Постановщик открытия Олимпиады в Сочи Андрей Болтенко: «Пачка сигарет была блестящим способом устроить свою телевизионную жизнь»

Мое почтение, драгоценные зрители телеканала Дождь, в эфире очередной выпуск моей программы «Как все начиналось». Я надеюсь, что вы с ней сталкиваетесь не в первый раз, но на всякий случай объясню. Я приглашаю в свою студию тех людей, которые хорошо помнят девяностые, которые состоялись в девяностые годы. Это, конечно, условная привязка, но из этих рассказов, из исповедей вдруг складывается такая неожиданная мозаика такого удивительного времени, которое сейчас даже сложно представить себе.

У меня сегодня в гостях человек, которого я знаю, в общей сложности, по-моему, двадцать пять лет, и большую часть этого времени мы не могли регулярно видеться, потому что он сутками был на работе. Это человек, который основную часть этого времени проработал главным режиссером Первого канала, это человек, которому мы обязаны постановками в России «Евровидения», открытием и закрытием Олимпиады в Сочи, Андрей Болтенко. Очень рад тебя видеть.

Спасибо, Миша, очень рад, аналогично. Единственное уточнение, одно, что я не делал закрытие. Но мне приятно, что ты приписал мне эту заслугу.

Я так, широким мазком, сразу.

Во-первых, хочу тебе сказать, что стало понятно, что внутреннее ощущение, что тебе двадцать, исчезло после твоих слов. И все-таки, похоже, мне сорок три.

Я хочу надеяться, что как только ты выйдешь через вот эту вот дверь и сядешь в машину, оно снова вернется к тебе, потому что, как говорит один родной мой человек, времени нет, возраста нет, есть только внутреннее ощущение.

Если ты про свою жену, то хочу тебе сказать, то она работала достаточно долго моим ассистентом, потом удачно вышла замуж.

Я именно про нее. У кого, как ты думаешь, я набрал столько интригующих подробностей вашей функции в девяностые годы?

Верю, что она знает больше, чем я.

В том-то и дело, я у нее и проконсультировался как раз. Так вот, давай начнем с того, как ты попал в ВИД.

Ты знаешь, это был один из немногих случаев в моей жизни, когда все призошло «по блату», потому что моя мама, которая работала директором в то время еще советском единственном рекламном агентстве, имела подругу, которая в тот момент работала как раз в телекомпании ВИД. И поскольку я страстно хотел оказаться на телевидении, сначала просто посмотреть, а потом, посмотрев, задержаться, она попросила меня туда как-то провести. Благодаря этому я получил какой-то временный пропуск в Останкино, и мне действительно очень понравилось, поэтому я какое-то время там постоянно находился.

Потом я понял, что мне нужна какая-то внутренняя мотивация для того, чтобы все-таки задержаться. И я помню, что я купил пачку сигарет, которая была у меня постоянно, а в Останкино тогда все курили в этих, как называется, закутках, на лестницах, и это был блестящий способ устроить свою телевизионную жизнь, поскольку все, и до сих пор, как правило, не любят курить свои, а любят курить чужие, и это позволило мне коммуницировать с первыми моими возможными заказчиками.

Это, кстати, отличное ноу-хау, я хочу обратить внимание наших зрителей. Если кто-то мечтает о карьере на телевидении, ключ к этому — это постоянная пачка сигарет в кармане. И кто у тебя стрельнул в результате?

Да, и в результате, ты знаешь, в телекомпании ВИД как-то так получилось, что многие это делали, и потом как-то стало понятно, что я всем надоел страшно. И меня надо либо вывести оттуда, и окончательно отобрать этот самый пропуск, либо дать возможность что-то сделать, потому что в какой-то промежуточной фазе я уже не мог долго находиться. И Лена Карпова, которая работала тогда редактором в «МузОбозе», поручила мне снять первый сюжет, я как сейчас помню. И я его снял, это был сюжет про человека, который делал барабанные педали какие-то.

Было страшно сложно, и непонятно, чем это все закончится, но я снял этот сюжет, монтировал его неделю, естественно, тогда все монтировали по ночам, особенно молодые. Но как-то так вот в результате задержался. И до сих пор в каком-то смысле существую прежде всего в телевидении.

Лена сурова к тебе была? Лена, когда надо, очень-очень жестка…

Я был таким сыном полка. Нет, за жесткость отвечал в телекомпании ВИД Иван Демидов в тот момент времени, и вообще это было жутко интересное время на самом деле. Потому что все эти люди, которые в телекомпании ВИД тогда работали, собственно взглядовцы, они были, конечно, для нас недосягаемыми звездами, но они были наглые, яркие, абсолютно не останавливающиеся ни перед чем в каком-то творческом плане. У них было чему поучиться, и действительно это такая была кузница кадров.

Влада Листьева ты уже застал?

Я застал, естественно, но я не работал, скажем так, в его департаменте. Я как-то, в силу того, что я любил музыку, клипы, и не стал музыкантом, считается, что у меня нет музыкального слуха, я думаю, что это правда, что не мешает мне любить музыку по-прежнему, я как-то оказался в сегменте музыкального телевидения, и работал, скорее, под началом Вани Демидова.

Помнишь ощущение, когда твой первый сюжет ты увидел уже на экране?

Это вообще был, кстати, очень полезный опыт, мне было, по-моему, 17 лет, я был одним из трех ведущих корреспондентов в «МузОбозе». Тогда это было практически статусом секс-символа, потому что, понятно, на советском телевидении все, что делал ВИД, было самым востребованным и интересным, а музыка была в тот момент не просто музыкой, а какой-то такой симфонией общего протеста относительно остатков советского времени. И поэтому любые люди, которые находились в музыкальной сфере, были крайне интересны всем. И у меня был такой короткий период, наверное, звездной болезни, даже когда меня начали узнавать в метро, в котором я ездил каждый день в институт, полтора часа. Но это довольно быстро закончилось, к счастью, и я, переболев этим, надеюсь, получил иммунитет в дальнейшем.

