«Поп-музыка — это ужасно»: Игорь Матвиенко о Скриптоните, Земфире, Моргенштерне, «Любэ», свежих «Иванушках», шансе Manizha и гимне ФСО

Матвиенко: Вот, совершенно верно. Поехал Алексей Воробьев как-то в последний момент. Я не помню, что произошло, и «Бабушки» не поехали вот с тем номером, который я сделал.

Коростелев: А это не может рассматриваться как поход, грубо говоря, на Запад и поход на другую аудиторию? Вот конкретно для вас?

Матвиенко: Во-первых, мне очень хорошо на востоке, я совершенно вообще настолько не хочу идти на Запад. И потом, уж если там что-то суждено быть, то оно и само попадет дальше там, будет за границей. А вот что-то делать специально, и тем более через «Евровидение»…

Титов: А если поговорить немножко все равно про Запад, мы знаем, что вы поклонник Билли Айлиш и что даже были на концерте. Вас, может быть, не пускали, говорили, что это странно, среди подростков. Собираетесь ли вы делать какую-то русскую Билли Айлиш, например?

Матвиенко: Не совсем верная информация. Я не поклонник Билли Айлиш, я ярый фанат Билли Айлиш. Именно поэтому я поперся, я отвечаю, я был там реально самый старый. То есть там были какие-то мамаши, которые пришли с детьми, но чтобы пришел лысый дядька, именно поэтому у меня три раза проверяли билеты. Уже даже я когда в зале был, все равно подошел какой-то человек, какой-то из главных, и говорит: «А ну-ка, покажите все-таки», проверил браслет, проверил билет. У меня был честный билет, который купленный, то есть не через знакомых я проходил. После концерта я стал…

Желнов: Это в каком городе было?

Матвиенко: Это город Москва.

Желнов: В Москве.

Коростелев: В «Мегаспорте» то что был, единственный концерт в Москве.

Матвиенко: Совершенно верно, в «Мегаспорте». После того, как я ее увидел на сцене, я вот совсем стал фанатом, а после того, как сейчас еще посмотрел документальный фильм про нее, ну вообще. Единственный момент меня там один беспокоит…

Титов: А у вас есть в планах сделать что-то подобное, подобную музыку в России?

Матвиенко: Вы знаете, на прошлом «Евровидении» было очень смешно, я почему-то его смотрел, может, пандемия была, все же сидели дома и смотрели. Я посмотрел этот конкурс, и там было примерно три девочки, я помню даже одна была из Болгарии или где-то еще, типа копия Билли Айлиш. И это было смешно, потому что Билли Айлиш может быть одна, вот с такими депрессивными песнями, с подростковыми проблемами с какими-то вот.

И очень почему я считаю, что это артист нового поколения, потому что вот та ее искренность, как говорится, нативность, настолько перекрывает вообще все, ты ей веришь прямо каждому ее слову, и когда она на сцене, то же самое. Причем там были какие-то моменты, вот она там забыла слова, и она «Ой, блин, слова забыла!», ну, типа, простите. Ну такой вот диалог со зрителем, в общем, это очень подкупает, и конечно, она большой молодец.

Я не знаю, удастся ли ей сделать следующие шаги, это очень сложно, потому что вот выйти из этого образа вот этих вот подростковых страхов и каких-то там проблем, выйти на какой-то другой уровень, стать взрослой певицей, это нужно, конечно, большой талант и умение.

Титов: А если поговорить про успех русских исполнителей на Западе, вот например, Леонид Агутин выпустил англоязычный испаноязычный альбом, который даже заметила Академия звукозаписи «Грэмми». Это чистая случайность, как вы думаете?

Матвиенко: Леонид Агутин очень хороший музыкант, причем он такой полимузыкант, во всех стилях. Но все равно для меня это немножко странно, что русский исполнитель на испанском языке с латинос гитарами, как-то это не очень укладывается. Но у него это, я послушал, он очень неплохо звучит, то есть Леня молодец, конечно.

Желнов: То есть вам кажется, что русскому артисту на Востоке должно быть хорошо, как и вам? Что не нужно записывать англоязычных альбомов для аудитории англоязычной, что в общем мы все равно как-то локально вот здесь существуем, и слава богу.

Матвиенко: Мы относительно существуем локально, конечно. Потому что вся современная тенденция всей современной музыки, это как в принципе всей музыки, которая была с шестидесятых годов, все равно мы всегда смотрим, что происходит там и какие-то тенденции перенимаем здесь. Особенно сейчас это в битах, в хуках в каких-то, даже все вот эти тексты рэперов, это в принципе то, что там пацаны поют, здесь наши вот как бы им вторят. Вторично.

Макарский: Вот если говорить про тех же Little Big, вот вам действительно кажется, что «Евровидение» дало им толчок, какой-то выход на международную арену? Потому что мне казалось, что и до этого у них были хиты, которые стали популярны на Западе.

Матвиенко: Безусловно. Нет, безусловно они уже были, причем идеальный формат вот для, скажем, выхода на какой-то Запад, это идеальный формат, потому что Little Big это синтетический проект, это, не знаю, как опера, то есть Little Big не существует в виде просто песен, Little Big это обязательно песня и видео. И вот этот стеб, эти усы, вот этот причем стеб на самом высоком уровне, с серьезным лицом, и вот изображение какого-то чудака, даже фрика такого, безусловно, это международный язык, который очень понятен. Именно поэтому, конечно, он уже был популярен, но вот тот триггер, который сработал после «Евровидения», то есть там в разы, наверное, я не знаю, количество просмотров увеличилось.

Но боюсь, что другая проблема у Little Big, большая проблема, это вот после первого какого-то шага, который делает артист, вот нужно делать, то, что мы говорили о Билли Айлиш, нужно сделать второй шаг, а вот тут вот есть вопросы. Потому что даже тот вот клип, я посмотрел клип, вот они выпустили прямо накануне, это какой-то повтор того, что было уже, и тот же вот, как он, Пухляк, Пухляш там, те же танцы, тот же стеб, но только стеб какой-то уже не очень… Как-то не очень заходит.

Желнов: А есть сейчас, как вам кажется, имена в поп-музыке, которые не эксплуатируют, как тот же Little Big там, эстетику восьмидесятых годов, или семидесятых, скорее, в случае с ними, и вообще поп-музыка, которая так или иначе эксплуатирует там эстетику предыдущих десятилетий еще XX века, а то, что появляется и свежо вот здесь и сейчас, без опоры на девяностые, без опоры на восьмидесятые, кто-то, вот который именно адекватен 2021 году или 2020 году XXI века.

Матвиенко: Очень сложно сказать. Вы хотите сказать, несем ли мы…

Желнов: Без эксплуатации вот тех образов, которые существовали…

Матвиенко: Здесь надо прежде всего говорить про музыкальные образы, а все-таки я боюсь, что музыкальные образы все равно вторичны, все равно черпается вдохновение или там, или здесь. Но есть какие-то очень яркие исполнители типа Скриптонит, он действительно ярок и по текстам, по его вот этому, по всему.

