«Их не обыграть»: Виктор Шендерович о стратегии протеста против полицейского государства

Здравствуйте, дорогие зрители! С вами снова программа «Шендерович как есть». Мы в прямом эфире. Прошел месяц, месяц был очень активный, это лето вообще никому не дает отдохнуть. Надеюсь, мы обсудим многое. Давайте начнем с вопросов, у нас уже есть вопрос.

Здравствуйте, меня зовут Евгений, я сын славного Поморья, над которым сейчас летают помойные чайки. Первого числа наш губернатор должен представить президенту Путину, так сказать, то положение, в котором он учел мнение народа относительно, конечно же, полигона Шиес. Там все еще продолжаются задержания активистов, все еще продолжается бездействие полиции, естественно, в отношении действий ЧОПовцев и, наоборот, действия в отношении активистов.

Поэтому вопрос такой риторический. Может ли настроение народа, так как Шиес ― это не единственный полигон, послужить каким-то катализатором, что ли? И второй вопрос, отсюда же вытекающий: стоит ли овчинка выделки?

Это связанные вопросы. Я бы сказал так: если овчинка стоит выделки, то ничего, кроме мнения народа, не может изменить ситуацию. Не то что может ли оно, а ничего кроме не может. Собственно говоря, оставим в стороне вопросы закона, этики, морали, нравственности, это все неприменимо к сегодняшней власти. Они понимают целесообразность. Беззаконие должно для них слишком дорого стоить.

Они понимают, они видят ущерб, да, они понимают только обратную связь, как дрессированная собачка. Или не дрессированная. Надо выработать у них отрицательный рефлекс на нарушение закона. Если у них будет стойкий отрицательный рефлекс на нарушение закона, а это вырабатывается, вырабатывается народом, да, народом, который ощущает себя народом, а не населением. Там и где этот отрицательный рефлекс на нарушение закона вырабатывается, на выходе получается Финляндия, например, или Дания. Финляндия, напомню, часть в прошлом Российской Империи, да, то есть исторически очень быстро происходит выработка этого рефлекса.

Они понимают только это. Они видят ущерб, они учитывают последствия для себя. И когда выходит сто человек, их можно игнорировать или забить палками, замолотить. Еще несколько тысяч можно, собравшись, собрав ОМОН со всего необъятного пространства, замолотить палками. Когда счет начинает идти на десятки тысяч и тем более на сотни, все, на сотнях тысяч кончается ОМОН, это проверено.

Поэтому вопрос: за неимением, к сожалению, в России сегодня работающих механизмов их надо создавать, их надо начинать создавать. После двадцатилетнего обморока и после предыдущего смутного десятилетия, когда, в общем, нормальной демократии было несколько лет, да, а потом уже на смену Гайдару и команде пришли генералы Сосковцы, Коржаковы, Барсуковы, и несть им числа.

Надо создавать, начинать, снова возвращаться, не изобретать велосипед. Все это довольно известные вещи, о которых и мы тут часто говорим. Только эта обратная связь. Если народ, не население подведомственное, о котором можно вспомнить только под выборы и велеть ему прийти и поставить галочки или просто сидеть тихо, а вот если народ выражает свое мнение так, как он может выражать свое мнение, тогда закончится ОМОН. Закончится ОМОН только в этом случае.

Тогда и начальство вдруг вспомнит о демократии, тогда вдруг и начальство встанет во главе народа, немедленно возглавит. То, что нельзя победить, как вы знаете, надо возглавить. Они немедленно встанут во главе, как встали во главе на прошлом витке, когда все вторые секретари оказались вдруг лидерами перестройки и все ГБ вдруг оказалось за народ или просто исчезло. Это все проверено многократно, поэтому только так, никак иначе, да.

Всякий выход ― дальше вопрос… Я все время цитирую Ежи Леца, а сегодня процитирую его такую сложную фразу. «Цена, которую приходится платить за свободу, падает, когда растет спрос». Это вот то, про что мы сейчас говорим. Когда спрос ― миллионы человек, то цена небольшая. Когда спрос ― семь человек, как на Красной площади, их можно в психушки и в лагеря, да, замолотить палками сотни, тысячи. Для миллионов это не работает. Миллионы меняют, сотни тысяч уже меняют историю. Это то, что мы должны сегодня сначала уяснить, а потом попробовать реализовать.

Спасибо. Есть еще вопросы?

