Денис Симачев о главном тренде в моде: «Война. К этому все готовятся»

Таратута: Денис, мне очень близка, я читала в разных ваших интервью, ваша идея про то, что нужно создавать не что-то конкретное, а именно бренд или марку одежды, или что-то такое, а нужно создавать образ жизни, которому все начинают соответствовать, и тогда весь этот мир начинает жить по вашим правилам. Хотела бы спросить: несмотря на то, что она мне близка, я до нее каким-то образом дошла, хотела спросить, как дошли вы? Как вы это поняли, придумали, что именно это основа бизнеса?

Симачев: Наверное, я просто попробовал высчитать алгоритм, при котором у меня должно появиться право на ошибку. Если я делаю просто одежду, то я могу что-то сделать неправильно и вылететь из обоймы. И это неизбежно, неизбежно ты что-то делаешь неправильно, ты где-то ошибаешься, где-то опаздываешь или, наоборот, слишком опережаешь что-то. Когда же у тебя есть возможность создать lifestyle — стиль жизни твоего бренда, то у тебя больше возможностей и больше прав на ошибку, что в моей жизни подтверждается.

Таратута: Но в некотором смысле я исходила из совершенно других соображений, мне кажется, что если люди, если ты создаешь вокруг себя сообщество, то просто бренд и вообще все, что ты делаешь, получает новый смысл. Вы же говорите о некоторой подстраховке, о том, что можно ошибиться. В модном мире, мне кажется, в среде людей гениальных, талантливых, там ведь право на ошибку — это и право на победу. Ты ошибаешься, а кто считает, что это ошибка, может, это новый закон?

Симачев: Можно и так говорить, но тогда мы уходим в сторону творчества и говорим про искусство, про творчество. Там, пожалуйста, твоя ошибка через 50 лет может оказаться гениальным решением.

Таратута: Да даже и сейчас.

Симачев: Если мы говорим про бизнес, то там все твои ошибки максимально должны быть сведены к нулю, и тогда ты можешь оставаться на плаву, ты можешь продавать, ты можешь развиваться, двигаться дальше, поэтому я больше про бизнес, наверное.

Таратута: А вы, когда, собственно, себя начинали, вы себя сразу чувствовали человеком про бизнес, а не про чистое творчество?

Симачев: Да. Я к этому проекту целиком относился как к бизнес-проекту, как к возможности заработать денег, заработать какие-то возможности, развивать какие-то направления и т.д. То есть я меньше думал о творчестве, больше думал о заработке.

Таратута: А вообще расскажите, как это начиналось. На самом деле, несмотря на то, что все знакомы с таким словом, и, видимо, этого вы и добивались, чтобы такое слово, а именно ваша фамилия стала самостоятельным, совершенно отличимым брендом, мы не знаем, не все знают, как начинался ваш бизнес и что вы хотели делать сначала, что пришло потом.

Симачев: У меня была идея после окончания института, что я смогу год-два позаниматься производством одежды, заработать деньги, понимая, как все устроено на Западе и понимая, какие минусы есть в отечественной модной индустрии, фэшн-индустрии на тот момент в 2000 году. И пользуясь какими-то западными аналогами, я попробовал построить бренд, но думал, что он максимум будет существовать два-три года. Но оно немножко затянулось все, и плюс я оброс количеством друзей, членов команды, обязательствами и т.д., и теперь из этого очень трудно вылезти.

Таратута: Я хотела сказать, что если вы решите поменять фамилию, вам будет немножко тяжело.

Симачев: Практически невозможно, да.

Таратута: Да. Это уже больше чем. Я как раз хотела немножко продлить эту тему про бизнес. А что в нем основное? Поскольку вы действительно настолько себя деверсифицировали: здесь бар, здесь творчество, здесь одежда, здесь какой-то мир, сообщество. Что вы понимаете как центр вашего мира. Вашего бизнес-мира, хорошо, давайте так, вам будет так проще.