Вообще меня поразила его работа с Антоном Беляевым, когда он перепел какую-то песню, я не помню, «Браво», что ли, «Любите, девушки, простых романтиков», то есть вот в своей манере, но… Я прямо ее когда слушал, у меня было плохое настроение, и вдруг я себя поймал на мысли… Я почти не слушаю русскую музыку, кстати, что-то я знаю о русской музыке только потому, что у меня есть «Музыкальная академия», где мы готовим музыкальных продюсеров, и я вынужден просто быть как бы чуть-чуть, вот как бы понимать.

Так вот, у меня поднялось настроение, когда я услышал эту песню в его исполнении, ну еще гениальная аранжировка Беляева. Потому что вот это все вместе как-то соединилось, и прямо необыкновенный получился римейк, то есть именно тогда я понял, что вот Скриптонит очень большой артист, то есть прямо вот он действительно талантливый, и заслуженно его любит большое количество молодежи.

Макарский: А как вам кажется, вообще на мой взгляд, допустим, в нулевые было не очень много музыкальных героев, и в десятых скорее они стали появляться. Думаете ли вы, что стали появляться какие-то новые герои именно в российской музыке, в западной, как те же Билли Айлиш, Скриптонит? Есть ли еще кто-то, кто вам близок, кто вам интересен?

Матвиенко: Про какой период мы говорим?

Макарский: Про десятые, про новое время.

Матвиенко: Про десятые, парень с гитарой, до сих пор популярен, по-моему, он как раз где-то в районе десятых появился.

Макарский: Зарубежный?

Матвиенко: Наш, наш. А мы сейчас говорим про наших или зарубежных?

Макарский: Давайте про наших, про наших в первую очередь. Парень с гитарой? Макс Корж?

Матвиенко: Корж, где-то плюс-минут десятые, то есть он появился, он сразу как-то и до сих пор. У меня еще дети были маленькие, мы пошли на концерт Коржа, но тогда прямо, наверное, был какой-то пик, прямо вот все эти девочки там, все. Но удивительно, что он до сих пор остался популярным, то есть какие-то…

Я, кстати, не соглашусь, что в нулевые, там был застой некий, но в нулевые, надо отдать должное Первому каналу, появилась «Фабрика звезд». Не потому, что я там в ней участвовал, но это действительно было в какой-то, вот были девяностые, потом было какое-то затишье, не знаю, как-то, не знаю, шоу-бизнес как-то рассосался, и потом вот этот был очень яркий проект. Понятно, что это были такие немножко, не в обиду будет сказано, такие марионеточные, скажем, артисты, не важно, какая разница. Сейчас этих марионеточных артистов еще больше стало, благодаря сетям. Но тем не менее, они были.

Желнов: А почему благодаря сетям больше марионеточных? То есть тогда вы ими управляли, а сейчас сети ими управляют? Что значит…

Матвиенко: Да, конечно. Безусловно. Я вообще сейчас не понимаю, артист, который не вышел из интернета, я вообще даже не понимаю, как он может появиться по-другому, нет путей. Скажу даже больше, если артист изначально не блогер, у него нет шансов вообще, то есть если у него нет минимум миллиона своей аудитории, честной аудитории, которая, там что-то он запишет, и сразу миллион человек его послушает, нет шансов у музыканта сейчас как-то пробиться. То есть должно быть, наверное, что-то очень яркое и самобытное.

Легостаев: То есть старая схема, когда музыкальный продюсер может саккумулировать музыкальный материал и найти под него артиста, который может это грамотно представить, это уже вчерашний день, да? Такое не сработает?

Матвиенко: Получается, что музыкальный продюсер это какой-нибудь там TikTok, DreamHouse какой-нибудь, там действительно сидят какие-то пацаны, которые вот делают все то, что мы делали вот раньше, вот они делают сейчас с молодыми тиктокерами.

Легостаев: Вот эти трехминутные песни, которые начинаются с припева, да?

Матвиенко: Конечно, да. Нет, TikTok это гениальное изобретение человечества, уже отбросили все лишнее, все. То есть песня должна состоять идеальная из десяти-пятнадцати секунд, из одних хуков, из одних крючков, то есть сразу тебя зацепило, ты не успел… Потому что когда вот палец идет, уже этот крючок должен за тебя зацепиться, потому что при следующем прокруте должен быть уже другой крючок, и поэтому если не успел свой крючок вставить, то уже все, до свидания.

Коростелев: А вы зарегистрированы в TikTok, вообще сами смотрите, следите?

Матвиенко: Смотрю, но не слежу. Конечно, я смотрю, у меня там есть свои там любимые герои, типа Вали Карнавал, мне очень нравится.

Желнов: Надеюсь, нас услышат.

Макарский: TikTok-герои не нуждаются в нашей рекламе.

Легостаев: Но это же все ужасно, это же как рефлекс на собаку Павлова, включается лампочка. Вроде человек-то более сложное существо, хотелось бы, чтобы он оценил какие-то вещи более хитрые музыкальные.

Матвиенко: Мне кажется, вообще все ужасно. Вообще, все что есть. Вообще музыка, поп-музыка, это вообще ужасно, но…

Желнов: Вы давно пришли к мнению, что поп-музыка ужасна?

Матвиенко: Наверное, последние лет десять.

Коростелев: Почему?

Матвиенко: Потому что… У вас замечательное название программы.

Желнов: Привет Beatles.

Матвиенко: Да. Потому что вот в то время музыка, вот эти пластинки, то есть это было откровение. Мы брали, у нас не было возможности покупать пластинки, но какие-то бобины, мы садились и их слушали. Просто сидели и слушали каждый трек, и это было, прямо вот мы… Мы ни хера ни понимали, конечно, там в потоке английских слов, но это и не нужно, потому что там шла некая энергетика, которую мы принимали.

А потом со временем это все превратилось в фон, сейчас это даже не фон, это белый или, может быть, черный шум, который нас окружает, это просто такая стена из каких-то вот этих хуков, отрывков рэпа, я не знаю, вообще всего, которое… Лавина, которая из каждого утюга, из каждого туалета, магазина, не знаю, ресторана. Я, кстати, если хватит сил, я хочу запустить какую-то программу, что хватит насиловать музыку, то есть хватит ее включать в туалетах, в ресторанах, в магазинах. Вообще невозможно, если ты хочешь что-то послушать, надень наушники и получи удовольствие, но она не может отовсюду, особенно это касается, например, наших этих пляжей, вот Сочи, Геленджик, вот там из каждого пляжа, из каждого ларька идет своя, и все это превращается в какофонию.

Желнов: Игорь, сейчас вот на подходе книга, которая называется «История русской поп-музыки», наши коллеги, включая Александра Горбачева, музыкального журналиста, ее авторы, и там вы, понятно, один из основных героев этой книжки.

Но исходя из названия, есть ли вам за что-то самому, когда чувство, когда вы испытываете неловкость из-за того, что вы сделали? Сейчас не про победы, а про, скорее неловкость, ну вот когда вы, переслушивая собственный материал, думаете, что же я сделал.

Легостаев: А песня популярная, она звучит, звучит и звучит.

Матвиенко: Нет, знаете, такое иногда бывает, когда вот на концерте я что-то смотрю, и такое бывает неловкое ощущение, что как-то не хочется смотреть, как какое-то…

Желнов: Но отчего конкретно, интересно. Мы тут в своей компании, поэтому…

Матвиенко: Да, и еще миллионы телезрителей в прямом эфире.

