Федор Бондарчук: «Кино – это моя политика. На другую у меня времени нет»

Бондарчук: Лишь бы не было информационной войны?

Катаев: Да-да. Лишь бы не было войны, лишь бы не было информационной войны, можно добавить.

Шепелин: Кажется, что информационная война, она ничем не хуже, чем война настоящая.

Катаев: Вот для вас это все-таки тоже какой-то совсем другой уровень, и даже не только с точки зрения масштабности, спецэффектов, но и с точки зрения тематики.

Бондарчук: У меня ощущение от времени другое абсолютно, скорости другие. А что касается масштаба и визуального аттракциона, как часть важная составляющая фильма, ну масштаб другой, конечно, это тоже важно. Все другое, масштаб другой, соответственно, как результат визуальные аттракционы, и время другое.

Катаев: А вот время в чем другое?

Бондарчук: Во всем. Я время ощущаю, изменение того времени, в котором я живу, и конечно, скорости. То, о чем я читал в книжках, я не думал, во-первых, что произойдет при моей жизни, и во-вторых, что это будет так быстро, я буду этим пользоваться. Я помню свое первое ощущение, когда я увидел Tesla в Лос-Анджелесе, у студийного офиса. Не то чтобы я был восхищен как-то дизайном и так далее, но то, что она уже, вот она есть, это действительно 100% электрический автомобиль, сделанный не мега-брендом, а каким-то кайфовым бизнесменом, это производит впечатление. А дальше все, что происходит вокруг меня, боты сговариваются, и ты это обсуждаешь. Если чуть старшее поколение будет рядом со мной, они говорят: «Вы, простите, о чем говорите? Вы серьезно сейчас?» Ну а что, ты не понимаешь, что они договорились, поменяли язык создателей, просто потому, что им удобно было разговаривать, возвращаясь к мессенджерам фейсбука. Ну и так повсеместно, ты собираешь эту информацию, и тебя это, конечно, жутко интересует. Я в растерянности нахожусь, потому что есть другие, та же самая литература, сейчас везде повсеместно появляются высказывания не про далекое будущее, а вот немножко вот просто послезавтра, может быть, завтра. Конечно, я приведу в пример Years and Years («Годы»), который произвел сильное на меня впечатление, с одной стороны. С другой стороны, другой жанр, антиутопия, тоже очень интересный. Вся эта концентрация этих высказываний в сегодняшнем, я так посмотрю, все вот именно пытаются поговорить, и все высказываются именно не о том, что будет завтра, не о том, что будет через сто лет, а именно вот послезавтра.

Катаев: И вас это пугает, то что вот в фильмах показано, это страшно?

Бондарчук: Я не знаю. Мне самое главное, чего я не хочу и никогда не любил, и кино такое я не воспринимаю, вот нет этого указательного пальца, я не хочу говорить — это плохо, это хорошо, я не знаю. Я собираю из небольших или больших деталей во времени какой-то, наверное, портрет этого периода. А выводы или какую-то дискуссию…

Катаев: Ну как, искусственный разум угрожает и разрушает всю нашу цивилизацию.

Бондарчук: Да, это может произойти. Я говорю, что это может произойти. Также я говорю о том, что нами можно управлять, там есть фраза, что люди ничего не решают, люди слышат только то, что им говорят.

Болецкая: Делают только то, что им говорят.

Бондарчук: Здесь делают то, что им говорят. Но здесь я, наверное, разделяю эту фразу от искусственного интеллекта. Здесь, наверное, я это разделяю, и наверное, мне важно об этом сказать, действительно, мое ощущение и понимание, что там дать в медиапространство на полгода, на год и ты можешь принимать или не принимать те или иные решения, которые тебе просто предложат или в твою голову определят за этот период.

Шепелин: Этот эпизод выглядит так: информационные технологии приходят к плохому разуму, который к нам пришел из интернета, но так или иначе получается, что все эти технологии, которые управляются людьми у вас в фильме в какой-то момент, они и так уже существуют. И так существует телевидение, которому люди верят беспрекословно, во многом своем числе. Очень смешной момент, когда Сергей Брилев, ведущий канала «Россия»…

Бондарчук: Смотрит на себя?

Шепелин: Смотрит на себя, да, а это не он. Он выскакивает на крышу и кричит людям: «Это не я вам сейчас вру! Там врет другой человек!» И это очень смешно смотрится, потому что обычно-то врет он, это его работа. Скажите, пожалуйста, вот этого телеведущего, который должен оказаться в этой ипостаси, как вы его искали вообще? Почему нельзя было Киселева? Вот Киселев, который кричит: «Вам врут по телевизору!», это был бы совсем роскошно. Как получилось с Сергеем Брилевым, почему вы его выбрали?

Бондарчук: Канал «Россия-1» один из продюсеров картины, плюс медиаподдержка. Если бы была другая медиаорганизация, ну были бы лица других каналов.

Шепелин: То есть в данном случае вам совсем было плевать, кто будет этим ведущим? Вам было без разницы, кто будет ведущим?

Бондарчук: Ну, «плевать» я бы, наверное, убрал это слово.

Шепелин: Я сказал, без разницы потом, я сам убрал.

Бондарчук: Без разницы? Нет, не без разницы. Наверное, отчасти да. Скажем так, любое яркое лицо медиа сегодняшнего российского, яркое лицо узнаваемое. Наверное, так.

Шепелин: Но там же и все СМИ, которые появляются, там «РЕН ТВ»…

Бондарчук: Да, это все партнеры.

Шепелин: Это все партнеры. Я хотел бы спросить, не троллите ли вы их?

Бондарчук: Отчасти троллю, да.

Шепелин: Они же тоже сами по себе такие же фейк-ньюс, но только они не управляются инопланетянами.

Желнов: Федя, а меня Наташа Синдеева попросила задать вопрос, куда сцена с Дождем делась?

Бондарчук: Вот она делась…

Желнов: Потому что вы снимали на Дожде, я поясню для зрителей.