Симачев: Так скажем, что все, что меня окружает, я максимально пытаюсь перевести в бизнес. Все, что мне не нравится вокруг меня, я пытаюсь изменить, но изменить методами, включая свое творчество, свои возможности и свои связи и т.д., для того, чтобы, если мне не нравится, что у меня в подъезде не работает свет, то я, скорее, подъезд переведу в какое-то состояние арт-объекта и буду следить за тем, чтобы там этот свет был, но добавилось еще немножко живописи и немножко посещений, немножко платить за вход. И в конце я получил нормальное освещение в подъезде, но при этом будет еще какой-то проект работать, и меня уже не будет касаться отсутствие освещения, чтобы добраться до своей квартиры. Примерно таким образом я поступаю со всем, что мне не нравится вокруг меня. Поэтому тот же бар появился, потому что было непонятно, куда ходить в этом городе, и мне все не нравилось, не устраивало, вместо того, чтобы критиковать происходящее, просто я его сделал таким, какой он мне нужен.

Таратута: А потом что вам не понравилось?

Симачев: Это все не совсем связано с тем, что мне не понравилось, а это просто как пример я приводил, что все, что меня окружает, я это максимально пытаюсь контролировать, то есть это мое видение мира. Максимальное количество людей или объектов, проектов вокруг меня — это все мои проекты, которые позволяют мне жить в иллюзии, что у меня все классно вокруг меня.

Таратута: Скажи, Денис, а я правильно понимаю, что вам на старте или, может быть, до сих пор, тут я не совсем человек из мира моды, помогал Роман Абрамович?

Симачев: Это, скорее, легенда.

Таратута: Легенда. Просто я ее читала, хотела у вас подтвердить. Красивая, между прочим.

Симачев: Скорее, легенда, хорошая, да, красивая легенда.

Таратута: Но неправда?

Симачев: Отчасти правда, отчасти неправда.

Таратута: А просто, на самом деле, я подумала, что если это не просто легенда, а что-то за этим есть, то некоторый ваш бизнес, способ жизни — это то, что этот человек, мне кажется, как-то немножко транслирует миру. Его друзья-бизнесмены говорят, что он дает хорошие советы, я в этом смысле.

Симачев: Да, он в этом плане гениален.

Таратута: Вы знакомы как минимум?

Симачев: Да, конечно.

Таратута: Да? Вы знакомы и советы от Абрамовича вы слышали, получали?

Симачев: Да.

Таратута: Как я понимаю, на старте вы решили не уезжать, несмотря на то, что изначально вы были как-то заточены, что можно съездить куда-то, посмотреть, встроиться в модную индустрию на Западе, но решили остаться здесь. А почему так? Вам это показалось более выгодным бизнес-проектом?

Симачев: Скорее, не так. Я сначала все выстроил на Западе и потом эпохально вернулся в Россию, потому что в нашей стране нет пророка в своем Отечестве, нельзя отсюда стартовать, нужно обязательно откуда-то из-за бугра приехать.

Таратута: Да-да. Но, собственно, почему вы решили как-то находиться там, где вы находитесь?

Симачев: В России?

Таратута: Да.

Симачев: Потому что она меня питает, она меня вдохновляет, мне здесь все нравится, я здесь творчески реализуюсь до сих пор, и до сих пор приходит куча гениальных идей, которые я трансформирую, и этого не происходит на Западе, например, со мной.

Таратута: Просто вы там не чувствуете себя человеком, который может что-то производить, вам самому приятно это?

Симачев: Да. Когда я нахожусь за границей, почему-то ко мне не приходят идеи никакие.

Таратута: Очень удобно, если вы русский патриот или просто москвич, или просто здесь вам нравится существовать.

Симачев: Я просто москвич.

Таратута: Скажите, собственно, старт в некотором смысле самой модной марки и вообще ее смысл, он такой очень русско ориентированный, в смысле ориентирован именно на здешние образы. Когда вы это придумывали, думали об этом вообще, но тут же есть эстетическая всегда… с одной стороны, это понятный творческий метод, понятно, что хорошо работать на русских образах, если ты здешний человек. А с другой стороны, ведь,  условно, лубок — это всегда такая очень опасная с вкусовой точки зрения история. Как вы ее для себя решали, рисовали ли риск-планы, все эти дела?

Симачев: Когда я начинал, 2000-е года — они были абсолютно непатриотичны. В то время все пытались копировать что-то западное и эти аналоги перетаскивать в Россию. Я же, наоборот, сделал ставку, честно говоря, с расчетом, что через три-четыре года все изменится, что патриотизм все-таки появится, и таким образом я окажусь первым, кто об этом стал говорить. И долбил в эту точку, плюс то, что я находился на Западе, мне это помогало, потому что там был интерес всегда к России и до сих пор он присутствует.