Когда это случается на самых ранних стадиях, то это бывает так, быстро проходит, и главное, что ты получаешь антитела к этому на долгие годы вперед. То есть уж тебе-то, с такой карьерой, как бы не звездить, но не встречал ни одного упоминания или мнения о том, что пообщались с Болтенко и кошмар вообще.

Да мне кажется, это вообще глупая какая-то история, на самом деле, особенно…

Ты где-то сказал, что вообще на телевидении крайне противопоказано заболевать звездной болезнью, потому что, у тебя мысль была такая, что общаться любят люди с приятными людьми. А когда ты становишься заносчивым снобом, с которым неприятно даже в гримерку заходить, то это потом тебе оборачивается.

Ну да, есть еще, кстати, такая вещь. Вот я заметил, что бывшие звезды обладают каким-то гиперпафосом, видимо, это какая-то защитная реакция. Мне кажется, вообще говоря, я сколько знал людей ультрапопулярных, как и которые в кадре существуют, так и за кадром, хочу сказать, что вот их долгожительство в профессии определяется ироническим отношением к себе, с одной стороны, с другой стороны, постоянным совершенствованием того, что они делают. Тот, кто скажет себе, что я гений или какая-то сверхличность, это все плохо заканчивается.

Просто вообще, мне кажется, до сих пор некоторые люди считают, что пропуск в Останкино — это такой пропуск на Олимп, и ты туда попадаешь, и таким образом как-то становишься сверхчеловеком, ты можешь говорить нечто, то, чего смертные не знают. Что на самом деле довольно глупо, потому что, допустим, все американское телевидение строится исключительно по принципу того, что даже если ты супермиллиардер, ты придешь в рваных джинсах и будешь делать вид, что ты простой человек, потому что никто не любит чванливых, спесивых идиотов. И у нас их по-прежнему есть некоторое количество…

Я помню свое потрясение того, как я заслушивался Ховардом Стерном, знаменитым американским ведущим радийным, и поражался его как бы абсолютной такой какой-то наглости в общении с самыми разными звездами, но потом понял, в чем его секрет. У него был такой принцип, он регулярно его педалировал, что у него маленький пенис. И это его роднило с огромным количеством людей, которые его слушали, потому что едет какой-нибудь, не знаю, водитель-дальнобойщик, которые слушает его презрительно — ну чувак, супермиллионер, заработал, но у меня-то есть другое преимущество.

У него даже лозунг фильма был, если ты помнишь, как человек с таким маленьким мог добиться такого большого.

Твой роман с музыкальным телевидением продолжался больше, чем «МузОбоз», там же уже после этого еще…

Может быть, даже излишне долго, я хочу тебе сказать. Потом я ушел из «МузОбоза», и это было резко неожиданно для всех, и для меня тоже на самом деле. Но как я понимаю сейчас, до сих пор, это было правильное решение. Я практически несколько месяцев существовал без работы, тогда вышла игра Dеndy, я стал абсолютным чемпионом в игре в хоккей. И после того, как я мучительно совершенствовался...

Что за игра Dеndy?

Dеndy — это была первая компьютерная игра. Кстати, сравнительно недавно я познакомился с человеком, который был автором этой игры.

Отечественная?

Да, это отечественная игра Dеndy. Когда не было еще Sony PlayStation, всех этих игр, была вот Dеndy. И, кстати, замечательная игра.

Восполнил культурный пробел мой.

Ты знаешь, это был первый и последний раз, когда я играл в компьютерные игры, потому что, дойдя до совершенства в хоккее, став абсолютным чемпионом, я понял, что в жизни целей уже нет других. Значит, Dеndy надо отложить. И ровно в этот момент раздался звонок от, по-моему, Сергей Лотков, был такой человек у Лисовского, который занимался шоу-бизнесом. И он позвонил мне, спросил совета относительно того, кто может снимать хит-парад Останкино, по-моему. И я стоял, у меня в одной руке была Dеndy, в другой телефон, и я помню, что я сам, не слыша своего голоса, но понимал, что как будто я смотрю на себя со стороны, и я говорю: «А зачем тебе кто-то нужен, это могу снять я».

Он очень удивился, я продолжал врать. Он говорит, ну как же, ты же ничего не делал такого. Я сказал, старик, ты просто меня знаешь только с одной стороны, я конечно же могу все делать остальное. И так, обманом в принципе, я получил эту первую работу, слава богу, отбросив Dеndy. Там тоже было много всякого рода приключений, но как-то я с этим справился. И потом остался в музыкальном ТВ, и потом такой же звонок он мне сделала уже в связи с каналом «Космос-10», потому что Сергей Лисовский купил частоту.

Что это за канал «Космос-10»? Это просто частота?

Это канал, который стал впоследствии «Муз-ТВ». И, собственно, большинство ведущих, многие звезды, которые сейчас фигурируют в области музыкального телевидения, на самом деле возникли там, на кастингах. Я помню, что у нас ничего не было, и вообще мне казалось, что это такой канал, который никто не видит особенно. Но когда мне позвонили, я сказал, что, конечно, я с удовольствием сделаю канал, что ж такого.

Это было предложение, не больше-не меньше, сделать канал?

Да. Понятно, канал заключался в том, что там была одна камера, которую в принципе невозможно было… Там любой человек, который был снят на ней, был похож на себя же на похоронах. То есть это не была какая-то гламурная такая возможность работать в каких-то невероятных условиях, но потихонечку как-то мы начали. И впоследствии была рекламная кампания даже Бориса Ельцина «Голосуй или проиграешь», которой я занимался с покойным Юрой Боксером, и после этого канал стал называться «Муз-ТВ».

