«Кремль не рассчитал». Сергей Пархоменко — о протестах в Хабаровске и о том, что бывает, когда люди сознательно выбирают себе губернатора

Если говорить действительно вообще об общественной реакции и о некотором мифе, который долгое время с нами был. Он состоял в том, что президент Российской Федерации не любит, когда люди выходят на улицу, боится «оранжевой революции», видит опасность ее в любом сборище, и соответственно, все жесткие действия правоохранительных органов, карательных органов в этих ситуациях объяснялись именно этим, Путин так не любит, поэтому. Он и сам говорил, что любой протест надо давить в зародыше, потому что сейчас кинули бумажный стаканчик, завтра кинут «коктейль Молотова». Значит, у нас сейчас есть Хабаровск, где происходит то, что Путин не любит откровенно, происходит на протяжении довольно долгого времени. Коэффициент вышедших на улицу вообще от общего населения довольно существенный, 35 тысяч это довольно много, все это продолжается. Первый у меня вопрос, как вам кажется, рассчитывали ли в Кремле на такой сценарий, вот когда они объявляли, что Фургала надо убирать?

Нет, в Кремле не рассчитывали на такой сценарий. А то, что там происходит, на мой взгляд, объясняется трением механизма. У нас есть Путин, которому что-то нравится или не нравится. У нас есть некое событие, которое происходит, оно может Путину нравиться, может Путину не нравиться. Но между Путиным и этим событием есть какие-то передаточные механизмы, грубо говоря, есть несколько этажей, несколько слоев исполнителей. Так не бывает, что Путин выдергивает волосок из бороды как-то, и дзинь — раздается хрустальный звук, и проблема решается так или иначе. Он может выдрать хоть всю свою несуществующую бороду, но должны быть какие-то люди, которые руками это сделают. Должен быть один человек, который издаст какой-то документ, этот документ куда-то поедет, другой человек его прочтет, соберет совещание, вызовет кого-то, прикажет им что-то, эти кто-то найдут собственно исполнителей, которые будут решать эту проблему. Там есть много этажей, между Москвой и в данном случае Хабаровском есть много вот этих передаточных механизмов. Как в любой машине, вот в этих местах сочленений происходит трение, часть энергии теряется, иногда теряется до конца. На этом конце нажали на кнопку, а на том конце ничего не произошло, потому что все ушло как бы на механизмы и управление этими механизмами. Это вопрос об эффективности вертикали власти, к счастью, в данном случае, она оказывается неэффективной. Мы это подозревали в некоторых других случаях, иногда не столь трагических. Условно говоря, горит лес вокруг Байкала, его никто не тушит. Понятно, что Путину не нравится пожар леса вокруг Байкала, наверное, он кому-то говорит: «Потушите лес!», но его не тушат, это как бы внеполитическая ситуация такая, казалось бы, под ней нет никакого подтекста, есть просто работа механизма. И таких ситуаций довольно много, это касается социальных программ, это касается, не знаю, обеспечения населения жильем. Я думаю, что Путин говорит: «Обеспечьте всех отдельными квартирами», ему нравится, как всякому президенту любой страны, ему нравится, когда население его страшно любит. Обеспечьте всех квартирами, но что-то оно не обеспечивается, потому что вот эти квартиры куда-то там заедают между шестернями. То же самое происходит и в данном случае, кто-то должен это исполнить. Путин может топнуть, хлопнуть, крикнуть, приказать все, что угодно, но дальше кто-то должен это сделать руками. А они руками не делают по множеству разных причин. Во-первых, потому что в конечном итоге это приходит к местным силовым органам, у которых есть свои отношения со всеми: с местным бизнесом, с местной преступностью, просто с местным населением, с местными районными, муниципальными и всякими прочими властями и так далее, там есть много всяких тонкостей, там есть много всяких сложностей. Конечно, возникает немедленно искушение прислать несколько десантных самолетов, набитых какими-то огромными костоломами. Там тоже есть свои проблемы, во взаимоотношениях с костоломами. И тут выясняется, что при всей преданности Золотова, и при всем том, что Золотов специально создан для того, чтобы по щелчку все это немедленно возникало и летело куда-то крушить черепа, там есть тоже какие-то свои тонкости, у них там тоже что-то такое, это просто так не отправишь, а надо как-то с кем-то договариваться. В общем все, что остается, как я понимаю, — ждать, пока оно само засохнет. И тогда, когда оно само засохнет, можно, что называется, зачистить остатки досконально. Вот я думаю, что план вот такой. Мы не можем сейчас, действительно, ну не танками же давить их, не бульдозерами же. Ну, хорошо, окей, ну пусть походят, походят, походят, ну перестанут же ходить, это же не может вечно продолжаться. Главная проблема в этой ситуации, конечно, — чтобы не распространилось шире, чтобы не пошло вовне, там же много чего недалеко. Конечно, по масштабам мировой географии, это какие-то гигантские, немыслимые территории, но по масштабам специальной российской географии, там Якутск в двух шагах просто, и Красноярск в двух шагах, и Владивосток в двух шагах, хотя это тысячи и тысячи километров. Но так устроены Сибирь и Дальний Восток, что там эти тысячи километров ни считаются.

