Арина Бородина: «Позвонили из администрации президента, когда дайджест Путина уступил по рейтингу „Спокойной ночи, малыши“».

Мое почтение, драгоценные зрители Дождя. В эфире очередной выпуск моей программы «Как все начиналось». Мы стараемся вспомнить десятилетие девяностых и поразмышлять о том, что изменилось с тех пор. Сегодня у меня в гостях журналист и телевизионный обозреватель Арина Бородина. Здравствуйте, Арина.

Здравствуйте.

Отдельно благодарю вас, что пришли.

Спасибо.

Предлагаю начать с вашего приезда в Москву, это 1992 год. Какой показалась вам столица?

Ну, я же не первый раз приехала в Москву, чтобы вот вообще не видела, туристические мои какие-то были впечатления. Я в Москву ездила с раннего детства, у меня мамина двоюродная сестра, наши близкие родственники жили в Москве. Я сама жила на Байконуре с родителями, а бабушка моя жила в Горьковской области, сейчас Нижегородская, и наш путь неизменно лежал через Москву. Поэтому без ложной скромности скажу, что Москву я знала, в общем, какие-то отдельные ее части, неплохо для ребенка, а уж для восемнадцатилетней девушки, или девятнадцатилетней, тем более. Но тут получилось вообще все не совсем так, что я приехала в Москву, если восстанавливать хронологию.

Во-первых, я приехала еще первый раз основательно, думала, что останусь, после 1990 года, когда я закончила школу и поступала в полиграфический институт. Это тоже была такая целенаправленная у меня история, я наметила еще в седьмом классе, что я поступлю на редакторский факультет и факультет книжной торговли. И я не поступила, я не поступила даже в книготорговый техникум тогда. Я вернулась домой, я работала в магазине «Военная книга» и потом я приехала на сессию, это был 1992 год, то есть я училась заочно и приехала на сессию.

А нужно было сессию сдавать в Москве?

Да, конечно. Так получилось, что я уехала домой, в Ленинск, Байконур он же, так просто проще будет, город назывался Ленинск, но собственно, это и был космодром Байконур. Я работала почему в «Военной книге», в книжном магазине, потому что это было профилирующее место работы. Я училась тогда на Зои и Шуры, книготорговый техникум, сейчас он называется книготорговый колледж, и я поступила заочно, у меня такой долгий был путь. Я приехала сдавать сессию, сессия была в Москве. Сессия была длинная, 45 дней они бывали, 30 дней, они бывали длинные. Я на самом деле не приехала с вещами в Москву, что я буду жить в Москве, нет. Я сдавала предметы, сдавала экзамены, какие-то лекции шли, все шло.

Просто мамин двоюродный брат работал в газете «Труд», газете советских профсоюзов. Тогда она уже была не газетой советских профсоюзов, а он уже был не собкором в Китае, там были какие-то разные коммерческие подразделения. Время начала девяностых было такое шумное, насыщенное, все что-то пробовали, и он издавал журнал, был такой «Китай и бизнес», при газете «Труд» были какие-то коммерческие подразделения. И ему нужен был помощник в этот журнал, человек, который бы занимался какими-то организационными вопросами. И он мне предложил остаться в Москве и сказал: «А деньги я буду тебе платить из своего кармана». Довольно сложная такая была конструкция, комбинация, но мы подумали, и я со второго раза решила, что я все-таки останусь тогда в Москве, потому что уже шел развал такой, там было жить сложно, ну и собственно, чего уж тут, предлагают работу, надо остаться.

А вот путеводная звезда была какая, чем хотелось в жизни заниматься? Как я понимаю, это должно было быть связано с журналистикой или с книгами?

Миша, вы знаете, никогда не думала в жизни, что я буду журналистом. Я понимала, что я человек гуманитарного склада, это безусловно. У меня мама учительница русского языка и литературы, работала на студии телевидения местного, и ведущей, и корреспондентом, у нее был и такой опыт, она пять лет работала, интервью брала и у космонавтов, и у известных людей, которые на Байконур приезжали. И в школе я занималась разными творческими историями, что-то писала, но у меня никогда не было…

Я действительно хотела поступать на факультет книжной торговли и редакторского дела, мне дико нравилось работать в книжном магазине, мне нравилось книжное дело. Я писала им какие-то специальные работы, будучи школьницей, в этот полиграфический институт, там был огромный конкурс, я ходила на подготовительные курсы. Я в итоге закончила этот же институт, факультет редакторского дела и книжной торговли, потому что я получила красный диплом в этом книготорговом колледже на улице Зои и Шуры Космодемьянских, и поступила уже автоматом в полиграфический институт, но я уже к тому времени работала в газете «Труд».

Когда вы начали писать? Помните первую опубликованную…

Конечно. Она как раз была связана с Байконуром. Кто же не помнит, мне кажется, любой нормальный человек помнит всегда то, с чего он начинал. Это был 1993 год, это было за день до моего двадцатилетия, эта заметка называлась «Город, которого нет на карте». Такое очень, с одной стороны, банальное название, а с другой стороны, оно запоминающееся. Потому что как получилось, меня взяли в одну из структур в «Труде», а потом, прописки не было, тогда без прописки не брали в Москве на работу еще, это мы для наших зрителей поясним, потому что многие даже не помнят этого института прописки, что это значит. Прописки у меня, конечно, не было, я снимала комнаты, квартиры, потому что от родственников потом пришлось уехать, то есть я прошла весь путь, одиннадцать съемных квартир в Москве, на окраинах, это все моя история.

И я постепенно, мы сидели, кстати, на Пушкинской, 26, тогда была Пушкинская, 26, сейчас это Большая Дмитровка, где сейчас Совет Федерации, там был Дом российской прессы, и вот мое первое место работы в Москве это там. Вот эти два крайних окна, я всегда прохожу, на последнем этаже, где, кстати, говорят, когда-то был кабинет Ельцина, когда был Госстрой еще, мы занимали, это было представительство «Труда» в Доме российской прессы. Так вот, я потом попала уже в саму редакцию, в Настасьинском переулке, которой сейчас уже нет, я ни разу не работала в «Труде» ни в одном творческом отделе, но начала «пописывать», что называется.

Я тогда еще ездила домой, мама еще жила на Байконуре, в Ленинск, мне нужно было забрать какие-то зимние свои очередные вещи, коробки, и мне тогдашний ответсек, ответственный секретарь, его уже давно нет в живых, Виктор Филиппович Горленко, светлая ему память, у нас были очень добрые отношения, он в свое время был ответсеком в «Правде» и такой прогрессивный был ответсек, и хороший журналист действительно был, он мне говорит: «Ну раз ты едешь туда все равно, напиши уж тогда, ты там столько лет прожила».

Чего зря мотаться-то.