Таратута: Хороший вопрос: он присутствует?

Симачев: Присутствует, да, сейчас особенно сильно.

Таратута: Да. Я хотела как раз спросить, просто чтобы не пропала тема: как меняется эта история? Ведь даже образы, условно говоря, национальные образы в искусстве, они же все равно политизированы. Отношение к стране влияет на покупательскую способность, на то какая компания создается вокруг того, что делают, вокруг этого русского или украинского, или какого-то грузинского образа, неважно. Как сейчас? Как это было тогда и как сейчас?

Симачев: Интерес всегда присутствовал к русскому, к русским, к русскому, и он и тогда, и сейчас всегда одинаковый, это всегда был страх. И я всегда его пытался эксплуатировать и переводить этот страх в интерес. Вы правильно сказали, что лубок — очень пограничное состояние, и с ним нужно очень кропотливо, тонко и изящно работать, иначе можно скатиться в пошлятину, из которой уже не выбраться, что, собственно, многие, кто считает, что русская тема — очень простая, что и делают. И это выглядит невкусно и даже пошло. Поэтому я старался как можно тоньше это все показывать, максимально включать юмор, даже поднимая какие-то очень сложные или депрессивные, тяжелые моменты в судьбе страны, все равно я их интерпретировал в сторону позитива, и это всегда воспринималось очень адекватно на Западе.

Таратута: Слушайте, а это очень интересно, что вы говорите про то, что всегда был страх. То есть, получается, что не было никакого момента, даже в период дружелюбных отношений между Россией и Западом, такие тоже, кажется, были, насколько я помню, они не перебороли этот страх. То есть не было такого: «Ох, русские пришли, такие симпатичные»?

Симачев: Нет, такие симпатичные русские — это вообще странная какая-то метафора.

Таратута: Но я немножко утрирую, да.

Симачев: Нет, всегда был страх, он был в подсознании. Вопрос не в том, мы политику сейчас не трогаем, обыватели, люди — они воспринимают все на неком подсознании, на внутреннем состоянии. Неважно, что сейчас, какие указы или какие действия руководство страны приняло. Всегда было одно и то же, всегда было немножко страшно от того, что непонятно. И этот вопрос даже не связан с вооружением или еще с чем-то, это было связано просто, что иностранцы, они банально не понимают, как мы пьем. Для них даже выпивка с русскими — это все равно страшно, и страшно, и интересно одновременно.

Таратута: А как мы так, простите, пьем?

Симачев: Да в том-то и дело, что никак особенно мы не пьем, но для них это что-то очень, это как американские горки. То есть что-то такое необычное, что-то такое...

Таратута: Живым не выйдешь. В смысле, русские так пьют, что это...

Симачев: Что-то с тобой произойдет такое, чего в твоей жизни никогда не было, то есть это какой-то новый экспириенс.

Таратута: Русская рулетка, эти выстрелы.

Симачев: Русская рулетка, да-да-да. Но вообще это касается всего. Это всегда вызывает такой очень живой интерес, и в то же время такая диковинка с легкой опасностью.

Таратута: Скажите, а как вы оцениваете совершенно какой-то удивительный взлет, но просто любой человек, который интересуется модой и любой, который, мне кажется, уже который не интересуется, с совершенным восторгом наблюдает за... Но это не совсем русский десант в мире моды, он грузинский все-таки частично, частично русский, все равно это удивительные высоты, куда пришли эти постсоветские дизайнеры, если так можно сказать, дизайнеры из этого бывшего советского пространства. А что там говорить? Balenciaga — это просто вершина всего, но есть и более простые примеры: есть Гоша Рубчинский, есть масса разных имен, какие-то русские, говорю, какие-то грузинские. Чем вы объясняете этот эффект? И в чем секрет этого успеха?

Симачев: Очень долго был вакуум в этой области, а интерес никогда не уменьшался и все время увеличивается, особенно сейчас. Сейчас, наверное, самый такой пик интереса к России на Западе. Интересно абсолютно все, в том числе как лучшее проявление культурного какого-то кода — мода, искусство, музыка — это легче всего понять, и это не нужно переводить, это можно просто почувствовать. Поэтому вполне естественным образом что-то выстреливает сейчас на Западе для того, чтобы хоть что-то рассказать о России.