Кого из ведущих ты выбирал в эфир? И кто начал свою звездную карьеру в музыкальном телевидении при тебе?

Сейчас такое ощущение будет, как будто я примазываюсь к чужой популярности. Но в действительности, Саша Пряников был человеком, который появился у нас на кастинге, Аврора.

Ой, я помню его участие с Аксютой, дуэль с Аксютой была у Пряникова и Тутты.

Да, все верно. Даша Субботина, прошу прощения, если я кого-то упускаю, в общем, многие люди. Режиссеры возникли самые разные, которые до сих пор активно существуют. И это такая была кузница кадров. Но вообще говоря, у нас ничего не было, кроме яркого желания заниматься телевидением, которое мы, собственно, не знали, как делать, если честно. И я помню, для того, чтобы запустить программу новостей, мы вырвали в одной аппаратной большой кусок стекла, поставили его перед ведущим, и заставили наших сотрудников наклеивать бумажки на стекло, потому что у нас не было возможности спецэффекты поставить, собственно, о чем новости.

Суфлер.

Да, это был такой абсолютный вариант, сделанный в прямом и в переносном смысле руками телевидения. Но тем не менее, это было очень веселое время, и многие люди, которые там состоялись, с частью которых я работаю до сих пор.

А в чем секрет? Ведь очень много уже тогда было разных каналов, и вот эта вот плеяда музыкальных ведущих, которые начинали на «Муз-ТВ» и на MTV, они как раз сейчас считаются патриархами музыкального телевидения. Почему именно оттуда, из этих мест они в результате появились, возгорелись и светят до сих пор?

Вот дело в этом оголтелом энтузиазме, с которым вы начинали это все, или в чем-то еще? Там же не было никаких супертехнологий, не было никаких даже ноу-хау, там мысли не было, чтобы делать точно такие же или по лицензии какие-то шоу, да и денег на это никаких не было. Почему эта бригада выросла?

Мне кажется, что просто когда большое количество способных, ярких, наглых, талантливых и амбициозных молодых людей собирается в одном месте, должно произойти что-то интересное. Второй момент, как ни странно, вот это отсутствие денег и возможностей, оно собственно и рождало какие-то творческие варианты того, как можно что-то сделать, не имея ничего.

Ну, и еще один важный фактор, отчасти, то, что нас действительно мало кто видел, и ответственность была минимальная, поэтому была возможность для такого эксперимента как над самим собой, так и над тем, что мы делали. И честно сказать, и до сих пор, на самом деле, это большая проблема, телевидение стало высококоммерческим, возникло большое количество умствующих продюсеров, которые знают, как делать, что и зачем. И сейчас вот такой вольницы, инкубатора для появления молодых и талантливых практически нет.

Ты находишься в одном из них. Вот это у нас. Последние шесть лет, я думаю, это даст новую генерацию ведущих.

Кстати, да. Это последние из могикан, потому что все остальные предпочитают работать по каким-то формулам, имея людей уже состоявшихся. И вот в чем парадокс, если они где-то не начнут что-то делать, и не будут ошибаться, что неизбежно, то ничего не возникнет. Поэтому в этом смысле MTV и «Муз-ТВ» в значительной мере, мне кажется, создали большое количество профессионалов, не только тех, кто работает в кадре, но и многих, кто работает за кадром: шеф-редакторов, режиссеров, блестящих специалистов, нынешних сорокалетних, теперь которые стали, в свою очередь, продюсерами, владельцами телевизионных продакшнов и так далее.

Но когда-то это все начиналось вот в таком абсолютном безумии, я помню, что у меня был кабинет на «Муз-ТВ», который располагался рядом с колбасным цехом. И колбасный цех уехал, а запах остался. И я ловил себя на мысли, что мне довольно часто нужно в этой связи сдавать одежду в химчистку, и я очень сожалел на эту тему.

Девушки на свиданиях сидели напротив тебя и часто водили носом? Ты пах колбасой?

Не знаю, я не жаловался.

Наоборот?

Может быть, колбаса и был секретом того, что можно было добиться. Вообще это было интересное время в том смысле, что я помню, что человек, имевший отношение к музыкальному телевидению, и тем более, который снимал клипы, например, это было больше, чем секс-символ. То есть реально, ты мог обладать максимальным вниманием всякой публики, и совершенно даже не важно, хорошо ты делал или плохо, зарабатывал на этом что-то или нет. И вообще, как-то деньги ничего не значили, потому что их особенно и не было на самом деле, и это никого не волновало.

Я сейчас понимаю, что при коммунизме созданы величайшие культурные достижения, и, наверное, еще и потому, что материальный вопрос не испортил людей. Сейчас, конечно, мы испытываем время таких чванливых псевдо-профессионалов, которые начинают разговор про деньги, и их совершенно не волнует ощущение того кайфа, ради которого, собственно, люди должны приходить в творческие профессии.

Где-то хорошо было сказано, что главная проблема нашего времени — это большое количество высокомотивированных низкоквалифицированных профессионалов.

Мне рассказывали историю, что, по-моему, журнал Dazed and Confused закрылся по той причине, что не то чтобы нет профессионалов, они есть в небольшом количестве, но цены, которые они предлагают за свой труд, существенно выше всякой возможной рентабельности подобного журнала. И это вообще большая сложность, потому что сейчас, как-то в силу последних моих работах, я знаком с самыми разными, довольно талантливыми и большими людьми в наших сопредельных профессиях, как телевизионных, так и 18.56, и хочу вам сказать, что многие люди в нашей стране по-прежнему получают денег не меньше, чем они, но при этом, конечно, уровень профессионализма, самоотдачи, таланта и получения удовольствия от того, что ты делаешь, в общем, совсем другой.