Да-да, ну напиши текст. И я встречалась, помню, с начальником космодрома, ходила в школу, то есть совершенно по-другому уже воспринимала какие-то вещи, где прожито восемнадцать лет моей жизни, и я написала текст, большой. Его почти весь переписали, там был только эпиграф, фамилия в конце «Арина Бородина» и заголовок, заголовок, правда, мой был. Я рыдала навзрыд, просто навзрыд, и я писала об этом как-то, по-моему, в фейсбуке даже, он мне сказал: «Дура, ты чего ревешь? У меня было восемь строк в заводской многотиражке, и я был счастлив. А у тебя…». А он действительно был такой, внушительного размера, текст, «А у тебя такой большой текст в газете, которую миллионы знали, и ты рыдаешь». А я рыдала, потому что мне обидно, я же писала!

Хорошо было написано, с вашей точки зрения.

Да, а где же мой текст?

А когда, вы говорите, вы начали «пописывать», это рукой вы писали в то время, на листочках, или печатная машинка была?

Да. Значит, я писала и рукой, и потом я купила себе печатную машинку, потому что в школе на УПК я была секретарем-машинисткой. Здесь у меня большая фора всегда была, я печатаю «вслепую», и до сих пор, я не смотрю на клавиатуру. Просто мне финансовые возможности не сразу позволяли купить машинку, но потом я ее купила в Москве, но вообще писала рукой, ручкой.

Она жива, машинка?

Нет. Причем она была хорошая машинка, она стоила там что-то 150 рублей, это была машинка, которая забивала опечатки, у нее была такая белая лента, это немецкая машинка.

А, да, это прямо вообще крутые машинки.

Я купила ее в каком-то магазине на Ленинском проспекте, в каких-то дворах, какая-то фирма была маленькая. Я просто по цене нашла очень удачный вариант, это было ноу-хау, то есть преддверие компьютеров, она печатала и забивала ошибки.

Туда надо было заправлять одну ленту черную и другую ленту белую.

Да. Она была очень сложная, и отдельно еще дорогая эта лента была, потому что ее надо было беречь. А потом я еще, у нас же было машбюро такое, сейчас тоже этого уже никто не помнит, в «Труде» было свое машбюро, ты писал от руки, приносил им тексты, а они печатали. Но это был единственный текст, который был, скажем так, не по профилю, я, конечно, тяготела ко всем культурным делам и писала про театр, кино и немного телевидение.

Как я понимаю, много разных публикаций было сделано в самых разных газетах. Там были и «Аргументы и факты», и «Время новостей»… Вы просто в качестве фрилансера, как сейчас говорят, отдавали, предлагали свои тексты? Или шли на работу туда?

Не совсем так. Если мы как бы говорим об этапах, как все становилось, я поясню. С 1992 года я работала в «Труде», и писала я только в «Труд». У нас был отдел культуры, который возглавлял Леонид Павлючик. Он, собственно, и сейчас там работает по-прежнему, это известный кинокритик, Леня. Но я никогда не была в штате отдела культуры, хотя был такой шанс, но он не случился, не важно почему уже. А писала я по этому отделу, то есть я писала заметки и сдавала им, находясь в штате не других должностях, я работала в отделе рекламы, выпускающим, в пиар-отделе и так далее.

А еще у меня был замечательный совершенно редактор, коль уж мы говорим, он, слава богу, до сих пор пишет, Анатолий Яковлевич Журин, под его началом я работала тоже в «Труде», он меня всегда очень поддерживал. Замечательный, талантливый человек, он в «КВН» играл, писал сценарии для телевидения «От всей души». Короче говоря, я там работала. У меня были подработки для приложения «АиФ Москва», потому что я говорю, я же снимала жилье, надо было как-то жить в Москве, жизнь была дорогая и суровая в этом смысле. И одна моя коллега мне предложила для вкладки «АиФ Москва» делать интервью или писать анонсы разных фильмов, какие-то заметки, может быть, о телевидении. Но это вот работая в «Труде», а потом я из «Труда» ушла в 1998 году.

И вот когда я ушла из «Труда», я работала очень недолго, был у меня такой эпизод в биографии, я работала на канале «ТВ-центр», который тогда только создавался, я писала в разные издания. У меня был большой период, я писала в «ТВ-парк», делала целую серию интервью в «Беседку» и в «Профессионалы», тогда я уже писала только о телевидении, потому что театр, кино уже остался в стороне, и как-то так случилось, что я писала уже о телевидении. «Новая газета», «Общая газета» — по паре заметок.

А что было на экране? Что показывало телевидение? Какие каналы вы смотрели?

Я вообще смотрела всегда телевидение, с детства, каналов было же немного, выбор был небольшой. А в то время…

Это же, в общем, расцвет…

Я же уже говорю, скорее, это уже середина, конец девяностых, то есть 1998-1999. Собственно, я упомянула, конечно, был расцвет НТВ, еще до всего, потому что «Время новостей» — это отдельный этап, это уже штатная работа специального корреспондента, это уже позже было, «Время МН», тоже штатная работа была, уже ежедневные общественно-политические газеты. НТВ, безусловно, был Первый канал, тогда еще ОРТ, канал «Россия», который тогда еще РТР, это три как бы флагмана. Безусловно, существовали и сетевые каналы, вот, собственно, создавали «ТВ-центр» как раз, по-моему, в 1997 году, если я не ошибаюсь, 1997 или 1998, это тогда был городской канал, тогда Анатолий Григорьевич Лысенко и его команда создавала.

Собственно, они меня и позвали, Лысенко я знала еще по «Труду», потому что мы с ним делали интервью, когда я работала в «Труде». Многих своих ньюсмейкеров, до сих пор ныне здравствующих, слава богу, я знаю с тех времен, когда была ну совсем молодой девушкой, работающей в «Труде». Это и Эдуард Михайлович Сагалаев, и Анатолий Григорьевич Лысенко, и Александр Любимов, с которым мы встречались, и довелось мне познакомиться с убитым Владиславом Листьевым, как раз к их годовщине телекомпании «ВиД» с ними со всеми встречалась. Интервью тогда, правда, не вышло, но когда Влада Листьева уже убили, «Труд» опубликовал кусок этого интервью, которое у меня на кассете осталось.

Вот, на телевидении были эти каналы, и собственно, я, наверное, как и большинство, смотрела. Были же какие-то разные популярные ведущие в то время. «ТВ-6», конечно, было тогда, что же я, собственно, умолчала. Я просто вспомнила целую историю с Иваном Демидовым, я делала с ним интервью, и у нас с ним была такая смешная история, тогда «ТВ-6» разыгрывал в «Метрополе», у них был какой-то юбилей, они, конечно, жили широко.

Да, на широкую ногу.

У них были дни в Сургуте, дни «ТВ-6» в Сургуте, и какой-то был юбилей, они разыгрывали завтрак с Демидовым, обед с Пономаревым, Александром Пономаревым, который был тогда одним из руководителей канала, и ужин с Сагалаевым. И мне достался в лотерею завтрак с Иваном Демидовым, и мы с ним завтракали в отеле «Метрополь».

