«Вы испугались – хорошо, мы будем вами руководить». Глеб Павловский о том, как и зачем замалчивается информация о коронавирусе

Глеб Олегович, я начну с коронавируса, не имея в виду вас спрашивать как эпидемиолога, а имея в виду спросить вас о том, что происходит вокруг и что у нас с атмосферой. Потому что есть некоторое количество новостей, которые заставляют тревожиться, помимо того, что вообще ситуация тревожная. У нас есть новости из Омска, с историей как «скорые» повезли не принятых в больницу пациентов к зданию минздрава в отчаянии, это такой символический жест отчаяния. У нас есть, например, совещание Путина с правительством, где Путин в основном разговаривает с Голиковой, и они обсуждают эту ситуацию, но при этом, например, произносится фраза, что второй волны нет. Как это ее нет, когда она в общем очевидно есть? У нас есть некоторое количество постов, которые свидетельствуют о том, что что-то странное происходит действительно именно в сфере разговора о коронавирусе, потому что я видела посты, где люди рассказывают, например, о своей реакции на вакцинацию. Реакция там может быть сложная, это вполне бывает, это бывают какие-то побочные эффекты от вакцинации, но врачи не пишут, приглашенные в этой ситуации врачи не пишут о реакции на вакцинацию, они пишут ОРВИ или что-то там такое. И наконец, еще один сюжет, который тоже как-то заставил меня изумиться, Минздрав запретил врачам высказываться на темы коронавируса. Возникает ощущение умалчивания, и от этого рождается недоверие. Что происходит?

Умалчивание нам только предстоит, мы еще не знаем, что такое умалчивание. То, что вы перечислили, почти все осталось бы неизвестным, если бы уже начала действовать инструкция, о которой вы упомянули в конце, то есть вы просто не знали бы этого и не могли бы об этом говорить, а говорили бы какие-то случайные наблюдатели, которым можно и не верить. Называть это второй волной, или третьей волной, или вторым пригорком первой волны, разница небольшая, если смотреть на цифры смертей, на цифры заболевших. Вирус ведет себя не так, как мы ему предлагаем, и вообще мы имеем дело в общем-то не с болезнью, а с социальным потрясением, которое нарастает. И поэтому, я думаю, что оно разрешится еще большими социальными же потрясениями, поскольку власти, во всяком случае, не знают, что делать и что говорить, на этот раз это очень заметно. Если весной нам рубленым голосом говорили не выходить, этим не выходить, этим не выходить, старикам сидеть дома, собака потерпит и тому подобное, то теперь нам, заметьте, говорят, что не бойтесь, не бойтесь, ничего плохого не сделаем, а со временем вакцинация придет, то есть сейчас накачивают какой-то неясный страх, но при этом говорят «а мы вам ничего не запрещаем». Собственно, ну что это за запреты на ночные гуляния в клубах? Они касаются очень небольшого сектора людей. Поэтому, я думаю, что будет какой-то спазм, идет накачка, человек не является дудкой, на которой можно все время играть, он не понимает, что происходит, а то, что ему говорят, не вызывает у него никакого доверия. Мы можем бесконечно мерить эти вот цифры рейтингов доверия, но здесь мы ясно видим, что доверия нет совсем к действиям, которые предпринимают власти, скажем так, в союзе с некоторыми медиками. С какими именно, тоже мы не очень ясно понимаем, видимо, теми, кому не запрещают говорить.

Вы знаете, я хотела немножко уточнить свой вопрос. Действительно, я бы сказала так, в этой ситуации никаких правильных и неправильных действий правительства, я имею в виду, власти, никаких правильных и неправильных действий сверху нет и быть не может. Весь мир сейчас на ходу, на коленке решает эту задачу, и весенний опыт нам, конечно, отчасти помог, но все-таки не слишком. У меня нет претензий к тому, что нет полного локдауна, я сама не знаю, как поступать в этой ситуации. Но вот вы говорите, что если бы это все действительно было по-настоящему тайной, я бы об этом не узнала. Мир наш сейчас устроен так, что с одной стороны, все со всех сторон пытаются закрыть, запретить и как-то спрятать, с другой стороны уже социальные сети и свидетели со всех сторон, уже этот мир постправды устроен таким образом, что информация не закрывается. И зачем в этой ситуации, когда информацию действительно скрыть нельзя, зачем выкатывать какие-то распоряжения Минздрава, запрещающие врачам что-то говорить, зачем вот эти вот действия в этом направлении, и без того много разных забот и разных действительно нерешаемых проблем. Зачем вот эта бюрократическая и в общем, минимально, но репрессивная какая-то идет волна еще, зачем это нужно?