Здравствуйте! Меня зовут Глеб. У меня такой вопрос: так или иначе та ситуация, которую мы имеем в стране, ― это прямое последствие выбора большого количества людей. То есть кто-то за них все-таки голосовал, с разной степенью осознанности, но тем не менее. И вот уже эти люди начинают ощущать последствия этого выбора по всему спектру, от результата военных авантюр до цен в магазине.

И вот у меня дилемма внутренняя: как это уложить у себя в голове? С одной стороны, они это выбрали, это результат их выбора. Уже не 2000 год, можно было прикинуть последствия. Результат их выбора, получается, в каком-то смысле кто-то может сказать, что они это заслужили, мы это заслужили. С другой стороны, это какая-то совершенно зверская логика получается, бесчеловечная. И гуманизм нам подсказывает, что нужно как минимум пожалеть, а лучше посильно помочь.

Вставали ли вы перед такой дилеммой, как ее разрешали или, возможно, эти два подхода можно как-то непротиворечиво совместить? Спасибо.

Я писал об этом в 2014 году, после Крыма, во времена всеобщей эйфории. Я говорил, что идет бабушка навстречу мне с внуком, да, и на нее, не на меня, который никак не зависит от бюджета, может, в конце концов, плюнуть, хлопнуть, выйти вон, а на нее, скорее всего, обрушится всей тяжестью плата за Крым и за все это беззаконие и безобразие. Именно на нее, на ее внука, на кого придется.

И я писал: «По отдельности всех жалко, всех вместе ― нет». Вот моя формула. Как народ, мы заслужили унижения. По Карамзину… Или не Карамзину, память старая. «Терпя, чего терпеть без подлости не должно». Мы достойны этого позора. Терпя, чего терпеть без подлости не можно. Как страна, как народ, достойны вполне.

А по отдельности жалко, да, конечно, каждого по отдельности жалко. Надо пытаться объяснять. Это, извините, безо всякого расизма, по Киплингу, бремя белого человека. Просто мне повезло больше, мне в детстве давали читать какие-то книги, в юности везло на общение. Я что-то знаю, моя обязанность ― этим делиться, моя обязанность. Мне так повезло, это моя обязанность ― пытаться этим делиться.

Жалко, конечно, по отдельности жалко тех людей. Всех вместе ― нет, все вместе мы преступники, мы граждане государства-интервента, государства-преступника. Конечно, когда вы говорите, что они выбирали, тут надо немножко закавычивать это. Но, к сожалению, это в шахматах нельзя пропускать ход. Но даже когда ты не делаешь ход, флажок упадет, часы тикают. В какой-то момент ты, не сделав ход, проиграл. Нельзя не сделать ход.

И те люди, которые не сделали хода, а их большинство, подавляющее большинство людей никаких ходов не делало. Есть какие-то отдельные сторонники Путина, говорят, они где-то есть, я их не видел, но, говорят, есть какие-то люди, которые осознанно считают Путина… Бывает, мир велик, да. Но большая часть людей, которых засчитывает ВЦИОМ за Путина, ― это люди, просто обитающие на этой территории. Они так же были за Батыя, за Малюту Скуратова, за Дзержинского. Кого бог пошлет! Они просто живут тут при том, что им пошлет бог. И поэтому Батый мог сказать: «Они за меня, они же не протестуют». Кто протестует ― тех вырезали. А остальные вроде за, да.

По этой логике, да, они голосовали. Еще раз: флажок, время тикает. Нельзя пропустить ход, и тот, кто пропускает, все равно делает его, не сделав этого хода. Тот, кто не пришел, не вышел, не протестовал, проголосовал таким образом за сохранение статус-кво. Я когда-то писал после Беслана, что Осетия проголосовала за Путина согласно, да. Мы не знаем про матерей Беслана конкретно, они за что, каждая из этих женщин за что голосовала. Но Осетия голосовала за Путина. Они же не голосовали за то, чтобы по их детям стреляли из огнеметов федеральные войска, а потом, да, зачистили все и преступниками объявили матерей, которые плачут. Они же не за это голосовали. Они голосовали, как они думали, за все хорошее, но проголосовали за это. Цена ошибки.

Да, в этом есть такое внутренне раздвоение. Но если нет любви или жалости хотя бы к людям, которые обитают тут, в этом тоже что-то есть неестественное. Вот эта логика с противоположных выжженных окопов, что вам всем надо погибнуть, потому что вы, так сказать, представляете страну зла, Мордор вот этот, ― так рассуждая… Я жил в этой империи зла, по Рейгану, да, в Советском Союзе. Я жил в стране, и мои родители молчаливо, поскольку они не выходили на Красную площадь, по крайней мере, публично ничего не делали. Значит, мои родители несли полную ответственность за Афганистан, за Прагу, за Будапешт ― за все.

