«Эти страшные вещи не кончатся завтра». Разговор с Лией Ахеджаковой об агрессии, репрессиях, Крыме и борьбе с бессилием перед системой

Лия Ахеджакова — народная артистка России, 9 июля отпраздновала 80-тилетие. Окончила ГИТИС, служит в театре «Современник».

Известна по ролям в фильмах:  «Ирония судьбы, или С легким паром!», «Гараж»,  «Служебный роман», «Небеса обетованные» и многим другим. В 2018 году Лия Ахеджакова снялась в фильме Кирилла Серебренникова «Лето».

Ахеджакова известна своей активной гражданской позицией — она неоднократно высказывалась в поддержку украинского режиссера Олега Сенцова, голодающего в СИЗО в России, а также выступала против присоединения Крыма к России, за что попала в так называемый «список врагов» полуострова.

Синдеева: Сегодня не программа «Синдеева», сегодня у нас программа, как мы ее называем между собой «ЧПД», «Человек под дождем», и я напросилась в гости к Лие Меджидовне Ахеджаковой. Лия Меджидовна, спасибо большое, что согласились принять, и я хочу вам передать огромные лучи любви, невероятного уважения от всей нашей аудитории, от наших зрителей, от меня. Я хочу расцеловать ваши руки, сейчас далеко тянуться, но вот в этом жесте все невероятное, глубокое уважение к вам.

Ахеджакова: Спасибо.

Синдеева: Лия Меджидовна, я хочу начать, на самом деле, с вопросов и пожеланий зрителей, потому что, когда я ехала к вам на съемку, я написала в группе наших подписчиков, что я собираюсь с вами встречаться, и что бы вы хотели Лие Меджидовне передать. Поэтому буду читать и сразу задавать вопросы наших зрителей. Хорошо? А потом уже будем болтать.

«Мои поздравления, пожелания сил и здоровья». Татьяна.

«Спасибо, что сохранили совесть. И мрачно, и гадко всегда будет, где бьют и плакать не дают».

«Передайте, пожалуйста, низки поклон». Лола.

Лия Меджидовна, а вас никто не обижает сейчас?

Ахеджакова: Вроде нет.

Синдеева: А скажите, бывает страшно?

Ахеджакова: Бывает. И очень.

Синдеева: И как вы с этим?

Ахеджакова: Ой, по-разному.

Синдеева: Ну вот, поделитесь. У меня был момент, вот тоже, когда были гонения, был момент, когда мне прямо физически стало страшно, и я с этим не могла жить. Я прямо просыпалась, и мне было страшно за себя, за детей. А потом я поняла, что я не могу больше бояться, вот внутренне. И как-то я, что-то отпустило.

Ахеджакова: Нет, это у меня страх, видно, в природе в моей. Страхи, это не один страх, а это коллекция.

Синдеева: Но по вам не скажешь, судя по вашей смелости, по вашим высказываниям.

Ахеджакова: Нет. Высказывать это, понимаете, это еще ничего, более-менее безопасно. Но есть вещи, которые делать я бы вот не рискнула никогда.

Синдеева: Например?

Ахеджакова: Ну, во всяком случае, я бы не рискнула делать такие вещи, как делает Леша Навальный. Это, конечно, предел настоящего такого мужества, тем более, что он знает, чем ему это грозит. Он уже столько в тюрьме жил, живет и будет жить, что понятно, что он каждый раз получает за это какой-то… И все хуже, хуже, хуже. Но я бы не решилась.

Синдеева: Да, но мы оказались в таком времени, когда ты, даже если этого ничего не делаешь, например, как Кирилл Серебренников, и оказываешься под арестом. Или ты публикуешь какой-то пост и делаешь перепост, и оказываешься в тюрьме.

Ахеджакова: Да.

Синдеева: И поэтому, как сейчас мы понимаем, чтобы оказаться за решеткой, вообще не обязательно быть таким революционером и таким, в хорошем смысле, «отмороженным», как Алексей Навальный.

Ахеджакова: Вот здесь во всю стену висел красный транспарант «За своеобразие текущего момента!». Текущий момент действительно своеобразный: уходят наши моральные авторитеты и духовные, уходят один за одним. Это тоже что-то значит, это не просто все постарели, это что-то значит, потом выяснится. Уходят моральные авторитеты, перестал работать протест.

Синдеева: Вообще не работает.

Ахеджакова: Вообще не работает.

Синдеева: Вот буквально на днях были митинги против пенсионной реформы. Казалось бы, тема, которая затронула всех. Об этом очень много говорили, казалось, что будет какая-то волна. А что на улицу вышло? В одном случае 12 тысяч человек...

Ахеджакова: А нет смысла.

Синдеева: В другом случае 5 тысяч. А почему? Как вы думаете, почему люди не выходят?

Ахеджакова: Вот я это и спросила у Владимира Николаевича Войновича.

Синдеева: Царство ему небесное.

Ахеджакова: Я с ним познакомилась десять дней назад.

Синдеева: Вы только сейчас познакомились?

Ахеджакова: Да. Мы…

Ахеджакова: Жизнь, так вот распорядилась… Я его слушала все время, и он меня хорошо знает, и я его хорошо знаю, я с трепетом к нему отношусь. Я прислушивалась к нему всю жизнь, хочется же, чтобы был…

Синдеева: Камертон?

Ахеджакова: Был камертон.

Синдеева: Он был камертоном, да.

Ахеджакова: Он был камертоном, да.

Синдеева: Я сегодня ходила на прощание. Я с ним познакомилась буквально несколько месяцев назад тоже, лично, и я, конечно, благодарна судьбе, что я успела с ним познакомиться. Потому что он меня совершенно поразил своей живостью, не только ума. А эти искрящиеся глаза, я не могу даже представить, что ему 85 лет. Я говорю: «Владимир Николаевич, мне кажется, нам с вами уже и потанцевать можно пойти!». Он говорит: «А я с удовольствием!»

Ахеджакова: И в нем не было агрессии!

Синдеева: Вообще никакой.