Таратута: А просто я как раз на самом деле вообще не вижу там ничего, может быть, я неверно смотрю, но вы видите там какие-то эти местные культурные коды? Мне кажется, это абсолютно дистанцированно… достаточно имени, да?

Симачев: Достаточно, да.

Таратута: Неужели мир моды работает исключительно по принципу Евровидения? Я не поверю в это.

Симачев: Мир моды работает по достаточно жесткому коду. Если тебя можно продавать — ты в команде, и откуда ты родом, имеет уже вторичное значение. Но еще раз говорю, вокруг России был настолько мощный вакуум очень долго, и так люди желали хоть как-то его восполнить, то сейчас, в принципе, достаточно фамилии, то есть уже принадлежности к постсоветскому...

Таратута: Или названия марки. То есть вам кажется, что, например, условно, в триумфе «Volga Volga», слово «Волга» имеет значение?

Симачев: Имеет, да.

Таратута: А вовсе не то, что они такие крутые парни?

Симачев: И в том числе то, что они крутые парни.

Таратута: Да? Просто любопытно, я никогда особенно не задавалась этим вопросом, а тут у меня живой дизайнер передо мной сидит. Скажите, а насколько должен быть патриотичен русский дизайнер внутри России? Мы уже поговорили про Запад.

Симачев: Насколько ему интересна эта позиция, гражданская позиция, как он ее высказывает, выражает.

Таратута: Я имею в виду с коммерческой точки зрения. Насколько он должен, в смысле насколько это ему удобно и коммерчески выгодно?

Симачев: А тут все очень просто. Он может быть непатриотичен, он может быть помешан на французской моде, но вряд ли он что-то в ней может сказать, опираясь на свое восхищение той культурой, в которой он не вырос, которую он до конца не может понимать.

Таратута: Мы только что приводили примеры ровно такие. Это люди, которые вообще не имеют никакого отношения к русской моде. Это люди совершенно, мне кажется, нет…? Практика работы в японских компаниях, мне кажется, на этих марках сказалась больше, чем русский дух.

Симачев: Не совсем, нет, это трудно, это как отпечаток пальца, это трудно убрать. Даже если ты будешь говорить без акцента на этом языке, все равно ментально воспоминания о детском садике все равно будут важнее, и это все равно всплывет, и это что мы и видим, просто не так явно.

Таратута: Это очень остроумно про отпечатки пальцев. Но давайте вернемся к русским патриотическим дизайнерам внутри России. Я спрашивала, конечно, о политической вещи. То есть есть разный путь развития. Например, дизайнер Леонид Алексеев стал креативным директором, насколько я помню, арт-директором, и два года проработал в штате  Минобороны более-менее, потом ушел. В свое время дал большое интервью журналу «ForbesLife», которым я тогда руководила, поэтому я так хорошо помню этот проект, и очень подробно рассказывал, как это все происходило. Есть такой путь, он, по-моему, сделал очень симпатичную коллекцию с жуткими надписями, с моей точки зрения, на футболке, но он даже и это объяснял как-то по-своему. Можно открыть магазин на Тверской и продавать эту дизайнерскую военную одежду. Можно одевать сборную России олимпийскую и пойти по такому пути с логотипом. В этом заключается мой вопрос: насколько патриотичным должен быть русский дизайнер внутри страны?

Симачев: Тут трудно комментировать, каждый выбирает свой путь, и насколько ему комфортно пройти этот путь именно в таком виде, насколько он себя само выражает в этот момент, и насколько это перспективно. То есть одно дело — два года, три года, а другое дело — построить на этом всю свою жизнь и всю свою жизнь что-то с этого получать. Это совсем другие методики.

Таратута: А какие у вас в этом смысле ограничения, условно говоря? Вы человек абсолютно рациональный, мне кажется, и в начале программы сказали о том, что все задумываете как бизнес, даже собственный подъезд. Как это вы для себя стратегически мыслите? Вы человек, работающий с русскими образами, то есть это не тема патриотизма, но неважно, со всякими тутошними вещами. Чего вы не будете делать, что будете делать, где для вас граница вкуса?

Симачев: Я думаю, что в этом плане я абсолютно беспринципный и буду делать все, но максимально сделаю это талантливо, профессионально, красиво и коммерчески ориентировано.