Но если бы прилетели самолеты и меня бы забомбили вместе с моими родителями за то, что мы за это отвечаем, я бы, признаться, не считал это справедливым, да. Значит, вопрос в том, насколько возможно это разделять и насколько возможно помогать людям знанием, опытом. «Известное известно немногим», я все время цитирую Аристотеля. И то, что мне и людям, которые читают те же книжки, кажется таблицей умножения и вещами, не требующими доказательств, требует доказательств, требует объяснения, потому что большая часть населения российского с точки зрения этой грамоты еще не пошла в начальную школу.

Им надо объяснять азы, то, что не надо объяснять самому завзятому какому-нибудь обитателю пивного бара в Ирландии просто, он эти вещи понимает. Я уже говорил, сравнивая нас с Америкой: разные люди везде. Хорошие, плохие, образованные, необразованные. Но самый последний бомж в Штатах свободнее меня, разумеется, потому что он знает, что его нельзя замолотить палками, нельзя. Есть адвокаты, да, есть закон. Он знает эти свои права. Как можно, чтобы просто его взяли и замолотили, что это? Невозможно.

Когда я выхожу на разрешенный митинг, да, моя жена готовит допровскую корзинку. Я готовлюсь к тому, что меня могут избить, задержать, десять тысяч рублей штрафа ― это я отделался просто копейками. Могут, как Яшина, да, просто посадить и дальше снова посадить. Ты платишь жизнью. И мы, выходя, менее свободные люди, чем любой, повторяю, бомж американский и любой пьяница из любого английского паба. Свободу надо… Сегодня мы должны эту свободу прежде всего в себе вырастить. Если ее не будет в нас, ее, естественно, не будет в стране.

Здравствуйте! Меня зовут Николай. Вопрос такой: с 1 сентября в школах запретят ношение мобильных телефонов. С 1 ноября отключат интернет. Почему сейчас на демонстрациях эти вопросы не поднимаются?

На демонстрациях поднимаются вопросы, как бы сделать так, чтобы оттеснить от власти или как-то уменьшить власть идиотов, которые принимают вот такие законы. А дальше решаются вопросы, как бы выпустить на свободу тех людей, которые вышли на митинг, чтобы поднять эти вопросы, да.

Вопрос очень важный, но он третья производная, он не самый важный. В стране приняты десятки чудовищных репрессивных законов или просто идиотских, как тот, о котором вы сказали. Я этого не знал.

Я тоже.

Идет тотальное ограничение любой свободы. Это, конечно, коснется и школ, разумеется, всех по периметру. Они с перепугу завинчивают все гайки. Сегодня драматизм ситуации в том, что мы должны попробовать вернуть, просто прекратить прямую полицейщину. Речь идет не о том, чтобы вам отдали мобильные, а речь идет о том, чтобы они не имели права вас просто избить, потому что им не понравится ваше лицо.

Сегодня это более актуальная проблема, более актуальный вопрос, абсолютно актуальный, потому что сегодня они могут избить вас, ваших родителей, ваших братьев просто потому, что вы им не понравились. Им показалось, что вы плохо на них смотрите. Они могут это сделать. Вопрос, как сделать так, чтобы они не имели этого права, а еще в идеале чтобы наказать тех, кто это делает, в назидание другим, ― это чуть более важный вопрос. Потом когда-нибудь, может быть, дойдем до вопроса о мобильных в школах.

Замечательный вопрос, спасибо.

Виктор Анатольевич, август у нас обычно месяц необычный, простите за тавтологию, и этот год не стал исключением. Власть перестала прикрываться вуалью приличности. Например, дело Котова скинуло маски со Следственного комитета, который стахановскими темпами…

Понятно, вопрос-то в чем? Вы говорите сейчас вещи, так сказать, уже очевидные.

Вопрос мой в том, есть ли у вас ощущение, что мы вступили в ту фазу, когда и наступает отчаяние, и в то же время появляется надежда на то, что мы можем измениться?

Хороший вопрос. Отчаяние и надежда. Они живут вместе всегда. Как-то у Ежи Леца: «Надежда ― это расчет, написанный пером ангела». Надежда всегда есть. Надежда в нас только, отчаяние тоже в нас. Надо понимать, что мы сейчас находимся действительно в очень драматичной ситуации. Они сами себя, а заодно и нас, поскольку они власть, всю Россию загнали, они выгнали, вытолкнули Россию из пределов правового поля. Это то, что случилось давно, но это стало сейчас очевидным, то, о чем вы сказали. Это уже стало очевидным.