Ахеджакова: Никакой агрессии, никакой паники, никакой злобы, ничего этого.

Синдеева: Он какой-то совершенно величайшей души.

Ахеджакова: Я ему этот вопрос задала, он мне ответил. Но я так была потрясена свиданием с ним, что я не запомнила.

Синдеева: Что он ответил.

Ахеджакова: Я не запомнила, что он мне сказал.

Синдеева: А вот он не хотел быть пророком, он все время об этом говорил, что, конечно, когда я писал свои книги, особенно «Москва 2042», я не хотел быть пророком, я не мог даже представить, что такое может быть, это была какая-то фантазия. И он оказался пророком.

Ахеджакова: Да.

Синдеева: Продолжу читать.

«А что вы читаете, Лия Меджидовна? Книги последнего года какие ваши?» Тамара Русских спрашивает.

Ахеджакова: Ой, я сейчас не припомню. Я хватаюсь за все, что попадает в мои руки, и что-то с удовольствием, что-то без удовольствия, тогда бросаю и читаю. Что последнее, сейчас не вспомню, что-то меня очень сильно долбануло… А сейчас вот.

Синдеева: Орлуша?

Ахеджакова: Подарил Орлуша мне стихи свои матерные. Как только запретили ругаться матом, я тут же в это дело… Как-то меня повело на это дело.

Синдеева: Почитаем сегодня?

Ахеджакова: Да-да, я все это читаю и читаю с наслаждением.

Синдеева: А вот правда, почему запрет рождает такую совершенно сильную реакцию?

Ахеджакова: Моментально. А вот сейчас только слушала старое интервью Ксюши Лариной с Владимиром Николаевичем, и Ксюша говорит: «Вы заметили, Владимир Николаевич, что уже в последнее время люди мало читают. Что делать, чтобы люди читали?» Он говорит: «Запретить литературу». Я вспомнила, как мы читали. За один день надо было прочесть «Архипелаг ГУЛАГ».

Синдеева: А когда это было, Лия Меджидовна? Это было, вы уже самостоятельно жили, или…

Ахеджакова: Да, конечно.

Синдеева: Самостоятельно, не в родительском доме?

Ахеджакова: Нет-нет.

Синдеева: А как в родительском доме? Я там прочитала где-то, вы говорили, что Сталина любили. Это ерунда, да?

Ахеджакова: У меня папа с мамой были члены партии. И папа…

Синдеева: Искренние?

Ахеджакова: Искренние.

Синдеева: А вы как-то объясняете себе, почему люди так искренне его любили?

Ахеджакова: Очень этого Сталина любили, очень перед ним благоговели, и я выросла в этой атмосфере. Но как только я приехала в Москву, у меня была подруга, Мика Ардова, жена Бори Ардова, и я попала в дом Виктора Ефимовича Ардова. И с меня вся эта любовь… Я прозрела. В этом доме бывала Ахматова, я, правда, ни разу с ней не пересеклась, но там все были богохульники и люди, ненавидевшие Сталина.

Синдеева: Потому что они через лагеря прошли, репрессированы были.

Ахеджакова: Там не было людей, которые могли бы всерьез говорить об этом времени, о Сталине.

Ахеджакова: Мне родители сняли комнатку на Большой Молчановке, оказалось, эта комнатка бывшей актрисы, с которой родители были знакомы. Бывшей актрисы нашей оперетты московской, звезда оперетты такая была, которая отсидела лет пятнадцать. Более того, в этой квартире жили люди, которые на нее донесли. Эта квартира принадлежала этой семье, после чего им удалось вот эту отнять жилплощадь, и я уже жила с теми людьми, которые на нее донесли. И там я постепенно, в этой квартире, узнавала, что произошло.

Синдеева: Конечно. Сейчас, у нас тут настоящая природа, у нас тут осы летают, комары, самолеты. Лия Меджидовна, буду возвращаться все время пока к зрителям, потому что тут столько хочется любви передать.

«И сил, и здоровья, скажите, что мы думаем о ней каждый день, что мы вспоминаем, что вы очень нужны»

«Долголетия. Что дает вам силы держаться при таком градусе агрессии вокруг?».

Ахеджакова: Да, агрессия жуткая, просто вокруг меня, я это чувствую на себе постоянно. А нет, я себе сказала, вот не смей, вот никогда не позволяй себе агрессию, никогда. Я, когда вот это было интервью с Ксюшей Собчак, в какой-то момент, когда она мне стала «шить» какие-то преступления против человечества, я даже не поняла, какие, но я очень расстроилась. И я понимала, что мне надо как-то защищаться. Я не умею, вот она умеет. Я когда она хотела быть президентом, не знаю, хотела ли она или это опять «разводка» была, но она умела защищаться. Потому что на нее было направлено столько агрессии, и она боец. Я не умею, я себе взяла на вооружение, Кама Гинкас как-то сказал при мне: «Не надо спорить. В споре побеждает демагог». Я это взяла на вооружение. Я знаю, что я не боец, я не умею спорить, и буду считать, что человек, который на меня напал, демагог, и я не смогу отбиться. И я тогда себе сказала: «Значит так, сейчас играем интеллигентную женщину». И я внимательно до конца выслушивала, что она мне «шила», какие преступления. Я так поняла, что я в чем-то виновата, что я заодно с Ельциным была, но это для меня честь, если бы это так было. Но я не очень-то, я несколько раз с Наиной Иосифовной пересекалась…

Синдеева: Вот я хотела узнать, вы знакомы с Наиной Иосифовной?

Ахеджакова: Да, я знакома. Она мне как-то позвонила по телефону, еще в те времена. Несколько раз мы с ней даже, у нас были перепалки, тогда, вот то НТВ было, когда началась война в Чечне. И она мне защищала эту тему, как бы она считала, что НТВ вредное, потому что то, что там говорят, это… А я защищала то НТВ. Мы даже с ней поругались, но как-то это не произвело, никак не разрушило наши отношения. И в течение всей жизни я иногда бываю с ней не согласна. Я выпила на юбилее Ольги Александровны Аросевой и напала на Наину Иосифовну, которая любит актеров, которая всегда с нежностью к нам, всегда видит в нас что-то замечательное. Я на нее напала — как мог Борис Николаевич нам, не проверив, человека, на котором лежит печать КГБ, представить нам как президента? Ох, как она мне бой дала за своего любимого Бориса Николаевича!

