«Сейчас уже легче, поначалу я очень страдала»: Лия Ахеджакова о травле, роли мечты, компромиссах и любви

Ахеджакова: Я не умею.

Синдеева: А как они вам, вот эти 20-летние?

Ахеджакова: есть замечательные. У меня вот подружки вот эти мои, это все где-то, я познакомилась с ними, где-то им было лет кому 19, кому 22, и вот до сих пор мы дружим, им уж по 30 лет. Очень близкие мне люди, и я очень их люблю. И вот, а! Марфе, наверное, тридцатник, двое детей. Ну, замечательные люди! И мы, нам не надо выяснять мировоззрение и по какую сторону мы. Прекрасные люди, умные, думающие, все понимающие. И эта Маша моя сорвалась! Я говорю, ты же в ГИТИСе! Куда ты? Что с тобой? Она говорит, нет, я хочу на «Майдан». Понеслась на этот «Майдан»! Приехала, а у меня было «Фигаро». И она говорит: «Лия Меджидовна, тут со мной руководитель «Бумбокса». Я говорю: «Кого?» Она говорит: «Бумбокса!» Я говорю: «Ну, заходи в гримерную». Пришли, молодой человек. Она до сих пор в Минске, она полетела к ним, потому что у них гастроли в Минске, чтобы повидаться с ними. А одна наша актриса влетает: «Лия Меджидовна! Это у вас „Бумбокс“ был?» Я говорю: «Ты знаешь этот „Бумбокс“?» «Да вы что, вы не знаете „Бумбокс“?!» Я теперь знаю «Бумбокс».

Синдеева: Мы «Бумбокс» тоже любим, они у нас выступают.

Ахеджакова: Ну, вообще мой любимый Вакарчук. Это мой любимейший!

Синдеева: Пошел в политику.

Ахеджакова: Что?

Синдеева: Пошел в политику.

Ахеджакова: Молодец.

Синдеева: Да?

Ахеджакова: Я, когда я его слышу, у меня сразу слезу, сразу! Вот что-то на меня там такое что-то в его интонации, в голосе, в этих словах. Слова! Вот!

Синдеева: А вот вы среди молодого поколения видите таких потенциальных людей, которые могли бы пойти в политику, у которых был бы хоть какой-нибудь шанс?

Ахеджакова: Может, вижу, но я что-то сейчас не вспомню никак. Ну, как? Но среди актеров Леша Серебряков, Миша Ефремов. Понимаете, они есть! Они есть, и они очень мощные. Они не молчат. И они знают, что интернет обгадит с ног до головы с помощью этого НОДа и ольгинцев.

Синдеева: Лия Меджидовна, а когда вы первый раз с этим столкнулись, что вы испытывали вообще, что вы чувствовали? Вот когда вы столкнулись.

Ахеджакова: С ненавистью?

Синдеева: С этой ненавистью, да.

Ахеджакова: Ну, сейчас уже легче, а поначалу я очень страдала, очень. То, чего они хотели добиться, они добивались. Я просто, потому что такие вещи писали оскорбительные, обидные, унизительные!

Синдеева: Почему вы себя не защищаете? Вот я, знаете, я сейчас что имею в виду. Я в какой-то момент, то есть, у меня тоже была первая реакция, когда я с этим столкнулась, ну, ужасная. Я очень переживала.

Ахеджакова: Очень больно, я жутко.

Синдеева: Но я быстро нашла рецепт. Я не читаю. Все мое окружение знает, что не надо мне пересылать никакие ссылки, не надо мне говорить, что там, какую гадость сняли, показали и так далее. Иногда вдруг в каком-то разговоре мне говорят, а вот, знаешь, там было. Я говорю, не знаю, не хочу знать, не надо мне рассказывать. И я таким образом себя стала, вот просто оградила от этого.

Ахеджакова: Ну, да. Но звонят.

Синдеева: Не снимайте трубку, если незнакомый номер.

Ахеджакова: Нет! Звонят, чтобы сказать, ты что-нибудь делай тут. Вот звонит какая-то журналистка, вот вы пишете в вашем твиттере. А я тогда, когда первый раз это услышала, я не знала, что такое твиттер. И я говорю: «Это что, фамилия?» Она говорит: «Нет, но у вас же есть твиттер». Я говорю: «А что это такое?» И дальше понеслось. У меня было три твиттера вот этих, которые.