Бондарчук: Она делась и осталась в мониторах и планшетах в сцене в большом торговом центре. Наверное, она где-то на среднем плане или на общем. Но мы в принципе собирали, ездили по всем популярным, известным, важным каналам и радиостанциям и так далее, такой пытались собрать коллективный портрет медиапространства.

Барченков: Помимо медиапространства, там появляются другие логотипы. Появляется «Армия России», появляется «Ростелеком».

Бондарчук: «Армия России» помогала в партнерах.

Барченков: Вот. А был ли какой-то конкретный план, сколько минут или количество сцен?

Бондарчук: Да.

Барченков: И какой?

Бондарчук: Я сейчас не могу ответить, но какие-то секунды, да.

Барченков: Серьезно?

Бондарчук: Это в любом продакт-плейсменте, у тебя есть договор.

Болецкая: То есть, я правильно понимаю, условно, они тебе дают технику, «Ростелеком» предоставляет доступ в свое здание, а ты в ответ на это показываешь какое-то количество времени их логотипы?

Бондарчук: Нет, «Ростелеком» тоже партнеры.

Болецкая: Я и говорю, то есть они дали тебе доступ в здание, насколько я понимаю.

Бондарчук: Нет, здание, все это нарисовано.

Катаев: Нет такого здания у «Ростелекома».

Бондарчук: Нет.

Болецкая: Окей. Но у них есть похожее.

Желнов: Слишком было роскошное.

Шепелин: Да, роскошное, и вертолеты…

Желнов: Но выглядело это здание реальным.

Бондарчук: По мне, так оно скромное. В этом образе, а что мы отключать будем, а что вы говорите, а кто говорит о военных, гражданские. То есть это должно быть какое-то такое… По мне, так это скромное.

Шепелин: И роскошные вертолеты «Армии России», как я понимаю, тоже нарисованы?

Бондарчук: Этот, по-моему, бренд не имеет никакого отношения к военной технике, это как раз Министерство обороны. Часть была нарисована, часть была из первого фильма. У нас есть библиотека, которой мы уже пользуемся, это из вселенной «Притяжения».

Шепелин: Они, так сказать, технический спонсор, то есть они деньги не давали, они не соучаствовали в организации бюджета?

Бондарчук: Нет. Но есть и финансовые партнеры. Это отвечаю по количеству секунд, которые надо, это ничего нового, это как бы работа с продакт-плейсментом.

Барченков: Хорошо. А фраза «Союз спасения» на корабле, это случайность?

Бондарчук: А вы откуда увидели?

Катаев: А вот есть.

Барченков: Есть такая.

Бондарчук: Да ладно!

Барченков: Как будто привет второму участнику новогодней гонки.

Катаев: Это совпадение? Не думаю.

Бондарчук: Не думаю, да.

Болецкая: Ну как она там появилась-то?

Бондарчук: Смотрите, в 2005 году мы вышли с «Девятой ротой», стали чемпионами, первые 25 миллионов бокс-офисов новой российской дистрибьюции, был большой успех. Чуть позже выходил первый «Дозор». Мне позвонил Константин Львович Эрнст, и сказал: «Привет. Ты не будешь против, если я поиграю и передам тебе привет в наших «Дозорах»? «Девятая рота», мы тебя поздравляем с успехом». Действительно, Костя позвонил один из первых в это утро понедельника после первого уик-энда, это правда. Я говорю: «Костя, а что имеешь ты в виду?», зная, что может что-то придумать…

Болецкая: Да-да.

Бондарчук: «Ну что ты имеешь в виду?» «Не важно». Я говорю: «Ну, скажи», «Не важно. Константин Юрьевич Хабенский ворвется из одного пространства в другое через плакат «Девятой роты» Я говорю: «То есть ты порвешь мою «Девятую роту», это ты имеешь в виду? Он говорит: «Ну, нет, это же плакат». Я говорю: «Давай. Пожалуйста». Прошло время. Я пытался поставить одну, это не к «Союзу спасения», это, так сказать, продюсерские разговоры и та редкая игра, которую могут позволить себе немногие. Прошло время, я пытался ему ответить, прислать ему привет в других картинах, у меня не было места для этого. Сейчас место появилось. Он знает об этом, но не знает, где. Я ему позвонил…

Катаев: Тонущий корабль?

Бондарчук: Ну, хватит! Это был нормальный, я позвонил, честно, сказал: «Константин Львович, вам привет с любовью, в нашей картине». Увидеть это там мало кто может, подробный взгляд

Катаев: А вы посмотрели фильм-то?

Бондарчук: «Союз спасения», к сожалению, не смотрел.

Катаев: Потому что своя.

Бондарчук: Ну вот прямо в самом конце поста, просто не было у меня возможности.

Шепелин: Еще в фильме шикарно просто снята BMW, которую вот можно было вырезать и полторы минуты отдельно давать рекламой. Наверняка вы видели интервью у Дудя с Бекмамбетовым недавно, и там Юра зачем-то бомбардировал Бекмамбетова вопросами о рекламе встроенной, интегрированной в фильм. У вас сейчас есть вот это ощущение, где стоит остановиться? Или это вопросы, которые решаются до создания фильма, то есть вы договариваетесь, и потом…

Бондарчук: Знаете, у меня был эпизод, когда мы убирали продакт-плейсмент и возвращали, потому что это было…

Шепелин: Уже чересчур потому что?

Бондарчук: Ну, это кондово было. Это было в картине «Обитаемый остров», и я очень с опаской к этому отношусь. Если это органично, с юмором сделано, жанр позволяет, ну именно где, как не здесь, в зрительской картине, это исполнять. Но я к этому отношусь, мне кажется, что во «Вторжении» это сделано с чувством юмора и не педально…

Шепелин: Вполне. Опять же в магазине «Армии России» прячутся люди от наводнения.

Бондарчук: Да-да.

Желнов: Федор, меня очень интересует саундтрек, Билли Айлиш, песня I love you. Сколько стоило очистить права на этот трек? Потому что в общем одна из самых дорогих сегодня и востребованных певиц в мире.