Синдеева: Ну, она правда его любит. Она настоящая, преданная…

Ахеджакова: Она любит. Она его память не позволяет ничем разрушать. Она вообще человек замечательный.

Синдеева: Представляете, она же тоже сейчас все это читает, слушает, и слушает тех людей, которые когда-то были рядом с Ельциным…

Ахеджакова: И она очень умный человек.

Синдеева: И которые сейчас его на каждом углу…

Ахеджакова: Да.

Синдеева: Лия Меджидовна, а вот вы фильм посмотрели про Собчака, тот, что сделала Кричевская с Ксенией? Не посмотрели?

Ахеджакова: Не хочу.

Синдеева: Не хотите?

Ахеджакова: Я была дружна с Анатолием Александровичем. Он какой-то так, он любил театр, любил в гримерную постучаться, огромный букет принести. В феврале, в легких туфельках. Я и в Питере с ним пересекалась. И мне очень важно было, вот передо мной сидит дочка Анатолия Александровича, жену-то я, с супругой не знакома совершенно. И вдруг эта дочка мне «шьет» какое-то что-то, я была потрясена, честно вам скажу.

Синдеева: Ох, если бы вы знали, что там было внутри у нас, потом, все эти наши…

Ахеджакова: А я еще, вот в чем дело было, тогда Вощанов, такой журналист есть, написал жуткое… И тогда появилось «Собчачье сердце», эта книжка. И он написал, Вощанов, какие-то жуткие вещи про Собчака. Я позвонила Юшенкову, он еще жив был, и мы были знакомы, он совершенно был очаровательный человек, и мы стали трясти всех наших друзей, собирать письма и подписи, чтобы отправить Борису Николаевичу Ельцину в защиту Собчака. Я попыталась вашей Ксюше сказать: «Вы знаете, что я собирала подписи в защиту вашего папы?». — «Да, я знаю». Это ее не очень сильно возбудило.

Синдеева: Вот такой интересный вопрос. Видимо, я вас очень хорошо понимаю, вот здесь пишет зритель Еркозы Бахытович: «Как можно оправдывать Евгения Миронова и подобных ему прекрасных артистов и режиссеров, которые униженно обращались к президенту, лично и публично, в защиту Серебренникова, Сенцова, но вместо вразумительного ответа получили натуральный игнор. Что же они говорят на своих кухнях или в частных беседах об этом своем унижении? Как они могут ходить на тусовки с президентом, где находятся в толпе лизоблюдов, кричащих ему "аллилуйя"»? Вот это же такой важный вопрос, по поводу которого мы все рефлексируем. И в нем несколько подтекстов. Первый, вот вы тоже все время подписываете письма. Всегда, и это было и в советское время, и сейчас. Толку от этих наших писем никакого!

Ахеджакова: Никакого. Никакого.

Синдеева: И вот что делать? Вот я каждый раз задаю вопрос своим гостям, что нам делать? Вот у меня, конечно, ужас от бессилия. При том, что мы, как телеканал Дождь, максимально стараемся держать в информационной повестке все вот эти резонансные дела, всю несправедливость пытаемся показать. Ну окей, мы не такие большие. Но ничего не происходит.

Ахеджакова: Да. Но я не могу не подписывать эти письма, я не могу не делать то, что меня просит, допустим, Лева Пономарев, или кто-то из Сахаровского центра, или кто-то из тех людей, с которыми у меня совпадают мировоззрение и взгляд на своеобразие текущего момента. Надо делать свое дело, упрямо делать свое дело, а там будь, что будет. Я, например, не знакома с Оюбом Титиевым. Ко мне пришла Светлана Ганушкина, и я подписала это письмо, потому что я о нем прочла, я о нем знаю, я о нем слышала от тех журналистов, которым бесконечно доверяю. Для меня очень важно, кто сказал, и кто написал, очень важно. И я им доверяю, и я готова что угодно сделать. Вообще это началось с Дмитриева, это идет война на «Мемориал», это совершенно очевидно. Совершенно очевидно, и я не знаю Титиева, но все, что от меня потребуется, я сделаю, чтобы его защищать. Это вот, ну делай свое дело уже!

Синдеева: Что можешь, то делай.

Ахеджакова: Что можешь, то и делай.

Синдеева: Лия Меджидовна, у людей сейчас вопрос — насколько возможен компромисс сейчас?

Ахеджакова: Вот вы знаете, еще у меня такое ощущение, что наше вот это либеральное, что ли, сообщество, интеллигенция, даже можно говорить о Явлинском, вот как наиболее яркий пример, настолько не умеют договариваться друг с другом, настолько способны на ненависть к людям, которые по эту сторону стенки, если уж стенка на стенку, настолько «разосрались» все, кто только может. Это наша глубокая вина и отсутствие интеллигентности. Я не могу, когда пакости какие-то пишут на Чулпан, я не могу, когда ее оскорбляют, я знаю, что это сделать без главы государства нельзя было. Я знаю Чулпан очень хорошо, очень хорошо, так же, как Женю. Я этих людей обожаю, и если бы Чулпан. Вот меня глушат, раньше глушили «Свободу» нашу.

Синдеева: Ничего-ничего, нормально.

Ахеджакова: Как только включишь «Свободу», так самолеты летели, что-то гремело, пила, бензопила звучала, и опять глушат. Понимаете, надо договариваться, надо договариваться, надо договориться нам, чтобы отпустили Сенцова, нет выбора. У нас нет выбора, надо договариваться. Надо находить пути. И надо забыть вот это поганое свойство, когда люди, стоящие по одну сторону стены, начинают друг друга обливать гадостями.

Синдеева: Я согласна с вами. Это очень все ужасно.

Ахеджакова: Это ужасно.