Синдеева: Лия Меджидовна, не снимайте трубку на незнакомые номера. Вот правда, я вам сейчас даю просто человеческий совет, потому что...

Ахеджакова: Это уже мне вот Андрей посоветовал.

Синдеева: Вообще, нет, если кто-то, кому-то что-то надо, вы можете написать смс-ку. В этой смс-ке будет написано, кто это, что это, зачем звонит. Себя надо беречь, ну, правда.

Ахеджакова: Вы знаете, со мной что было? Мне позвонил какой-то человек, когда Леша этот Навальный опять в СИЗО сидел, к нему какое-то дело шили. И вот ему тюрьма грозила. Один из наиболее острых случаев. К вам придут два оператора из ВГИКа молодые, вы можете высказать свое мнение? Я говорю, ну, давайте. Пришли. Я все высказала, что я про это думаю, а в интернете появилось мое изображение, а текст подложили, чтобы его посадили. Я была потрясена! Потом этот человек мне позвонил и сказал: «Вы уж простите меня, у меня ипотека не выплачена, а мне за вас дали очень хорошую сумму денег».

Синдеева: То есть он даже вот позвонил. Простили?

Ахеджакова: Да. Да еще я буду им заниматься, держать тут у себя.

Синдеева: Что вам хотелось в молодости, чего хочется сейчас? Ну, я услышала, ролей всегда, да?

Ахеджакова: Всегда хотелось ту заветную роль! Заветную!

Синдеева: А вот есть она какая-то?

Ахеджакова: Была! Они все ушли по возрасту.

Синдеева: Ну, давайте помечтаем? Вот сейчас бы кого вы хотели сыграть?

Ахеджакова: Кого нет. Я, когда ставили Чехова, я думала, ну, точно дадут Шарлотту! Не дали. Трижды ставили, трижды не дали. Ну, хоть чуть-чуть Чехова, чуть-чуть Чехова. Хотя, я бы, конечно, Гоголя. Но то, что я сыграла, я мечтала, и мой продюсер…

Синдеева: Так давайте помечтаем? И продюсер ваш есть, и мечты, они же исполняются, когда вот так вот очень мечтать.

Ахеджакова: Нет, уже ушли все роли, о которых можно мечтать. Уже ушли. Но я знаю, что придумают, придумают. Потому что есть друзья, есть режиссеры, которых я люблю, и с которыми я дружу. Я думаю, что придумают.

Синдеева: Лия Меджидовна, вот вы уже несколько раз сказали, как вы мечтали кого-то сыграть, и вам не давали эту роль. Вот актерская профессия, ну, на самом деле же очень зависимая.

Ахеджакова: Очень! Та зависимость, что ты ждешь, даст или не даст, и от того, как к тебе относится главный режиссер еще, и от того, какие отношения у тебя с этим постановщиком, и, может, ты не хочешь у него играть-то никогда в жизни. В одном поле не сяду – так тоже бывает. Но если ты очень хочешь, но не будешь напрашиваться, это невозможно!

Синдеева: Все равно невозможно, да? Не придешь к режиссеру, не скажешь так.

Ахеджакова: Нет, я не могу. Я выпрашивать – ни за что! Унизительно. А есть другое, когда все равно ты идешь от себя, от своего опыта человеческого, и невольно нарабатываешь штампы. Потому что все смыслы у меня, и я их вкладываю и в Гоголя, и в Чехова, и в любую другую роль, и в Шекспира я свои смыслы, то, чем я больна, и что со мной случилось, и что меня вот до слез, до горла! Но! Из-за этого штампы. И уже актера не хотят смотреть, потому что он везде повторяется, повторяется. Более того, ну, я это много раз говорила.

Синдеева: А как этого избежать?