Он очки снял во время завтрака?

Да, он снял. Так я же заметки про это писала, и в «Труд», и у меня «ТВ-парк» заказал заметку, и всех, как и вас, интересовал вопрос…

Снял ли он очки?

Снял ли Демидов очки и какие у него глаза. Я, кстати, не знаю, помнит ли Иван эту историю, но мы с ним очень много лет не виделись, как-то я на каком-то официальном мероприятии встретилась. А это совпало еще с моим днем рождения, они не знали.

Просто сделали вам подарок.

Вот они назначили, думаю, что, красиво, в «Метрополе» я тогда никак бы не оказалась. Ну, была такая история.

Вот тоже удивительная судьба. Казалось бы, Иван Демидов точно прирожденный «человек из телевизора», несмотря на то, что он на кресло ведущего сел из осветительского.

Да.

Но тем не менее вот, пожалуйста, пара декад уже прошло, никакого телевидения ему не нужно, занимается совсем другими вещами.

Я даже сейчас уже… Он же был в каких-то фондах, потом еще что-то, я сейчас, честно говоря, затрудняюсь сказать, в какой…

Как я понимаю, он ушел во власть в целом.

Вот это мы правильно понимаем, я говорю, я его не видела много лет. Но, повторюсь, когда последний раз видела, мы как-то так уважительно поздоровались. А я все время думаю, он вспомнит эту историю, потому что для мне это, конечно, была сногсшибательная история, я, в общем, начинающая такая девушка-журналистка была.

Сильное переживание.

Ну, не переживание, но да, впечатление сильное, я даже до сих пор помню. Завтракать в отеле «Метрополь» с ведущим, которого знает вся страна, без ложной скромности, а тогда все-таки телевидение действительно было вот «вся страна», это вот не фигура речи. А тем более «МузОбоз», я его сидела в Ленинске смотрела у телевизора, открыв глаза, это был прорыв в космос вообще, эти очки и вся музыка, которая шла. И вот я с Демидовым завтракаю в «Метрополе» в свой день рождения, прекрасно звучит, завтракаю с Демидовым.

«Коммерсант».

«Коммерсант», лучшие годы.

Как судьба вывела вас на издательский дом? И расскажите мне первое впечатление от Андрея Васильева.

Ой, нам с вами, Миша, не хватит передачи про Васильева говорить.

Я понимаю.

Во-первых, тут важно сказать, восстановить, уж коль мы идем, по биографической цепочке пошли, вот по такому пути, вот когда у меня с «ТВ-центром» это период закончился, вот я буквально с улицы, что называется, пришла в газету «Время МН». Она была, это будет связанная история, я поэтому говорю, это был тогда холдинг еще «Московские новости», и издание новое создавалось, вот эта ежедневная общественно-политическая газета. Ее возглавил Владимир Гуревич, известный журналист, и он был редактором.

Я пришла к ним буквально с улицы, я не знала там никого вообще. Я им принесла два материала про телевидение, как помню сейчас, про кинопоказ ОРТ, мы с Анатолием Максимовым разговаривали, и просто что-то еще, какое-то сборное. И там работал Борис Натанович Пастернак и Алена Солнцева, они в одном отделе работали, и они у меня взяли эти публикации. И я стала им писать сначала внештатно, что называется, и довольно быстро они меня взяли в штат. А потом «Время МН» прекратило свое существование, по финансовым причинам, и вся редакция ушла в газету «Время новостей», она была какое-то время в «МН», «Время новостей». Тоже Гуревич был главным редактором, мы сидели на Пятницкой, вот я там проработала практически полтора года.

И оттуда, это была на самом деле уникальная история, я недавно печатала это заявление, я ушла переводом в издательский дом «Коммерсант». Васильев написал Гуревичу бумагу, обычно так никто никогда не делал, «Уважаемый Владимир Семенович», естественно, они друг друга знали много лет, формальности надо было соблюсти, не что уволил по собственному желанию, а именно что переводом, «просим вас перевести в издательский дом «Коммерсант» Бородину Арину Валентиновну». Васильева я уже знала, потому что он работал к тому времени на ОРТ, занимался прессой. А я же писала про телевидение, поэтому…

Пресс-секретарем ОРТ, да.

Ну, там как-то у него выше были полномочия, он просто вряд ли одобрил бы сейчас вашу формулировку. Он же был заместителем генерального директора, он руководил программой «Время», а потом он вот когда стал прессой заниматься, по-моему, он был заместителем генерального продюсера со статусом «по связям с общественностью». Там же был Сурков по связям с общественностью, с одной общественностью, а Васильев был по связям с журналисткой общественностью. И мы с ним были в таких, приятельских нет, конечно, но в хороших отношениях.

Знакомы были.

Знакомы, да. И мы с ним периодически встречались. Конечно, «Коммерсант» для меня это был мечта, потому что я читала только «Коммерсант», кроме собственной газеты, это был предел мечтаний. Я никогда не думала, что я окажусь там на работе, это не фигура речи и не лукавство. Но однажды мне позвонила Вика Арутюнова, которая сейчас работает на ВГТРК, все это время она там, собственно, и работала, она советник по прессе, тоже вот пресс-секретарь, а до этого она была в «кремлевском пуле» и писала о телевидении, и сказала: «Ты знаешь, с тобой бы хотел поговорить Васильев». Я говорю: «Хорошо».

А потом там случились определенные события, они связаны с Михаилом Лесиным, это связано было с «протоколом №6», кто помнит, когда Лесин подписал протокол, который гарантировал Гусинскому свободу в обмен на акции, и Лесин устроил такое негласное прощание в доме отдыха «Лесные дали». Там целая история была, он приглашал туда журналистов, которые пишут о СМИ, а мы работали довольно плотно, он был ньюсмейкером, и главных редакторов ведущих СМИ, телевизионных и печатных. Он тогда оттуда ездил в Белый дом, в этот день. Это, что называется, на шашлыки, он сам делал шашлыки. В итоге его не уволили тогда, оставили, сделали эту показную выволочку, что негоже государственному чиновнику подписывать такие договоры, но то тоже долгая очень история.

А назад оттуда, из «Лесных далей», нас повез Андрей Васильев, меня и Аню Качкаеву, как сейчас помню. То есть нас там было немного журналистов, именно журналистов, и нас Васильев на своей машине из этих «Лесных далей» повез в Москву. И мы с ним заехали в бар «Слимс», который был напротив «Коммерсанта», и он долго очень разговаривал, в том состоянии, в котором он иногда бывает, о том, как он представляет журналистику и журналистскую работу.