Они вытолкнули нас из правового поля, они. Они прекратили действие Конституции на территории Российской Федерации, прекратили действие закона. Они нас вытолкнули в физическое противостояние, они привели к этим правилам: прав тот, кто сильнее. Мне довелось тут начать обсуждать что-то с гвардейцами нашими, с позволения сказать. Мы как-то обсуждаем, они говорили, что нельзя снимать. Я им говорил: «Нет, поверьте, я 35 лет в журналистике, я имею право снимать, есть Конституция». Они сказали: «Нет, указ президента, все, что связано с нами».

И я смотрю: они меня уже обступают. А я уже свою норму выполнил по автозакам на этот месяц. Они говорят: «Нет, вы неправы». Я говорю: «Знаете что? Да, вы можете меня замолотить палками, а я вас нет. Значит, вы правы». На этом мы и расстались. Я согласился, они правы. Мы пришли к этому состоянию, когда не законы решают, а кто кого может замолотить палками. Они сами вытолкнули туда.

Что можем в этой ситуации мы? Смотри ответ на первый вопрос. Только массовость. Наша массовость сделает их преступления… Их преступления, их беззаконие начнет дорого им стоить. Они должны это понимать. Они смотрят, наблюдают только за массовостью. Поэтому надо преодолевать отчаяние и надо понимать, что мы действительно находимся на некотором историческом, безусловно, не то чтобы переломе буквальном, что завтра что-то изменится, но ясно, что ресурс их исчерпан. Все, уже красная лампочка, топлива нет, заправиться больше нечем, Крыма другого нет, да, и это уже не будет так работать.

У них нет идеологии, у них нет мифа. Да, у нас 20 августа. Советский Союз разрушался долго, потому что был миф, который долго работал. Уже не было никакого коммунизма, коммунистов, интернационала, все забыли, уже полвека как не было. Но миф был, миф о справедливом обществе, миф о честных коммунистах, да, Гагарин и так далее. Миф был, этот миф держал их на поверхности еще какое-то время, группу этих жуликов и идеологических негодяев.

Мифа сегодня нет у них. Они просто бандиты, за ними нет идеологии, за ними нет мифа. Выяснилось, что все это двадцатилетие закончилось тем, что у них ничего нет, кроме полицейской палки и лжи, массовой лжи останкинской и полицейской палки. На этом долго исторически не проехать. Поэтому в историческом смысле их конец, именно этой… Я не говорю, что потом рай наступит. К сожалению, нет. Но конец этой хунты, конкретно этой хунты исторически довольно близок.

Другое дело, что ― и мы говорили об этом много раз ― для истории погрешность в пять, десять, пятнадцать лет ― это минимальная погрешность. И сколько они еще наворотят дел, и сколько жизней поломают, и сколько крови прольют, один бог ведает. Единственное, что можем делать мы, ― это массово требовать возвращения закона. Массовый выход, массовые гражданские акции. Дружно, массово, мирно, настаивая на своих правилах.

Мы на стороне закона, мы на стороне российской Конституции. Мы ― это Россия, те, у кого в головах соблюдение закона. Мы ― это Россия. Они ― группа негодяев, которые забрались под триколор, да, и двуглавого орла на себя нацепили. Это все маскхалаты, они понимают, что они банда, они это понимают очень хорошо, и они обращаются с нами по законам «малины», ничего другого, да, по понятиям. Все, что можем сделать мы, ― это преодолевать отчаяние, понимать, что это длинный сюжет, понимать, что никто не гарантирует никакой победы, и в соответствии с заветами древних делать что должно.
 

Мы переходим к вопросам, их сегодня много.

- Здравствуйте, Виктор Анатольевич. Я прежде всего очень коротко хочу вас поблагодарить за ваши передачи на НТВ. Я была очень маленькая, ничего не понимала, а сейчас пересматриваю и все понимаю, к сожалению. У меня вопрос такой, наверное, с одной стороны, очень эгоистичный, но я думаю, он актуален многим молодым людям в нашем городе. Я молодая мама, ращу ребенка одна, и мне очень страшно выходить на митинги. Вот вы говорите, что нужно делать, массовость, вот нужно бороться за свои права, отстаивать конституцию. Что в таком случае я могу делать, кроме как репостить информацию о том, что творится вообще, о беспределе, который происходит. Что еще можно, вот конкретно?