Это ты имеешь в виду в сравнении с западным миром?

Да. К сожалению, да. И я-то очень надеюсь, и вот как-то по-разному, но вокруг меня появляются периодически люди, которые меня очень радуют тем, что они приходят для того, чтобы получать тот самый кайф от этой профессии, ради которого мы все в ней существуем. И я всегда этому обстоятельству рад, и иногда за это платят деньги, и это удивительно и приятно. Но в принципе, я отдаю себе отчет, что, наверное, если бы их не платили, многие из нас профессией этой все равно бы занимались.

А в чем, как бы ты сформулировал, в чем кайф твоей профессии? Что тебе вот сейчас, уже имея опыт за плечами, приносит такое возбуждение и радость, когда мурашки по коже ощущаешь от счастья?

Меня всегда в этом радовал один вопрос. Это как Георгий Цыпин, с которым мы делали церемонию открытия, мы когда ходили по этим гигантским павильонам, где проходили репетиции, декорации какие-то летали, был специальный ангар, как самолетный, в котором хранилось наше все барахло, и он заходил туда и тихо мне говорил: «Андрей, никто же не знает, мы просто пошутили».

И вот это удивительное ощущение, нет того, что где-то в голове, в разговорах, в ощущениях, в салфетках, на которых ты что-то там набрасываешь, возникает, порой, личные, странные, непонятные образы и фантазии. И тут неожиданно приходишь куда-то, и раз — это все в реальности. Это, конечно, ничем не передаваемое ощущение. И конечно, наша профессия безумно зависимая, действительно, мы зависим от денег, бюджетов, к сожалению, от очень странных порой и крайне непрофессиональных заказчиков. Но эта ситуация меняется, слава богу.

Меняется в положительную сторону?

Я думаю, что да. За счет того, что люди, которые работают в профессии, постепенно омолаживаются, и сейчас я очень рад тому, что возникает очень много ярких молодых людей, как в кино, так и в телике, и этот процесс, я надеюсь, неизбежен.

И ты чувствуешь по ним, что они уже такие… в них уже нет никаких ростков «совка»? Или они, скорее, такие люди земного шара, уже посмотревшие такой объем интересного телевидения по всему миру, что они уже на другом уровне? Так или нет?

Да. Более того, я обнаруживаю вот эту разницу между собой и этими тридцатилетними, которые пришли. Я сейчас даже говорю не только про телевидение на самом деле. Например, есть замечательный режиссер Саша Молочников, которому сейчас, по-моему, 24 года, но который сделал два блестящих совершенно спектакля в МХТ. Есть ребята, которые сделали картину с Кириллом Серебренниковым, Илья Стюарт, есть Найт Шулер, есть масса, ребята замечательные, талантливые, которые делают хиты канала ТНТ и параллельно занимаются театром, кино, и делают это весьма успешно. В общем, сейчас появилось, с кем в этой профессии говорить, спорить, конкурировать, и это очень здорово, на самом деле. Важно, чтобы нам все было, что делать.

Вот мне кажется, что тебе, с точки зрения того, что часто бывают безнадежно тяжелые заказчики, повезло, поскольку большая часть, вся деятельность на Первом канале у тебя связана с Константином Львовичем Эрнстом, которого уж точно к таким не причислить. У тебя, в общем, был, как я понимаю, эти годы достаточно мощный карт-бланш.

Это правда.

То есть эта история, например, что ты заснял Force Brute 23.11, кусочек спектакля в Нью-Йорке, показал ему, и через три дня эти аргентинцы репетировали в Москве, это свидетельствует о том, что возможно все.

Нет, разумеется, все лучшее, что я сделал в профессии, связано с Первым каналом, и прежде всего с Константином Эрнстом. Но вообще, строго говоря, вот эта ситуация, когда в наше время очень сложно оценивать каких-либо его фигурантов. Но очевидно, что Эрнст является человеком, революционизировавшим как телевидение, так и много параллельных областей, потому что даже с музыкой, условно говоря, с появлением «Фабрики», Real Records, все вот это наше пространство в шоу-бизнесе поменялось. Точно так же произошло в кино, точно так же случилось в телевидении, и я был свидетелем процесса изнутри, и, разумеется, то лучшее, что я сделал, связано, прежде всего, с Первым каналом, и лично с ним. Он абсолютно в этом смысле безумный человек, потому что он видит цель и не видит препятствий. И в его случае это не пустая фраза.

Но есть и другая сторона, о которой мы сейчас просто не будем говорить, но у каждого из нас есть свой собственный образ Константина Львовича, и есть какое-то количество вопросов к нему. Я хотел перейти, закинуть еще раньше в хронологии. Вот тот период, когда ты еще не стал главным режиссером Первого канала, а когда тебе приходилось, ты руководил, как я помню, условным отделом музыкальных спецпроектов, и вы снимали огромное количество концертов, вот этот период.

Там приходилось, как я понимаю, снимать что угодно — Дни железнодорожника, естественно, концерт к Дню милиции, и вот все это чудовищное советское телевидение вам рухнуло на плечи. Расскажи, как ты пережил этот период своей жизни?

Ты знаешь, я в какой-то момент времени понял, что в значительной мере то, что я снимаю, в общем-то, не является каким-то изначально чем-то глубоко интересным. И, собственно, по этой причине я решил, что проще делать все самому изначально, чем заниматься тем, что ты документируешь чью-то творческую несостоятельность. И поэтому во многом я решил эти шоу делать сам. Но действительно есть такие юношеские грехи, не то чтобы, как Сталлоне, снимался в порнухе, приблизительно так ты сейчас описываешь мой творческий путь. И это правда, действительно.