Ахеджакова: Много раз говорила, но я повторюсь. Когда-то Анатолий Васильевич мне Эфрос, а я боготворю все, что он мне когда-то сказал, и я запомнила, это руководство к действию. И никогда не предам! И вот там было такое одно. Пока я у него снималась, на меня падали эти золотые слова, которые вот, память поганая, а это помню. И вот он сказал, что-то я про Олю Яковлеву спросила. Он говорит: «Понимаете, Лиечка, бывают актеры, которые везде разные. Они меняют лицо, и тогда не надоедают, и так далее. А бывают актеры исповедальные. Им не надо сильно менять лицо, внешность, характер, значит, и все. Они через свою роль исповедуются. Олечка такая», — сказал мне Анатолий Васильевич. В меня это засело раз и на всю жизнь. Мне хочется поменяться, но я не умею, потому что исповедь меня тянет на поведение не играть, а быть, жить на сцене. И тогда я повторяюсь, повторяюсь. И если приходит режиссер, который может перевести стрелки, я буду другая, но останусь верна моим смыслам, которые меня питают и от которых у меня слезы!

Синдеева: Но вы же наверняка в этот момент можете вступить в противоречие с режиссером?

Ахеджакова: Ни за что! Я буду благодарна и буду пытаться, чтобы перевели эти стрелки, и чтобы я, чтобы он открыл во мне другие двери, другие возможности, другие, даже другие смыслы. Ну, я, конечно, никому не позволю через меня диктовать какую-нибудь мерзость античеловеческую, но таких и режиссеров у меня никогда не было. У меня были только самые лучшие, самые великие, самые потрясающие!

Синдеева: Счастье.

Ахеджакова: Да.

Синдеева: Лия Меджидовна, я очень хочу вас по-женски спросить. Вот у вас три брака было, вы два раза уходили от своих мужей, и, как мне уже сказали, вы до последнего терпели.

Синдеева: И вот я читала опять же, подтвердите, что это наконец-то встретился мужчина, с которым вы почувствовали себя маленькой слабой, вот такой настоящей женщиной?

Ахеджакова: Ну, да. Но я не представляю, как бы я жила без него. Я не могу даже себе нафантазировать. Я бы давно, я бы не жила до этих юбилеев. А мои бы юбилеи закончились бы лет 10-15 назад. Это какой-то, какая-то невероятная помощь, понимание и взаимопонимание. Но бывают стычки, конечно же.

Синдеева: Бывают?

Ахеджакова: Да.

Синдеева: А у вас тяжелый характер?

Ахеджакова:На каких-то, я вообще легкая, пока не дойдем до крутых поворотов. И я собой, я торможу, и уже ничего не могу сделать. Хоть авария, хоть что, но я заторможу.

Синдеева: Он отходит в сторону тогда, дает вам такую возможность?

Ахеджакова: Я даже не замечаю. Я знаю, что у меня нога на тормозе, и дальше либо взорвусь, либо взорвется все вокруг меня, либо жуткая авария. Но пока что мы прошли все эти аварии вместе, уже много лет. Прошли эти. И я не мыслю себе жизни, вот если бы кто-то другой был. Вот я точно знаю, что юбилеев бы не было.

Синдеева: Какое признание в любви! Считаете ли вы, что ради того, что для человека правда, свои ценности, стоит сесть в тюрьму, испортить свою жизнь, или стоит быть мудрее и искать иные методы? Вот насколько человек может идти до конца ради своих ценностей?

Ахеджакова: Вот я через это не прошла.

Синдеева: И слава богу.

Ахеджакова: Я не прошла через это. Я очень хорошо понимаю, вот мы заговорили про Женю Миронова, моего друга, и я его обожаю и как партнера, и как человека, и как друга. И все, что он делает, это для меня очень близко. Я его буду защищать до конца, так же, как Чулпашу, на которую тоже обрушиваются, как Лиза Глинка, которая подверглась. Свои же сожрали!

Синдеева: Свои же, да.

Ахеджакова: Свои! Это они требуют! Человек, который живет на дне компромисса, он требует от Чулпаши, от Жени, от Лизы, требует бескомпромиссности! До конца, до последнего дыхания. Но это подло! Это подло, потому что есть компромиссы, на которые я всегда пойду. Если, как Чулпан, от этого будет зависеть здоровье и жизнь даже незнакомого мне человека или ребенка, я пойду, буду унижаться, буду просить — все сделаю, что надо. Все! И так же Женя. Для него важно было, чтобы был этот театр. А сделать это, это Олег Павлович прекрасно знал Табаков, это знают все руководители театров наших, они знают, что вот эта жесткость и бескомпромиссность приведет к тому, что люди, которые тебе доверились, как говорит Женя, кирдык. Будет кирдык. Поэтому надо идти на какие-то компромиссы, надо идти иногда и с поклоном к власти. Я бы вот за чужую жизнь, за чужое здоровье поползла бы ноги мыть и воду пить. Я такая. Но ради какого-то там чего-то, что мне не близко – ни за что.