Вот как раз последние дни, если говорить об оптимизме каком-то, если какие-то оптимистические есть вещи в том, что происходило в последние месяцы, это очевидные приметы гражданского общества. Волонтеры, которые помогают скоординироваться, ОВД-Инфо работает, адвокаты работают, волонтеры встречают ночью людей, которых ночью выпускают, даже организовали отвоз, организовали привоз продуктов. Приходят в суды, это не опасно, это отнимает время, но это поддержка. Напишите письмо Котову и Жукову, напишите письмо. Человек, который сидит, ему плохо, у него ощущение, что все про него забыли, напишите письмо людям, которые сидят. Организационная помощь, да, в том числе и перепосты. Никто не может требовать… Я, кстати говоря, 27 числа одну многодетную маму погнал просто из-под того, что там начиналось, потому что, как минимум, это должны делать не многодетные мамы. Нет-нет, это не нужно. Но само ощущение, что вы должны что-то сделать, вы найдете, вы найдете, что сделать. И раз уж об этом зашла речь, никто не вправе никому ничего тут предъявлять, никто не обязан это делать. Когда я говорю, что мы должны, имеется в виду, это «должны» существует в самом человеке, не надо делать то, в чем ты не уверен, что тебе не хочется. Я всегда говорю, органика все-таки самая главная вещь. Вот никто не имеет права вам сказать «Эх, что же ты там отсиживаешься…». Гоните в шею, никто не имеет права никому тут предъявлять. Это то, что внутри. А то, что вы хотите помочь, это можно сделать не отходя от компьютера, я думаю.

- Добрый день. Елена. Август был жарким, часики тикают, все так. Нам был предложен проект «Умного голосования». Как вы к нему относитесь, считаете ли вы его важным? Поскольку, я так понимаю, он будет распространен не только на Москву, но и на всю страну. Спасибо.

Тут надо разделить. То, что этот проект есть, это очень хорошо. Его надо внимательно, то, что пишет Навальный, то, что пишет Леонид Волков, это надо читать, изучать, об этом надо разговаривать, это надо обсуждать, по возможности корректно. Мы, к сожалению, абсолютно потеряли умение просто разговаривать, мы немедленно делимся по любой перфорации, мы рвемся на своих и чужих, немедленно перестаем разговаривать, немедленно тот, кто не считает вот буквально того, что я, оказывается предателем, это апропо. А обсуждать-то надо. Мое отношение критическое к «Умному голосованию», потому что, мне кажется, что мы это проходили в 2011 году, когда тот же Навальный предлагал нам голосовать за всех, кроме «Единой России», и мы провели в большом количестве в парламент наш Миронова со «Справедливой Россией», Зюганова повысили, всех кого попало мы провели вместо «Единой России». Они благополучно потом, они и так были «ссученые», они продемонстрировали свою «ссученность», проголосовали за все подлые законы, за «закон подлецов», этот бешеный принтер запустили.

Это все делали люди, которых мы выбрали как бы вместо «Единой России». Все равно «Единая Россия» себе накрутила, всех немедленно перекупили, запугали. Там было два приличных человека, сейчас нет ни одного. Было два-три приличных депутата, все в бегах сейчас. Один, собственно, сидит, Гудков, а другой в бегах, Петров, вот и все. Лошадь, кошка и свинья вот и вся его семья. Остальные, сейчас уже ни одного приличного человека в Думе нет. Поэтому, мне кажется, на что это рассчитано, условно говоря? На то, что мы сможем проконтролировать голосование, поймать их на фальсификациях. И? Это пять лет назад еще можно было говорить, мы сейчас их поймаем и прижучим, и мы отменим результаты выборов и сделаем честные выборы. Но все это напоминает мне, уже по опыту этих лет, после того как нас просто молотили палками и просто тупо беззаконно посадили под замок, просто физически, уже без всякого закона, посадили под замок лидеров протеста, потенциальных депутатов, это мне напоминает старый анекдот про то, как муж нанял частного адвоката следить за женой, и потом частный адвокат докладывает, что да вот, она встречалась с мужчиной, они поужинали в ресторане, выпили, потом они поехали к нему, потом поднялись к нему, потом зашли к нему, а потом свет в окнах погас. И муж говорит: «Черт, опять проклятая неизвестность!». Мы все не уверены, что они фальсифицируют выборы? Мы хотим еще раз проверить, нам чего-то не ясно? Проклятая неизвестность! Ребята, они не признают результатов выборов, которые им не понравятся. Они их отменят, как на Дальнем Востоке, устроят перевыборы, недовольных замолотят палками, посадят в тюрьму. Это нуждается в подтверждениях? Нет.