Все близко, да.

Там все это как-то очень рядом, психологически рядом. Поэтому, конечно, опасность вот такая. Я думаю, что в основном сейчас силы всяких спецслужб, ФСБ и все административные вертикали и так далее, идут на то, чтобы вот инкапсулировать эту проблему, чтобы она осталась там внутри этого Хабаровска, пусть они там походят, устанут, выдохнутся, жарко, лето, коронавирус, еще чего-то, а там посмотрим. И этим, конечно же, объясняется и назначение этого балбеса, никак по-другому, он абсолютно кинематографический такой дурак.

Михаил Дегтярев имеется в виду, член партии ЛДПР.

Дегтярев имеется в виду, да. Вот тоже на время, пока они там сохнут. Вот они сохнут, и он пусть сохнет, потом, может, оставим, может, заменим, может, как-то приживется, а может, сам отвалится, а может сам убежит еще. Посмотрим, пока пусть будет, не может же никакого не быть, стул пустовать не может. Вот эта странная ситуация, когда человек сидит под арестом, а на дверях его кабинета по-прежнему написано…

Табличка.

Да, по-прежнему табличка с его именем, сидит его секретарь, сидит его пресс-секретарь, сидят его помощники, сидят разные люди, которые говорят: «А что? У нас начальник по-прежнему тот же». Пресс-секретарь, например, продолжала раздавать разные, очень хорошая, кстати, вылетело из головы, как ее зовут, но вот было интервью на «Эхе Москвы», замечательная пресс-секретарь, удивительно разумная какая-то девица, судя по голосу, очень молодая. Но она в качестве кого интервью-то дает? В качестве пресс-секретаря губернатора, и каждое ее слово что-то весит по-прежнему, хотя губернатор вроде сидит в тюрьме. Это же не может долго продолжаться. Поэтому вот заткнули дырку чем было, как бы сугубо механически, там будут смотреть. Вот я думаю так.

Про Фургала еще…

Да, про Фургала, во-первых, я прошу прощения, я забыл, как звали и зовут его пресс-секретаря замечательного, зовут Надежда Томченко, спасибо тем, кто подсказал. Правильно, чтобы ее имя прозвучало здесь в эфире.

Обвинения, которые были выдвинуты, это серьезная история. Это не то что про него кто-нибудь, Навальный, раскопал какую-нибудь очередную яхту, на что в общем довольно спокойно реагируют. Это не финансовая история, это обвинение в убийстве. Для того, чтобы иметь внутри себя потенциал, чтобы этому противостоять и говорить, что либо мы не верим, либо дайте мы сами будем разбираться, но это в любом случае не ваше дело это решать, надо как-то некоторым стержнем внутри обладать, стержнем своей уверенности, стержнем какого-то протестного потенциала. И вот в чем этот протест заключается, на самом деле я вас и хотела спросить, потому что я слышала, я смотрела очень много репортажей оттуда, и я слышу одновременно текст, что это был наш губернатор, это был наш протестный губернатор, да, но он за эти два года успел много чего для нас сделать, нам нравится, что он сделал, и это как бы именно за Фургала прицельно. И вторая история про то, что это против Москвы, перестаньте решать наши дела, перестаньте к нам влезать, перестаньте нам навязывать свои решения, очень понятное такое выражение этого противостояния.