Желнов: Это не TikTok House, не миллионы.

Матвиенко: Ну, десятки. Ну, не знаю, «Мобильные блондинки», например.

Желнов: Вам стыдно за них?

Матвиенко: Мне не стыдно, мне стыдно за то, что я не смог донести эту мысль, как-то вот за это. И то, что не удалось мне вот этот стеб воплотить в жизнь, не получилось. Вот за это мне как-то неловко, неудобно.

Легостаев: А многим казалось, что это был просто такой бизнес обычный, то есть это такая коммерческая штука, которая…

Матвиенко: Да, это единственный проект в своей жизни, на который я потратил самое большое количество своих личных денег. Мы снимали сериал, за который платили на какой-то канал, я не помню, по-моему, «Муз-ТВ», то есть за эфир мы платили, и все оплачивал я. Все это, конечно, безусловно не окупилось, и все это растворилось, но радует, что практически все девушки удачно вышли замуж.

Коростелев: То есть вначале это правда была ирония, прямо вот можно сказать, стеб такой?

Матвиенко: Это был абсолютный стеб, что «рублевские» девушки снимали у нас в офисе, что вот они приехали, типа, давай, у нас там бабла, о чем сейчас поют рэперы, очень любят, «Ролекс», вот это. Но этот стеб не прочитался, потому что как-то все… А я потом звонил на радио, а мне говорят: «Чувак, поделись, ты же там получил нормально, занеси, и мы поставим в эфир». Были такие времена.

Коростелев: Вы не думаете, что вы просто во время не попали для этого? Например, сейчас бы подобная ирония, она бы точно бы считалась, потому что сейчас время постиронии и метаиронии. Сейчас все в принципе ирония.

Матвиенко: Согласен. Я опередил время, такое бывает.

Макарский: А почему, получается, «Мобильные блондинки», они были, как, допустим, украинский проект «Пающие трусы», который Кузьма…

Матвиенко: Это было позже, да. Кстати, у «Пающих трусов» даже было большее какое-то движение и какое-то… Но здесь это, может быть, с песнями не угадал. Я вообще мужской композитор, я не очень женский композитор. Короче, не прочитался проект, вот мне неловко за это.

Макарский: Но при этом с «Фабрикой» у вас довольно хорошо получилось работать.

Матвиенко: А с «Фабрикой», там четко сформированный формат.

Желнов: С группой «Фабрика», ты имеешь в виду?

Макарский: Да.

Матвиенко: Четко сформированный формат, и сейчас он еще больше сформировался, и вот это этно направление, которое я давно пытаюсь в «Фабрике» воплотить, потому что больше мне, к сожалению, негде воплощать. Вот та же Manizha, это вообще идеальный именно для меня артист, потому что она выдает этномотивы, причем такие, абсолютно русские, при том, что она как губка, которая впитала, вот она таджичка, но вот это, знаете, как в Х веке мы впитали от викингов, от греков, у нас такой замес культур. То есть она абсолютно мультикультурна, и вот то, что она выдает своим голосом такие этномотивы, меня это очень радует. Наверное, поэтому я так радуюсь, что она победила.

Коростелев: Теперь к мужским песням. 31 декабря один наш коллега написал гигантский пост в Facebook о том, что нам нужно прекратить врать друг другу каждое 31 декабря, и исполнять и слушать в качестве гимна России песню «Конь», потому что примерно все ее знают, всем понятный мотив, не нужны музыкальные инструменты, и все ее знают наизусть.

Как вам, вы вообще как к песне «Конь» относитесь? Не считаете ли вы, с учетом ее популярности, с учетом того, что ее поют все люди, вне зависимости от социального статуса и рода занятий, взглядов и убеждений поют ее в караоке, исходя из этого, не считаете ли вы это своей главной работой, своим главной песней?

Матвиенко: Вы знаете, наверное, вы попали в точку. Я считаю, что наверное, это моя и Александра Шаганова главная песня, которая…

Желнов: Автор стихов.

Матвиенко: Потому что вот когда нас не будет, «Конь» будет продолжать ходить по полям, и его будут петь, именно потому, что вот оно попало. Многие хоровые коллективы исполняют эту песню, причем не только у нас в стране, я слышал версии на исландском языке, то есть какие-то такие там уникальные. Меня это радует, я понимаю, что эта песня переживет, точно переживет.

Коростелев: А когда вы ее писали, было такое представление, что вы пишете вот что-то вот такое?

Матвиенко: Нет. Я писал песню для «Иванушек». У меня даже бит этот, я помню этот бит, и когда-нибудь, может быть, я выпущу это, хотя это уже будет как стеб какой-то. Это как-то случайно так получилось, у меня была вот эта фраза, мы пойдем с конем, мы идем с конем по полю, пО полю, по пОлю, вот эта игра слов, и почему-то вот на бит у меня это все ложилось и как-то… Потому что у «Иванушек» тоже есть там «Колечки» всякие, то есть, есть такая игра в лубок, скажем так. Но потом, когда вот Шаганов, конечно, великий поэт, то есть он вложил такую историю, причем историю нашей страны, что конечно, она выросла из всех рамок и стала какой-то… Да, это моя, наверное, главная работа.

Желнов: Ну да, и не только караоке, а Сретенский хор, Сретенский мужской хор ее исполняет.

Матвиенко: Сретенский хор, да.

Желнов: Игорь, вот как раз про страну. В 1995 вышел проект телевизионный нашумевший «Старые песни о главном», и тогда никто не думал, что в нулевых вот эта эстетика «Старых песен о главном», она станет основополагающей в эстетике страны, политической эстетике страны. Вот эта вот реконструкция советского опыта, она станет основой политики в нулевых годах.

И то же во многом случилось, не знаю, может, вы не согласитесь, но мы когда готовились, все пришли к выводу, с группой «Любэ», то есть из вольной такой атаманской народной группы она стала в какой-то момент (мы можем даже зафиксировать этот момент, тут понятно, какой), стала воплощением такого всего официозного, государственного, пафосного. Вот такой Кремль, 23 февраля, и Олег Газманов под те же вожжи попал.

Вот как вы к этой трансформации Расторгуева и музыкантов относитесь, когда вот из «Не валяй дурака, Америка» потом, значит, не знаю, концерт в День ФСБ, в День МВД, на инаугурацию. Дмитрий Медведев, Владимир Путин, Васильевский спуск и Николай Расторгуев, хотя в девяностых это совершенно другая история.

Матвиенко: А какой вы момент зафиксировали, мне просто интересно, вот этот вот этого перехода?

Желнов: Я, конечно, не скажу по дате, какой переход.

Матвиенко: Но примерно там, период.

Желнов: Ну, мне показалось, в какой-то момент группа…

Матвиенко: Я точно помню, когда это произошло.

Коростелев: Крым?

Матвиенко: Нет, какой Крым, да гораздо раньше.

Желнов: Раньше.

Матвиенко: Конечно. Это примерно 1996-1997 год, это песня «Комбат». Вот, наверное, вот с этой песни «Комбат» началась какая-то новая история.

Желнов: Но вот вам не то что не жалко, наверное, тут странно о чем-то жалеть, тем более, история в общем для группы сложилась удачно, но все равно, вы как-то переживали эту трансформацию? Вот песня «Комбат», и другое уже совершенно, другое прочтение группы «Любэ», а уже в нулевые годы, в путинские годы еще одно прочтение.