Болецкая: Да, там заметно было.

Желнов: И у вас, по-моему, первый раз в картинах не русский музыкант, а иностранный.

Бондарчук: В моих режиссерских работах да, а так, конечно, нет. Я помню, у нас самая большая была покупка это был Берри Уайт, для фильма Резо Гигинеишвили «Жара». Я скажу так, наш «Рекорд Лейбл- Газгольдер» с песней «Сансара» стоит дороже, чем Билли Айлиш.

Шепелин: Да ладно.

Желнов: Которая была в «Союзе спасения».

Бондарчук: Она будет во «Льду-2», который сейчас заканчивает съемки Жора Крыжовников. Все, я больше не могу ничего говорить. А Билли Айлиш…

Желнов: Сколько стоит?

Бондарчук: По-моему, это стоило в районе 70, может быть, 80 тысяч долларов.

Катаев: А Билли Айлиш, она как раз для привлечения молодой аудитории, тех самых поколения «беляшей»?

Бондарчук: Ну, да. Помимо того, что она мне просто нравится, и в эскизах, мы иногда, когда мы делаем первые драфт-монтажи, мы работаем с референсами по настроению, у тебя еще не готова музыка, и ты где-то выстраиваешь такое движение картины под уже существующие треки. И в финале она органично вошла, и перешла через музыку Вдовина, а потом мы подумали, а почему бы и нет. Ну и попробовали договориться, получилось.

Катаев: Потому что в целом фильм, показалось, как раз для тинейджеров, такой молодой аудитории.

Бондарчук: Да, у нас на премьере было несколько Билли Айлиш, девочек, которые один в один просто с нею, которые подходили, вот с ними было отлично разговаривать. Они были в слезах, их так подтряхивало.

Катаев: В слезах?

Бондарчук: Ну, в хороших, они переживали, сопереживали, соучаствовали. Я говорю, ну вот, по-моему, да, значит.

Барченков: А продолжая тему денег, графика, я слышал, стоит не таких больших денег, на какие она выглядит. Потому что это действительно выглядит роскошно. А битва у Москвы-Сити очень похожа на «Трансформеров», огромные бюджеты. Можете как-то прокомментировать?

Бондарчук: Это совсем не дешево все это стоит. Я могу сказать, что у нас часть графики делали в Венгрии, потому что мы снимали в Венгрии. А снимали мы потому, что у нас не было таких технических возможностей, но и потому что там существует система рибейтов, а именно 28% возврата денег, потраченной части в стране во время производства. Эта же формула работала и на пост-продакш, поэтому мы часть графики делали с венгерской студией. В результате там стоило дороже, чем в России, даже с этими рибейтами. Отвечу так, что это по-прежнему недешево, дорого.

Болецкая: Какая это часть производственного бюджета, можешь сказать, графика?

Бондарчук: Процентов 50.

Болецкая: Серьезно? Это большая доля, потому что в других картинах российских она все-таки поменьше. Есть «Т-34», в которой тоже была огромная доля графики в бюджете, но у тебя прямо половина.

Бондарчук: Вполне может быть, но вот у нас так, потому что во «Вторжении» дорисован практически каждый кадр. Там помимо того, что есть 100% кадры нарисованные, есть работы, там переставляли здания и так далее, не буду раскрывать секреты. Где-то не артисты играют, а их CJ Double.

Катаев: То есть реальные клоны уже играют?

Бондарчук: Да. У меня три их, разных возрастов. Первый у меня появился на «Призраке», потом у меня есть бот мой Деда Мороза, и еще где-то у меня есть, в общем, трое. Они могут танцевать, все что угодно делать. У Иры Старшенбаум два бота, у Саши Петрова три.

Катаев: Не страшно?

Бондарчук: Страшно. У Гриши Константинопольского была гениальная идея-шутка, он там размышляя, фантазируя по поводу продолжения, была такая картина «Восемь с половиной долларов» 1999 года, сюжет там, что режиссер попадает в сложную финансовую ситуацию, ему вынь да положь надо снять кино. Здесь так же, в 2000 каком-то году режиссер попадает в сложную финансовую ситуацию, денег у него ни на что не хватает, актеры давно не играют, потому что за них играют боты, они получают за это роялти. И вот есть такой знаменитый артист Игорь Верник, у него есть отличный бот, денег у него не хватает на него, единственное, на что у него хватает денег, это на китайскую подделку Игоря Верника, поэтому он встречает Игоря Верника, который со сбитой прошивкой и разговаривает только на китайском. И дальше Григорий, прекрасный фантазер и выдумщик, это все развивалось. Да, действительно, примета времени.

Болецкая: А ты упомянул, что какие-то вещи вам пришлось снимать в Венгрии, потому что технически в России было невозможно. О чем речь?

Бондарчук: Да, мы бы с удовольствием все в России сняли, но это все заново самим придумывать и строить, это надо было пройти годы и годы и иметь опыт.

Болецкая: Это павильонные съемки сложные?

Бондарчук: Да, это специальный павильон для подводной съемки, там специальная вода, чтобы артисты могли работать, чтобы у них глаза не умирали от воды, и плюс, конечно, вся эта машинерия, которая дает волны и все-все. Создать это, придумать в одном месте, это мы бы влетели.

Шепелин: А в России такая инфраструктура невозможна?

Бондарчук: Возможна, но это надо к этому прийти. Когда ты в съемочном периоде, а давайте еще построим это, нет.

Барченков: А эти сцены вы снимали?

Бондарчук: Да.

Барченков: Там в титрах значится еще Олег Трофим, как режиссер второго блока.

Бондарчук: Да, это первый раз 50 съемочных дней было у меня, и 50 съемочных дней было у второй группы. Иногда мы не пересекались, часто мы не пересекались, и часто он снимал автономно, я первый раз с этим столкнулся, это невероятно сложно пережить. Это вот реально стресс.

Барченков: А контролировали как-нибудь?

