Лев Пономарев о штурме офиса: видите синяк? Будем теперь работать по домам

Кремер: Что все-таки произошло с оплатой аренды?

Пономарев: Мы каждые три года продлеваем арендные отношения с Москомимуществом. Каждый раз у нас большие препятствия, но мы договариваемся, потому то меня поддерживают государственные правозащитные институты. Это Лукин, которого не пустили… Мы работаем в одной связке – государственные правозащитные институты и общественные.

Кремер: Правильно я понимаю, что вы получили уведомление о том, что вас выселяют, причем получили его несколько месяцев назад?

Пономарев: Неправильно. Вчера они пришли с ним, что якобы они нам его направили. При этом никакой отметки о том, что я получил, они мне не представили. Более того, вообще когда такой важный документ идет, я должен расписаться в получении. Конечно, моей подписи там не было.

Кремер: Но ваша аренда заканчивалась 27 мая, а сейчас уже конец июня.

Пономарев: Наша аренда кончалась 1 января этого года. Мы вступили в переписку, и нам говорили, сделайте то и то. Каждые три года срок продления договора полгода-год идет. По  условиям договора он считается автоматически пролонгированным до тех пор, пока не прекращен. Поэтому я договариваюсь. Последнее, что в мае мне предложили – это оплатить аренду до июня, и я это сделал. У меня есть бухгалтерские документы…

Кремер: В мае вам предложили продлить аренду. Каким образом документально предложили? Вы получили какое-то уведомление?

Пономарев: Да, получили письмо, что мы не можем вам продлить аренду, потому что вы не проплатили.

Кремер: То есть все-таки какое-то уведомление о том, что вам аренда не продлена, вы получали.

Пономарев: Мы получали, но не было прекращения арендных отношений. Одновременно они с нами вели эти переговоры, мы удовлетворяли их требования, и последний раз мы оплатили аренду вплоть до июня.

Кремер: Но вас никто не просил платить, это была ваша инициатива.

Пономарев: Они просили оплатить.

Кремер: Судя по вашим словам, они сказали, что просто не оплачено.

Пономарев: Нет, они просили оплатить, и только в этом случае можно продолжать разговор о продлении аренды. У меня есть документы. Но одновременно у них лежал от февральского числа документ, который называется «уведомление о прекращении арендных отношений», но при этом они мне его не показывали. Они ждали, пока пройдет 3 месяца, и тогда якобы ни имеют право нас выселять. Но это тоже неправильно. Они сыграли эту грязную игру, но при этом выселять нас могут по решению суда и только уполномоченные органы.

Кремер: Каким образом документы, которые находились в вашем офисе, попали в распоряжение движения «Россия молодая»?

Пономарев: Мы сидели в одной комнате, а по другим комнатам у нас ходили люди. Кто это были, мы не знаем, там могло быть все что угодно. Никаких у нас документов, которые надо было бы скрывать, нет. Есть списки активистов – единственное, что было бы неприятно, если бы хулиганы их бы получили. Они, возможно, их получили, потому что были звонки.

Кремер: Во-первых, то, что они утверждают, это то, что эти документы попали к ним от кого-то из ваших сотрудников, пытавшихся уничтожить документы.

Пономарев: Я даже не хочу комментировать.

Кремер: Вы никакие документы уничтожать не пытались.

Пономарев: Я сидел, у меня есть стол, я сидел 4 часа. Я смотрел, что мне надо с собой взять, потому что я не знал, как дальше будут развиваться события. Я перебирал документы, какие-то рвал и клал в мусорное ведро.

Кремер: То есть какие-то документы вы все-таки выкидывали.

Пономарев: Какие-то ненужные документы я, конечно, выкидывал, но это очевидная история, потому что я разбирал ящики.

Кремер: Вы говорите о списках. То, что публикуют активисты, это какие-то ваши письма с просьбами о финансировании, в американское посольство…

Пономарев: У нас бесспорно есть документы, когда мы пишем заявки на гранты. Но это открытые документы, я их представлял в Министерство юстиции, и в этом никакого секрета нет. Мы финансировались в основном зарубежными фондами, мы писали заявки на гранты, нам давали гранты в рамках конкурса, поэтому опять здесь никакой тайны нет. Неоднократно уже были такого рода провокации: берется бланк моей организации и пишется фиктивная заявка. Я писал заявку в посольство Нидерландов на работу с детскими домами. Они берут бланк и пишут там «финансирование митингов на Триумфальной площади». Возникает вопрос, вообще мог бы я на такой грант подать?

Кремер: На месте вашего офиса сейчас находится мой коллега Лев Пархоменко.

Пархоменко: Здесь сейчас находится около 20 человек. Сложно сказать, что это – одиночный пикет, стихийный митинг или что-то вроде движения «оккупай», но люди здесь расположились явно достаточно основательно. Они разложили пенки, принесли воду, еду. Говорят, что будут здесь проводить довольно много времени, пока вопрос с офисом не решится.

Кремер: Спасибо. Я знаю, что почти семь человек ваших коллег обратились в травмпункт. Вы тоже, я вижу у вас под глазом фингал. Видимо, еще какие-то увечья произошли.

Пономарев: У меня в справке написано так: множественные ссадины, гематомы на теле в верхней части.

Кремер: Люди, которые нанесли вам эти увечья – это не сотрудники полиции, это частное охранное предприятие?

Пономарев: Это неправда, это ложь, которую сейчас полиция распространяет.

Кремер: Вы видели удостоверения сотрудников полиции?

Пономарев:  Полиция действительно держалась достаточно нейтрально, но при этом именно полицейские не пускали адвокатов к нам, полицейские стояли рядом с нами, когда нас избивали. Всю эту операцию сделал ОМОН. Если ОМОН относится к частному охранному предприятию… Я  это в первый раз слышу. Если они прошли через кордоны полиции на улице, если они всех нас вышвыривали, тащили по полу, били ногами, то тогда, если это переодевшиеся, почему полиция за это не отвечает? Можно посмотреть в Фейсбуке, как ОМОНовцы нас выбрасывают.

Кремер: Что вы собираетесь делать?