Это не репрессивная волна, это кампания страха. Когда вам сказано, что вам врачи не будут, последние, врачи это в общем последние, кому мы еще доверяем в целом, так вот они не будут говорить, сказано, им рассказывать вам о том, что происходит, запрещается. Это просто предельное снижение доверия к информации, после этого, понимаете, нет проблем с фактами. Ты веришь в факт? Верь в него. А я верю в другой факт, а он верит в третий. И в этой ситуации все, поле разорвано, никто никому ничего не может сообщить, он может только поделиться своими какими-то измышлениями, доказать он их все равно не может. Люди, которые видели фотографии этих трупов в черных мешках, лежащих вдоль коридора, они с этим образом уже останутся до конца, вы их не переубедите, они действительно их видели. От того, что врачи замолчат, ничего не изменится, нет. Администрация в России, и сверху и в регионах, ведет грязную игру, это игра на запугивание, запугивание, которое, как надеются, будет управляемым. Вами можно управлять, вы испугались — хорошо, теперь мы будем вами руководить. Весной было все очень просто, вот рявкнули — «Локдаун, сидеть по домам!», ну, ругались, но сидели, простая формула поведения. А сегодня? А сегодня каждый выживает, каждый выбирает свою стратегию выживания, и на это расчет. Помогать не будем, это уже ясно, твердо сказано, весной какие-то были споры об этом, сегодня об этом нет споров, помогать не будем. Выживайте, это такой шведский вариант в русском переводе. И теперь они смотрят просто, что будет, испугаемся ли мы слишком сильно, чтобы надо было что-то делать, или нет. Если нет, то действий не будет, не ждите.

Я не то чтобы хотела быть адвокатом Владимира Путина, не ставила себе так задачу никогда, но должна все-таки сказать, что на этой же самой встрече с Голиковой обсуждались какие-то меры помощи и так далее, просто справедливости ради. Да, нет таких мер, как были весной, ну так у нас и локдауна нет, но вот выделены какие-то суммы, например, на обеспечение лекарствами бесплатными тех людей, которые болеют дома и переносят коронавирус в более легкой форме, но тем не менее, лекарства им необходимы, ну вот какие-то шаги в этом направлении совершаются. У нас есть два звонка сейчас одновременно прямо, Евгений из Белгорода. Евгений, здравствуйте, вы в эфире, говорите, пожалуйста.

- У меня складывается впечатление, что наша власть, мягко говоря, на все забила и пустила все на самотек. С первой волной что-то предпринимали, потом поняли, что нужны деньги, нужны средства, что-то делать, и пустили все, как хотите. И вот люди сами выживают в России, как могут, что-то делают, и так это все продолжается. Хотел бы, что вы меня переубедили в этом.

Спасибо. Вы знаете, я немножко дополню вопрос Евгения, воспользовавшись моментом. Действительно, вот есть ли ощущение у вас, как Евгений говорит, что на все забили? Я бы еще дополнила, этот страх, вот это нагнать страха и держать под контролем, это как бы против чего? На митинги сейчас вроде никто особенно не ходит, никакой вот этой вот политической оппозиционной движухи как таковой сейчас нет. Все как-то так в полной растерянности следят за тем, как себя чувствует Алексей Навальный, дай бог ему здоровья, и не то чтобы сейчас происходит какая-то активность, которую нужно срочно купировать и парализовать страхом.

Нет, об этом не идет речь. Не ждут, от нас активности особой не ждут. Прекрасная модель, вот этот трамвай или троллейбус, который загнали в тупик, закрыли двери и вызвали полицию, вот рассмотрите его просто как модель нашего общества. Значит, там внутри часть недовольны, потом полиция приедет, их вывели и видимо, будут трясти. А остальные сидят и боятся в закрытом троллейбусе, понимаете, в закрытом троллейбусе в ожидании полиции или заражения. Кто-то заражения, кто-то полиции, все вместе это сверхуправляемая масса, до поры до времени. До поры до времени они и не будут, какие митинги? На какие митинги они пойдут? Вот там внутри, в троллейбусе, есть те, которые митинговали и говорили, что им маски не нужны. Эти маски уже превратились в какой-то символ свободы или несвободы. На самом деле проще бы их носить, но вокруг них тоже уже сформирована мифология: ах, вы не носите маски! Вы не носите маски, значит, вы чего-то хотите, вы покушаетесь на национальное здоровье. Понимаете, мы забыли уже ситуацию, где их разгоняли, был ОМОН, это все было, это другая жизнь, забудьте. Как сказала Памфилова, забудьте о нормальной жизни, ее больше не будет. И похоже, что она была права.