Какой ад, какой самый большой ад тебе пришлось снять?

Да ты знаешь, как-то вот у меня память в этом смысле, как я говорил тебе за кадром, избирательная. Она как-то старательно вычеркивает темные моменты моей жизни.

Ты знаешь, мой источник, имя которого я не хотел бы оглашать, рассказал мне, что вы снимали концерт артиста Глызина, у которого за несколько часов до концерта выпал зуб. И вы сняли весь концерт, а дальше…

Источник лучше меня это все знает.

А дальше в течение нескольких дней, круглыми сутками ваши компьютерные графики на всех крупных планах дорисовывали ему зуб. Было такое, да?

Это правда.

Это же кинематографическая история, потрясающая просто абсолютно.

Согласен. Слушай, но я совершенно, действительно забыл об этом. Это правда.

Вы снимали и западных артистов, вы снимали вашей бригадой Джо Кокера и Duran Duran.

Ты больше меня знаешь про мою жизнь.

И причем, как отмечают очевидцы, ты не преминул у каждого из них взять интервью, причем сам, потому что никому не доверил это сделать.

Да, не потому, что я так люблю себя в кадре, как ты догадываешься, просто у меня действительно есть некоторые проблемы, я какие-то ключевые вопросы стараюсь не передоверять. Но есть некое малое количество людей, которым я очень доверяю, включая мою жену, конечно же прежде всего, но тем не менее да, было и такое. Кстати, многое из этого не увидело эфир, включая фильм про Джо Кокера. Ну что ж делать! Да, было много странного. И День милиции я тоже снимал, правда.

Я представляю себе, каким ты мог бы снять День милиции, если бы тебе развязали руки, но боюсь, в отношении этого концерта…

Ты знаешь, меня бы сразу тогда, я думаю, что в этой же милиции и оставили бы. Нет, мне кажется, есть какие-то вещи, которые, кстати, существуют в своем жанре, к которым лучше не подпускать каких-то людей типа меня. Но на самом деле, ты знаешь, потом появилось MTV в стране, и появились церемонии MTV. И я помню, что я страстно начал этим заниматься, потому что я сделал, я не знаю, или четыре, или пять церемоний MTV, потому что, конечно, я ничего не знал про это. Но это была очень интересная школа, потому что нам довелось работать с многими людьми, которые тогда были очень активны, и вообще это было интересно. Я помню, что мы на «Муз-ТВ» ставили, знаешь, у нас не было клипов никаких, и мы ставили клипы, переписанные с VHS, с логотипом MTV, но ставили туда блямбу логотипа «Муз-ТВ».

И потом, на Первом канале, кстати, я делал какой-то выпуск специальный MTV, и вообще MTV считалось каким-то совершенно невероятным таким облачным статусом, к которому ты не можешь даже прикоснуться. Это сейчас как-то получается так, что вроде как все эти люди хорошо знакомы и даже немножко, ты знаешь, странное такое ощущение того, что не способен искренне радоваться за тех, кто там остался в течение такого количества лет. Хотя, наверное, эти люди счастливы, и дай бог, всему этому. Но мы, когда начали делать церемонию MTV, мы довольно многому научились у них, и там работали в тот момент лучшие люди в индустрии. И началось все это с церемонии в Кремле, я помню там самым главным, конечно, было выступление Queen и Земфиры. Я легко договорился с Queen, потом чуть сложнее договорился с Земфирой, но тем не менее я уверен, что…

Вы репетировали?

Нет, конечно, они репетировали. Там была очень смешная история, в какой-то момент времени, когда они репетируют …

Там же еще было, я помню визуально, там же был невероятный хор какой-то, там было человек пятьдесят на сцене в тот момент, Земфира была на авансцене...

Ты знаешь, нет, там была история такая, что я хотел сделать такой оммаж советской эстетики, это было логично, потому что мы были в Кремле, и мы нашли тогда в Минске последнего человека, оставшегося из команды Олимпиады-80, и он делал живое панно из людей. Приходил такой дедушка, с бумагами, это было совершенно невероятно, вот он делал это. Но история про Земфиру, она очень на самом деле экранизирует все, что мы говорили выше, потому что в какой-то момент времени, они репетируют, и я помню мы с ней отходим в сторону, и она говорит: «Слушай, такая проблема, это немножко не моя тональность. Ты не мог бы поговорить с ними?». Я говорю: «Ну как-то, может быть, ты сама». Но в результате я понял, что это правильнее сделать мне, я подошел к Брайану Мэю и сказал, что ты знаешь, есть нюансы, можно ли тональность поменять?

Песня We Are The Champions.

Да, и он подошел уже к нам вместе и сказал: «Земфира, конечно, мы все поменяем. Мы просто твой бэнд сегодня». И понимаешь, в этом есть большой такой водораздел, который находится между философией отношения к профессии там и здесь. И он все сделал. И это было совершенно гениальное выступление, Земфира потрясающе спела, спасибо ей и Брайану Мэю, что это случилось. И в этом смысле там, сколько раз я убеждался, что чем больше человек в профессии, тем меньше у него вот этих дешевых атрибутов, пафоса.

Я очень хорошо помню этот момент, было совершенно триумфальное выступление группы Queen и артистки Земфиры. И кстати говоря, они до сих пор в контакте, Мэй к ней до сих пор очень тепло относится, с каким-то невероятным пиететом и уважением. Потом у тебя была монументальная работа, это трилогия Алсу.

Ох, источник твой. Да, было.

Что это было? Это, как я понимаю, ты весь продакшн придумал и сочинил, и что это было в трех залах. Вот расскажи, пожалуйста.