Бондарчук: Ну вот я про это, контролировали все сразу же, у нас была одна сеть, ты видишь материалы, то что они снимают, у себя же на компьютере, ты вообще, «Вторжение», ты ходишь с этими планшетами, где что у тебя происходит. Плюс свет на них же уже, ты уже живешь в этом мире. Классно.

Болецкая: Как в итоге? Не пожалел, что разделились на два блока?

Бондарчук: Не пожалел, но это очень странное для меня.

Болецкая: Отпустить?

Бондарчук: Как можно, если там один человек, что-то происходит, камера двигается, как ты не можешь сам принимать в этом участие. Но отрывали.

Барченков: А есть какая-то расбалансировка сцен? То есть кто-то снимал больше экшн-сцены, кто-то драматические?

Бондарчук: Олег Трофим много экшн снимал. Вот вся сцена в городе, все эти горожане, реакция, обратные точки, вот это все Олег снимал.

Катаев: А вот мы сейчас говорим, боты, искусственный интеллект. Последнее время российские блокбастеры наоборот уходили в прошлое, это «Движение вверх», «Легенда №17», у вас же четкое устремление в будущее в последних картинах.

Бондарчук: Мне надоело.

Катаев: Надоело копаться там? Хочется вперед?

Бондарчук: Наверное, в другой жизни или в параллельной, но мне интереснее день сегодняшний или послезавтра, завтра.

Катаев: То есть и дальше будет вот туда, куда сейчас?

Бондарчук: Не знаю. Слушайте, сейчас так жанры развиваются, можно снять мрачный скандинавский нуар в Петербурге. Петербург вообще, по мне, не снят, это великое место для кинематографистов. Уж какое количество смешения жанров. Конечно, если что-то такое оригинальное, можно и в XIX. Нет, есть период времени роскошный, перед Первой мировой войной, рубль четыре фунта, воздухоплавание, на дорогах гоняют, «Русобалт», по-моему, называлась эта компания, которая была похожа на машины с картин Лемпицки, известной серии, «Бугатти», по-моему, они делали. Вот этот период, он такой интересный.

Катаев: В этом контексте, может, спросим, будет ли третья часть? Про что она будет?

Бондарчук: Да может быть, она будет про одного из героев, без графики и без экшена.

Болецкая: Ты уже рассказал, возможно, про Ваню, которого играет Юра Борисов.

Бондарчук: Ну, может быть. Сейчас поди, скажи. Ну, да, наверное, может быть.

Желнов: Федор, а интерес к прошлому, вы сказали, что не интересно копаться, он связан с чем, что все в том материале, тем материалом занимаются и просто не интересно идти на поводу у других, кто туда заходит?

Бондарчук: Вы знаете, Антон, я бы, наверное, по-другому ответил. Если говорить про сериалы нового времени для digital-платформ, наверное, да. И наверное, с точки зрения продюсера. А для большого экрана, не знаю, почему. Может быть, огромный период жизни в моей жизни был «Сталинград», «Девятая рота», 1989 год, моя жизнь. Я был там. Скажу так, отвечу так, в сегодняшнем периоде не интересно. Вот мне 52 года, здесь и сейчас не интересно.

Болецкая: Смотри, я люблю фантастические фильмы, я фанат «Притяжения», первой части «Вторжения». Я тебе это говорила уже, и повторю, потому что, по мне, это классно сделанная история. И она меня очень тогда порадовала своим посылом основным, что против ксенофобии, за любовь, за толерантность, против агрессии. Во втором фильме вышла с очень большим вопросом, потому что для меня это такой поворот полностью, практически на 180 градусов. Не совсем, но очень большой поворот, потому что теперь основная история в том, что надо защищаться, надо бить в морду, если на нас напали, то есть не разбираться, не разговаривать. Это уже какая-то прямо агрессия. Для меня это такое вот странное ощущение, что ты действовал скорее из принципа, что вот есть даже на государственном уровне некая идеология «кругом враги», и такое ощущение, что фильм немножко в рамках этого. Не то что ты пошел на поводу государственной идеологии, но просто ты отвечаешь на некую накопившуюся агрессию среди нас, что кругом враги и правильно на это врагам давать в морду, а не заниматься… Вот это для меня прямо какая-то очень резкая смена.

Бондарчук: Давай попробую так ответить. Все-таки в первой части был Риналь, да, и принципиально было, что он был без каких-то инопланетных деталей в своем облике, хотя если посмотреть на этот путь, там были и уши, и всякие татуировки и так далее. Мне принципиально важно было, что он выглядел, как и мы, как мы. Ты забываешь в определенный момент, что это инопланетянин, и можешь вспомнить, например, историю с Бирюлево, с погромом рынка, или историю с Манежкой, с футбольными фанатами на улице Горького, Тверской, посмотрев на Риналя.

Здесь у меня нет человека от другой цивилизации, есть железяка, есть некая субстанция, форма. Если заменить ее на технологии сегодняшние, медиатехнологии в том числе, вот об этом скорее рассказ, о возможности на нас влиять, на нашу жизнь влиять, то время, про которое мы немножко поговорили, то, что будет с нашей цифровой проекцией. Наше необузданное желание поделиться или оставить след в облаке своей цифровой проекцией.

И дальше, как следствие, просто давайте порассуждаем, подумаем, а что будет, если это будет под контролем, например, что из этого может выйти, у кого под контролем. Здесь я твержу, уже сто пятьдесят раз говорил, повторял фразу Илона Маска о демократизации технологии искусственного интеллекта. Мне вот это направление очень нравится, децентрализация хранения данных и так далее, и так далее.

Мне вспомнили: «Это так талантливо сделано, так здорово сделано! Вы готовите нас к суверенному интернету». Нет, братцы, пусть это будет как угодно, я буду отбиваться до последнего.

Шепелин: Что уж там суверенный интернет.

Бондарчук: Я буду отбиваться до последнего, но нет.