Синдеева: То есть, не ради комфорта?

Ахеджакова: Не ради комфорта, да. Есть разные вещи. Разны. Я не знаю. Понимаете, меня не проверяли пытками, а это очень хорошая проверка. Я не знаю, как я бы себя повела. Но меня проверяли тем, что я узнаю о людях, что с ними, как их пытают, что с ними делают, как с Дмитриевым, понимаете? Какое величайшее унижение! Историка-краеведа, который столько сделал, столько сделал для людей! Он тысячи этих имен восстановил, расстрелянных во время этого большого террора, и его педофилом! Я дружу с Виктором Ануфриевым, его адвокатом, который добился оправдательного договора. И он приходит ко мне и говорит: «Назад развернули все». Бабушка дает показания! У девочки выманили показания! У Наташи. Тут приезжала его старшая дочь с внуками, я их устраивала в ТЮЗ, туда, слава богу, можно. Когда мне хотелось бесланских детей там, которые жили у Ходорковского, там в этом самом.

Синдеева: Почему вы пошли тогда на суд к Ходорковскому и к Платону Лебедеву? Вот это тоже было совершенно неприятие несправедливости?

Ахеджакова: Вот я не умею опять это сформулировать. Вот он бы хорошо сейчас сформулировал, Орлуша. Я не умею сформулировать, но иногда надо сделать шаг вперед перед всем, как солдатик, и сказать «я пойду». Я пойду. Я рискну. Мне надо было пойти и воочию увидеть, что происходит. И своим лицом, также, как болотников, просто поддержать. И, когда я пришла, когда болотников судили, мы с Людмилой Михайловной в один день пришли на этот суд, и я им стала махать рукой вот так. Ко мне с автоматом подошел молодой человек и стал угрожать. Но я ему ответила, вы же знаете, да, я владею. Людмила Михайловна плакала. Мы были на этом суде, когда «болотников» судили.

Синдеева: Лия Меджидовна, вот смотрите, когда началось дело Ходорковского, вы же, во-первых, не были с ним знакомы.

Ахеджакова: Не была совершенно.

Синдеева: Он вообще-то один из олигархов, да? И, в общем-то, он совершенно не Дмитриев, и не «болотники», и так далее.

Ахеджакова: И мне эти олигархи, сами понимаете. Абсолютно.

Синдеева: Я и хочу понять, почему. Почему вы туда пошли? То есть, вы ему поверили как-то? Вы понимали, что какая-то несправедливость происходит? Он же сильно выпадает из этого ряда, да?

Ахеджакова: Я, во-первых, уже много прочла, и я много знала. Потом я познакомилась с Мариной Филипповной, это вообще ангел был, ангел! И с Борисом Моисеевичем, его папой. И ездила туда в этот лицей. И благодарю бога, что это у меня было. Просто бога благодарю, как я удосужилась поехать! А потом мы с Эльдаром Александровичем ездили. Я там лишнего наговорила, не надо было. Но жива еще была Марина Филипповна. Но на этом суде, это очень важно, был этот, Каспаров сидел! И через три стула я. В этом что-то было невероятное, потому что это такой абсурд был.

Синдеева: Вы поняли тогда, что это уже был абсурд.