Да, это было три больших мероприятия, одно из которых было в концертном зале «Россия», когда его еще не снесли, другое, не помню, было, по-моему, с симфоническим оркестром. И одно было большое очень шоу, действительно, и на тот момент оно было такое лихое, там было много всякого рода находок, были радиофицированные камеры, люди под дождем.

Что такое радиофицированные камеры?

Там был момент, когда она выходила с камерой, которая волшебным образом снимала и ее, и зрителей на экран. Я помню, что у зрителей было какое-то совершенно фантастическое ощущение, когда они смогли себя там увидеть, без всяких проводов, как бы напоминало это просто иллюзионистский трюк какой-то. Но это смешно было. Там был номер, когда я хотел сделать балет в воздухе, собственно, он случился, и спустя много лет я узнал, что один из людей, который болтался там на кабеле, это был Слава Кулаев, с которым мы сейчас работаем очень много, замечательный хореограф и режиссер.

Таким образом произошло наше знакомство, хотя ни он, ни я об этом не знали в тот момент. Там было действительно достаточно много всего придумано, это было большое масштабное шоу, и как-то после этого стало понятно, что, наверное, правильнее все делать самим, нежели чем просто протоколировать чужую действительность. И как-то с тех пор я больше старался заниматься комплексно работой, как постановщик и как телевизионный человек.

Ну а вот это вечная дилемма, которая существует у постановщиков больших, да вообще любых шоу, одно дело — это то, как видит все из зала зритель, а другое дело, как это видит телевизионная аудитория. От этого же зависит и постановка света, и хореография. Что у тебя было приоритетно в таких процессах? На что ты ориентировался? Ты сначала придумывал постановку с тем ощущением, с каким его воспримет человек, сопричастный, находящийся в зале, или ты сначала придумывал телевизионный показ каких-то твоих элементов и номеров, а потом уже подстраивал под это, как это будет выглядеть непосредственно в зале? Понимаешь, о чем я говорю? Вот эти две вещи.

Да, пока держу мысль.

Что важнее?

Когда-то мне казалось, что важнее телевидение. А сейчас я понимаю, что с уважением надо отнестись к любому зрителю. И собственно, большинство больших шоу, последних, мы старались делать с пониманием того, что это должно смотреться хорошо на экране, и при этом зритель в зале не должен быть обделен. Потому что на самом деле, если в зале отсутствует энергетика, то не взирая на то, что это может быть красиво на телевидении, той атмосферы не будет, потому что это такое состояние, где артист и зритель создают некое третье измерение, которое впрямую не передается в телевизор, но оно имеет важное стратегическое значение.

Я помню, что очень часто я сталкивался с этой проблемой, когда мы, например, делали «Максидром» или «Нашествие», когда телевизионный режиссер подходил и говорил: «Ребята, я вас умоляю, ну какая разница, вот как вот этот сегмент, вот этот сектор в зале, услышат ли они это, увидят они или не увидят, мы ведь снимаем это, мы будем транслировать это в прямом эфире, у нас там целая зрительская аудитория, вот что важно». Меня это всегда очень раздражало.

Я думаю, что ты имеешь в виду конкретных людей, и даже меня на «Максидроме» с тобой, но это правда. Я считаю, что я немножко этим переболел     , но в принципе, есть такое заболевание. У нас, допустим, звукорежиссер всегда думает, что звук — самое главное, а все остальное вообще наплевать. Светорежиссер думает все то же самое, телевизионный режиссер вообще не хочет никого слушать, потому что он считает, что он-то работает с миллионами, а это здесь вообще ничтожество, включая артистов. Поэтому это такое, как говорил Пелевин, смесь комплекса неполноценности и мании величия. Это вот в разных эшелонах нашей профессии часто встречается.

Поэтому, мне кажется, сейчас важно ощущение того, что вообще не надо строить какую-либо работу в состоянии отрицания кого бы то ни было. По большому счету важно, чтобы все получали удовольствие. Даже если ты, например, красиво снял что-то, но в зале человека не слышно, то, в общем, от этого дискомфорт всем. Ну и наоборот. Бывают разные ситуации, когда раздражает, что ты приходишь куда-то на мероприятие, и перед глазами у тебя летает телевизионная техника, в каких-то грязных штанах проходит стедикамщик, и у тебя ощущение, что как-то на тебя наплевали. И у нас это часто вообще принято, но надо избавляться от такого отношения к людям, мне кажется.

Скажи, пожалуйста, тебе несколько раз доводилось снимать и работать с Аллой Борисовной Пугачевой.

Я думаю, что глобально это было один раз, на «Рождественских встречах». Любой молодой режиссер проходил боевое крещение такое.

Расскажи, какова она в работе.

Она — Пугачева. Она великолепна, естественно. Для меня это был очень интересный опыт на самом деле. Я помню, что мы монтировались на «Муз-ТВ», это было мое единственное условие, потому что параллельно моей работе на «Муз-ТВ» я умудрялся снимать клипы, делать шоу и все такое. Я помню, что я пришел с опозданием, потому что я привык, что артисты всегда приходят не вовремя. И мне было жутко стыдно, потому что она пришла за пять минут до назначенной встречи и ждала меня там. С тех пор я больше, конечно, не опаздывал, но в тот момент времени меня, конечно, удивляла абсолютно феноменальная работоспособность, не взирая на то, что я человек другого поколения, и казалось бы, должен быть таким Электроником, но я могу сказать, что я монтировал с ней, по-моему, ночей двадцать подряд, и я, конечно, в какой-то момент времени ломался, а она, она держалась.

Монтировал — это физически в одной монтажной, сидя рядом, отсматривая дубли, отсматривая планы, вот просто вот так вот, многочасовая работа такая, да?