Потом у меня вышло в газете «Время новостей» интервью со Светланой Сорокиной. Она тогда уже ушла на ТВ-6, потому что НТВ разгромили к тому моменту, и вот просто она должна была вести новости на канале «ТВ-6». У нас с ней вышло интервью, и это было уже, я не помню этой хронологии. Васильев мне сказал, потом уже, «Ты знаешь, я прочитал это интервью, и почему-то подумал, что нам вот надо бы, конечно, тебя, не хватает нам чего-то там». И когда я пришла к нему в кабинет, он сказал сурово: «Нет, ты не рассчитывай, зарплата у тебя выше-то не будет. И телефон мобильный мы тоже оплачивать сверх лимита тебе не будем». В общем, он был достаточно суров, но это счастье, работать с таким редактором, как Васильев. Я его обожаю, даже когда мы были там что-то с ним не согласны. Я считаю, что он гениальный главный редактор.

Дело в том, что любой человек, которому пришлось хотя бы шапочно быть знакомым с Андреем Васильевым, представить себе не может, что такой человек может руководить, и так блестяще руководить, главной газетой в стране. Потому что все в нем, в обычном представлении, противоречит тому, что он должен быть руководителем, со своими собственными принципами, с системой, которую он должен выстраивать, с безукоризненным чувством редактуры и так далее. Вот как это совмещалось-то в нем?

Миш, я вам расскажу, может быть, я вас понимаю, но у меня-то другой с ним опыт отношений. У нас ведь еще была в чем особенность? Мои ньюсмейкеры люди телевизионные, они его все знают, и многие, как он говорит, его «дружки», и со многими его связывали теплые отношения. Ну, не со многими, но с некоторыми, будем так говорить, а с некоторыми конструктивные. И вот истории про то, когда звонят и жалуются, по части моих публикаций, были постоянно.

Да, это же осложняло.

Это сложно, но при этом и одновременно легко, потому что мы с ним говорили на одном языке, мне не надо было ему, то есть у меня были ситуации, когда я прибегала пулей и кричала: «Тебе сейчас позвонит Лесин», и быстро говорила ему, в чем дело. И он при мне начинал разговаривать с Лесиным, уже введенный будучи в курс дела. Вот я вам приведу один пример, про Васильева, который у меня всегда в глазах, и таким его, я уверена, не знали многие из тех, о ком вы говорили, что они не могут его представить. Речь идет о Беслане, это было 3 сентября, во время штурма Беслана.

Он сделала предложение написать о том, как освещало телевидение в этот день, одному известному тележурналисту. Он отказался, это его было право. И он мне звонит и говорит: «Слушай, старуха, тогда надо, чтобы ты писала». Я, конечно, была у телеэкрана, но я знала, что мне по идее не надо писать. Я была все, и мне пришлось из дома с Таганки ехать на Врубеля на такси, а это время, а мне же надо смотреть. Я примчалась в редакцию, захожу в кабинет, на третий этаж, где был его кабинет главного редактора, весь пол засыпан снимками. Уже вечер был почти, не вечер, вторая половина дня, уже штурм. Штурм Беслана, будни Беслана, и Васильев ползал буквально на полу, никого не было в кабинете, у меня просто отпечаталось это в памяти, он выбирал снимки на полосы, и на центр полосы. Потом он вот так вот сел, вот так вот голову опустил, и говорит: «Ну, что?», то есть ему надо было отойти, чтобы включиться.

Он моментально, на кончиках пальцев, это уже я про другое, улавливал темы, в разных состояниях. Ему можно было позвонить в десять и сказать: «Андрей, тема такая. Вот у меня есть такие нюансы», он включался моментально, я говорю, он просто гениальный главный редактор. Да, прошло много лет, у меня был какой-нибудь текст, он все время говорил: «Ты знаешь, это был хороший текст, первая, вторая, а вот третья колонка все-таки подкачала, вот все-таки подкачала третья колонка». Но с ним было счастье работать, мне было счастье.

И когда он ушел, и пришел Бородулин, для меня было горе просто, ничего не могу сказать ни про кого плохого, хорошего и так далее. А потом он опять вернулся, уже при Алишере Усманове, это тоже было счастье какое-то еще недолгое, а потом я просто физически уже, мне было физически плохо, дело не только в том, что цензура надвигалась, а без него было просто очень тяжело работать.

Можете вспомнить еще какой-то пример, когда его телевизионные знакомые обрушивались на газету из-за ваших колонок?

Да полно их.

Какого калибра люди это были, кто ему звонил?

Нет, ну калибр, я вам все фамилии назову, они все на слуху.

Да, давайте.

Просто, как вас сказать, не все истории выходят в паблик.

Но они-то и самые интересные.

Миша, дело в том, что я вот сейчас даже замерла, потому что…

Я понимаю.

Потому что каждого, кого я назову, они все действующие люди. Многие звонили и мне, но вот я вам про Лесина, его уже не в живых, я сказала. Но, конечно, Алексей Алексеевич Громов звонил Васильеву, и это тоже не секрет, я могу даже сказать, это была такая смешная история, на редколлегии было. Там была какая-то прямая линия очередная с Путиным, и я написала… Вот я говорю, это гениальность Васиной редактуры, там была «Прямая линия», у нее всегда хорошие рейтинги, но они, оба госканала, поставили повтор, как всегда, вечером дайджест. Для меня это всегда была непостижимая логика, вы и так три-четыре часа показываете днем, по двум каналам.

Ну, это можно понять, если у человека нет трех-четырех часов, то ему за пять минут.

Да, но это мы так подсказываем логику, но все равно, они ставят дайджест, тоже на двух каналах. А там так получилось, тогда была программа «Спокойной ночи, малыши!», и получилось, что дайджест Путина уступил по рейтингу «Спокойной ночи, малыши!». И я пришла, говорю: «Слушай, забавно вообще». Он говорит: «Пиши заметку», и в итоге эту заметку поставили центром первой полосы в «Коммерсанте», что «Спокойной ночи, малыши!», значит, там все было обыграно. И позвонили, конечно, из администрации, ну что за безобразие, что значит «Спокойной ночи, малыши!» обошли повтор «Прямой линии» с Путиным, это совершенно не годится никуда, ни в какие ворота. Мне приходилось однажды писать докладную тоже.

По требованию Васи?

Одну докладную я писала уже без Васи, по требованию Демьяна Кудрявцева, это было уже позже. А по поводу Васи это была даже не докладная, а объяснительная, откуда я беру цифры. Это как раз был вот этот случай, он сказал, ты мне цифры напиши, а я их покажу. Вася всегда говорил: «Наша сила в фактах, закрывайся фактами». И мы всегда закрывались фактами. Просто некоторые мои ньюсмейкеры звонили мне, а некоторые звонили ему, те, которые…

Хотели на вас настучать.

Которым как бы мне нечего было сказать.

Но он впрягался, он закрывал вас?

Я как-то читала лекцию на Дожде у вас как раз и сказала, что если вы работаете в редакции, где главный редактор вам не защитник и вас сдает, в этой редакции делать нечего, даже если все остальное там в полном порядке. Вася… Он не любит, когда его так называют, я вот сейчас сказала…

Это я сказал.