Синдеева: Вот тут один зритель пишет, он, видимо, знает что-то, я этого не знаю. «Хотелось бы получить ваш комментарий, почему Эльдар Рязанов не смог договориться с Войновичем о постановке картины о солдате Чонкине». Вы знаете?

Ахеджакова: Кто-то начал, нет, я уже забыла эту историю, уже начал снимать, когда Эльдар Александрович мечтал, это была его…

Синдеева: То есть он мечтал?

Ахеджакова: Он мечтал. И он был готов, и он весь был на это настроен. Вдруг кто-то начал снимать где-то. Вот что-то такое было. Я сейчас не вспомню, кто ему перебежал дорогу, и так и не вышло ничего, так и все увяло.

Синдеева: «Передайте, пожалуйста, поздравления замечательному человеку, пожелания здоровья. Скажите, что мы все восхищаемся и очень любим».

«Откуда черпаете оптимизм? И вообще есть ли он еще? И конечно, передайте любовь и безграничное уважение».

Ахеджакова: Спасибо.

Синдеева: Оптимизм, мы же Optimistic Channel. Но очень тяжело черпать этот оптимизм.

Ахеджакова: Очень трудно быть оптимистом. Надо быть реалистом.

Синдеева: Вот, у нас есть майка, сейчас мы зачеркнули optimistic на realistic.

Ахеджакова: Да, надо быть реалистом. И надо понимать, куда мы едем, и что это как бы не кончится завтра, и надо понимать эти страшные вещи и работать на то, чтобы можно было дышать.

Синдеева: Скажите, когда вот самое было счастливое… Вот интересное всегда время, а вот счастливое когда?

Ахеджакова: Ну, когда влюбленность.

Синдеева: Да?

Ахеджакова: Особенно это когда первые вот эти страшные, сумасшедшие влюбленности, когда кажется, что ничего нет, весь мир рухнул.

Синдеева: Но вы уходили от своих мужей смело так. Прямо уходили, оставляли.

Ахеджакова: Выбора не было.

Синдеева: Знаете, мне моя первая свекровь…

Ахеджакова: Нет, я с трудом.

Синдеева: С трудом уходили? Переживали, в смысле?

Ахеджакова: Жутко. Я не из тех, кто уходит. Я буду терпеть бесконечно.

Синдеева: То есть, видимо, уже не могли терпеть?

Ахеджакова: Ну да. Наступал такой момент.

Синдеева: Так, «Белки без юмора уже не те». «Заберите власть у котов». «Коты, идите в жопу! Белки лучшие». А здесь, между прочим, пять белок живет.

Ахеджакова: Пять белок, да. И коты их гоняют. И вот, значит, такие. Я была вся в этом, вытоптали мне весь газон, который я так культивировала, потому что именно на газоне они делали капустник.

Ахеджакова: Они тут сидели, мы, старики, там сидели. Приехала моя тоже подружка, которую я толкнула в артистки, она теперь звезда Большого драматического театра.

Синдеева: БДТ, да.

Ахеджакова: Она в «Грозе» играет Катерину.  Девочка. Вика Артюхова. Она прилетела сюда на машине с маленькой Лизой. Когда она была с животом, я звонила Могучему и говорила: «У меня есть очень талантливая девочка, Андрей, я вас умоляю! Но она сильно беременная. Что нам делать? Она только что у Ясуловича закончила во ВГИКе. И куда теперь с животом?».

И он её взял! С животом!

Ахеджакова: Это вот Вика приехала со своей дочкой Лизой, у которой была маленькая гитара, она на ней играла и пела Happy Birthday to You.

Синдеева: А вы летали на «Грозу» прямо в Питер к Могучему, да?

Ахеджакова: Да, да. Какое мне поздравление прислал единственный театр в России! БДТ.

Синдеева: БДТ, да?

Ахеджакова: Мой любимый, который вообще… Мы туда летали, ездили на премьеры, ещё при Товстоногове мы туда ездили на премьеры. И сейчас езжу. И там оказался и Саша Маноцков, и художник, моя подруга, она вечером сегодня придет, ученица Димы Крымова, Верочка Мартынова, с которой мы сделали замечательный совершенно спектакль, я его очень люблю, по пьесе Улицкой.

Синдеева: Улицкой.

Ахеджакова: Да, «Мой внук Вениамин».

Синдеева: «Внук». А вы его сейчас играете часто?

Ахеджакова: Играем.

Синдеева: Часто? В Москве часто играете?

Ахеджакова: Не очень часто, но играем и ездим с ним. И вот вы знаете что? Благодаря этой пьесе Улицкой получился спектакль. Мы взяли очень талантливую девочку, ученицу Женовача, кстати, дочку моего хорошо знакомого Юры Назарова, такой киноартист был, который когда-то ещё в гости ко мне ходил. Это Марфа Горвиц.

Синдеева: Горвиц.

Ахеджакова: Горвиц. Такая! И они с Верой, они запулили такой очаровательный спектакль. В нем наслаждение играть. Во-первых, у меня партнеры все молодые, но я их обожаю. И мы уже рванули сначала в Благовещенск, во Владивосток. Во Владивостоке на… Это, наверно, вам не понадобится, но я всё равно расскажу.

Синдеева: Рассказывайте, нам всё понадобится.

Ахеджакова: Там был какой-то кинофестиваль, и на этом кинофестивале пригласили наш спектакль «Мой внук Вениамин». И мне вручали что-то, как обычно, знаете, «За честь и достоинство» или что-нибудь такое.

Я вышла, полный зал был, и я стала говорить про Кирилла. А где ещё сказать? Выяснилось, что в зале почти никто не знал, что происходит. Почти никто не знал! Потом люди ко мне подходили и расспрашивали, что это такое, в чем дело. Но мне показалось, что мои товарищи-кинематографисты очень были напуганы этим моим…

Синдеева: Пассажем.

Ахеджакова: Пассажем, да. Мне так показалось.

Синдеева: А вот их можно понять?

Ахеджакова: Нет.

Синдеева: Нельзя.