Матвиенко: Никогда не думали, что вот первое прочтение группы «Любэ» это искусственный такой, театральный был образ? Вернее, первый состав это и был театральный образ, у нас были ребята, которые не очень играли на инструментах, потому что в то время вообще фонограмма была нашим всё. То есть это конкретно, специально, вот мы когда с Николаем записали, стали думать, и мы стали набирать вот таких, «Любэ», любера…

Легостаев: Брюки в клетку.

Матвиенко: Да, это было просто сделано настолько, видимо, нативно, что… Потому что ну какой Коля Расторгуев, музыкант вообще с детства, какой он «любер»? Просто у него в глазах есть это, он так иногда посмотрит, такая тоска, что люди иногда… Есть, у него это есть, внутреннее состояние, но никак не внешнее, что вот это всё.

И потом это как-то все органично само вылилось, то есть мы взрослели и с Шагановым, потом появился Миша Андреев вот с такой вот, с «Россией», скажем так. Пошли песни про Россию, а потом я понял, что я, наполовину украинец, наполовину русский, я абсолютно народный, в общем, я даже не знаю, как это охарактеризовать. Я очень люблю Россию, именно поэтому оно все естественно так все получилось.

Желнов: Игорь, абсолютно, сейчас мы тоже как раз об этом спросим. Но я имею в виду, когда задавал вопрос, что «Любэ» стала, прямо в лоб спрошу, официозом, в какой-то момент она стала официозной такой, где-то номенклатурной историей. Вот это вас не расстроило, не разочаровало? Потому что все-таки группа должна быть свободной, как мне представляется, от всяких шор государства, а здесь такой прямо пафос государственный навалился.

Матвиенко: Еще раз говорю, так как это развитие было органичным, безусловно, государство в какой-то момент это стало использовать, потому что это…. Лично я в этом ничего плохого не увидел, потому что, не знаю, в XIX веке тот же Чайковский или Мусоргский, это была точно такая же картина, были «западники», были «русофилы». И вот на фоне итальянской, немецкой, в основном итальянской, оперы вот Мусоргский дал совершенно новый язык патриотической, по тем временам, оперы. Почему «Любэ» не может быть носителем русской мысли в музыке?

Безусловно, это есть часть государственной программы, то, что мы, тем более, мне всегда было обидно, что какой-то комплекс был всегда у русских, то есть какие-то мы, поэтому так иностранцев всегда любили, вот они приезжают, ох, американцы приехали, все время мы были как-то, что-то недо… И вот только, кстати, в последнее время вот как-то плечи расправились. Вот вы сейчас спросили, хочу ли я на Запад, я вам честно говорю, я не лукавлю, не хочу, мне здесь очень хорошо.

Легостаев: Но вот, кстати, в духе Познера, цитата крылата: «Я все больше с годами становлюсь патриотом, чего в молодости не понимал до конца. Но тогда и другие времена были, сомнений возникало больше в той же стране. Теперь все иначе, возможно, пришла некоторая мудрость и осознание того, что без любви к родине ты ничего не стоишь» Известия, 2017 год. Вот взгляды ваши…

Матвиенко: Это кто сказал?

Легостаев: Вы. В интервью «Известиям».

Матвиенко: Я? Мне почему-то показалось, Познер.

Легостаев: Ну, в духе Познера, он же цитирует всегда что-то, вот и мы, так сказать. Вот эти взгляды ваши частные, как вообще частного лица, они как-то влияют на вашу музыку, как на композитора?

Матвиенко: Безусловно влияют, конечно. Только это происходит как-то, ты уже пропитан какими-то там, не знаю, чем-то ты пропитан, ты это выдаешь. Безусловно, конечно.

Легостаев: Кстати, вот в том же 2017 году вы сочинили гимн сухопутных войск Российской Федерации «Вперед, пехота!». Это был поток вот такого творческого сознания, либо это были какие-то вот уже обязанности в связи с тем, что…

Матвиенко: Никаких обязанностей не было, нет. Это было, мало того, мне вот именно на тот период, вот сейчас меньше, на тот период мне хотелось создать вообще несколько гимнов, и у меня, кстати, получилось. У меня еще есть гимн Тулы, да, и гимн сухопутных войск, то есть мне хотелось что-то такое вот именно маршеобразное такое. Единственное, что меня немножко смущало, что всегда, когда вносишь вот эти марши, еще гитары…

Гимн еще, кстати, был, есть у «Любэ» гимн России, такой прямо, типа Rammstein с гимном России. Вот это на концерте когда Николай изредка это исполняет, это прямо разрывает, хочется вот опять, плечи расправляются. То есть у меня был период, когда мне очень нравилось этим заниматься.

Легостаев: То есть это без просьб Министерства обороны и прочих…

Матвиенко: Нет, конечно, была просьба. Просьба была, но дело в том, знаешь, Илья, какое количество просьб, я не все их выполняю. А тут мне, то есть мне это нравится. Единственное, что могу сказать, ни копейки я вот за эти работы не беру.

Желнов: А все-таки, Игорь, абсолютно понятно, простой вопрос, но интересен ваш ответ. Как все-таки сочетается любимая всеми «Кукла Маша» группы «Иванушки» и гимн сухопутных войск в одном человеке? Я вот не могу до конца понять.

Матвиенко: То есть вы считаете, что человек просто должен быть, если он там типа одел форму, все, он там типа пошел, он не может быть…

Желнов: Но вы же просто очень лирический человек по своему настрою. Ну вот никогда, глядя на вас, вот никогда не скажешь, что вы какой-то там государственник, или там пишете для Министерства обороны, ну вот правда, лирический человек, вот такое определение вам очень соответствует и по музыке, и по мелодике. А тут вдруг, вот как это уживается?

Матвиенко: Знаете, когда вы услышите гимн ФСО, над которым я работаю, вы поймете, что это абсолютно лирическая песня.

Желнов: Да? А гимн ФСО, он уже опубликован, прошу прощения?

Матвиенко: Практически, он в работе.

Желнов: То есть скоро будет гимн Федеральной службы охраны?

Желнов: И именно вот эти слова будут в припеве. Это для меня была самая сложная часть, как вот Федеральная служба охраны, как это, ритмически это очень тяжело, и куча вариантов у меня там, прямо несколько вариантов, когда-нибудь я опубликую.

Желнов: Вы не троллите сейчас, вы серьезно?

Матвиенко: Я абсолютно не троллю, я абсолютно на полном серьезе говорю.

Желнов: А кто к вам обратился, глава ФСО или лично Владимир Путин?

Матвиенко: Давайте оставим вот это.

Желнов: Окей.

Матвиенко: Конечно, потому что услышали какие-то мои те работы и сказали: «А вот им написал, а нам?». Я, кстати, боялся, потому что если еще какие-то роды войск начнут просить, это будет уже немножко странно, ту мач, такой альбом гимнов. Наверно, на этом я остановлюсь с гимнами.

Желнов: С гимнами.

Матвиенко: А если еще «Коня» рано или поздно возведут в гимн, уже можно будет, кстати, выпустить.

Желнов: Но это федеральный гимн, «Конь», а ФСО ― это локальный.