Ахеджакова: Я поняла, что это абсурд! Более того, я главное поняла, что это же о нефтянке тогда мало кто знал, но уже были мировые законы по нефтянке! В мире были, у нас не было. Но выяснилось, что Уголовный кодекс, например, Лебедев знает лучше, чем прокурор и все следователи, и судья. И иногда Лебедев говорил, когда при мне Лебедева допрашивали, он говорит, да вот посмотрите, сейчас вам из Уголовного кодекса дадут видео на стену. И вся эта братва, которая его засадила-то, поворачивались и читали то, чего они не знали. И так было почти по каждому вопросу. И также Ходорковский. Он говорил «ваша честь», вот это все. А какие-то бабушки сидели, все-таки народ, опять про 86%, они на каждый суд в этот вот, как он называется, Хамовнический, а я потом там снималась у Рязанова! Мы же сидели там в клетке: я, Гурченко, Света. За решеткой, за клеткой. А как их гнали? Вот так связаны руки, и их автоматом гнали по лестнице! Вообще ужас! Это было такое! Ну, как будто вот, знаете, которые людей едят, как они называются? Каннибалы! Судят двух каннибалов! При этом не знают Уголовного кодекса. Ничего не помнят! Иногда у них там у одной прокурорши с таджикским именем там лежала книжка, не знаю, какая, она подсматривала все время вот так. Это анекдот был. И сидели бабушки, которые цветочки ставили вот перед клеткой этой, где они сидели. И на что-то мы все захохотали. И что вы думаете? Бабушек вывели, вот которые цветы носили им. А потом я их спросила. А нас не тронули с Гарри Кимычем. Я говорю: «Вы почему ходите и ставите цветы, приносите?» прям совсем бабушки. Они сказали: «Ну, они же не видят цветов там у себя в камерах! Так пусть хоть им радость какая-то будет». Про народ.

Синдеева: Поцелуй из Киева. Из Харькова целуют. Пишут подписчики все. «Обязательно передайте от нас слова любви и признательности». «Передайте, что подписчики канала обожают вас». Восторги от того, какая вы красивая, сильная, талантливая.

Ахеджакова: Меня спросила Ксюша Ларина, что, мол, последняя роль ваша, вот Джин, я не знала это, 2015 год. А сейчас 2018.

Синдеева: «Современник».

Ахеджакова: Да. И ничего больше.Я за это время либо снималась, либо играла. Там вот у Жени сыграла, у Серебренникова сыграла, у Могучего сыграла. Но сейчас отказалась. Не знаю, то, что ничего нету. Но я играю два спектакля.

Синдеева: Лия Меджидовна, а как финансово вы себя чувствуете вот сейчас? У вас нету постоянной игры в театре.

Ахеджакова: Нет, но там зарплату дают.

Синдеева: Да? А как вообще, тяжело? Скажите, когда было финансово?

Ахеджакова: Но я же еще антреприза.

Синдеева: Вам хватает вообще?

Ахеджакова: Хватает. А то, что было, вот я вам рассказывала, как мы с Чуриковой в 1991 году поехали туда к Белому дому. И надо сказать, какую-то пользу принесли все-таки. Я поставила свою машину «Копейку» в проходе там справа. И когда сказали «танки идут!», я поняла, что если эту машину раздавят, у меня никогда больше в жизни не будет машины. Более того, у меня оставались французские духи, там чуть-чуть, я знала, что это мои последние духи в жизни. И я их экономила. Это вот был такой момент тяжелый.

Синдеева: Машину отогнали?

Ахеджакова: И еще был момент! А то! Конечно! Политика политикой, понимаете, но без машины жить в Москве очень трудно. И был еще момент, когда мне мама покойная, наверное, в 80-ые годы позвонила из Подольска, они обменялись на Подольск, и сказала: «Доченька, запиши рецепт красной игры, мне соседка рассказала. Сколько-то морковки, немножко селедки, туда немножечко маслица». Вот это я все записала, а потом сказала: «Мама, пока я жива, эту красную икру ты никогда не будешь кушать из морковки!» Потом она мне позвонила, говорит: «Доченька, не обижайся». По какому-то там радио она услышала. Очень хорошо собрать, вот и, как я поняла, лягушачью икру в этих, на болотце. И вот туда добавить яичко, еще что-то. Можно блинчики делать. Я говорю: «Мамусь, я тебя умоляю, пока я жива, ты не будешь кушать лягушачью икру!» Я помогала им.

Синдеева: Удавалось помогать?

Ахеджакова: Удавалось. Я концерты, с роликами ездила, всю Россию объездила тогдашнюю. Это тоже опыт ох какой! И не только Россию! Таджикистан, Узбекистан, и вот это все. И Дальний Восток! Как то общество называлось наше?

Синдеева: Театральное?

Ахеджакова: Нет, кино, какой-то… Ну, в общем, кино я с этими, ролики вот эти, которые были, возила. Таджикистан очень хорошо запомнила. Но я могла им помогать. А уж потом, когда Перестройка, появилась антреприза, это стало оплачиваться. И вот благодаря моему дорогому Ефиму Спектру и его жене Марине я как бы вот еще даже сумела построить тогда треть дома. Треть тут у меня.