Ну тогда не было вот этих всех каких-то чудесных возможностей спрятаться за кого-то, поэтому да, приходилось делать все самому. У меня осталось очень приятное ощущение от этой работы, человеческое, и она, конечно, человек с прекрасным чувством юмора. Кстати, у нее есть одна история, она мне рассказывала, как раз про пафос, что-то такое, она рассказывала, что в принципе она этого не культивирует, но были какие-то ситуации в ее жизни, когда ей пришлось кому-то громко сказать, что она народная артистка СССР, только для того, чтобы от нее отстал какой-то хамского вида человек. И это работало в ее случае только как какая-то самозащита в критической ситуации. Но она, кстати, в этом смысле человек очень корректный.

Вообще, ты знаешь, я сравнительно недавно посмотрел интервью Дэвида Финчера, который работал с большим количеством звезд. И, как ты знаешь, начинал карьеру как режиссер-клипмейкер, и он сказал, что его опыт общения со звездами говорит ему о том, что люди, которые становятся невероятно популярными, всегда точно знают, чего они хотят, и знают свои сильные стороны лучше, чем кто бы то ни был, и умеют этим пользоваться. И вот это правильное умение оценить себя и отдать себя зрителю — это свойство очень талантливых людей. То есть мало это иметь, важно этим еще управлять. И безусловно Пугачева один из тех людей, которые могут это делать.

Значит ли это, что, по сути дела, степень популярности и известности уже является гарантией наличия таланта? Потому что если исповедовать такое, если поверить наблюдению Финчера, то условные певцы шансона, назовем их вот так, которые, например, универсально звучат из любых киосков или закусочных, они, в общем, заслуживают народной популярности.

Ну, по факту, хотим мы этого или нет лично, это происходит. И видимо, они как-то формулируют мысли разных людей, иначе бы их никто не слушал, правда ведь? Но видимо, какое время, такие и песни. Но долгий успех в профессии определяется только тем, что помимо таланта, у тебя есть еще понимание себя и умение как-то добиваться своего, не уничтожая за собой тех людей, с которыми ты рядом. Поэтому мне кажется, что этим все определяется на самом деле. Особенно сейчас, честно сказать, телевидение, особенно вот эти все звездные форматы многочисленные, которые сейчас мы не будем перечислять, они породили большое количество людей, которые называются «звездами», но по большому счету они такие популярные люди. И популярными они стали во многом за счет такой достаточно мощной рекламной кампании телевизионной. Но от того, что их поставили в луч прожектора, вот этого телевизионного, они не стали по-настоящему теми, за кого их выдавали. И поэтому людей этих, казалось бы, узнаваемых, много, а по-настоящему ценных и больших, и долгожителей в профессии очень мало. Все-таки не случайно в советское время, если ты получил народного артиста, это уж точно было предметом большой любви и серьезного обсуждения. Сейчас, конечно, ситуация немножко поменялась.

Это был советский эквивалент Грэмми фактически.

Ну да, видимо, слегка политизированный, но тем не менее да, это правда.

Я хочу спросить о нескольких каких-то твоих персональных рекордах, о которых ты можешь, например, вспомнить. Скажи, какой наиболее продолжительный срок ты провел в монтажной? Над каким проектом? И сколько это было примерно часов,   суток, недель или месяцев?

Возможно, кстати, это было «Рождественские встречи». Но вот сейчас я практически три месяца монтировал церемонию открытия, потому что версия в прямом эфире была, в общем, не той, которую я задумал, по объективным причинам, отчасти потому, что это было сложно снять.

Ты имеешь в виду открытие Олимпиады?

Да, и я довольно много делал.

И после открытия ты еще три месяца сидел ее монтировал?

Да, потому что та версия, которая вышла на Первом канале, по-моему, в прошлом году, это была версия как раз уже в моей версии монтажа, и она на самом деле самая корректная и самая правильная.

Авторская.

Да, ну она, скажем так, поскольку авторов у Олимпиады много, но это именно то, что мы нашим трио задумывали. И да, она соответствует всему тому, чему говорили. Но в принципе, был момент, когда я сам монтировал, и наверное, действительно, с Аллой Борисовной у нас был наиболее продолжительный режим такой, когда я каждую ночь проводил с Пугачевой.

Хорошо звучит.

Звучит неплохо. Я помню, что Филипп нам привозил, тогда еще в Москве не было энергетических напитков, а его какой-то знакомый обладал возможностью их привезти, и тогда я с этим злом познакомился и существовал на этом топливе довольно долго.

Это вот всякие энергетики, да?

Да. Я не помню, я не буду сейчас называть, на всякий случай, но в принципе ты понимаешь, о чем я говорю. Да, это было, наверное, самый длительный период. Ты знаешь, в принципе я еще заметил одну вещь, что на самом деле это не показатель, потому что я понял, по примеру работы с большим количеством иностранцев, есть один секрет, очень простой, известный еще Булгакову, — в принципе, если все будут заниматься своим делом, и делать его точно и вовремя, то, оказывается, можно делать величайшие какие-то дела, заканчивать работу в цивилизованное время, и субботу, воскресенье проводить с родными. И вот эта ситуация, когда мы зачастую в Москве, вообще в наших вот этих смежных профессиях работаем круглыми сутками, — это не причина такого высочайшего         профессионализма или того, что мы так, в общем-то, погружены в это, хотя и это тоже правда. Просто это еще вот такая общая дезорганизация труда. Я помню, что на «Евровидении» мы первый раз, когда должны были встретиться с нашей группой, мы должны были договориться в 8 часов. А для меня это тогда было вообще невозможно.

Утра?

Утра, да.

Кошмар.