Матвиенко: Да, и маленькие. Будет федеральный главный.

Макарский: Коллекция гимнов.

Желнов: А когда релиз ФСОшного гимна? Плюс-минус.

Матвиенко: Видимо, когда пройдут все утверждения, тогда…

Желнов: Этой весной, летом?

Матвиенко: Не знаю, я не знаю.

Макарский: Проект непростой.

Матвиенко: Мне нужно сделать свою работу, всё, а всё остальное ― это уж там…

Желнов: Скоро вернется работа кремлевского пула, я просто туда вхожу, будет вопрос президенту как раз по поводу его отношения к гимну ФСО, это меня теперь будет волновать страшно.

Матвиенко: Да, я думаю, что наверняка ему должны показать, потому что…

Желнов: А как же, все-таки его служба.

Макарский: Получается, будет самая объективная музыкальная критика, возможно.

Матвиенко: Конечно, как раз в этой ситуации могут сказать: «Нет, что-то, знаете, как-то лирическая песня на гимн ФСО как-то не очень». И всё, будет лежать, будет ждать.

Макарский: Но я бы хотел вернуться как раз к прошлому и западникам, потому что мне как раз кажется, что «Иванушки Интернешнл» были очень западным проектом, очень много было ориентации на трип-хоп, на какие-то такие рейверские мотивы. И, собственно, вы говорили сами про бит в песне «Конь». Почему это как-то ушло и из музыки «Иванушек», и вообще как будто бы из вашей музыки?

Матвиенко: Извините, а не вы статью в «Афише» написали про «Иванушек», трип-хоп?

Макарский: Нет, кстати, мой коллега, да.

Матвиенко: Очень неплохая статья, правильная, то есть там какие-то вещи… Во-первых, ушел трип-хоп, к сожалению, это был, наверно, один из самых моих любимых стилей вообще. Даунтемпо вообще ― вот это мое, я же такой, люблю немножко в релаксе находиться. То есть ушел трип-хоп.

Потом с «Иванушками» гораздо сложнее, гораздо сложнее, чем с «Любэ» и с «Фабрикой» той же, потому что когда они были молодыми пацанами, все эти песни: девочка пришла, ушла, дождик пошел, а он там не пришел ― это было понятно. Пятидесятилетние дядьки об этом петь по определению не могут, это будет странно. Выйти на новый какой-то этап их развития не получается, мы попытались записать несколько взрослых песен, есть несколько треков, Кирилл поет в припеве.

Макарский: Как у «Фабрики» про молодых мам, допустим, есть сейчас песня.

Матвиенко: Да, в «Фабрике» это почему-то органично, у «Иванушек» я не могу придумать органику, чтобы это было органично, и поэтому, кстати, сейчас будет юбилей, мы сейчас подготовили огромное шоу, которое сейчас перенеслось, с голограммами, вообще с чудесами. И я подумал, что мы выпустим альбом не моих песен, может быть, там одна будет моя песня, у меня есть в академии молодые продюсеры, которых мы воспитываем, они по моим мотивам как бы сделали такие ремейки, что ли, не знаю. То есть это, конечно…

Игорь Полонский, наш сопродюсер, говорит: «Не, это подражание под „Иванушек“». Неважно. Он говорит: «Нехорошо выпускать альбом, который будет ниже, ниже уровень».

Макарский: То есть это именно ремейки будут или просто новые песни?

Матвиенко: Не ремейки, нет.

Макарский: То есть это к ремейкам не относится.

Матвиенко: Неправильно выразился, то есть это будет по мотивам, скажем так. Какие-то образы, какие-то звуки, все-таки девяностые, типа мода.

Макарский: То есть это в какой-то степени возвращение западного в музыку «Иванушек».

Матвиенко: Нет, нет-нет-нет. Нет, мы скорее… Нет, не трип-хоп, нет, это все-таки…

Макарский: Я не говорю про трип-хоп, я имею в виду какое-то западное влияние, может быть, какое-то современное западное влияние, что-то такое.

Матвиенко: Нет, нет, это будет все-таки такая уже более поп-песня. Посмотрим, что получится, сам не знаю. И сам еще пока не знаю, есть ли смысл выпускать, потому что у «Иванушек» такое количество песен, что они на концерте не могут все спеть.

Коростелев: То есть в любом случае «Иванушки» останутся группой тех лет, как вы говорите, на новый свой этап выйти не получается.

Матвиенко: Вы знаете, это очень сложный вопрос, который не дает мне покоя, потому что, например, недавно послушав альбом Земфиры… Чудесный альбом, аранжировки там гениальные, какая-то песня в стиле Тарантино там, не помню.

Желнов: «Камон».

Матвиенко: «Камон», совершенно верно. Все сделано идеально. Но, блин, как там эти… «Клеточки», вот эта песня девяностых ― даже близко этого нет. То есть вот нет ничего. Альбом очень хороший, но не более того.

Желнов: Так подождите, хорошо, наоборот, что нет ничего от Земфиры из девяностых, потому что артист развивается. Или это плохо, по-вашему? Не очень понял мысль.

Матвиенко: Те песни останутся еще надолго.

Желнов: А эти почему не останутся?

Матвиенко: Не останутся.

Желнов: Почему?

Матвиенко: Не знаю. Потому что это мое мнение субъективное.

Желнов: Да, абсолютно, конечно.

Матвиенко: И то же самое все взрослые артисты, которые выпускают какие-то песни. К сожалению, уходит, видимо, вот это ощущение современности, ощущение жизни, вот этот… Хз. Вайб, что-то теряется, начинаются какие-то философствования, какие-то…

Желнов: Подождите, Игорь, все-таки тут тоже философский вопрос. Не каждая же песня должна быть национальным гимном, я не знаю, как песня «Хочешь» упомянутой вами Земфиры или как песня «Конь» ваша.

Матвиенко: Да.

Желнов: Да, есть другие песни, музыка же не для гимнов существует, а для того, чтобы ее слушать. Это же тоже совсем не плохо, нет?

Матвиенко: Песни «Хочешь» и «Конь» переживут нас и уйдут в этот…

Желнов: Я понимаю. Но ведь есть музыка как музыка, ты ее слушаешь, она все равно остается с тобой. Да, может быть, она не становится национальным хитом, но тоже же в этом ничего страшного нет. Или вы не согласны?

Матвиенко: Нет, не согласен, потому что один раз, когда я был молодым, я подслушал разговор, там был Добрынин, Леонид Дербенев, еще Рябинин поэт. Они впятером сели под Звенигородом в Жемчужном, мы там тусили тогда, мы были совсем молодые, у нас группа Добрынина. Я подслушал их разговор, они разбирали песни, и они говорили примерно так: «Так, вот у этого одна песня». Условно, про Юрия Михайловича Антонова, условно, хотя не Антонов. И это при том, что у Антонова еще пятьдесят офигенных песен, а они говорили: «Одна песня».

То есть они говорили, по большому счету, про песню, которая уйдет вот туда ракетой. Я говорю про такой уровень, чтобы песня пережила это поколение, ушла в следующее, то есть лет двадцать, двадцать пять минимум, в такой горизонт. То, что делают взрослые артисты, причем не только у нас, я не знаю, небольшой фанат был, условно, Rolling Stones, но вот сейчас несколько треков он выпустил.