Да-да, понятно, что между собой так его называли. Он всегда был на нашей стороне. И он всегда был плечом, почему я и сказала, что мне без него было работать невозможно, потому что я всегда знала, что он меня закроет. Я знала, кто мне позвонит в девять утра, в десять, я знала, когда начинается «летучка» на ВГТРК, я знала, когда что будет.

Интересно, при том, что вы выполняли свой журналистский долг, вы обозревали и делали из этого какие-то выводы, при этом осознавая, что вы пишете о тех людях, которые поднимут трубку и позвонят вашему начальнику, это не породило в вас интуицию такой самоцензуры и самоограничения, что вот все-таки это лучше не писать или вот этих лучше не трогать?

Нет, тут история вот какая. У Васильева был один принцип, если уж мы говорим о Васильеве. Вот как раз когда мы тогда сидели в «Слимсе», с ним и с Аней Качкаевой, он сказал одну вещь, ему все равно, какой целью получен комментарий, главное, чтобы он был. Там была еще более грубая форма, попроще сказанная, но я не буду сейчас ее в эфире повторять, но ему было важно, чтобы был комментарий. То есть, если что меня и тревожило, то надо было обойти все струйки дождя, чтобы написать объективно, чтобы написать информативно, и чтобы в следующий раз этот человек тебе еще и дал комментарий. Вот все 12 лет, что я…

Это важный момент очень, важный момент.

Это самый важный момент, это 80%, потому что я работала в информационном издании, я же не публицистикой занималась, и поэтому без комментариев они не были бы ценны, им не было цены бы никакой.

Я хочу один вопрос, не связанный с вашей непосредственной профессиональной карьерой, но связанный с… Я хочу услышать от вас оценку на совершенно другую вещь. Вы помните тот комментарий, который журналист Женя Левкович записал из уст Константина Эрнста не под запись?

Да.

Это было ответ на вопрос, кто убил Листьева.

Да, конечно.

И Женя сказал Константину Львовичу, что он этого публиковать не будет.

Да.

И Костя ему назвал этого человека.

Да.

И потом Женя это опубликовал.

Да, я хорошо помню эту историю.

Правильно он поступил или нет? И как бы вы поступили на его месте?

Нет, если вы меня спрашиваете, у меня тут не может быть двух мнений, я собственно, и тогда выступила. Нет, я так никогда не делала. Более того, это продолжение…

Андрей Васильев сказал, что не важно, какой ценой получен комментарий, вот почему я вспомнил тот сюжет.

Нет, он имел в виду комментарий публичный, для Васильева нет анонимных комментариев. Публичный, поэтому я и говорю, как я работала по поводу самоцензуры. Мне было важно… то есть бывали, конечно, случаи, когда со мной люди не разговаривали по четыре месяца, есть у меня один, уже в прошлом, я сейчас не работаю, как говорится, ушла из большого спорта, в ежедневном я не работаю уже режиме давно. У меня был очень авторитетный известный ньюсмейкер, телевизионный продюсер, который со мной не разговаривал несколько месяцев после публикации в журнале «Власть». Потом мы восстановили отношения.

Но, видимо, мне так повезло, или звезды так сошлись, но кроме одного единственного человека, с которым по ряду причин мы перестали общаться, со всеми остальными мои отношения на этапе моей работы всегда сохранялись, несмотря на недовольство моими публикациями, жалобами Васильеву или куда-то выше, такое тоже случалось. Я закончу по поводу Левковича, для меня было важно не только, чтобы она была официальная, я вам больше того скажу, я сама звонила и зачитывала комментарий. То есть, если я брала для заметки цитату прямую, я звонила этому человеку или, допустим, его пресс-секретарю, который был с ним на связи, и зачитывала этот комментарий, потому что для меня это было принципиально важно, чтобы эта цитата была заверенная, прямая, чтобы этого не возникало, даже если у меня ее нет на пленке, я иногда на салфетках записывала целые интервью, но я зачитывала их. Неприемлемая для меня история публиковать то, что было неофициально.

Арина, объясните, пожалуйста, мне, как первокласснику, как меряется телевидение? В общих чертах, вообще. Я знаю про пиплметр, этот метод был двадцать лет назад. Он до сих пор основной?

Да. Миш, я ведь измерениями, технологиями не очень занимаюсь.

Но вы ими пользуетесь?

Нет, конечно. Я же в это не очень вникаю, я пользуюсь продуктом конечным.

Я это и имею в виду. То есть они вам дают данные, вы эти данные можете…

Да, компания Mediascope. Раньше это было ТНС России, теперь это компания Mediascope. Да, у них есть пиплметры, есть панели в разных городах, есть 29, если не ошибаюсь, крупных городов России, это областные центры, города-миллионники, где конкретно меряют город. А есть города с населением свыше ста тысяч человек, где берут какую-то уже общую выборку, ее умножают на какой-то коэффициент, и вот так вот примерно обозначают тренды. В Москве чуть больше пиплметров, потому что в абсолютном количестве это будут какие-то мизерные цифры.

В том-то и дело.

Поэтому многие телевизионные менеджеры, зная Константина Львовича Эрнста, который не доверяет этим измерениям, у него есть своя социологическая служба.

Тем не менее, объясните мне, если домохозяйка имеет привычку всегда включать телевизор на свой любимый, предположим, Первый, или Второй, или какой-нибудь еще канал, и она включает его, а потом уходит на кухню готовить, канал ведь фиксирует, что там кто-то как бы смотрит телевизор? Соответственно, когда она его выключает вечером, то на этом пиплметре записано, что в течение 12 часов семья смотрела вот этот вот канал. Так или не так?

Безусловно, наверное, и это тоже бывает. Я с вами абсолютно согласна. Я всегда говорю, рейтинги безусловно вещь несовершенная, как и любая социология. Понимаете, когда нам пишут, что в опросе участвовало 1500 человек, в любом опросе, на какую-то тему, и закладывают какую-то погрешность, мы же не знаем, на самом деле были эти 1500 человек, в каком они были настроении, что они на самом деле сказали.

Спали ли на диване или бодрствовали.

Да, в общем, мы не знаем. Поэтому я могу только сказать одно, что и всегда обычно говорю. Вот я же не зря сказала, например, про систему СТИ Первого канала, которая существует, они обзванивают Москву и Подмосковье, дачи, то, чего, кстати, нету в Mediascope пока, потому что в дачный сезон уходит, а дачники — это все-таки очень как раз целевая аудитория телевизионная.

Существенная.