Синдеева: Сейчас все театральное сообщество, ну, и просто зрители нервничают после ухода Олега Павловича Табакова, что вот во МХАТе начались изменения с приходом Женовача. Вы же знаете хорошо Сергея. Как вы думаете, стоит ли опасаться?

Ахеджакова: Да не пропадем мы, не пропадем! Это уж точно. Лишь бы министра культуры…

Синдеева: Не назначили директором театра.

Ахеджакова: Да, да, да. Вот это очень важное: чтобы не пропасть поодиночке, возьмемся за руки, друзья. Это очень важная фраза. Чтобы не пропасть поодиночке. Это правда надо. И Женовач замечательный талантливейший человек, лидер настоящий и преданный театру и искусству. У него чудные ученики и чудный театр! Я это, понимаете, «Москва-Петушки» вот эти – это такой спектакль! Это такая прелесть! И вообще есть уже молодое поколение. И вот «Гоголь-центр». Это же изумительное место! Причем, тогда единственный курс, который был у Кирилла Серебренникова во МХАТе, когда у них был диплом, он меня пригласил подписать им дипломы.

Синдеева: Да, это удивительная история.

Ахеджакова: Я так волновалась! Что он со мной сделал, Кирилл! Вот то, что я им подписывала дипломы, я никогда в жизни никому ничего никогда не подписывала. И то, что эти ребята сейчас в «Гоголь-центре», я их узнаю, я теперь их в кино вижу, и я их вижу во всех спектаклях! Как эти ребята выросли! И когда такое несчастье случилось с Кириллом и вообще с театром, как они бережно к этому отнеслись! И как они выросли как актеры, как личности, которые знают, какие смыслы они играют! И даже вот эти «Маленькие трагедии» Пушкина, которые он почти не завершил. Но как они идут, с каким накалом! И как бережно к нему, как этот «Кафка», это пророческий спектакль, между прочим. Но как ребята бережно к этому относятся! Там ни одной накладки не было в «Кафке»!

Синдеева: Лия Меджидовна, вот у меня Алла Демидова была в программе, и она сказала, что все равно в театре нужен вожак. И ребятам он очень нужен. Вот как вы считаете, хватит мощи вот у ребят сейчас?

Ахеджакова: Я надеюсь. Они очень, как личности, они вызрели на этом несчастье. Они закалились и актерски. Они перестали быть исполнителями, они ответственные люди за свой спектакль, за свою роль, за смыслы, которые нужны были их учителю, их режиссеру. Это сейчас очень мощный коллектив, очень мощный! И даже те люди, которые приходят туда, Вика Исакова там, скажем, понимаете, они спаяны, они собраны, и они работают на одни и те же смыслы. И они дождутся. Я не верю в то, что бог допустит такое безобразие.

Синдеева: Да, я тоже очень надеюсь. Лия Меджидовна, ну, все уже. Я уже переживаю, что вас утомила. Еще один женский вопрос. Как вы поддерживаете себя в форме? В этом состоянии очень энергичном. Как строится ваш день? Что вы делаете? Про йогу я уже услышала.

Ахеджакова: Да. Так бы не стала. Да я даже и не знаю, но мне очень полезно играть, я заметила. У меня дикая бессонница. Но я сыграю Джин, и я хорошо сплю ночью. Вот странно. Раньше это волнение, которое на спектакле, мне нужно было пережить, перебороть, может быть, снотворное. А сейчас я сплю только после спектакля. Потому что это моя атмосфера, мой стиль жизни. И мой организм привычен к этому. А когда долго нету, вот такая невостребованность, я начинаю страдать бессонницей, какие-то явления со здоровьем.

Синдеева: А есть что-то, в чем себя ограничиваете? Какой-то режим? Ничего нет?

Ахеджакова: Нет. И только йога. Но редко.

Синдеева: А как часто?

Ахеджакова: Редко, редко, потому что она приезжает ко мне, моя дорогая Любочка. Это вообще уникальный совершенно центр восточной медицины. И там действительно потрясающие люди, потрясающие люди! И мне передается от моей любимой Любочки, какие лекции у них, о чем они говорят, как они готовятся к затмению Луны, и что нам даст противостояние Марса. Я начинаю в это, я погружаюсь в это, и мне это интересно.