Болецкая: Хорошо, но все равно эта тарелка представляет собой… Это лицо, пусть искусственный интеллект, но лицо чужой цивилизации. Но ты в нем не видишь ничего… Ну, не человеческого, ты не видишь в ней представителя чужой цивилизации, ты видишь в этом чистую технику. Да, я правильно понимаю? Поэтому ее можно убить.

Бондарчук: Я вижу математический алгоритм, по которому можно жить, и это правильно, потому что, собрав всю информацию, можно сделать тот идеальный выбор, вывод, выбор, который тебе предлагается сделать. Он будет сделан с математической точностью.

Катаев: При этом место иррациональному остается, потому что он идет против протокола.

Бондарчук: Да. Я об этом.

Катаев: В этом и есть ваш месседж, да, что даже в таком просчитанном мире человеческое…

Бондарчук: Да, прямо герой Риналя, Риналь говорит об этом.

Болецкая: Да, Риналь был такой ошибкой протокола, если это можно назвать ошибкой.

Бондарчук: Да. Собственно говоря, как и ошибкой протокола было сохранить жизнь главной героине. Опять же тема, стоит ли жизнь одного человека спасения миллионов. В нашем случае стоит.

Болецкая: То есть ты не считаешь, что фильм несет месседж о том, что это агрессия по отношению к внешнему миру?

Бондарчук: Нет, месседж нет. Это иллюстрировано. Да, мы защищаемся.

Болецкая: Но это скорее агрессия по отношению к технологии.

Бондарчук: Но месседж сделать перевертыш ― в первом фильме мы были агрессивные, а сейчас давайте мы покажем, что мы можем и защищаться ― это совсем…

Болецкая: Окей.

Шепелин: И более того, здесь нужно, наверно, пояснить зрителям. Мы отвечаем не просто чем-то, мы отвечаем ракетой, которой, возможно, у нас нет. Как мне показалось, собственно, когда я посмотрел, что это такая отсылка к речи Путина полуторалетней давности, когда он показал нарисованные крылатые ракеты с ядерными двигателями, в существовании которых в принципе сомневаются физики, что такое возможно. Но генералы в вашем фильме говорят: «Давай, используй „Эшелон-2“» ― «У нас же нет таких ракет» ― «Ты же сам знаешь, что они есть». И они отправляются к инопланетянам.

Скажите, вкладывался ли этот месседж, как говорит Ксения, в фильм? То есть есть ли в России действительно такая кузькина мать, которую мы всем еще покажем, не только инопланетянам?

Бондарчук: Смотрите, я думаю, что кузькина мать есть в интернете. Если посмотреть, если открыть любое, YouTube откройте, там будет всех этих «историй» о некоем секретном оружии великое множество. Другое дело, что мы говорим об этом, да. Мы грозим, пытаемся. Поэтому на месте «Эшелона-2» мог быть «Бокал-3» или «Стул-1». Это витает в воздухе.

Шепелин: То есть не вкладывалось, что это ракета Путина та самая.

Барченков: Это не отсылка, как с «Союзом спасения», да?

Шепелин: Хорошо, ладно, тогда другой вопрос. Этот фильм наконец-то о том, о чем так желала Россия: не о многополярном мире, а об однополярном мире, где один полюс ― это Россия, потому что других стран как будто бы только нет. Инопланетяне… Что происходит в США в это время?

Болецкая: Там говорится, Илья, там же говорится как раз.

Бондарчук: В начале картины об этом говорится, это важно. Другое дело, что была длинная версия, где международное информационное пространство присутствует в кадре.

Шепелин: Там Russia Today новости дают, да.

Бондарчук: Нет, я имею в виду западные средства массовой информации, изменив один… Узнаваемые логотипы. Но это немножко про другое картина, никакого места в этом нет. В размере картины места бы этому не было.

Шепелин: Просто чтобы не размываться.

Желнов: CNBC, по-моему, там канал, сюжеты.

Бондарчук: Мы там переделывали какие-то. Но отвечаю все-таки на ваш вопрос, это важно, это стоит в начале картины. Эта фраза звучит. Мы не отделяем. Я понимаю, о чем вы, куда вы хотите, пытаетесь вывести. Нет, этого нет.

Катаев: Федор Сергеевич, место действия ― действительно Москва, похорошевшая при Сергее Семеновиче. А зачем вы ее утопили и нет ли претензий уже от мэрии: зачем вы всю нашу работу взяли?

Бондарчук: Вы оговорились: похорошевшая после Кирилла Семеновича.

Желнов: Вы там взрываете сакральное для Москвы место, метро «Парк культуры».

Катаев: Да, все-таки Москва, красота.

Желнов: Причем старую станцию, которая радиальная, а не кольцевая.

Бондарчук: Мы натворили ужасных виртуальных вещей, многие культовые места.

Катаев: Да, так жалко было смотреть на все это.

Бондарчук: Многие культовые… Во-первых, Центральный административный округ города Москвы был оцифрован, дальше по композиции мы поняли, что все далеко, и начали приближать. Это виртуальная Москва. Есть там культовые, знаковые места.

Катаев: Кутузовский.

Бондарчук: Высотки, семь высоток плюс новая, значит, башня на кольце. Памятники и скверы. Мы немножко их подвинули все и упаковали как бы поплотнее в один район.

Катаев: И утопили.

Бондарчук: И утопили. Виртуально.

Шепелин: Про похорошевшую Москву, наверно, один вопрос следует задать про события этого лета, связанные с фильмом «Притяжение» отчасти, так уж получилось, в котором в массовке, как я понимаю, снимался актер Павел Устинов, ставший одним из героев этого лета. Вам, насколько я понимаю, тогда звонили, но вы были на съемках, спрашивали, что вы об этом думаете. Вы не сразу поняли, о ком речь, и так как вы не ведете соцсети, вы не присоединились. Или я не знаю, вы как-то поучаствовали?

Бондарчук: Я был в съемочном.

Шепелин: Да, скажите, в этой истории с Павлом Устиновым в итоге как-то поучаствовали заочно, не заочно, как ее восприняли?