Да, она существенная. Я всегда говорю, тренды одинаковые, практически никогда не бывает, чтобы какая-то популярная программа в рейтингах была непопулярна. Или, например, эта популярная программа в Mediascope популярна, а по СТИ Первого канала она там в полном провале или наоборот. Разница тут бывает в долях. Это тоже существенно, конечно, почему Эрнст рубился не на жизнь, а на смерть, потому что это рекламные деньги, у тебя 20 доля или 40. Я условно говорю, сейчас таких долей уже нет, но все равно, пункты долей это реклама. Но тренды популярности или, наоборот, непопулярности, они всегда совпадают, поэтому как ни крути, при всем несовершенстве рейтингов, они отражают некую реальность. И потом, это единственный фактологический материал, на который может телевидение как-то опираться. Как продюсировать-то, как они будут смотреть?

Вот я на всю жизнь запомнил, как на в школе преподавали, что большевики, революционеры решили первым делом взять почту, телеграф, телефон. Вот у меня есть абсолютно не изменившееся с годами убеждение, что Владимир Владимирович Путин четко понял, что первым делом нужно взять телевидение. И собственно, это абсолютно краеугольный камень его власти в течение всех этих лет. Прав я или нет?

Абсолютно. Путин просто телевизионный президент. Президент телевидения, если хотите, и в частностях, и в общем. Как сказать, и в объективных, и в субъективных каких-то измерениях это абсолютно так. Во-первых, он стал популярен благодаря телевидению, во-вторых, это действительно было то, что первым надо завоевать, во-вторых, мы помним 1999-2000 год, это ОРТ, это НТВ, это Гусинский и уже покойный ныне Борис Березовский, и все эти войны компроматов и так далее. Путин приходит, и все это меняется…

И он, наблюдая за все за этим, четко выстроил…

Но он же понимал, например, что ему нужно ОРТ. Он меняет, в итоге оттирают Бориса Абрамовича, туда приходит, Абрамович выкупает ОРТ, Эрнст становится уже очень абсолютно лояльным Путину в этом смысле генеральным директором, и вот это канал президента. Это президентский канал, но ему же это было нужно, значит, нужно.

Но на этом-то можно было бы и остановиться, не надо было присваивать себе все остальные каналы.

Нет, ну это не интересно. Это не интересно.

Вот одна из вещей, которую, мне кажется, очень большое количество людей молодых, не заставших девяностые, не очень понимают, что это было десятилетие, причем, на мой взгляд, единственное десятилетие за последние много лет истории нашей страны, когда ты мог, переключая кнопки, вдруг получить разные точки зрения с экрана.

В этом было, конечно, большое преимущество, несмотря на вот эти уже упомянутые мною информационные войны. Ты посмотрел этот канал, этот канал, этот канал, и ты все равно составляешь разные точки зрения. Еще был «ТВ-6» со своим «Обозревателем», пусть там тоже, я имею в виду Стаса Кучера итоговая программа, ты мог смотреть Доренко, Сванидзе, Киселева и Кучера. И какая-то картина мира у тебя складывалась.

Которые по разным вещам могли иметь разную точку зрения, разную интерпретацию.

Разумеется, в том числе, конечно, это были и политические ангажированные истории, все это понятно. Но мне, как человеку, который уже тогда просто сидел на этом, плотно все это смотрел, изучал и анализировал, конечно, это было очевидно. Сейчас это даже невозможно представить. Я сказала, что эпоха альтернативного телевидения закончилась летом 2014 года в федеральном эфире, когда была закрыта программа Марианны Максимовской «Неделя» на «Рен-ТВ». Ее закрыли в связи с событиями на Украине, то есть они как бы по умолчанию приняли решение, что эта программа выходить не будет, но Марианна сама, наверное, уже понимала, что ей никто не даст там говорить. То есть программа, в которой были еще какие-то точки зрения, отличные от государственной…

Остатки альтернативной.

Пусть это канал не сравнимый с охватом, но это был все-таки федеральный эфир, сетевые партнеры по всей стране, и у них были хорошие рейтинги, то есть популярность и доверие аудитории. Вот с 2014 года у нас одна точка зрения во всем телевизионном пространстве, я имею в виду федеральном, в плане именно каналов, которые вещают на всю страну. А по поводу Путина, я говорю, даже в каких-то шутейных историях, но дело в том, что программы с его участием всегда популярны, он телевизионный президент, все программы, «Прямая линия», пресс-конференция Путина и так далее.

Уж не говоря о «Новогоднем поздравлении».

«Новогоднее поздравление», да. Кстати, это смешно, но его поздравления были, когда был Медведев президентом, его показатели были немножко ниже, хотя это совершенно не играет роли, кто глава государства. Но «Новогоднее поздравление» президента, да, эта пятиминутка всегда хит каждого года.

Значит, по идее можно сделать такой вывод, что олигархические медиа в том виде, в котором олигархам принадлежали главные каналы в девяностых годах, получалось, давало нам больше свободы, чем государственно-олигархические медиа, которые настали, когда те аффилированные, назначенные Владимиром Владимировичем олигархи от государства вошли в контрольный пакет всех главных каналов.

Нет, тут даже сравнивать нечего. Я говорю, там все-таки была альтернативная точка зрения. Более того, было много тем, которые, допустим, не касались власти, какие-то, но телекомпании о них рассказывали. А сейчас же не расскажут не только о том, что там в Кремле, в Белом доме или там в партии «Единая Россия», с чем угодно, сейчас вообще кроме плохой Америки, ужасной Украины ничего нет. А есть масса социальных проблем в стране, и вообще страна, она иногда просто исчезает, ее как будто ластиком из новостей стирают. А тогда все-таки новости и репортажи, НТВ вообще были короли репортажей, там жизнь была. И более того, после разгрома того НТВ пришло, как это, другое НТВ, вторая волна, когда пришел Йордан, было «Намедни», были новости, был «Профреп», который Картозия тогда делал, и тогда тоже была жизнь на экране на том же НТВ. И даже, скажем так, на государственных каналах еще были просветы, не в смысле, что не было цензуры, цензура, конечно, была вовсю и на НТВ.

Давайте пару минут уделим вот этому разгрому НТВ. Я, конечно, глаз оторвать никогда не могу, наблюдая за тем, что произошло с НТВшниками, за каждой судьбой в отдельности.

Драмы, это история драм.

Кто вас порадовал своей потом жизнью профессиональной, а кто вас огорчил, из того «золотого экипажа» НТВ?

Ой, Миша, это такой сложный вопрос. Во-первых, сходу, конечно, так не скажешь. А во-вторых, понимаете, какая шутка, я сейчас начну называть фамилии, и это неизбежно, вот вы говорите по поводу самоцензуры, когда ты пишешь заметку в газете, у меня этот вопрос не стоял, про самоцензуру, потому что ты пишешь заметку, и ты понимаешь, что это нужно для твоих читателей, для какого-то определенного круга людей, которые читают газету. Сейчас мы с вами говорим, сейчас такие все стали нервические, и эпоха каких-то очень сложных историй.