Ахеджакова: Никогда не пойму, никогда. Я их никогда… Они должны были встать и поддержать меня. Тогда это сообщество кинематографистов, театральных актеров, людей театра, людей кино.

Синдеева: У меня вот недавно в программе был Мирзоев.

Ахеджакова: Он чудный, Володя.

Синдеева: Да. И Владимир Владимирович сказал: «Да, я в какой-то момент обратился к театральному сообществу с призывом устроить бойкот, не выйти работать в театры, не играть спектакли». И мы тоже с ним об этом говорили и думали, имело ли бы это действие, даже если бы вдруг театральное сообщество…

Ахеджакова: А если бы даже не имело?

Синдеева: Всё равно нужно.

Ахеджакова: Делай что должно.

Синдеева: Да.

Ахеджакова: И будь что будет. Делай что должно.

Синдеева: «Искреннее восхищение в первую очередь талантом. Фильмы с её участием можно бесконечно смотреть. И спросите, пожалуйста: „Верите ли вы в светлые перемены или всё так глухо и мрачно будет долго ещё?“».

Ахеджакова: Долго ― это не навсегда. Это когда-нибудь кончится обязательно.

Синдеева: Да, это как пружина, которая сжимается и сжимается.

Ахеджакова: Да-да.

Синдеева: А потом как отстреливает.

Ахеджакова: Да. Вот не дано нам. Есть ясновидящие, можно их поспрашивать. Не дано нам знать, когда эта пружина выстрелит.

Синдеева: Да.

Ахеджакова: И что будет поводом для этого.

Синдеева: А вот как раз такой вопрос есть. Как вы относитесь к моде как раз на обсценную лексику, собственно, которой Орлуша очень пользуется?

Ахеджакова: Я сама такая, вот в чем дело. Понимаете, когда я пришла в «Современник», ну да, после ТЮЗа в «Современник», я этой лексики не знала ещё.

Синдеева: Так.

Ахеджакова: Но там как-то люди пользовались ею, и я быстро подпала под обаяние… Я вообще восхищаюсь русским языком. И я восхищаюсь, что в нем есть возможность выразить невыражаемое, выразить себя, когда никакие слова не помогут, ну нет слов.

Ахеджакова: Вот про это своеобразие текущего момента я лично не могу сформулировать, но для этого существует эта лексика.

Синдеева: Хотите Орлушу сейчас? Дать вам вот то стихотворение?

Ахеджакова: Давайте.

Синдеева: Сейчас.

Ахеджакова: Сейчас, я очки надену. Мне бы его пора уже наизусть знать, потому что я его очень люблю.

Синдеева: Ну, оно более-менее приличное.

Ахеджакова: Отсвистели свиристели…

Я люблю с выражением читать Орлушу.

Синдеева: Давайте.

Ахеджакова: Отсвистели свиристели,

Спал в тарелке холодец,

Мы в ночи с соседом бздели,

Что стране пришёл …

 

Мы сначала — так сидели,

Пили за тепло сердец,

А потом вдруг как забздели!

Ведь реальный же …

 

Я как Путин на комбайне

Жизни поле бороздю,

Но по пьянке я реально

Очень будущего бздю.

 

С виду всё у нас нормально,

Телевизор поглядеть —

Всё как будто — идеально

И как будто … бздеть.

 

Но … уже всё ближе,

Он неистов и сердит,

Он, … на всех обижен,

Что его никто не бздит.

 

Мой сосед на битву рвётся:

— Прямо в ухо зазвездю,

Если в дом … ворвётся,

Я его совсем не бздю!

 

Отвечаю недоумку:

— Ты, по-моему, … !

Успокойся, выпей рюмку.

Бздишь? И правильно, что бздишь!

 

Кабы кризис вдруг до нитки

Нас с тобою не раздел,

Я б не пил, а слушал Шнитке,

Я бы … не бздел.

 

Я б имел златые горы,

Верил Ольге Голодец

И не бздел, что очень скоро,

Всей стране придёт …

 

Во такая, …, петрушка!

Вновь без масла … едим.

Выпьем с горя, где же кружка?

Наливай, сосед, побздим!

 

Небо в тучах, дождь …,

На веранде — хорошо,

Мы с соседом бздим на даче,

А …   уже пришёл…

 

Синдеева: Орлуша, тебе большой поэтический привет. Сейчас. Я вернусь ещё к нашим зрителям. Вы сказали, что единственный театр, БДТ, вас поздравил с юбилеем. А «Современник»?

Ахеджакова: Вообще странно… Да, единственный театр.

Синдеева: А как так может быть? А что с «Современником»? Почему?

Ахеджакова: «Современник», да, приехали, цветы привезли.

Синдеева: А, они приехали.

Ахеджакова: Нет, я имею в виду не наш вот театр. Но ещё странное поздравление было, просто тронута ужасно. Юнус-Бек Евкуров!

Синдеева: Да вы что?

Ахеджакова: Президент Ингушетии.

Синдеева: Ингушетии.

Ахеджакова: Какие слова замечательные и какая нежность! Я с ним нигде не пересекалась никогда. Знаю про него очень много, ну, как мы все. Но я была так тронута! А от Адыгеи временный поверенный при президенте России прислал телеграмму.

Синдеева: А официально власти… никто вас не поздравил. А когда последний раз поздравляли официально вас? Вот было такое на какой-нибудь?..

Ахеджакова: Было.

Синдеева: Когда?

Ахеджакова: Это надо посмотреть.

Синдеева: Десять лет назад?

Ахеджакова: Ну да.

Синдеева: Да?

Ахеджакова: Где-то так, да. А мне и не надо, я как бы гордая.

Синдеева: Так. Есть ли у вас сейчас какое-то важное желание или мечта, чего в жизни никогда не было, но очень хочется?

Ахеджакова: Ой… Знаю. У меня всегда одни и те же мечты, что придет какой-нибудь режиссер, вот как в свое время Андрей Могучий, придумает для меня роль, а это непросто. У нас же был этот спектакль.

Синдеева: Да.