Легостаев: Как раз когда была пандемия, да, у них был, да.

Матвиенко: Пол Маккартни выпускает какие-то треки.

Легостаев: Альбом целый, да.

Матвиенко: Да. Ну ничто. Это понятно, да, любители слушают, ну да, что-то напоминает, приятно.

Желнов: Что делать с «Иванушками» все-таки?

Матвиенко: Что делать с «Иванушками»? Они в полном порядке. У нас, вы знаете, в ПЦ я все время путаюсь в количестве коллективов, примерно около десяти, все время варьируется. У нас «Иванушки» постоянно на первом месте по количеству концертов, и даже в пандемию. Это уникальная группа, потому что все девочки повырастали, все хотят «Куклу Машу», «Тучи». Безусловно, мы будем писать новые песни, делать какие-то шоу, потому что артист без этого не может, артист должен… Но, боюсь, то, что было сделано тогда, уже не повторить, не выйти туда.

Легостаев: Мы говорили про «Иванушек», они один из локомотивов вашего продюсерского центра, но есть еще «Фабрика», «Корни» и другие коллективы. По крайней мере, со стороны кажется, что они совершенно сейчас не фонтанируют релизами, как-то вас вся эта тема уже немножко утомила, уже не очень интересует, как нам кажется со стороны. Или это совсем не так, у вас масса идей и по каждому артисту есть какой-то там набор инструментов, набор направлений, по которым они будут двигаться?

Матвиенко: Игорю Матвиенко шестьдесят один год, вот недавно родился второй внук. Внучка была, теперь внук. Илья, я не знаю, как ты умудрился так молодо выглядеть.

Легостаев: Здесь мягкий свет.

Матвиенко: А, да, хорошо. Я прошел, мне кажется, все этапы, у меня радость первого хита, радость ― первая группа поехала на гастроли, первые деньги появились. Их же не было никогда, до тридцати лет не было вообще денег никаких, что, кстати, очень хорошо для творчества. То есть все этапы пройдены. Все, что происходит сейчас со мной в поп-музыке, ― это какое-то повторение одного и того же по кругу. Если честно, мне это не очень интересно.

Безусловно, конечно, я пишу, кстати, будет желание и интерес, обязательно послушайте песню «А река течет», с «Любэ» мы сейчас записали для фильма «Родные». Я считаю, что одна из… Песня, которая тоже войдет, наверно, в те песни, которые долго проживут, потому что она такая про поколения. Но нет такой вот радости, азарта и огня, как это было раньше, к сожалению. Но есть радость и азарт совершенно в другом.

Желнов: В чем? Радость и азарт, вы говорите, совершенно в другом.

Матвиенко: Фондовый рынок, конечно.

Желнов: Отлично!

Титов: А если в целом говорить про поп-музыку, почему русские артисты, поп-артисты не выпускают альбомы? Например, на том же Западе Тейлор Свифт выпускает два альбома за один год или Дуа Липа записывает суперуспешный синти-поп-альбом, который сейчас в тренде. И почему-то русские артисты, которые сейчас не выпускают альбомами музыку, они считают, что это не будет продаваться, как вы думаете?

Матвиенко: Я думаю, что… Я недавно этот вопрос задал своему сыну, у меня дети ― двадцать, двадцать один, двадцать три, немножко уже не тинейджеры, но еще… Я спрашиваю: «А слушает вообще молодежь альбомами вот такими?». Он говорит: «Если кто-то очень сильно фанатеет, тогда да». А так все, трековое мышление, а сейчас уже даже не трековое, а тиктоковое мышление, все, десять секунд, крючок. Именно поэтому писать концептуальные альбомы ― а зачем тогда?

Желнов: Игорь, смотрите, та же Земфира, упомянутая уже не единожды, выпустила альбом, он стал событием, его слушают.

Легостаев: На другом полюсе Монеточка, тоже альбом.

Желнов: И я знаю по своим знакомым, его слушают, да. Группа «Мумий Тролль» выпускает пластинки, несколько было релизов, по-моему, за этот год, если я не путаю, «После зла» последний альбом, его тоже слушают как альбом.

Матвиенко: И альбом группы «Любэ» тоже слушают.

Желнов: И альбом группы «Любэ» слушают.

Матвиенко: Слушают, да. Так мы же говорим, сейчас перечислили артистов всех того времени. А новые альбомы ― наверно, Скриптонита будут слушать, не знаю, Face, Pharaoh, наверно, тоже послушают. А вот уже всех остальных, я не знаю, будут ли слушать альбомами.

Титов: То есть главная цель сейчас поп-артистов ― это написать хук.

Матвиенко: Хит.

Титов: Да, то есть такое хитовое что-то, зацепить.

Матвиенко: Мало того, молодежь сейчас… Если раньше, когда мы работали, это всегда какая-то долгосрочная история. Сейчас молодые битмейкеры… Написать хит, быстро срубить «ВКонтакте» с Boom, я не знаю, примерно миллион рублей, если попадает в какой-то топ-20 примерно, и все. То есть вот такие интересы очень недалекого горизонта. Да и артисты все такие, к сожалению, все мотыльки. Был большой артист Little Big в том году, нет большого артиста Little Big. Зато есть большой артист Моргенштерн, действительно большой артист, но надолго ли большой артист Моргенштерн? Потому что следующий будет, я не знаю, очень хочу, чтобы Слава Марлоу, потому что он мне очень нравится из композиторов-песенников современников, я думаю, что он, наверно, номер один.

Макарский: А чем вам Слава Марлоу больше Моргенштерна нравится?

Матвиенко: Он все придумывает, то есть его музыкальные идеи. Просто по мысли, по его припевам, по крючкам. Я понимаю, что это хит, я вижу у него хит, я ничего не могу с собой поделать, даже не свой, а вот чей-то чужой, если это сделано хорошо, мне это очень нравится.

Желнов: А в вашем понимании, поскольку вы профессионал и хитмейкер, хит ― это такое? Вы же можете его разложить буквально как атом.

Матвиенко: Нет, конечно, его можно разложить, мы раскладываем. Мало того, мы сейчас это будем делать каждую неделю с молодыми продюсерами, со студентами мы будем выходить в эфир, не знаю, думали в Clubhouse, но, действительно, похоже, что действительно будет конец. Неважно, где, будем разбирать тенденции. И мы препарируем, то есть какие-то хиты современные мы препарируем, причем не только наши, и западные, мы прямо разбираем партию баса, бит. Кстати, очень неплохой у Манижи бит в этой песне, сама песня не очень, а бит офигенный. Russian, что-то там такое. Не помню.

То есть, безусловно, все можно, на полочки все можно раскидать. Но как все эти компоненты собрать в одну кучу, и чтобы это зазвучало, и чтобы это попало в сердце, и в сердце это задержалось лет на десять хотя бы ― вот тут уже какая-то химия, которую не объяснишь и не расскажешь. Или ты это чувствуешь, или ты этого не чувствуешь.

Коростелев: Игорь, вы создатель «Фабрики звезд», все мы смотрели ее, ваш продюсерский центр… Много людей появилось в том числе из «Фабрики звезд», но сейчас аналогичных вещей нет, наверно, они сейчас не нужны. Но при этом, как вам кажется, что сейчас является вот такими местами силы, как ваш продюсерский центр, как та же «Фабрика звезд», которые тоже стали бы для молодых исполнителей социальным лифтом каким-то?