Бондарчук: Так как я не принимал участия, мне действительно звонили, но вот так сказать «Да, все» ― хоть понять, что происходит, нужно было. Я не могу так, не разобравшись.

Шепелин: А потом уже, постфактум, когда миллион артистов, ваших коллег, в том числе снимавшихся и в фильме «Вторжение».

Бондарчук: А когда миллион артистов, моих коллег, туда влетать… Я коллективные письма тоже не шибко люблю.

Шепелин: Но потом вы в этой истории не разбирались никаким образом, вам это было не интересно?

Бондарчук: Нет, мне интересно, это происходит в моем городе и с моими товарищи, с моими коллегами, у которых активная гражданская позиция и так далее, конечно, мне это интересно. Но я а) в последнее время давно отошел от политики; б) в моменте это было действительно связано со съемочным периодом, я ни о чем другом думать не могу; в) все знают, я, чем могу, всегда помогаю и поддерживаю, если я разбираюсь. Я сопереживаю и переживаю за людей, а уж тем более за своих коллег, и дико не люблю несправедливость и так далее.

Но это действительно период времени был, связанный с моей плотнейшей работой.

Барченков: Об актерах продолжая, раз уж заговорили. Вы снимаете последние два фильма одну вселенную, где мы встречаем уже Риналя Мухаметова, Ирину Старшенбаум, Александра Петрова. У любого большого режиссера есть некий пул артистов, которые кочуют из одного фильма в другой, у Джей Джей Абрамса, например, даже в «Википедии» в статье написано, кто в каком фильме участвовал, сколько раз. Кого-то перетащите, если будет другая вселенная, другой фильм, франшиза? И есть ли любимые артисты?

Бондарчук: Олега Евгеньевича Меньшикова хотелось бы туда как-то определить, уже его, например, разжаловать, чтобы он был где-нибудь в тулупе, так сказать, ходил в огороде с картошкой.

Болецкая: А то благородность слишком бьет?

Бондарчук: Да, он говорит: «Опять в форме». Я говорю: «Я сейчас что-нибудь попробую сделать».

Катаев: В конце он уже практически.

Бондарчук: Да. «Я попробую». «Опять в форме? Не хочу» ― «Ну пожалуйста». Нет, есть артисты. Я абсолютно поражен первым набором артистов у Кирилла Серебренникова. Во-первых, они все и без меня прямо вот так вот влетели в индустрию, но с ними, именно с этим первым набором какая-то фантастика произошла. Они все жутко интересные, необычные, какого-то другого характера. Вот с ними бы хотелось работать.

Я жалел, что Кукушкин у нас, так сказать, рано ушел из нашей компании. Женя Сангаджиев, правда, он уже, так сказать, режиссером становится. Вот эту молодежь, назову ее так, с ними бы я хотел дальше существовать.

Шепелин: Но Александр Петров, видимо, в любом случае перекочует, потому что у него эксклюзивный контракт с вашей студией, как я понимаю.

Бондарчук: Не с нашей студией, с «Национальной Медиа Группой», куда входит и Art Pictures Studio, да.

Шепелин: То есть он будет в следующем вашем большом фильме.

Бондарчук: Нет, если говорить про «Вторжение», про вселенную «Притяжения», я бы хотел, но… Не знаю, не будет. В фильмах студии, конечно же, Александр Петров будет сниматься. А там это секрет. Во-первых, он погиб героически. Я уже спойлерю!

Желнов: Вы знаете наверняка этот мем про Петрова: «Опять Петров, Петров здесь, Петров там». Нет усталости? И вообще когда актера слишком много, насколько он перестает, когда он перестает быть дефицитным? Нет ли у вас усталости от Петрова?

Бондарчук: Есть. У нас в истории кино, новой российской индустрии нет таких примеров, мы Петрова можем сравнивать с Петровым. А с кем мы еще можем сравнить? Петрова с Петровым.

Желнов: Петрова с Петровым.

Бондарчук: Наверно, у Дани Козловского в периоде, к которому я имею…

Шепелин: У Хабенского какой-то такой период был, кажется.

Болецкая: Нет, у Безрукова такой был.

Бондарчук: А, абсолютно точно, был такой период у Сергея Витальевича.

Болецкая: И он потом очень смешно это пародировал в фильме, в комедиях.

Бондарчук: Нет, конечно, я все понимаю.

Шепелин: Кузнецов начинает кочевать.

Бондарчук: Я даже помню, в прошлом году, по-моему, это был «Золотой орел», когда Петров сам с собой еще и бился за награду. Я говорю: «Слушайте, может быть, мы как-то, так сказать, в маркетинге не будем представлять Петрова, а потом посмотрим, как будут вообще развиваться события? Только за неделю до проката ап! ― и Петров». Мы сделали фокус-группы, мне даже интересно было. Но вы не понимаете, что за приятие Петрова у непрофессиональной, скажем так, не кинематографической аудитории.

Желнов: А что это за приятие?

Бондарчук: Стопроцентное.

Желнов: Как вы его сформулировали?

Бондарчук: Фан-зона, причем в разных группах.

Болецкая: Да, у него очень сильная.

Бондарчук: Она создает такое стопроцентное приятие. Вы хотите видеть Петрова ежиком или вешалкой? Да, да, да! Вам нравится Петров? Да, да, да! Хорошо, вы женщина, девушка, вам 12–25, хотите? Да! 25–55? Да, хотим!

Желнов: А куда он попал? Он просто слишком универсален или что?

Бондарчук: Во-первых, Антон, я правда такого не видел, да, и после этого я прямо удивлен был. Безусловно, порадовался, потому что для меня Саша Петров, во-первых, просто большой русский артист вот с таким диапазоном. Другое дело, что я попытался, имея все, что происходит, понимая, что все происходит: «Хорошо, подождите, зная его потенциал, давайте мы что-то придумаем, чтобы он»…

Катаев: И деконструировали его.

Бондарчук: Да.