Синдеева: Да, у нас смешно, на работе есть такой мем – ретроградный Меркурий опять нас накрыл. Когда же он закончится, этот ретроградный Меркурий?

Ахеджакова: А Марс какая скотина? Я так боюсь, что какая-нибудь еще одна война начнется, нападем на кого-нибудь. Нам это раз плюнуть. А потом я все время слышу «можем повторить». А вдруг повторят? Сирии окажется мало, нападут еще на кого-нибудь? То Грузия, то, понимаете, Украина, то Донбасс. Ну, елки-палки, найдите себе какое-нибудь другое занятие! На этом самоутверждаются. То Чечня. Это ужас какой-то, ужас! Понимаю, что войны были, есть и будут. И никогда мир от этого не уйдет, пока не доиграются до атомной войны. Потому что всегда есть вот эти вот агрессивные такие патриоты войны. И вот это «можем повторить», и вот этот радиоактивный пепел, который мы хотим куда-нибудь переправить, и чтобы на кого-нибудь он упал. Еще играются этими словами! Ну, как вообще бог терпит это? Я боюсь, что доиграемся. И, кода я слышу, тут Марс где-то стал у нас! Как это Люба моя, которая йогу мне преподает, она говорит, да не обращайте на него внимания, тогда ничего не будет.

Синдеева: Точно не будет, это хорошее. У меня предложение такое. Выбирайте стихотворение. А давайте знаете что? Поиграем в гадалку. Я вам говорю страницу и строчку, и вот оттуда вы читаете. Давайте посмотрим, что нам сейчас Орлуша нагадает.

Ахеджакова: Ну, а как, а матершина?

Синдеева: Так а мы все это запикаем. Мы уже нормально поругались.

Ахеджакова: Погадаем на Андрюше.

Синдеева: Погадаем на Андрюше на Орлуше. Итак, давайте так. 28-ая страница.

Ахеджакова: Так.

Синдеева: Так, 28-ая. Давайте, 9-ая строчка сверху.

Ахеджакова: Ну, вообще страшно.

Синдеева: Ну, давайте, что же там.

Ахеджакова:

Нет…смешного,

В звёздочке Че Гевары.

Скажете: что такого?

Он же теперь – товары!

Он же теперь – футболки,

Он же теперь – тишорты.

Мне не смешно нисколько

Видеть в бородке морду.

Синдеева: И дальше читайте.

Ахеджакова:

Делайте, что угодно,

Как-то не умиляет

Знать, что ему подобный

В путь отряд снаряжает.

Вспомните спорттовары

С Че на любом из мест.

В день, когда чегевары

Ваших… невест!

Скажете: что такого —

Красный ты, голубой?

Вроде, поёт …

Этот, …… Пет Шоп Бой?

Гимн советский поёте

Громко, на всю Европу?

Значит, спокойно ждёте,

Навазелинив жопу!

Я для тупых объясняю,

Слушай, … милый:

… – отвлекают,

Красные – копят силы.

В жопу — политкорректность

К … рвоте!

Что, грубовата честность?

Вы не согласны? Врёте!

Синдеева: Так это же практически рефрен к вашим последним словам про совершенную агрессию в мире и про то, как мы не знаем уже, кого завоевать.

Ахеджакова: И Марс висит над нами.

Синдеева: Лия Меджидовна, спасибо вам большое! Я вам желаю ролей. Я думаю, что…

Ахеджакова: Нет, ролей уже не получится. Это только если говорить в единственном числе.

Синдеева: Что, одной роли?

Ахеджакова: Да.

Синдеева: Нет, давайте пожелаем? Давайте! Давайте с вами помечтаем, да? И чтобытот режиссер, с которым вам мечталось, сейчас что-то придумает.

Ахеджакова: Нет, надо думать о чем-то реальном.

Синдеева: Ну, давайте подумаем о нереальном? Давайте?

Ахеджакова:Да, чтобы какой-то из любимых моих, да, что-то придумал для меня. Ну, я вообще на это надеюсь. У меня же еще есть Женя Миронов, который за 7 минут добивается для меня новой замечательной пьесы и прекрасной роли. Вот они.

Синдеева: Спасибо вам большое! Спасибо!