Матвиенко: Однозначно тикток-хаусы. Это именно современные продюсерские центры, где появляются такие прекрасные персонажи, как Даня Милохин. Кстати, мне тоже он очень нравится, вот эта еще песня, которую он придумал с Басковым, это гениально. Да, вот они сейчас.

Коростелев: Только TikTok?

Матвиенко: Нет, тикток-хаусы, я имею в виду само…

Коростелев: Организация.

Матвиенко: Да, сама организация, которая является двигателем. Надолго ли, тоже непонятно. Пройдет хайп, и что-то другое будет. Но пока они.

Коростелев: Вы в ту сторону как-то двигаться?..

Матвиенко: Да ну, нет.

Титов: Я вернусь к теме бойз-бэндов, сейчас эта ниша немного просела. Самым последним громким бойз-бэндом был One Direction, наверно, если можно назвать. Сейчас, наверно, BTS как кей-поп. Были бы, например, современные «Иванушки», если бы вы делали их сейчас, похожи на кей-поп? И почему эта ниша вообще сейчас пустует? Как вы, как эксперт в бойз-бэндах, считаете?

Матвиенко: Я думаю, что сейчас вообще за весь период развития музыки можно вот так распределить периодами, что было «я» и было «мы». Девяностые, двухтысячные ― это еще были «мы». А, какие девяностые и двухтысячные, шестидесятые! The Beatles, Hard Day’s Night. То есть именно собирались группами и делали мы совместно.

Сейчас абсолютно «я», то есть я один, любимый и неповторимый. И вот это тренд. Сюда, конечно, кей-поп как-то не включается в парадигму, потому что это какое-то совершенно отдельное, уникальное явление, которое причем все пытались скопировать, все, даже, по-моему, Макс Фадеев пытался у нас такую а-ля кей-поп группу сделать. Мне кажется, это невозможно, потому что там…

Кстати, какая-то приезжала группа, я сейчас не вспомню, это даже второй состав этой группы, тоже в этом же, где Билли Айлиш выступала, я пошел, посмотрел. Это что-то уникальное. Это cartoon, мультики, которые вышли живьем, абсолютно переделанные все мальчики такие, с расширенными глазами, с синхронными движениями, все вот эти… И куча девочек, нигде ни одной рекламы, все в интернете, все девочки знают все песни. Это не первый состав, это, как в спорте, второй состав этой группы. Фантастика! Для меня это было…

А, и я познакомился там с корейским продюсером, и мы говорили про контракты. И он мне такие вещи порассказал, просто мы не уложимся, если сейчас начнем все это говорить. Это солдаты. Короче, кей-поп ― это солдаты, которые прямо работают, примерно как у вас в офисе, вот я пришел, я удивился, никогда такого не видел на телевидении, чтобы в десять вечера такое количество народу сидело и работало.

Легостаев: Вы в последнее время еще и музыкальный функционер, ваша деятельность в РАО ― это немножко другая часть, не совсем творческая, но тем не менее. Вы хорошо знаете ситуацию с авторскими правами, появляется такое ощущение, что она меняется в лучшую сторону, что авторы действительно стали получать какие-то деньги, что скоро они все будут миллионерами. Появились стриминги, это тоже позволяет артистам, допустим, не только пропадать на гастролях, но и каким-то образом получать еще за то, что они записали и предложили публике.

Означает ли это, что в индустрию опять потекли деньги, скоро опять все будет цвести пышным цветом, все будут богаты и довольны?

Матвиенко: Да, Илья!

Легостаев: Это же круто!

Матвиенко: Дело в том, что к РАО я уже не имею отношения года четыре года. Был какой-то период, когда Федотов, меня там избрали, но потом очень хорошо, что я там не стал возглавлять.

Деньги появились, к сожалению, не от РАО, РАО сейчас не в самом лучшем положении, потому что из-за пандемии очень сильно упали все заработки, авторы очень сильно жалуются, что немного, к сожалению, денег приходит. Но появились цифровые площадки, они платят. Они платят напрямую, и поэтому, конечно, многие музыканты, битмейкеры, исполнители, вся молодежь ― для них это главный заработок, то есть не концерты, которых, в общем-то, и нет последний год.

Легостаев: Артисты со стажем, наверно, получают поскромнее от этого всего великолепия.

Матвиенко: Я думаю, что они получают поскромнее, они на другом отбиваются, Илья, вполне. И будут еще очень долго отбиваться, потому что концертная деятельность пока ― это все-таки взрослые артисты. И тот же «Крокус» ― это взрослые артисты.

Легостаев: Раньше, конечно, была более понятная схема, как запустить новый музыкальный проект, то есть можно было сгенерировать музыкальный материал, можно было найти артиста, клип, радиоэфир, какая-то ротация, и если вы уже готовы поехать на гастроли, то вы, скорее всего, это сделаете. Сейчас такое ощущение, что это пальцем в небо, как выиграть в казино. Сложно ли стать звездой сейчас, в 2021 году, на ваш взгляд?

Матвиенко: Мне кажется, очень просто. Просто берешь пять миллионов подписчиков, если у тебя есть пять миллионов подписчиков, все, ты уже звезда. Что ты там будешь делать, прыгать, скакать, я не знаю, петь, напевать, играть на гитаре ― какая разница, неважно, все.

Желнов: Подождите, но стадион вы не соберете, «Иванушки» собирали стадионы, а подписчик, который что-то выложил, ну да, день похайпует, и все пройдет довольно быстро. Все-таки Илья же имеет в виду, как собрать стадион, а не просто стать популярным.

Легостаев: Как именно запустить музыкальную карьеру, да.

Матвиенко: По большому счету, в ближайшее время я даже в принципе и на Западе-то особо не помню, может, вы мне подскажете, кто за последнее время появился такой большой.

Титов: Та же Билли Айлиш.

Матвиенко: Да, Билли Айлиш. Появилась Билли Айлиш, да. Наверно, реперы, но все равно…

Желнов: Подождите, много, да, не вчера появилась, не знаю, группа «Рай», конец десятых, да. Тоже давно существующая, которая собирает стадионы.

Матвиенко: Вот именно, все-таки интернет пришел в последнее время в музыку, в последние лет пять, наверно. Все-таки последние пять лет именно. Прямо только что Билли Айлиш, да, сразу как-то приходит на ум. А если не приходят, значит, их нет, значит, надо что-то придумывать. И то же самое у нас, такая же картина, то есть они появляются, да, Little Big, Моргенштерн. Надолго? Хз.

Макарский: Вы говорили про рэперов, и три года назад у вас было про рэп как раз высказывание.

Матвиенко: Да, пассаж.

Макарский: О том, что хип-хоп слишком отрицательный, как я понял ваши слова, жанр и должен быть направлен скорее на какое-то добро. Поменяли ли вы свое мнение о хип-хопе и не были ли вырваны эти слова из контекста?

Матвиенко: Нет, безусловно, какое? Это пчелы против меда, как про рок когда-то говорили. Нет, какое добро? Нет, добро и хип-хоп ― это только может быть в виде ЮрКисса, там действительно заслуженно все это.