Знаете, это история драм. Мне очень жаль, это, конечно, никак не относится, я назову, это никак не относится, скажем так, порадовало или огорчило, к этой категории, вот погиб трагически Илья Зимин, который был когда-то собкором НТВ во Владивостоке, и он ушел с этой командой на «ТВ-6», на ТВС. Илюша был очень талантливым репортером, он получил, успел получить премию ТЭФИ. Он погиб трагически, скажем так, это никак не связано было с его профессиональной жизнью. И вот то, что он так рано погиб и не смог, я даже не знаю, кстати, как бы он сейчас смог работать, чтобы он делал.

Мне очень не хватает, скорее, вот в таких я могу категориях говорить, мне очень не хватает репортерской школы. Мне очень не хватает разных этапов, мне не хватает ток-шоу общественно-политических, мне кажется, что Светлана Сорокина, которая могла делать, разговаривать с людьми, она могла бы так же разговаривать и сейчас. Мне очень не хватает актуальных интервью, которые были в формате «Герой дня». Паша Лобков, который работает у вас, вот, кстати, я воспользуюсь случаем, Паша Лобков вообще уникальный человек. Он безумно талантливый, я пользуюсь случаем, что я на Дожде, потому что людей надо хвалить здесь и сейчас, я всегда за это. То, что он столько лет работает в эфире, в катушки, он сам ездит на съемки, он делает репортажи, с его колоссальным опытом репортерским, тоже лауреат премии ТЭФИ, и ведущий разных программ, разножанровых.

Мы с Пашей делали интервью, когда я работала уже в РИА «Новости», оно было к двадцатилетию НТВ. И он поэтапно, потому что он был единственный, от создания НТВ до момента, он уже был соответственно на Дожде, рассказывал все периоды, как он проходил со всеми на НТВ, это было чрезвычайно интересно. Вот то, что Паша до сих пор предан своей главной профессии, хотя он биолог по образованию, понятно, но он предан этой телевизионной профессии, и до сих пор в ней не разочаровался, судя по тому, что он… То есть, он, наверное, может быть и разочаровался, но он по-прежнему ею занимается, это кроме моего восхищения, человеческого, зрительского и профессионального, ничего не вызывает, потому что он в блестящей форме. Я иногда слушаю, не часто, но, что он делает, потому что он, конечно, очень талантливый именно репортер.

Я думаю, что я тут без преувеличения скажу, что мы все, здесь работая, считаем за счастье, что Паша с нами работает.

Вам вообще очень повезло, что Паша с вами работает. Я считаю, знаете как, Дождь в большом долгу перед Пашей. А кто огорчил, чтобы так сказать, закрыть, конечно, я просто сейчас буду называть фамилии, их много, поэтому бессмысленно. Я могу только сказать одно, что это, мне просто со многими из людей, из тех, с кем я общалась на НТВ и даже позже, когда они ушли работать на государственные каналы, пришлось полностью порвать отношения во времена событий на Украине. С некоторыми перестать здороваться, были удалены из друзей, это очень горько, потому что иногда даже идеологические взгляды оставляют все равно хорошее отношение.

То есть, например, условно говоря, переход человека, уже когда НТВ не стало старого, его переход на ВГТРК не означает, что я его стираю ластиком из своей жизни, я не из этой категории. Но вот некоторые события и некоторые поступки, и некоторые персональные выпады в мой адрес, к сожалению, поставили точку на некоторых отношениях. Фамилии я этих людей называть не буду, повторюсь, ну так случилось, мир наш маленький, тесный, эти все люди публичные, мы все на слуху, и потом чтобы мне кто-то что-то там припоминал, я совершенно не хочу называть эти фамилии.

Давайте поговорим о трех главных теленачальниках, эпохальных, в общем, людях. Это я имею в виду Кулистикова, Добродеева и Эрнста. Вот в отношении Кулистикова у меня никогда никаких иллюзий не было вообще, хотя я с ним никогда в жизни лично не общался, но по его интервью, в том числе и интервью вам, вы брали у него интервью, как раз когда он взял НТВ.

Два интервью. Еще было одно 2007 года, то лучше даже было. Первое было в начале, когда он пришел, это там, где он сказал, что ходить в Кремль должен каждый уважающий себя руководитель корпорации. Вот без ложной скромности, это шикарное интервью Кулистикова.

Но в отношении Эрнста я вообще считаю, что… Я думаю, что это будет написана главная сага нашего времени, и в центре ее, конечно, будет Константин Львович, который при нескольких руководителях страны остается на своем месте. И в отношении Добродеева у меня тоже были иллюзии. Как, как вам кажется, они оправдывают то, что происходит в эфире их каналов, будучи людьми безусловно очень профессиональными? А в случае Кости, Константина Львовича, я говорю без преувеличения, еще и очень талантливыми. Константин Львович Эрнст в отношении телевидения, и в отношении вообще художественных произведений, будучи продюсером целого ряда фильмов и так далее, он человек очень одаренный и очень талантливый. И мы смотрим то, что происходит с его телеканалом, и волосы встают дыбом, ведь он же как-то это себе оправдывает.

Во-первых, надо сказать, что Кулистиков уже не возглавляет НТВ, чтобы нам не вводить зрителей в заблуждение, и не возглавляет уже давно, он является советником Добродеева на ВГТРК, но он возглавлял НТВ действительно долго. Миша, я не могу залезть им в голову. Когда я работала во «Времени новостей», в «Коммерсанте», они были моими постоянными ньюсмейкерами, к слову, о том, кто звонил, кто не звонил.

И понимаете, я воспринимала всех своих ньюсмейкеров как некие функции, вот я понимала, что он занимает эту должность, у меня безусловно было свое мнение на этот счет, что он там делает, но я знала и плюсы, и минусы, и что называется, невидимые миру слезы. Если я буду рассказывать про невидимые миру слезы, меня не поймет ни один из ваших слушателей, зрителей, простите, и наверное, многие не поймут. Они на этой должности, для них это важнее, они сделали свой выбор, Добродеев возглавляет ВГТРК, Эрнст возглавляет Первый канал, Кулистиков возглавлял НТВ.

Я недавно разговаривала с корреспондентом New Yorker, который пишет книгу, и в том числе там, насколько я знаю, я уже не в первый раз с ним разговариваю, он писал про Олимпиаду, про Эрнста у него был текст, я ему сказала, если говорить про Эрнста, я могу повторить это вам. Эрнст убежденный государственник. Он убежденный государственник, он делает это так, потому что он на государственной должности. Он невероятно талантлив, он гениальный продюсер, он единственный в стране, кто может поставить шоу уровня мирового, в чем мы убедились, видя церемонию открытия Олимпиады, «Евровидения» и так далее.

Добродеев тоже государственник, он абсолютный государственник и никогда этого не скрывал. Даже работая на НТВ, это есть и в интервью, и в архивах, у него была государственная точка зрения, и в позиции с Югославией, об этом говорили и покойный Игорь Малашенко, и Евгений Киселев, если спросить, Олег государственник. Олег, это я, извините, говорю, как его называют, для меня они все по имени-отчеству всегда были, кстати сказать, на «вы» и только по имени-отчеству, я никого не зову ни Костя, ни Олег, ни тем более Володя, все Владимир Михайлович, Олег Борисович, Константин Львович. Ну, значит они себя так убедили, они на службе.