Ахеджакова: Circo Ambulante.

Синдеева: А почему он недолго шел?

Ахеджакова: Не знаю, два года, и его сняли. Мне Женя так сказал Миронов, что у нас было занято очень много народу.

Синдеева: Артистов.

Ахеджакова: И собрать артистов на один спектакль, это были очень большие актеры заняты.

Синдеева: А, сложно.

Ахеджакова: Почти невозможно было собрать. Так мне Женя объяснил. Но он опять затевает с Могучим что-то у себя в театре. Я немножко надеюсь, да.

Синдеева: Слышите? А Женя смотрит мои программы. Женя, Женя!

Ахеджакова: Да, Женя ― замечательный человек. Как это было, вдруг мне позвонил Женя и говорит: «Ты с кем хочешь работать?»

Синдеева: А он на ты с вами?

Ахеджакова: Он меня Меджидовна называет.

Синдеева: А, то есть так, очень по-отечески.

Ахеджакова: Да. И уже на ты. А тогда, по-моему, на вы. Но я уже потеряла счет времени, это слишком давно, и мы партнеры же, мы у Серебренникова с ним играли.

Синдеева: Да.

Ахеджакова: И я с ним играть обожаю! Маленький кусочек, но ты имеешь партнера на этот кусочек, который каждый твой… Каждая твоя ресничка получает ответ у него! Каждая твоя слезинка получает у него ответ. Да все, кто с ним играют, это знают. Это, конечно, тончайший инструмент такой, тончайший, ничего не врет.

И вот он мне говорит: «Ты ― или ты, или вы тогда ещё было, я не помню ― с кем хочешь работать?». Я говорю: «Мало ли с кем я хочу работать, что это? Я, например, с Могучим мечтаю, все эти его спектакли видела». А он ещё не был в БДТ главным тогда. Я говорю: «Замечательный режиссер». Он говорит: «Сиди у телефона, сейчас перезвоню». Через семь минут он мне позвонил и сказал: «Будешь работать с Могучим».

Синдеева: Вообще.

Ахеджакова: Вот такие вещи, чудеса есть, оказывается, в жизни! И дальше я встречалась с Андреем, он сам написал пьесу с Исаевым. Вот тем художником… Это тоже личность невероятная, Исаев. Они вместе написали, вместе сделали. Он художник. И как он оформил этот спектакль! И сам спектакль!

Вообще чего стоит этот спектакль, мы узнали только на последнем спектакле. У нас всё время то выкрики какие-то в зале были, то с гневом кто-то уходил, хлопнув стулом. И мы позвали своих друзей, режиссеров, актеров, продюсеров, журналистов хороших, то есть полный зал был понимающих людей.

Синдеева: Близких.

Ахеджакова: Вот это успех был. Потом мы все обнялись и плакали, провожали.

Синдеева: Мы уже несколько раз коснулись Кирилла Серебренникова.

Ахеджакова: Да.

Синдеева: И вы ходите на все судебные заседания.

Ахеджакова: Нет, не на все.

Синдеева: Не на все, но стараетесь ходить, мы тоже это видим. И письма в поддержку, и выступаете всё время. И вы же когда снимались в фильме, уже шло дело же, правильно? В «Лете».

Ахеджакова: Уже сильно шло.

Ахеджакова: Во-первых, мне Анечка Шалашова, его…

Синдеева: Правая рука.

Ахеджакова: Правая, левая рука, и правая, и левая нога, и всё остальное. Анечка мне позвонила и сказала: «Лия Меджидовна, за вами придет машина, у вас ночная смена». Я знаю, что с Аней нельзя по телефону ни о чем говорить, прослушивается, могут быть неприятности. Я приготовилась, села в машину, не знаю, куда я еду. А я ехала, нужно было.

Я там встретила чудных людей, мы все ― кто в массовке, кто помелькать ― в этом квартирнике снимались. И я узнала тогда, что это те, кто делал «Лето» с Кириллом, они своими силами решили это дело закончить и выпустить в мир.

Синдеева: То есть когда вы ехали на свой съемочный день, уже Кирилла арестовали тогда?

Ахеджакова: Да, конечно.

Синдеева: Вот это уже тогда случилось.

Ахеджакова: Да, конечно.

Синдеева: И какое было вообще ощущение на площадке?

Ахеджакова: Я рада, что ко мне с этим обратились. Я рада, что я нужна.

Синдеева: А фильм как вам?

Ахеджакова: Очень хороший. И я даже, вы знаете, я никогда не была поклонницей…

Синдеева: Цоя?

Ахеджакова: Этого «Сайгона» в Питере. У меня есть подружка, Таня Богомолова, моя любимая подружка. Вообще «Сайгон» ― это был её дом, она там жила. Она вышла оттуда, она вся из «Сайгона», она мне много про это рассказывала. Но я никогда этих людей не знала, я не знала эту рок-тусовку. Ну, Гребенщикова знала, вот Шевчука знаю. А это всё было для меня неизвестно.

Но там, внутри картины, есть такая мощная энергетика!

Синдеева: Энергетика там очень такая, вот этого, и времени, и молодежи.

Ахеджакова: И боль какая-то, что это прошло и уже не будет, это лето.

Синдеева: Где ваши места силы? Где вы счастливы?

Ахеджакова: Не знаю. На сцене.

Синдеева: На сцене.

Ахеджакова: Бывало на съемке, бывало. Но уже давно этого нет. Бывало на тех съемочных площадках, где было настоящее. У Эльдара Александровича.

Ахеджакова: Вот это везение, что я ему под руку попалась, что в моей жизни было настоящее кино. Я этого не ждала. Я никогда не думала, что я гожусь для кино, мне казалось, что я если в театре пробьюсь, огромное спасибо, и только, и только. И то, что как-то то одно, то другое, то третье, и вдруг Рязанов ― это, конечно… Немножко Герман.

А у меня какая-то странная вещь. Я попадаю вот на такую роль к Герману, вот на такую роль к Лознице, и я начинаю дружить и с семьей, и с этим человеком, и болеть за него, и упиваться его творчеством. Вот чуть-чуть у Лозницы, и сейчас уже мне нужен был этот новый его фильм «Донбасс».