Что касается рэпа, просто в какой-то момент, когда количество наркотиков переваливает через… Я же понимаю, наверно, я понимаю, потому что еще у меня дети такого возраста, я понимаю, когда их друзья, например, в данный момент лечатся в наркологической, то есть уже родители прошли через все пути ада, ребенок уже находится там. То есть это ад. А рэп воспевает это красивую офигенную жизнь с этими бесконечными телками, суками, значит, ролексами, тусовками и дорожками, и понеслась, а они не понимают, что это и есть ад. И когда человек туда попадает, уже назад дороги нет, то все, это в землю.

Безусловно, конечно, они же герои теперешней молодежи, и я как уже и дед, и отец должен про это говорить.

Желнов: Игорь, но, с другой стороны, вся культура на этом большая построена все равно. И на зависимостях людей, и на борьбе с зависимостью одновременно. Что тогда?

Матвиенко: Но не в таком количестве. То есть когда все…

Желнов: Были битники в шестидесятых-семидесятых в Нью-Йорке.

Матвиенко: Да.

Желнов: В конце концов, режиссер Гиллиам. Это часть большой культуры, великой культуры, тоже никуда не деться.

Титов: Эми Уайнхаус вообще про рехаб пела, здесь, мне кажется, можно привести.

Матвиенко: Нет, Эми Уайнхаус и прочие эти уже давно там все. Я считаю, что это неправильно.

Макарский: Мне как раз кажется, что большинство именно совсем популярных русских рэперов как-то скорее показывают изнанку этой жизни. Скриптонит и прочие.

Матвиенко: Да, согласен, и даже тот же Хаски. И как раз это направление, причем я это говорил, даже мне гораздо ближе. Когда тебе показывают именно не то, что это круто, кайфово и понеслась, а изнанку. Сейчас об этом тяжело говорить, но я абсолютно согласен, именно поэтому я за Скриптонита и за Хаски, хотя у них тоже там… И там же про маму, которая даже рифмуется с граммами, но мы понимаем, о чем речь. Да, это должно быть. Как-то так.

Желнов: А у вас были у самого, простите за личный вопрос, зависимости в какие-то годы вашего профессионального, личного пути, зависимости, с которыми вы сами боролись, сумели их побороть?

Матвиенко: Я до сих пор борюсь.

Желнов: Какая ваша главная зависимость?

Матвиенко: Курение никотина. Это моя главная зависимость, с которой я борюсь уже, потому что как-то развлечений не было особо в шестидесятых-семидесятых, все курили.

Легостаев: Но вы же были участником вокально-инструментального ансамбля, это же просто бурлеск страстей, наверно. Вот где были и The Beatles, и Rolling Stones, и «Иванушки Интернешнл», это же настоящие кумиры всей страны, наверно, была очень веселая гастрольная жизнь.

Матвиенко: Конечно, да, безусловно. Да. Единственное, что хорошо, наверно, мне очень, вернее, нам всем повезло, что, кроме алкоголя, не было, в общем-то, дешевого алкоголя, не было другого кайфа. Хотя мы работали в Краснодарской краевой филармонии, извините.

Легостаев: А денег много не давали тогда, видимо, все-таки артистам.

Матвиенко: От 7.50 до 13 рублей с концерта.

Желнов: Игорь, последний вопрос, к сожалению. Очень интересный эфир, но надо заканчивать. Ваша академия музыкальная. Если вы говорите о том, что звезд сегодня невозможно вырастить по той схеме, которая существовала еще в начале нулевых, в девяностых, с которой вы работали, с этой схемой, «Иванушки», «Любэ», «Фабрика», то каким образом тогда эта школа сегодня может быть полезна? Потому что она существует, я так понял, по старым принципам. Мы посмотрели сегодня сайт. Туда ты приходишь, вступаешь в эту школу, учишься, и это помогает тебе профессионально стать артистом, звездой, написать хит. Но это работает сегодня как механизм, как вы считаете?

Матвиенко: Дело в том, что образование как механизм как-то по определению работает начиная еще, наверно, с древней Греции. Неплохая сегодня была статья по поводу… Кудрин, по-моему, написал, апгрейд, неважно, не на эту тему.

Желнов: Да.

Матвиенко: Безусловно, знания нужны. Поймите, мы в этом жанре всегда идем вторыми, то есть мы все время, всю жизнь мы снимали аранжировки, мы смотрели, как у них там вот этот звук состоит. В какой-то момент вроде немножко научились, немножко, базовых знаний нет: как крутить эти ручки, как сделать правильный звук. Сейчас не говорю даже о том, как правильно сочинить песню. И вообще мы сейчас говорим про крючки, что это такое ― крючки? Кто-то их выдает прямо вот так, а кто-то не понимает, что это такое. А объяснить ― песня сейчас современная не может пройти. Поэтому знания, безусловно, нужны, причем как вокалистам, так и музыкальным продюсерам. У нас два направления, вокалисты и музыкальные продюсеры, битмейкеры, неважно. То есть в процессе обучения они у нас сходятся в одном порыве, начинают музыкальные продюсеры делать продукт, песни для вокалистов.

А потом при всем моем таком, в общем-то, к шоу-бизнесу отношении, что тиктокеры, блогеры, все равно я глубоко убежден, что если появится у кого-то хорошая песня, хит, она пробьет себе дорогу, а если не дай бог второй хит, все, вот тогда уже то, что говорит Илья, уже можно выходить на какую-то арену, на что-то обязательно. И таких примеров тоже полно, тот же Тима Белорусских, условно. Одна песня, все, какие-то кеды там, не помню уже, кроссовки, все, пипец.

Легостаев: «Мокрые кроссы».

Матвиенко: Все. Кто такой? Блин, не было. Вот, пожалуйста.

Или самое, конечно, ― это «Между нами тает лед». Песня, которую продюсер купил только потому, что она ходила по рынку, торговались, не хотели покупать, он купил для своей группы. Все, группа, которая стоила ноль, стала стоить после этой песни, просто мне говорили, на заказниках за них давали 40–50 тысяч евро просто из ничего. Одна песня, все, то есть чудеса. Чем этот бизнес хорош? Бизнеса как бы нет, но вдруг пум, хит, и все полетело.

Желнов: Отлично! Спасибо. У вас, кстати, помимо «Коня», какая еще любимая из ваших песен? Которая останется.

Матвиенко: Да нет у меня любимых.

Желнов: Подсказок не будет.

Матвиенко: Моих песен любимых у меня нет, потому что это как-то странно.

Желнов: Но «Девчонка» останется же?

Матвиенко: «Девчонка»? Да конечно останется, куда она денется?

Желнов: Спасибо! Игорь Матвиенко, музыкальный продюсер и композитор, был в эфире Hard Day's Night. Я с вами на этом прощаюсь до следующего вторника. В пятницу увидимся в новостях. Оставайтесь на Дожде! Пока!

P. S.

Матвиенко: Я, Игорь Матвиенко, провел прекрасный вечер в программе Hard Day's Night. Получил огромное количество удовольствия, потому что приятные люди, приятная беседа. Если честно, думал, будет жестче, но, кстати, и хорошо, что не жестко, потому что время позднее и пора спать, а так бы не уснул. Большое вам спасибо! До новых встреч в эфире!