А вот почему, я вам как раз сослалась в ситуации с Кулистиковым, он мне сказал, он говорит там про Кремль, там у него это есть, он сказал, что это честь для него ходить на совещания в Кремль. Почему я помню это интервью, мне потом одна моя коллега, которая работает с иностранными международными организациями журналистскими, она сказала, ну наконец-то, есть на кого сослаться не анонимно, что руководители каналов ходят в Кремль на совещания.

Как это происходит? Я просто хочу, вы наверняка это знаете лучше, чем кто бы ни было.

Меня она тоже спрашивала, как это происходит! Я не знаю, как это происходит.

Как это происходит? Что это у них? Брифинг, «летучка»?

«Летучка». Я думаю, такая же «летучка».

Четверговые встречи?

Она пятничная. А, нет, четверговая. Пятничные в прошлом, четверговая, если не поменяли график.

То есть какой уровень?

Не знаю.

Это уровень руководителей каналов или уровень руководителей информационных служб?

Нет, я думаю, это были разные. Мне однажды понравилась история, я не буду называть фамилию, для меня это было совершенное откровение, но одна моя знакомая мне рассказывала, что даже руководитель Пятого канала выезжал «Сапсаном» на такие летучки, туда и обратно.

Красиво.

Вот это для меня, но я уже тогда не работала в газете, я думала, вот это сильно. Понимаете, это гораздо сильнее, выезжать «Сапсаном» с Пятого канала на «летучку» в Кремль, понимаете! Этого человека уже, слава богу, ну, не слава богу, я не люблю называть фамилии, его уже нет, он уже не руководитель, он есть, но не руководитель.

А в какой форме, как вам кажется, дается разнарядка? Это что, письменно, просто проговор?

Я думаю, там есть масса разных. Я никогда, правду вам говорю, как есть…

Я знаю, что вас там не было.

Не то, что меня там не было, я никогда, понимаете, безусловно, с ними со всем общалась, но я никогда, я общалась строго по информационному поводу. И даже в неформальном общении я никогда не задавала вопросов «Константин Львович, Олег Борисович, а как ваши «летучки» проходят в Кремле?», потому что я прекрасно понимала, что они мне про это не будут говорить, это никогда не выносимая история.

Как вам представляется, методичка какая-то?

Нет-нет.

Или, случается что-то, «это нужно рассматривать под призмой вот такого, а вот это не надо».

Я думаю, что бывают топовые какие-то совещания, где руководители только каналов, какие-то стратегические вещи обсуждаются, на неделю там план, Громов какой-нибудь это проводит или, не знаю, кто там, может, Песков присутствует, скорее всего. Бывает, наверняка, рангом ниже, когда приходит, не знаю, Кирилл Клейменов, который возглавляет дирекцию информационную, кто сейчас «Вести» возглавляет, не знаю даже. Честно говоря, сейчас вдруг поняла, что я не знаю даже, кто сейчас возглавляет дирекцию «Вестей». На НТВ тоже кто-то возглавляет информационную дирекцию.

Иногда, может быть, смешанную, расширенную, иногда приглашают еще других директоров, и дают какие-то разнарядки, что важно, что надо освещать, на чем надо сделать акцент. Потому что, почему я из этого делаю, я же смотрю программы, и я читаю их как книгу, как Библию. Я всегда смотрю вечерний выпуск основной, не итоговые программы, а основной вечерний выпуск, программу «Время» и «Вести» в 20.00. Вот я по этим выпускам всегда понимаю, где разнарядка, а где, скажем так, дали «на вольные хлеба». То есть повестка единая, но где-то синхрон отличается, где-то там верстка другая, то есть какое-то есть послабление. А если монолит, то есть строго отрезанный синхрон там Путина или кого-то, кто является стратегически важным, то есть я понимаю, это было проговорено. Но иногда, может, просто им звонят и говорят, слушай, это сегодня надо дать. Я не знаю, как это происходит.

У нас осталась пара минут. Хочу еще ваше ощущение услышать на предмет, очень часто встречающийся такой тезис, типа «время телевидения ушло, у нас страна все равно через сколько-то времени все будут смотреть интернет».

Нет. Нет. Нет.

Произойдет ли это на нашем с вами веку?

Это как в любимом фильме «Москва слезам не верит», будет одно сплошное телевидение. Но только там он как раз говорил со знаком плюс, что не будет никаких ни книг, ничего. У нас такая большая страна, Миша, вот я только что прилетела относительно недавно из Норильска, и я вам хочу сказать, что с интернетом очень сложно. Даже иногда на дачу выезжаешь в Московскую область, и с интернетом бывает сложно. И сейчас, с учетом перехода на «цифру» еще надо покупать всякие эти устройства, если ваш телевизор вдруг не того года выпуска. Это они рапортуют, что все хорошо, ну и в целом, может, все хорошо, но я думаю, что телевидение в такой большой стране, как Россия, будет все равно являться самым доступным способом досуга, это важно, развлечений соответственно, ну и рычагом пропаганды. Более того, все равно инстинктивно, пока население не молодеет, а стареет, в случае ЧП, чрезвычайных событий, катастроф каких-то, не дай бог, но так психология зрителя устроена, он все-таки не в интернет лезет, он включает пульт телевизора, по привычке что-то ищет, не всегда находит, но ищет.

Даже двадцатилетние-тридцатилетние?

Про этих не могу людей сказать, молодых. Но я говорю, пока не молодеет, а стареет все-таки больше население. У молодежи, конечно, будут гаджеты и интернет, но ведь это же не молниеносно пройдет смена поколений. А в мировой вообще ситуации, но все же мировые телекомпании работают в эфире, вы же за границей все равно включаете CNN там где-то, ВВС, то есть какие-то мировые новости. Человек должен картинку видеть. Да, можно подключить айфон, или телефон к экрану, но инстинктивно все равно пульт. Я во всяком случае, еще сужу и по себе, конечно, тоже, я все равно включаю телевизор, особенно в чрезвычайной ситуации.

Последний вопрос, который я стараюсь всем гостям программы задать. Программа называется «Как все начиналось», и отталкиваемся мы всегда от этого десятилетия девяностых. Что, по-вашему, тогда начиналось, и что с тех пор закончилось?

Во-первых, юность, она начиналась, и она закончилась, это если говорить о себе. Время надежд и время свободы. Надежды тают, свобода тоже. Она, наверное, не закончилась, но она именно тает. И наверное… Да пожалуй, что надежда и свобода, я бы так сказала. А любовь остается.

Это была Арина Бородина. Спасибо, что смотрите Дождь. «Как все начиналось», Михаил Козырев, пока.