Вклад в эпоху: как Путин и Pussy Riot поделят место в учебниках истории

В прошлое воскресенье закончился футбол, и во время финального матча на поле в полицейской форме выбежали Петр Верзилов и трое его подруг, новый состав Pussy Riot, которые под девизом «Милиционер вступает в игру» устроили акцию памяти поэта Дмитрия Пригова и получили за это по пятнадцать суток ареста. Потом было видео с полицейским, который орет на Верзилова и жалеет, что сейчас не тридцать седьмой год — как часто бывает, именно этот разговор стал органичной частью всей акции, а полицейский — ее соавтором.

Политический акционизм — это главное, что останется от десятых годов в отечественной культуре. Тот период, который переживает сейчас Россия, когда авторитаризм стал совсем уже зрелым и взрослым, но так пока и не стал тоталитаризмом — политики в такие периоды уже нет, зато есть искусство, которое явочным порядком берет на себя, по крайней мере, часть той функции, которая в других условиях досталась бы оппозиции. Когда Pussy Riot или того же Павленского (дофранцузского периода) называют оппозиционерами, это и ошибка, и не ошибка — они не оппозиционеры, конечно, не политики, но искусство само по себе становится политической силой, когда для классических политических сил не остается места в жизни системы и общества. Когда через сто лет Парфенов будет снимать или писать «Намедни» про десятые, визуальным образом этого времени будут и девушки в балаклавах на солее, и горящие двери ФСБ — ну и понятно, что и сочинская Олимпиада, и Крымский мост, и вот этот футбольный чемпионат, и собянинская плитка, и так далее. Появление Верзилова и его соратниц на поле Лужников кажется мне интересным именно с той точки зрения, что встретились главные феномены эпохи — официальный и неофициальный, и их не надо противопоставлять друг другу или делать взаимоисключающими, нет, как раз Путин и Верзилов — те люди, которым эта эпоха принадлежит в равной мере, и им всегда придется сосуществовать — и в памяти, и в культуре, и на страницах будущих учебников истории. В своей колонке на эту тему я привел, может быть, странное сравнение — в 1980 году, когда в Москве тоже был всемирный праздник спорта, лидер неофициальной культуры умер в самый разгар этого праздника, в самый разгар Олимпиады, и его похороны — похороны Высоцкого, я сейчас о нем, — в нескольких километрах от олимпийского стадиона, стали символом вот этого разрыва, этой пропасти между официальным и неофициальным. Того разрыва, который — ну, в том числе он, — привел Советский Союз к краху.

А сейчас этого разрыва нет, в России сейчас все одновременно можно считать и официальным, и неофициальным, и любой контркультурщик, сам того не желая, становится частью общего процесса, внося в конце концов такой же вклад в эпоху, как и официальные деятели. Верзилов на футбольном поле не ломает систему, он там вполне органичен и уместен. Болельщики не согласятся, конечно, но ничего страшного. Об акционизме как феномене десятилетия — моя колонкадля Republic.

Pussy Riot на поле во время финала ЧМ-2018 – это живой Высоцкий на Олимпиаде-80. Время сотрет нюансы, имеющие значение для нас, современников, и через сорок лет потомки, если им придет в голову смотреть эту хронику, увидят в ней, кроме собственно футбола, самое логичное сочетание – вершинное достижение путинского государства (спортивное, эстетическое, медийное, да много какое еще) и вершинное достижение русской культуры нашего времени, каким бесспорно является именно акционизм, лидерами и классиками которого были и остаются Pussy Riot.

Тут нет ни натяжек, ни гипотезы, это уже факт истории отечественной культуры – на протяжении всех десятых годов именно акционисты были главными ее героями. Не кинорежиссеры, не писатели, не композиторы, а вот эти то ли активисты, то ли проходимцы, которые прибивали мошонку к брусчатке, пели в Храме Христа Спасителя, поджигали двери Лубянки, переворачивали полицейские машины и да, засовывали известно куда мороженную курицу. Сочетание болезненных тем, эффектной формы исполнения и бесстрашия, не свойственного в наше время ни писателям, ни композиторам, ни режиссерам, сделало именно акционистов лицом русской культуры десятых. И даже вечный спор о «подментованности» (вот и сейчас уже идет дискуссия, смогли бы эти четверо в полицейской форме прорваться на поле без помощи спецслужб, и не слишком ли нарочито, как будто нарочно под камеру, ведет себя допрашивающий их подполковник) не что иное как оборотная сторона того коллективного страха, с которым они все экспериментировали в своих главных работах – и «Война», и Павленский, и Pussy Riot, потому что проще обнаружить заговор, чем признать, что эти люди делают что-то, чего ты сам не сделаешь никогда, потому что боишься.