- Да.

Нуждается в подтверждениях?!

- Конечно.

Для вас еще это нуждается в подтверждениях?

- Да.

Тогда голосуйте и идите под палки. Но мне кажется, это совершенно прошедший этап. Еще раз, я пытаюсь оставаться в рамках здравого смысла. Мы эту булочку, как сказано у Джерома, уже проходили. Мы по этому лабиринту уже ходим восьмой раз и каждый раз говорим: «Батюшки! Они фальсифицируют!». Но когда я в программе еще «Итого», восемнадцать лет назад, а потом в программе «Бесплатный сыр» мы рассказывали о массовых, чудовищных, миллионных злоупотреблениях и фальсификациях на выборах, это тогда можно было считать новостью. В нулевых это перестало быть новостью, в 2011 это уже было, все понимали, ну удалось, так сказать, просто уже доказать, поймать за руку. Но спустя еще семь лет они просто замолотили нас палками, не дожидаясь подсчета голосов. Просто тех, кто хочет вообще идти на выборы, они уже замолотили палками. Мне кажется, что акции гражданского неповиновения, массовое осознание того, что мы живем в полицейском режиме, гораздо полезнее перспективно, чем какие-то попытки выиграть что-то вот на этих выборах. Вы считаете, что надо провести Митрохина, например? Я не считаю, что надо провести Митрохина. Я считаю, что надо довести до сознания миллионов людей, максимального количества, миллионов людей, что мы живем в полицейском государстве. Каждый день жизни этой угрожает просто жизни, потому что эти люди ни на чем не остановятся, ни перед чем не остановятся. Каждый день они лгут, они скрывают опаснейшие вещи, вот эта радиация, вот эти пожары, черт знает что они скрывают. Это их власть над нами буквально опасна для жизни. Это нужно, если это уяснят, действительно уяснят для себя миллионы людей, если мы сами перестанем пудрить этим миллионам мозги темой каких-то выборов, умных, не честных, но умных, и мыслью, что мы можем их обыграть.

Но мы играем в шахматы, а они играют в «Чапаева», когда позиция им не понравится, они перевернут доску и нам на уши ее наденут. И посадят под замок. Их не обыграть, мысль о том, что их можно обыграть, уж после этой коллизии, после этого августа, вот пытались обыграть. Мы играли в шахматы. Они говорят: больше 3% надо набрать, мы говорим: мы набрали больше 3%. Они говорят: идите сюда, мы вас побьем. Они говорят: нет, вы фальсифицировали. Мы говорим: нет, мы не фальсифицировали, вы фальсифицировали. Они говорят: ну, тогда мы вас побьем. И побили. Мы говорим: это беззаконие. А тогда мы вас запрем. И заперли. Все. Значит, еще раз. Мы не можем сейчас, я уже говорил об этом, мы не можем сейчас, буквально сейчас ничего изменить, поэтому я вас не приглашаю на штурм Следственного комитета, прокуратуры, Кремля. Мы не можем сейчас, буквально сейчас, ничего изменить. Изменения происходят в мозгу. Чем раньше в мозгу нашем зафиксируется, что мы живем в полицейском беззаконном государстве, что нами управляют воры, которые наняли карателей, до тех пор ничего не сдвинется, мы будем все пытаться думать, что мы, наверное, не тот дебют сыграли в прошлый раз. Давайте другой дебют сыграем, не «сицилианскую защиту», а Каро-Канн, вот там мы их обыграем. А у них на все один ответ — доску на уши. Мне кажется, надо экономить время историческое, вот мой ответ на этот вопрос.

Давайте экономить время.

- Добрый день, меня зовут Максим. Во-первых, с прошедшим вас днем рождения.

Спасибо.

- Поздравляю, долгих лет жизни, свободных. Это самое главное.

Уже вот чего желают!

- Такой вопрос. Смотрел одну из последних ваших передач, и вы там сказали, что у вас фантазии не хватило, что могут принять, присоединить Крым. А что, если сейчас не хватает фантазии, что могут силовым и жестоким методом разогнать миллион, два, и просто потом не показать по телевизору.