Синдеева: И вы посмотрели же его. Можете чуть-чуть рассказать?

Ахеджакова: Я посмотрела.

Синдеева: Да, потому что ни мы ещё не видели, никто, ни зрители.

Ахеджакова: Я собралась идти, должны были в «Гараже» показать, но сказали, что министр культуры, как водится у нас теперь, запретил показ этого фильма, потому что у него нет прокатного удостоверения. А если бы было, то по какой-нибудь другой причине, я знаю.

И вот я позвонила, мы связаны, я позвонила ему, и мне прислали ссылку. И я посмотрела. И тут же всем друзьям эту ссылку разослала! И, конечно, это мощно. Это очень мощно. Это какой-то, во-первых, поклон Николаю Васильевичу Гоголю, ведь вот эта «Кроткая», где мне немножко досталось…

Синдеева: Да.

Ахеджакова: Это ж был… Это повод ― Достоевский, а на самом деле это то, что сейчас. Если есть главная тема насчет своеобразия текущего момента ― тюрьмы, пытки, тюрьмы и всё, что связано с этим, вся судебная система, и тюрьмы, тюрьмы, ещё раз тюрьмы. У меня есть возможность об этом говорить, потому что я окунулась, была возможность, в эту тему.

А тут взят городок маленький, где тюрьма ― градообразующее предприятие.

Синдеева: Да.

Ахеджакова: И мощная… Мощно…

Синдеева: Это вы сейчас про «Кроткую», да.

Ахеджакова: Я про «Кроткую», осмысление.

Синдеева: Мощнейшее кино.

Ахеджакова: Она должна идти на всех сейчас! У меня два таких, две возможности, ещё «Крутой маршрут», у которого сейчас, у этого спектакля Галины Борисовны Волчек, боюсь сказать, сколько лет этому спектаклю.

Синдеева: Семнадцать, по-моему. Семнадцать или восемнадцать.

Ахеджакова: Щас! Двадцать восемь.

Синдеева: Как, двадцать восемь?

Ахеджакова: Столько лет нашей перестройке!

Синдеева: Да, Лия Меджидовна, вот смотрите, идет этот спектакль сколько лет, да, а люди…

Ахеджакова: Но сейчас актуальность…

Синдеева: Актуально.

Ахеджакова: Намного выше. И принимается точно так же. А тогда принимались другие смыслы. Сталинские лагеря. А сейчас смыслы эти выросли в миллионы раз, потому что сейчас стало известно о пытках в тюрьмах. Лена Масюк этому очень способствовала, она прямо записывала за людьми. И мы это прочли в «Новой газете». Мы знали об этих пытках. Ходят слухи какие-то, знаете, такие, вот как пытают в омской тюрьме, ИК номер такой-то, а как в Иркутске, у них своеобразие. Там пытают, оказывается, очень модно кипятильником.

И когда вышел «Хрусталев, машину!», где пытали шваброй, вот всё-таки вышел «Хрусталев, машину!».

Синдеева: Да, только сейчас уже…

Ахеджакова: Сейчас всё, тема закрыта.

Синдеева: В том-то и дело, и театр, и этот спектакль, который идет почти тридцать лет.

Ахеджакова: Да.

Синдеева: Но это спектакль, на котором максимум тысяча человек в зале.

Ахеджакова: Но как они принимают, но за эти годы сколько народу посмотрело! И какое мощное внедрение правды в ответ на эту пропаганду, которой зомбируется вся страна. Ну, не вся, конечно, не всех можно зомбировать.

Синдеева: Лия Меджидовна, когда вы почувствовали, что не можете молчать, да?

Ахеджакова: Первый раз вообще Рязанов. Эльдар Александрович. Он был такой. И рядом с ним нельзя было быть другим. А уже последние годы мы с ним письма подписывали. Я вот это не могу сказать: «Вот поезжайте, она подпишет, он подпишет, он подпишет». Нет, я должна позвонить и сказать: «Ты подпишешь? Ну, прости, не надо тогда, подписывать тебе нельзя».

А Эльдара Александровича я не спрашивала. Я говорила: «Поезжайте, вот Эльдар Александрович живет там-то, там-то, он подпишет».

Синдеева: Но не помните, что было таким?..

Ахеджакова: Это был, видимо, 93 год вот этот.

Ахеджакова: Когда мне позвонил Миша Жигалов и сказал: «Лилек, тебя ждут». Вот на Яузе, где мы сейчас играем, там был Телевизионный театр. «Поезжай».

А я ехала, мы с Гариком Леонтьевым, мы тоже с ним единомышленники абсолютные. Мы ехали с какого-то концерта, что ли, в какой-то военной части. И я видела, что танки и машины идут на Москву, военные машины с солдатами. Я обалдела. Когда я приехала домой, то я по телевизору увидела этот кошмар.

И в это время позвонил мой друг и мой партнер Миша Жигалов: «Поезжай, тебя там ждут». И я на метро поехала, меня там встретили, на Яузе, на Семеновской. И встретили, и отвели туда. И только что перед этим, по-моему, вот «Взгляд», вот эти…

Синдеева: Молодые.

Ахеджакова: Люди говорили: «Ложитесь спать». Я сказала: «Не спите, к утру придут коммунисты».

Синдеева: Коммунисты. Ой…

Синдеева: Конечно, удивительное время, как мы вернулись, да, в это всё. И ещё…

Синдеева: Вопрос от Марата Гильмана, нашего зрителя. Марат, привет! «Спросите, пожалуйста, про людей, которые близкие были, а сейчас разочаровывает конформизм. Как вы поступаете? Продолжаете ли общаться? И ругаетесь ли? Или перестаете и вычеркиваете этих людей из своей жизни?»