И я помню, что я, естественно, тоже опоздал, операторы тоже пришли позже, и для меня было чудовищно стыдно, когда я обнаружил, что, во-первых, за те семь минут, когда я не пришел вовремя, у меня раздалось 180 звонков, потому что все подумали, что, не знаю, я попал в аварию, что-то упало на меня, то есть никто не мог поверить, что человек может опоздать на такое совещание. И я увидел всех этих людей, который были в абсолютном шоке, что как так можно? И с тех пор мы ни разу не опаздывали на эти встречи конечно же, но секрет один, я говорю, что надо делать все точно, вовремя и качественно, и тогда не надо сутками работать, сказал человек, который по-прежнему это делает. Но тем не менее я стремлюсь к тому, чтобы как-то по-другому это делать.

Самый большой косяк, который у тебя когда-либо произошел в поставленных тобой шоу или в твоих прямых трансляциях, который ты вот прямо до сих пор с ужасом вспоминаешь?

Ты знаешь, я делал первый раз церемонию ТЭФИ как режиссер-постановщик, причем это было, там же была какая-то сменность каналов, которые транслировали. И я, как главный режиссер Первого канала тогда, ну и вообще просто режиссер, делал церемонию ТЭФИ. То есть ты, в общем, общаешься со всей своей диаспорой одновременно таким образом. И мы сделали очень амбициозную на тот момент церемонию, там участвовал и Антон Ненашев, он сделал какие-то совершенно невероятные заставки, мы как-то пытались все это как-то рационализировать, и в результате я задержал церемонию, по-моему, на 45 минут. И все эти люди, которые, естественно, взаимно друг друга не любят, оказались в ситуации, когда по моей вине, по вине Первого канала они должны были ждать 45 минут мучительно в этом зале начала. Я помню, надо отдать должное такту Эрнста, он не приходил сам, он присылал людей. И сначала эти люди спрашивали, что происходит, потом тон менялся, потом нам предложили отрезать какие-то части тела, потом нам передали очень короткое сообщение, что вы больше не работаете на Первом канале, потом пришел он. И надо отдать должное, он как-то сделал это ловко, он встал в стороне и громко кричал. Он говорил: «Кто же это делает? Кто же это делает?». Он прекрасно знал, кто это делает, естественно, и понимал прекрасно, что ничего не изменится. И я очень признателен.

Причины задержки в чем были?

Потому что я сделал все, грубо говоря, в одном компьютере, и этот компьютер завис. И никакого у нас не было запаса, вообще все нарушилось в этот момент. Я понимал, что ну все, карьеру закончили, и в принципе громко, выйдя перед всей своей тусовкой телевизионной, я совершил акт публичного самосожжения. Потом начали церемонию, она была действительно довольно интересная, и на следующий год меня пригласили делать юбилейную, кстати, не на Первом канале, она выходила на канале НТВ, по-моему, но ощущение было, конечно, полного провала, и естественно, все страшным образом обсуждали невыносимость того, что мы опоздали. И кстати, понимаешь, формально мы сделали хороший телевизионный продукт, но поскольку мы так испортили всем людям настроение, что они не были способны относиться к этому объективно. И надо отдать должное, я помню, что Эрнст мне позвонил и сказал: «Ты знаешь,. 49.12 тоже не все поняли сразу, поэтому не переживай». И я очень признателен ему за это, и признателен этому отрицательному опыту, кстати, потому что мне кажется, что опыт ошибок, он существенно важнее опыта побед, поскольку победы опьяняют, тебе кажется, что море по колено, ты можешь все и так далее. И то, что я так, можно я скажу это слово, громко обосрался, в присутствии всех своих коллег, это было для меня важным опытом. С тех пор, я тебе скажу честно, у меня 64 бэкапа, разные версии возможных событий, форс-мажор 1, форс-мажор 2, форс-мажор 3, что, правда, конечно, не стопроцентная гарантия, говорю, как человек, который не раскрыл пятое кольцо, но тем не менее, мы, конечно, теперь стараемся действовать по-другому. Поэтому я очень признателен этому опыту, и реакции своего тогда руководителя, потому что, конечно, это было очень плохо.

Последний у меня вопрос вот какой. Если бы ты вот сейчас увидел Андрея Болтенко, который заходит, только Андрей Болтенко образца 1990 года, и ты мог бы его от чего-то предостеречь, или что-то ему пожелать, или какой-то совет дать, чтобы ты ему сказал?

Ну, во-первых, я бы с ним говорил очень долго, потому что количество ошибок позволяет долго провести время. Ты знаешь, не знаю, я бы предпочел, чтобы он узнал все сам, потому что иногда я тоже, знаешь, думаю, вот если бы я действительно мог сам себя предупредить от чего-то, но мне кажется, что во всем есть какая-то вселенская логика. И все, что нам присылается, и испытания, и радости, это какой-то имеет глобальный смысл, который мы, может быть, сейчас, вот в этом отрезке времени, не понимаем. Но вот оглядываясь назад, я какие-то вещи осознаю в том смысле, что по большому счету, самый основной противник — это ты сам, и тебе нужно в какой-то момент времени убедиться в том, что ты на что-то способен. И мне кажется, что если об этом предупредить, то ты не сможешь этого добиться. И я по-прежнему считаю, что я всему учусь, и, наверное, есть Андрей Болтенко еще более старшего возраста, который бы меня тоже сейчас предупредил, но я бы попросил его этого не делать, потому что мне кажется, что мой этап постоянного ученичества не должен прерываться. И мне кажется, что если бы такой разговор состоялся, то я бы подумал, что я всего уже добился и нахожусь на безопасной тропе жизни.

Спасибо тебе большое за то, что так хорошо поговорили, а вам, зрители уважаемые, за то, что вы смотрите, продолжаете смотреть этот цикл программ «Как все начиналось».