Кому? Когда счет идет на миллионы, не показать можно разгон сотен. Уже с тысячами сложнее, с десятками тысяч совсем сложно, интернет. Во-первых, по поводу фантазий. Они могут, у меня нет никаких оснований не верить в их подлость и жестокость, то, что они на все способны, это мы вынесли за скобки. Что касается их возможностей, была такая страна, Советский Союз, окончание, фактически, которой мы празднуем в эти дни. Довольно жесткая страна с абсолютным контролем над всем, тотальным. Парламент, телевидение, КГБ, все только одно, партия одна и так далее. В тот момент, когда число несогласных с этим пошло на шестизначные цифры, вы не представляете сейчас, это было, я полагаю, до вашего рождения, вы не представляете сейчас, до какой степени изменилась атмосфера. Какими вежливыми стали милиционеры, как, повторяю, я уже говорил об этом, как бывшие функционеры начали думать не о том, чтобы это подавить, а о том, как бы это возглавить, потому что стало ясно, что за этим будущее. Когда мы выходили 400 тысяч, 500 тысяч на Манежную площадь, за отмену шестой статьи конституции, однопартийность, или за свободу стран Балтии, после Вильнюса и Риги, я вам должен сказать, это было заметное изменение климата.

Сумасшедших, которые отдадут приказ стрелять по полумиллионной толпе, такие сумасшедшие есть, но я не уверен, что найдутся сумасшедшие, которые захотят выполнить этот приказ. Вы заглядывали в лица наших карателей? Вы заглядывали в их лица, когда удалось заглянуть, да. Мне подсказывают, что там хрен заглянешь еще. Но когда заглянешь, там, в общем, ожесточение у одних и тоска у других. И большая часть состава, не науськанные уже совсем вот эти несчастные, а большая часть личного состава, делает свою работу печально и выражает уважение. Я сидел вот в этой вот ментовке и не видел никакой агрессии, я видел только уважение и неловкость. Они как бы разводили руками и просили посочувствовать им. Мне мент говорил, ну войдите в положение, у меня жена беременная, а я вот тут с вами сижу. Я говорил, уйдите к жене, я не убегу, идите к жене. А он говорит, ну что вы, я должен вас стеречь. Ему неловко, ему нехорошо. Стрелять — нет. Кому пострелять, вот снайперов тут нанимал ОМОН, кому пострелять по отдельным, найдется всегда. Но брать на себя кровь большую, потому что потом будут отвечать они, и они это понимают. Какой Путин, разве Путин давал вообще? А сейчас, Путин давал приказ бить женщину, эту девушку, в живот? Нет, ну что вы, нет, Путин за закон, вы же знаете. Разве Путин давал приказ какой-нибудь стрелять в Беслане по детям? Нет, ну что вы, это я не знаю, это кто-то сделал. Но сделал он это потому, что не было уже телевидения, что это было в 2004 году. Если бы рядом стояла телекамера с надписью Life, сомневаюсь, что кто-то отдал бы приказ стрелять из танков по заминированной школе. Это совсем другое дело. Заметили, ни номеров у них нет, ни фамилий.

Почему они не представляются? Они понимают, что они преступники. Они понимают, что потом могут оказаться крайними. А это нас всего лишь 20 тысяч было, всего лишь 60 тысяч. А если 200 тысяч? Я вам расскажу, что бывает, когда 200 тысяч. Они ходят на цыпочках по периметру и говорят «Мы вас охраняем, порядок, пожалуйста, только не нарушайте, мы вот тут, видите, мы мирно». А мы им, дурачки, гвоздички дарили на Сахарова, шарики. Вот что бывает, когда 100 тысяч, они понимают числительные. Я не думаю, они запугивают, они запугивают, чтобы уменьшить численность, слухи о том, что будут взрывы какие-то или будет насилие во время митинга, эти слухи распускали они же, для чего, чтобы вышло меньше. Вот если бы не было этих слухов, может быть, было бы не 60, а 80 или 100. Идет обоюдоострая игра. Она обоюдоострая, и никто не может ни за что поручиться. Я не могу вам сказать: «Выходите, я вам гарантирую безопасность», нет. Но опыт мировой, как говорил Наполеон, все решают большие батальоны, но большие массы людей невооруженных тоже решают. И когда в Праге, я уже цитировал Ежи Леца, цена падает, когда растет спрос, это закон рынка. И когда в двухмиллионной Праге полтора миллиона выходят на улицу, в 1989 году, нет никакого ОМОНа, нет никакой госбезопасности, нет ничего. И даже Штази нет, когда выходят сотни тысяч. Это азбука. К сожалению, мы эту азбуку сейчас… Нет, не к сожалению, нормально, мы эту азбуку должны сейчас проходить. Вот я сейчас занимаюсь, как мне кажется, я занимаюсь важными прописями на канале Дождь.