Таратута: У вас Путин там.

Симачев: Да. Но сейчас я Путина печатать на футболках не буду, но 10 лет назад, даже больше, какие 10 лет назад, в 2002 году я сделал футболки с Путиным в розочках, но этого требовало общество в тот момент, и это было что-то новое, и это было очень на грани стремно. Сейчас это как-то банально для меня, слишком просто. Мне как раз говорят: «Сейчас наступило твое время, ты можешь их печатать», но для меня слишком просто. В то время это было...

Таратута: Это слишком много народу печатает, правда?

Симачев: Но сейчас все вокруг этого образа, по сути, это наш, наверное, единственный такой секс-символ России так глобально, для всех одинаковый. Так, если откинуть всю политику в сторону, то, в принципе, наверное, это единственное, что у нас сейчас есть посредством пиара и всех действий вокруг.

Таратута: Под секс-символом вы понимаете образ, который отличим и вызывает эмоции?

Симачев: Некий образ, который идентифицируется с Россией, и в то же время он коммерчески продаваем, то есть этот образ легко продавать, он понятен всем одинаково.

Таратута: А, кстати, хороший вопрос: а кого сейчас можно было бы печатать на футболках?

Симачев: Того, кого и печатают.

Таратута: Нет, на самом деле, я просто думаю о свежих идеях во время эфира.

Симачев: А, о свежих? Что бы сейчас было актуально на будущее?

Таратута: Да. Я понимаю, что зачем же вам мне это рассказывать, но просто какой-то такой... У нас люди, на самом деле, это смешно: у нас в стране не узнают не только членов правительства, даже не знают, как их зовут. То есть у нас какой-то обратный переход. Раньше все знали все Политбюро, которое стояло на красном постаменте поименно, и все знали, в какой очередности все стоят, а сейчас никто не знает ни членов правительства, ни кто у нас вице-премьер. То есть невозможно даже рассказать про это в эфире телеканала, показать картинку, никто не узнает этого человека. Мне интересно: все узнают премьер-министра, например? Наверное, узнают все-таки. В этом смысле кого сейчас можно печатать на футболке внутри страны? Просто в коммерческом смысле.

Симачев: Не знаю, затрудняюсь, поэтому, наверное, ничего и не печатаю сейчас.

Таратута: Скажите, вообще мода — вещь довольно бунтарская, мне кажется, это к предыдущему вопросу или нет?

Симачев: Да нет, почему бунтарская? Смотря какая задача стоит.

Таратута: Но ты должен все время говорить новое, а значит, говоря новое, ты в некотором смысле перечеркиваешь старое. Нет, не так работает? Вы же сами говорите про футболку с Путиным, что тогда это было можно и нужно, и это был авангард, а сейчас чего, зачем мне быть в мейнстриме?

Симачев: Все правильно. Надо немножечко опережать события и делать то, что будет актуально через два-три года.

Таратута: Что, вам кажется, нужно, какую эмоцию нужно ловить, какое будущее?

Симачев: Война, военная тематика.

Таратута: И так будет поступать весь мир?

Симачев: Но все к этому готовятся, да.

Таратута: Пока мы не перешли к войне, я даже вздохнула как-то, готовясь к этому новому модному тренду, новому старому, вам нравится нынешняя мода, вам нравится эта ее распущенность в некотором смысле, эта ее…? Я не знаю, как сказать.

Симачев: Мне не нравится ее простота, слишком все просто.

Таратута: А что вы понимаете под простотой?

Симачев: Как правило, сейчас дизайн вторичен, очень важна цена, и производители диктуют свои условия. Тренды переходят в сторону упрощений, а не усложнений, и поэтому для меня мода очень упростилась за последнее время.

Таратута: А вам кажется, что это простота, а не кристальная чистота образа? Простите, что я с таким пафосным текстом.

Симачев: Можем так это назвать, да, можем сказать, что это чистота, теперь появились чистые линии. Но в чистоте нету художественного хаоса, там нету этого мазка художника. Когда все чисто и выверено — это совсем другая история. То, о чем я говорил давно, что мы приходим потихонечку к униформе, мы приходим к направлениям по роду деятельности одежды, по ее использованию. И в моду входит определение, что не надо быть модным, надо соответствовать.

