаешь, вот чувство юмора на телевидении, например, видоизменилось за последние три десятка лет? Ведь смотри, помнишь еще передачу «Вокруг смеха», потом, соответственно, КВН, как он видоизменился, потом Comedy Club.

«Куклы» были.

«Куклы». Ведь одна из трагических, на мой взгляд, констатаций, это то, что сатира вообще исчезла.

Исчезла, да.

Я смотрю даже этот «Квартал» украинский, и они позволяют себе шутить над левыми, над правыми, над верхними, над нижними.

Угу.

В Comedy Club изредка, в нескольких передачах можно вычленить…

Там немножко подобострастно шутят про политиков, всегда Путин — это такой вот супергерой, и все там под ним, какая-то суета. В принципе у нас нет практически персон, над которыми нельзя шутить, но вот Путин и Кадыров, на самом деле народ просто элементарно боится, они этого добились. Над остальными, да, подшучивают, но всегда приходит такой суперПутин, и всех ставит на место, в Comedy Club.

Соответственно, у тебя же, как я понимаю, многолетняя устоявшаяся сколоченная бригада людей, которые генерируют юмор.

Да-да.

Ну, и приходит тебе какая-нибудь шутка про пророка Мухаммеда или про Кадырова, или про Путина.

Ну, их уже и не приходит, у меня все-таки больше юмористы, чем сатирики, мне наоборот приходится их призывать ознакомиться с новостями перед тем, как шутить, потому что у них такое абсурдистское чувство юмора, в основном, у наших юмористов. Естественно, телевидение не то чтобы само, то есть самоцензура, но и цензура там тоже есть. Несколько раз зря поработав, сочинив какой-нибудь смешной скетч и получив «отлуп», я думаю, люди просто перестают, для них это работа, работать впустую. Но сатира никуда не девается, в интернете мы видим видео вот это прекрасное, «Выборы есть, выбора нет», это же шедевр.

Да.

И люди шутят, и не боятся. Никуда она не денется, сатира. И вообще, это все всего лишь этап, ребята. То есть, через несколько лет точно все поменяется, просто не бывает так, чтобы длилось столетиями. Поэтому, надо переждать, я считаю. Оно обязательно, сейчас все очень быстро меняется, поэтому не надо ничего хоронить, никакие жанры не надо хоронить. Сейчас неблагоприятная, грубо говоря, погода бегать в одной майке. Ну, солнышко выйдет, мы опять побегаем.

Последний вопрос такой. Если бы ты сейчас перенесся в момент начала, своих первых шагов на стезе писательства, редактуры и журналистики, то ты бы что себе посоветовал, тому, тогда? Что бы сказал, что бы порекомендовал?

Наверное, быть смелее, как ни странно. Это, конечно, личное, не столько профессиональное, но в общем, я довольно застенчивый всегда был человек, я каждый какой-то выход в бОльшую публичность, в бОльшую веру в свои силы давался с трудом. И вот сейчас я наконец как-то понимаю, что я стараюсь больше, получается лучше. То есть я, например, очень долго не решался сам общаться с внешним миром, в качестве главного редактора, я все искал какого-нибудь редактора по «звездам», по связям с общественностью. А потом в итоге стал делать это сам, но надо было это сразу начинать, например, делать. То есть это, наверное, универсальный совет, надо все-таки больше верить в себя. Застенчивость, это, конечно, обаятельное качество, но в жизни мешает.

Спасибо тебе большое. Александр Маленков, главный редактор журнала «Максим», писатель и просто замечательный собеседник, сегодня был у меня в гостях. Спасибо за то, что смотрите Дождь. Пока.