У нас мало времени осталось, давайте к вопросам.

- Я присоединяюсь к поздравлениям, которые уже прозвучали. У меня вопрос как раз продолжает вашу речь, вопрос массовости. Все-таки, если мы сравниваем с 2011 годом, 60 тысяч, это очень мало. И у меня вопрос, почему так мало? Люди боятся? Либо потому, что у нас закрыты лидеры, соответственно, русскому человеку нужен лидер, а его отсутствие… И вот третье, может быть, это не та повестка дня? То есть мы сейчас за то, чтобы допускать, ну «Отпускай» сейчас присоединилось 10 августа, но это немножечко не то. Люди хотят встроиться в эту самую прогнившую вертикаль власти, какой в этом смысл?

Я понял вопрос. Как раз, собственно сами выборы московские муниципальные, это просто стало детонатором. Разумеется, люди вышли не про выборы. Вы видите, то есть они вышли, когда все уже лидеры протеста сидели, а они вышли. Нет, видимо, это просто какая-то последняя капля, которая сейчас сдетонировала, перевернула эту японскую пресловутую палку, которая капает, капает и вдруг переворачивается. Ясно, что это не повод, но это какой-то детонатор, так вот попало, накопилось. Накопилось, людям осточертело, это синусоида, она снова вышла на какой-то пик. Учтите, в плохую погоду, в августе, когда все отсутствуют… Нет-нет, это была очень хорошая массовость. Что касается повестки, я тоже с вами абсолютно согласен. Мне кажется, что стремительно мы проскочили повестку собственно выборов. Сейчас речь не о выборах, речь о том, что у нас полицейское государство, которое зафиксировалось. Оно и раньше было полицейским, но оно прикрывалось каким-то вышеназванным флером. Оно не прикрывается флером, это в чистом виде полицейское государство. Я думаю, это не я сказал, это заметили все, изменился состав возрастной, это совсем другие люди, это совсем другая интонация. Я там с большим отрывом, я не то что в отцы гожусь, я в отцы гожусь старшим, а младшим я гожусь в дедушки, из тех, кто выходили на улицы. Вот Егору Жукову я буквально в дедушки по возрасту прихожусь ровнехонько. Значит, это совершенно другое поколение, поколение, которое вышло не со мной, не с нами, с ветеранами, не с Пономаревым, не с Викой Ивлевой, не со мной. Это люди, которые вышли сами по себе, за свои права, за свое ощущение. Я думаю, что это никуда не может деться, это будет нарастать. Формы, к сожалению, это зависит не только от нас. Власть сама ужесточает формы. Люди, которые вышли, вот те люди, которые вышли, они вышли за закон, за конституцию, они и есть Российская Федерация с конституцией Российской Федерации, они и есть россияне, которые хотят жить в свободной России по закону. А те, кто сегодня, это просто полицейский режим, это надо просто точно понять. Мне кажется, что дело не в повестке буквальной, повестка меняется ежедневно. Да, «отпускай» главнее, чем «допускай» сегодня. «Отпускай» и то, как сегодня, главное, не терять из виду тех людей, власть безошибочно бьет по самым сильным. Она выбрала наугад, обратите внимание, кого-то там даже вообще и не было. Жуков, Костя Котов, она выбирает активистов, она выбирает лучших, и она их показательно пытается уничтожить, демонстративно. Она пытается запугать вас. Она пытается на примере Котова, Жукова показать, что с каждым из вас так может быть. Надо наращивать спрос на свободу, цена будет меньше.

У нас осталась буквально минута, и мне кажется…

Может, у тебя есть вопрос?

У меня есть вывод. Вывод, обобщение. Что делать, куда идти, очень много вопросов, ответов нет. Зато, вы знаете, есть абстрактная теперь у нас цель, Дамир Юсупов сказал «Идем правее, на солнце, вдоль рядов кукурузы». Читали, нет?

Нет.

Пилот посадил в поле самолет и сказал в мегафон людям, которые вышли и не знали, куда идти, это же теперь мем.

А, это я пропустил.

Идем правее, на солнце, вдоль рядов кукурузы.

Это почти песня, да.

Отличный лозунг.

Хорошо. Спасибо, что пришли.

Спасибо вам большое за то, что пришли. Спасибо большое за то, что смотрели. Оставайтесь на Дожде, не переключайтесь никуда.

Тем более, что некуда.

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.