Конечно, ситуация в Хабаровске политически очень интересная и выходящая далеко за пределы вот сегодняшнего момента, вот собственно, этих протестов, назначения этого смешного чувака в качестве исполняющего обязанности и так далее. Эта интересная история началась не сегодня, она началась два года назад, когда вдруг в стране, где уже много-много лет власть принадлежит людям, у которых нет никаких избирателей, они иногда приходят к власти при помощи голосования, но не при помощи выборов, это разные вещи. Голосованием они умеют оформить власть, полученную из другого источника, нечто другое, некие другие силы наделили властью, а потом происходит голосование, или одновременно происходит голосование для того, чтобы вот завернуть это в бумажку правильного цвета. И это привычный порядок вещей, никаких избирателей ни у президента Путина, ни у мэра Москвы, ни у губернатора Петербурга, ни у губернаторов всех остальных российских регионов и мэров городов, где они там еще сохранились, никаких избирателей нет. Вдруг два года тому назад выяснилось, что есть группа муниципальных депутатов, у которых есть избиратели. Это совершенно новая, нетривиальная для России, точнее, не новая, а забытая старая ситуация. И есть еще, сколько их там, два или три губернатора, которые были выбраны вот как-то поперек власти, которая была получена из другого источника, у них есть избиратели. Это создает в этих точках, в этих кусках России, совершенно другую ситуацию, другой ответственности, другой отчетности, другой логики в поведении этих людей. Они начинают при принятии решения руководствоваться другой логикой, ответственностью перед другими властедателями. Это очень интересная ситуация, она дает интересные результаты, как мы видим, собственно, в Хабаровске, где из этого произошло некоторое количество нетривиальных решений, которые были доведены до исполнения, к вопросу вот об этих передаточных механизмах, которые съедают все усилия по дороге и так далее. Там вдруг это начало выглядеть совершенно по-другому, внутри Хабаровска, при том, что мы знаем, что эта область была дискриминирована после этих выборов, что она намерено была оставлена без ресурсов, что над этим над всем сидит специально выдрессированный под это полпред, который ненавидит этого губернатора, и который не просто вставляет ему палки в колеса, а который просто отрывает ему эти колеса на ходу, если успевает дотянуться. То есть все сделано для того, чтобы осложнить и по возможности уничтожить эти решения, тем не менее, они проходят и реализуются, в некоторых важных случаях. И соответственно, это создает другое отношение населения к этому, и это совершенно невыносимая ситуация для всех остальных, у которых власть не из этого деревянного ящика со щелью наверху, не деревянного, пластикового в последнее время, прозрачного, взялась. Это их пугает, это создает ужасный прецедент и так далее, поэтому было совершенно очевидно, что как бы Трутнев, полпред, просто два года трудился на то, чтобы что-нибудь такое устроить, чтобы как-нибудь его скрутить. Надо сказать, что они ничего не смогли. Все, что они смогли, это мучить человека в тюрьме, вот этого его партнера, больного, очень тяжело больного, мучительно больного человека. Вот все, что они смогли, это вытрясти из него какие-то показания плюс вынуть из архива какие-то давние истории, которые они хранили, вполне возможно, что правдивые, но только почему-то невостребованные правосудием на протяжении многих-многих-многих лет. И это создало ситуацию, возвращаясь здесь к протестам, понятных мотивов протеста для самих протестующих. Это тоже редкая ситуация, потому что в общем, давайте скажем откровенно, что люди, которые выходят на улицу в России обычно, они выходят, не умея членораздельно объяснить мотив именно этого выхода. Они выходят, потому что вообще надоело, вообще противно, вообще не нравится, в целом какая-то ерунда, вот где-то они начинают вот эти вот жесты демонстрировать на собственном горле. И очень редко, например, в 2011-2012 годах в Москве, создается ситуация, когда люди говорят: «Мы знаем, чего мы выходим. Тут выборы были, они украдены, Чурова долой тогда».

Перевыборы.

Пересчет того, сего и так далее. И то это сомнительная довольно вещь, потому что ну да, выборы украдены, но участников-то не было членораздельных, поэтому если мы все это пересчитаем, ну что, ну да, будет больше коммунистам и ЛДПР. Мы хотим, чтобы больше коммунистов, нас интересует судьба коммунистов и ЛДПР? Да в общем нет. Но все равно, есть какой-то понятный мотив. Так и тут, здесь есть понятный мотив — судите его здесь судом присяжных. Это хорошее требование, оно хорошее прежде всего потому, что оно понятное, его можно сформулировать одной фразой. Хорошо, когда в политике что-то можно сформулировать одной фразой, это очень помогает. Помогает одним людям понимать это, другим людям объяснять это тем, кто не понимает, третьим людям как бы укрепляться самим в этом, как бы черпать из этого какую-то свою силу, свое собственное упорство. Редкая интересная ситуация, и тем более, что если противоположные надежды заключаются в том, что оно само как-нибудь засохнет, как раз в такой ситуации оно может не сохнуть довольно долго, потому что есть очевидное требование.

Не вообще, да.

Конечно, не вообще, а вот мы хотим совершенно определенные вещи, дайте вот эту вещь. Мы можем объяснить, почему мы так считаем, не потому, что в общем Москва съела мое мясо, это как-то очень вообще, нет. А почему человека, обвиняемого в том, что он совершил какие-то преступления здесь, и как бы здесь находятся все корни этого обвинения, этого следствия, этих событий многолетней давности, которые происходили, почему все это должно уехать куда-то за многие тысячи километров, за не помню сколько, за семь часовых поясов, и почему-то там какими-то людьми, которые никогда не имели к этому никакого отношения и ничего про это в точности не знают, там должно разбираться и там должна устанавливаться справедливость. Почему не здесь, где все события, где все свидетели? Если уж так, если вы хотите судить…

Давайте, да.

Да, давайте, судите, присяжные. Присяжные откуда берутся, их же не в магазине покупают, это жители этого самого региона, которые случайным образом получают эти извещения, соглашаются или не соглашаются, но в общем есть хотя бы номинально процедура выбора суда присяжных. Так что это требование объяснимое, понятное, реализуемое, между прочим. В общем, не очень понятно, почему нет-то? Вот говорят — нет! А почему нет? Вот мотивируйте!

Фото: Дмитрий Моргулис/ТАСС

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.