Ахеджакова: Нет, ну, это… Демократия – это двустороннее движение. И ругаться и доказывать? Опять, в споре побеждает демагог. Мне бессмысленно. Я никогда не смогу победить в споре. Но отдаляешься. Отдаляешься. И какие-то связи, которые раньше очень сильно держали, которые были очень мощным, они порвались. Но те люди, которыми я бесконечно дорожу, я стараюсь не выходить на эти темы. Вот как будто это не существует.

Синдеева: А вот есть такие? Можете о ком-то сказать?

Ахеджакова: Нет, не буду говорить, потому что это слишком известные люди.

Ахеджакова: Было и такое, когда партнер мне говорит: «Я – путинист. Я вас, болотников, ненавижу!» Ну, а что? Играть–то надо! Значит, надо это съесть.

Синдеева: А что вы в этот момент чувствуете?

Ахеджакова: Да ничего! Ну, думаю, ну, все, старик, накрылся. Видать, что с мозгами плохо.

Синдеева: Великодушно.

Ахеджакова: Ну, кто близок очень, кого любишь. А так-то отсыхает чувство, которое объединяет и дает эту дружбу, отсыхает.

Синдеева: «Пожелайте здоровья и скажите, что у Ахеджаковой миллионы поклонников. Роль в «Гараже», к сожалению, оказалась пророческой. Но режиссер бы гордился вами». «Передайте, пожалуйста, что очень уважаю. И очень редкий человек, особенно в наше время. Спасибо за силу духа, за целостность, умение быть собой в любой ситуации вне толпы». А вот как молодежь на вас реагирует? Узнает молодежь?

Ахеджакова: Очень!

Синдеева: Они знают по фильмам, как вы думаете?

Ахеджакова: Я не знаю, узнает или нет, но наши, те, с кем я работаю, ко мне очень нежно относятся.

Синдеева: А вот на улицах? Вы же много ездите. Вот, опять же, есть пресловутая эта цифра, 86%, которые, значит…

Ахеджакова: Не встречаю.

Синдеева: Ну, расскажите.

Ахеджакова: Вот я езжу.

Синдеева: Да, вы же очень много путешествуете.

Ахеджакова: Я много путешествую благодаря, всегда у меня был какой-то хороший один спектакль. У меня изумительный продюсер есть, с которым мы работаем тоже лет 30, а то и больше. И вот он только со мной работает, и мы делаем маленькие спектакли, иногда и большой. Вот был один большой. Я как-то ему сказала: «Ой, Фимочка! (Ефим Спектр)» - я сказала, - «Фимочка, мне так хочется Гоголя сыграть! И я, мне кажется, я бы могла сыграть Пульхерию Ивановну». Он тут же сел и поехал, это еще совок был, поехал к Ступке. Хочет ли он Афанасия Ивановича сыграть с Лией Меджидовной Ахеджаковой, которая хочет сыграть Пульхерию Ивановну? Дальше он поехал к Коле Коляде и сказал: «Лия Меджидовна Ахеджакова хочет сыграть, пиши пьесу, Коля! И есть Ступка». Коля написал дивную пьесу! Дальше он напал на Валеру Фокина, который при мне пришел в театр, поэтому я его с, ну, прям с первых его шагов. Я уже была в театре, я играла у него в спектакле. Он взял! А он обожает Гоголя, понимает! И вот это, это его главное, вот его любовь! И он сделал спектакль с нами. Правда, немножко помарал эту пьесу, а мне жалко было, потому что мне все казалось там замечательным у Коли. Но, тем не менее. И где мы сыграли? В Новосибирском ТЮЗе, где директором театра была Маша Ревякина, которая теперь директор «Золотой Маски» и она стала директором театра «Нация». Маша Ревякина. И мы ездили с этим спектаклем. Конечно, это счастье было. У нас такая была замечательная компания! Причем, поначалу у нас не было успеха. Что-то мы не прорвались. Один раз, ну, Богдан был, конечно, уникальнейший человек! И вот мы нервничаем, вдруг опять неуспех, куда-то приехали, кажется, в Екатеринбург. А мы лежали на подстилках на полу и ждали, когда начнется. Начиналось не с нас. Мы лежим, как две собаки на ковриках, и вот тихо мне шепчет Богданчик мой любимый: «Лилек, вот ты представляешь, вот что за профессию я себе выбрал! Вот сейчас бы стоял бы раком, дергал свеклу, и все было бы хорошо. А я лежу как пес на подстилке и трясусь, что сейчас буду плохо играть!».

Синдеева: А у вас такие бывали чувства?

Ахеджакова: Были, конечно. Но я никогда не думала, что я буду свеклу дергать. Ну, была бы учительницей какой-нибудь, давно уж меня б убрали.

Синдеева: А вот на сцену выходите, и каждый раз волнуетесь?

Ахеджакова: Каждый раз псих!

Синдеева: Что-то помогает?

Ахеджакова: Молюсь.

Синдеева: Да?

Ахеджакова: Во-первых, молюсь, во-вторых, я стала йогой заниматься, там есть несколько…

Синдеева: Дыхание.

Ахеджакова: И дыхание, и есть несколько, меня научила моя Любаня, которая мной занимается и прощает мне все, как войти в это состояние. А состояние должно быть бесконтрольность, не контролировать себя. Ты свободен.

Синдеева: Да? Вот еще вопрос от зрителей. «Скажите, пожалуйста, что вы являетесь образцом честности, несгибаемости».

Ахеджакова: Ну, ладно, образцом!

Синдеева: Правда. И вопрос: были ли вы в Крыму после известных событий?

Ахеджакова: Нет.

Синдеева: И вот, ну, и вообще про эту ситуацию, конечно, много говорили.

Ахеджакова: Нет, нет, я в Крым, я знаю, что нельзя! Нельзя. Потому что если ты хочешь, ты любишь Украину, то как бы нельзя их предавать. Я, конечно, не поеду. Ну, только меня можно выкрасть и специально, чтобы замочить мою репутацию, увезти силой. Как вот детей, знаете, крадут, чтобы выкуп потребовать. Нет, не была.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ. ПРОДОЛЖЕНИЕ СМОТРИТЕ СКОРО В ЭФИРЕ И НА САЙТЕ ДОЖДЯ