Катаев: Не боитесь, что фанаты расстроятся?

Бондарчук: Пока ― возвращаясь к началу нашей беседы ― та обратная связь, которая идет от аудитории, как раз с Петровым все, по-моему, получилось.

Катаев: Даже такого Петрова приняли.

Бондарчук: Да, да. И придумывали, чтобы и ему интересно было, потому что тоже есть такое ощущение, что он мне нужен во второй части. Он мне нужен как режиссеру и, конечно, как продюсеру. Он понимает, что он уже нужен мне как часть вселенной, но ему-то зачем? Это второй раз все достаточно скучно. Скучно, во всяком случае, делать. Когда придумали, пошли дальше.

Болецкая: Окей, смотри, помимо Art Pictures Studio, которая занимается фильмами, помимо фильмов, которые снимаешь, есть еще Art Pictures Vision, которая занимается сериалами.

Бондарчук: Которая выиграла сезон.

Болецкая: Которая выиграла сезон, да. Буквально недавно написала просто историю о том, что СТС впервые с 2011 года обошел канал ТНТ в том числе благодаря сериалу «Дылды», который сняла Art Pictures Vision. После маленькой рекламной паузы Art Pictures Vision вопрос. Сейчас Art Pictures Vision же делает сериалы не только для эфирного, СТС и других каналов группы «НМГ», других каналов других групп, но и для диждитала, для more.tv, проекты, которые исключительно под диджитал.

И мне интересно, я спрашиваю об этом людей, которые сейчас начинают делать сериалы для диджитала, для этого нужны совсем другие проекты? Там другая аудитория, другой зритель? Например, Александр Ефимович Роднянский любит говорить, что это совершенно другая должна быть история, секс, наркотики и рок-н-ролл, условно. У кого-то есть другое представление о том, что на самом деле это те же самые зрители, да, им нужен более плотный, более закрученный сюжет, но на самом деле примерно то же самое, что в эфире.

У тебя какое представление? Это другая аудитория, другой сюжет должен быть или нет?

Бондарчук: С Александром Ефимовичем согласен, что зритель другой, тоже согласен, что они смотрят по-другому, согласен. Сама коммуникация, да, другого характера, согласен. То, что у тебя нет слота, когда у тебя дети, соответственно, автоматически возникают ограничения: курить, выпивать и так далее, даже в этих рамках ты уже несвободен. Там немножко посвободнее.

Болецкая: А хочется снимать что-то?..

Бондарчук: Опять же слова, мат, шутки и так далее. Есть, так сказать, ограничения на эфирных каналах, и они понятны, потому что там смотрят разные.

Барченков: И во времени тоже можно играть.

Бондарчук: Во времени, соответственно, можно, да, абсолютно. Это может быть и пятнадцатиминутная, то, что сейчас так заходит в, скажем, новую аудиторию.

Барченков: Это веб-сериал.

Бондарчук: Другое дело, что я наблюдаю, что платформы переполняют предложениями производить, продюсировать, снимать хорроры, драмы, психологические драмы, эротические драмы ― вот туда. Комедий очень мало.

Болецкая: Так, собственно, секс, наркотики и рок-н-ролл.

Бондарчук: Да.

Болецкая: Жесткача дают.

Бондарчук: Сейчас это примерно, если говорить об образе сериала, секс, наркотики и рок-н-ролл.

Болецкая: А есть ли такие сюжеты сериальные, допустим, которые тебе как продюсеры или режиссеру хотелось бы давно сделать, но ты понимал, что это не эфирная история, а сейчас для диджитала ― о, самое то! Есть такое?

Бондарчук: Есть как продюсеру, но это идея Кальварского, это проект «Федерация».

Болецкая: А, собственно. А почему она не эфирная-то?

Бондарчук: А я сейчас не могу говорить, про кого это.

Болецкая: Окей.

Бондарчук: В названии там есть ответ.

Болецкая: Да, мы понимаем примерно.

Бондарчук: Да. А ты жизнь ту помнишь? Как разговаривали, что делали? Мы сейчас на птичьем языке разговариваем. Я просто не хочу говорить.

Болецкая: Извините, да, окей.

Желнов: Я хотел вас, Федор, еще спросить, если говорить про сериалы и сериальный рынок сегодняшний в России, который тоже вполне себе существует благодаря нескольким онлайн-платформам, насколько вы следите за тем, что происходит у нас в стране и на тех же платформах Netflix или HBO? И насколько вы считаете, что наши сериалы провинциальные, или не провинциальные, или показывают уровень, который вполне с тем же Years and years может конкурировать или другими западными сериалами?

Бондарчук: У нас, как мне кажется, по-прежнему есть проблема в авторах, в текстах.

Желнов: То есть опять сценарий. Проблема старая и не решенная.

Бондарчук: Есть, есть проблема. Это первое. Второе ― наверно, туда в смелость и в свободу. Это в первую очередь про мозги. Представить себе, что кто-то принесет сейчас идею, что прошло триста лет после эпидемии на Земле, после которой все лишились зрения, это мир незрячих ― ты что, с ума сошел, как это снимать? Тем не менее.

А отвечая на ваш вопрос: я кино сейчас не смотрю, это моя проблема. У меня лежат фильмы, там большие авторы, и если сказать, что я не видел тот или иной фильм, мне просто стыдно, я не могу принимать участия в каких-то дискуссиях ярких по поводу того или иного фильма. А сериалы я смотрю все, я не могу слезть с этой иглы.

Болецкая: Чужие русские сериалы какие? Если вас бы спросили про русский сериал этого года, не свой.

Бондарчук: Российский?

Болецкая: Да.

Бондарчук: Все то же самое, я просто буду повторяться. «Домашний арест» и «Звоните ДиКаприо!», «Эпидемия».

Болецкая: «Шторм»?

Бондарчук: И «Шторм». Все, что делает Боря Хлебников, то, что разрабатывает Попогребский. Мы говорим об этом.