Таратута: Давно  уже.

Симачев: Уже давно, и сейчас все больше и больше, и мы видим...

Таратута: И вам это претит, и вам это…?

Симачев: Мне — нет, я к этому философски отношусь, это нормально. Мы изменяемся, развиваемся, выходим на какие-то новые рубежи, и по молодежи просто видно, что она уже не воспринимает брендовую одежду, им важен функционал, и их трудно заставить рассказать о каком-то пафосе бренда, об его истории, о том, что это интересно, круто приобщиться, иметь, они не понимают зачем.

Таратута: Знаете, но я, на самом деле, вы говорите о простоте, а меня совершенно поражает удивительная совершенно история, то, что я понимаю под распущенностью, но в хорошем смысле слова. Кажется, все слова сказаны, уже все силуэты отобраны, а это хулиганство, которое сейчас просто подиумное, оно меня совершенно восторгает именно в условиях этой, казалось бы, уже ничего не придумаешь. То есть все эти горбатые пиджаки, вся эта какая-то совершенно сумасшедшая асимметрия, которая просто… и она выходит на улицы, то есть это удивительная история, это как-то становится, это воспринимается людьми, это становится необходимой тебе вещью. Вам кажется, что это просто… я просто не согласна со словом «простота», мне кажется, это чудовищное хулиганство.

Симачев: Но так если глобально шутить на эту тему, то все готовятся к запуску каких-то андроидов для того, чтобы соответствовать...

Таратута: Я уже не знаю к запуску чего.

Симачев: Андроиды, инопланетяне — кто угодно, главное, чтобы мы соответствовали в этот момент, были готовы, и у нас под это была сделана одежда. Поэтому цикличность сама по себе потихонечку исчезла, все стили, которые раньше очень четко делились на года, смешались, и выигрывает тот, кто делает самую простую линию, конечно же, и зарабатывает тот, кто делает самую простую историю.

Таратута: А когда вы говорили о простоте, я вспомнила, тоже в одном из интервью рассказывали про то, что вам запретили сделать фасад черный. В свое время, собственно, Лужков вам запретил сделать черный фасад, и вам пришлось его закрасить в хохлому, чтобы как-то сердце мэра было...

Симачев: Строительные леса в виде хохломы, да, пришлось сделать.

Таратута: Вы жалеете об этом?

Симачев: Наоборот, я считаю, что все, что было сделано, я бы сам не додумался, это гениально, само по себе произошло.

Таратута: То есть вам сам запрет подсказал это решение или вам предложили это сделать?

Симачев: Сейчас-то можно уже снять эти леса из хохломы, и там будет этот черный фасад. Но уже невозможно это сделать физически, потому что люди настолько привыкли к тому, что эта коробочка из хохломы, и уже не вернуть.

Таратута: Да, тогда уже нужно будет менять фамилию, правда. Скажите, а как вам кажется, а когда москвичи стали такими модными?

Симачев: Лет пять назад.

Таратута: А как это случилось в том смысле, тут же дело не только в деньгах, не только, наверное, в возможности ездить. Это какое-то удивительное совершенно...

Симачев: Очень быстро обучились, наверное, сначала был китч, а потом когда много раз китча, на десятый раз уже к чему-то прислушиваешься и начинаешь этот китч менять на что-то более удобоваримое. И потихонечку пришли к нормальным европейским лукам.

Таратута: Просто удивительно, с какой скоростью это случилось в стране, в которой, в общем, журнал «Burda» появился совсем недавно.

Симачев: А мы очень обучаемы, мне кажется, и очень талантливы в массе своей.

Таратута: Скажите, пожалуйста, последний вопрос: насколько мода, по-вашему, политизирована?

Симачев: Совсем не политизирована.

Таратута: И то, что вы ждете военных тенденций...?

Симачев: Но политика тут ни при чем, это даже вне политики произойдет. Людям наболело, им этого хочется, глобальной массе.

Таратута: Такой пессимистичный прогноз от довольно оптимистичного дизайнера Дениса Симачева. Я страшно благодарна, что он пришел в студию Дождя, что у нас состоялся такой разговор о моде. Денис, мне кажется, такой осмысленный очень художник, с ним очень интересно разговаривать. Надеюсь, я как-то могла поддерживать этот разговор.