Шепелин: Федор, вы сказали, что в целом реакция сейчас положительная. Но вот как-то смотришь ваш фильм и не только ваш и уже представляешь, как BadComedian про это выскажется.

Бондарчук: Да, я жду.

Шепелин: Потому что есть сцены уже подходящие, когда сковородками раскидывается группа захвата, например. Я смотрю и сразу думаю: «О, здесь прямо будет отличная сцена».

Болецкая: Готовая просто.

Шепелин: Вы как-то научились или не научились, это у вас всегда было, самоирония к этому.

Бондарчук: Знаете что? Так легко сказать. «А как вы относитесь к Бэду?» ― «Да это так здорово, весело!». Да ничего подобного.

Шепелин: Так я видел, как вы на какой-то то ли премьере, то ли где об этом говорили.

Бондарчук: Слушайте, я профессионал. Хо-хо! Конечно, это попадает, конечно. Где-то больно, где-то обидно, до слез больно. В кавычках.

Болецкая: А бывает, чтобы прямо сказал: «Ну да, вот здесь я лажанул немножечко»?

Бондарчук: Ну конечно!

Болецкая: Есть такое, да?

Бондарчук: Конечно.

Болецкая: Хорошо.

Шепелин: А может, заранее ему следует фильм показывать, потом на монтажный стол, еще что-то переделать.

Катаев: Такой кризисный менеджмент.

Бондарчук: Да нет, он такой человек, он любое соприкасание с кинематографистами отрезает, я это очень уважаю. Мы на автономке существуем, может, он сделает, может, не сделает.

Шепелин: Но тем не менее…

Бондарчук: Это как примерно блогерам предложить: «Вы не могли бы посмотреть мою картину?» ― «Нет, не мог. Я посмотрю, когда посмотрю. Я решу, буду я ее смотреть вообще для начала и буду ли я о ней писать и троллить тебя. Я решу». То есть это уже и путь другой, там поди подойди к ним. Это тоже очень уважаю, это круто.

Шепелин: А когда вы снимете наконец-то фильм, на который он не сделает обзор, вы выдохнете с облегчением?

Бондарчук: Нет, я, наверно, расстроюсь.

Шепелин: Как вы думаете, здесь есть такие же мемоемкие фразы, как «Это наша земля», «Вы знаете Руса», как думаете?

Бондарчук: Конечно! За «Вы знаете Руса» я ему благодарен, у нас мерчендайз, мы ходим в этих плакатах. «Это наша земля».

Барченков: Народная уже стала фраза.

Желнов: Федор, вы сказали, что перестали как-то интересоваться, рефлексировать вокруг политики, того, что происходит в России. Это какая-то сознательная позиция, немножко отойти от всего? Или усталость?

Бондарчук: Устал, да.

Желнов: Или бессмысленность наблюдения за этим? Что?

Бондарчук: Немножко устал, потому что я искренне был так воодушевлен желанием что-то сделать.

Шепелин: Мы помним ваше выступление на высшем совете партии «Единая Россия», кстати.

Бондарчук: Проект кинофикации всей страны. Это абсолютно искреннее было желание, это еще со временем было связано. Но не моя это территория.

Болецкая: Не мое ― это что именно?

Шепелин: С чиновниками общаться?

Бондарчук: Это просто другая вселенная. И потом, все-таки у тебя главная жизнь в кино. И когда что-то получается и развивается, интерес здесь находится. Я не хочу и даже не не могу, наверно, скорее, не хочу тратить время. У меня его вот прямо реально не так много.

Шепелин: Но когда вы говорите, что в Венгрии, в маленькой Венгрии проще снимать кино, чем в России, это звучит даже обидно. Действительность обидная.

Бондарчук: А я это постоянно говорю, я это кричу. И не только в Венгрии, а в Болгарии, Румынии… Нет, Румыния нет, по-моему. Я об этом всегда кричу. Да, обидно. В Петербурге, представьте, если будут работать рибейты, паром, ты приехал, собрал, Швеция, это жутко удобно, а там можно снимать все. Да, я это и сейчас кричу. У нас много чего не сделано. Введите рибейты. Вроде бы их ввели. Я кричу.

Шепелин: Пока вы входили в высший совет партии «Единая Россия», вас так никто там и не услышал, получается? Эти крики.

Бондарчук: А я не помню, кричал ли я тогда об этом. О кинофикации, о предложении, так сказать, в малых и средних городах построить кинозалы и мультиплексы я кричал.

Желнов: Вам этот опыт что-то дал позитивного, отрицательного?

Бондарчук: Это требует большого количества времени. У тебя приходит следующий проект, и ты автоматически уже не занимаешься этим. У тебя это невозможно.

Желнов: То есть я правильно понимаю, Федор, с ваших слов, что в будущем вы никакого участия в тех или иных партиях, доверенных лицах и прочем принимать не хотите, только намерены сконцентрироваться на своей работе?

Бондарчук: Я не знаю, кого, когда, в какой момент времени и в какой ситуации надо поддержать или не надо поддержать. Я не знаю. Здесь и сейчас у меня кино главное, кино ― это моя политика. В кино очень много того, чем примерно я пытался заниматься, как-то: образование, у нас даже образование, школа кино и телевидения, индустрия, международное продвижение. Телевизионная группа, которая производит какой-то телевизионный контент, киноконтент и так далее. Только этим…

Это, во-первых, жутко интересная и фантастическая жизнь, но даже если этим заниматься, ничем другим у тебя не получится. Мне жалко времени, мне вот этим хочется заниматься.

Желнов: Спасибо! Еще раз с премьерой фильма «Вторжение». С 1 января во всех кинотеатрах страны.

P. S.

Бондарчук: Я, Федор Бондарчук, был в Hard Day's Night. Мне очень понравилось, но что-то изменилось. Не понимаю, в какую сторону, но что-то здесь, за этим столом, изменилось. Меня не сильно мучали вопросами, которые мне совершенно не интересны. Изменилось, что-то изменилось. Мне нравится. С наступающим Новым годом!

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.