Казнин: Здравствуйте, вы написали, что убийца – некто из Москвы. Кто это? У вас есть какие-то предположения? Шлосберг: Сейчас уже кое-что известно. Это человек 1987 года рождения, мужчина. Он был принят отцом Павлом и матушкой Верой у себя дома по просьбе некой знакомой женщины из Москвы. Это душевнобольной человек. Возможно, его знакомые надеялись, что слово отца Адельгейма вылечит его болезнь. Он жил три дня в этом доме. Вечером сегодня во время ужина при разговоре, о котором я ничего не знаю, он схватил нож, ударил отца Павла в живот и себя ударил дважды. Убийца в отличие от отца Павла жив, находится на операции. Полиция на месте. Кремер: Была информация, что нападавший арестован. Я так понимаю, что это неправильная информация, и на самом деле он находится в больнице? Шлосберг: Он находится под охраной в больнице. Можно сказать, что он арестован. Сейчас идет операция. Если он останется жив, он будет допрошен. Но если это человек душевнобольной, то перспективы следствия понятны, а масштаб произошедшего – космическая катастрофа, утрата. Кремер: Какая реакция в Пскове? Следите ли вы за этим. Шлосберг: За этим и не захочешь, а будешь следить. Люди созваниваются друг с другом, все в глубоком шоке, плачут и женщины, и мужчины. Для Пскова ушел пастырь, может быть, один из немногих, кому верили люди. Казнин: Кем он был для жителей Пскова? Шлосберг: Священник, духовный отец. Просто у отца Павла уникальнейшая биография. Он сын репрессированного, сам репрессированный. Он прошел ад, выжил, чрезвычайно высокодуховный человек. Невозможно говорить о нем сегодня в прошедшем времени. Это человек, на взгляды, позицию, веру которого ориентировались тысячи людей во всем мире. Масштаб утраты не все могут осознать сейчас. Но многие уже говорят о том, что эта утрата того же масштаба, как и уход отца Александра Меня с той лишь разницей, что здесь все известно, дом был полон людей, все свидетели, нет никаких неясностей, кроме одного: что именно произошло, и в чем были мотивы этого помутнения рассудка. Не знаю, будет ли когда-нибудь это известно, поскольку человек больной, и в больном состоянии он набросился на отца Павла, принявшего его как свое духовное чадо. Год назад Павел Адельгейм дал интервью нашему коллеге Павлу Лобкову. Адельгейм: Противостояние самое настоящее начинается. Это гражданское общество и РПЦ. Лобков: А кто виноват в этом? Адельгейм: РПЦ виновато в этом. Но просто бывает неадекватная реакция. Спиливать кресты, допустим, конечно, - реакция неадекватная. Зачем это нужно? Конечно, РПЦ виновато в этом. Пошли в эти школы, в армии, что они там еще захватили? Захваты совершенно безобразные: больницы выгоняют из помещений. Теперь патриарх с этой квартирой, выгонял священника, отбирал деньги у него. Что это такое? Куда это годится? Еще и с этими Pussy Riot. Вместо того, чтобы просто с девочками поговорить, объяснить, как Богу молиться в храме надо, их в тюрьму посадили. Лобков: Вам попадались такие? Вы же говорили, что вам попадались такие. Я читал ваш журнал. Адельгейм: Мне все время попадаются такие. Я же в лагере сидел. У меня было мальчишек этих полторы тысячи. Лобков: А вы служили в лагере тоже? Адельгейм: Нет, я в лагере не служил, но я с ними общался. Со всей этой блатной молодежью общался. Естественно, им все это интересно было. Они у меня спрашивали, я им рассказывал. У нас очень хорошие отношения в лагере были. Меня администрация лагерная толкнула к уголовникам. Лобков: За что вас посадили? Адельгейм: Храм-то построили. Лобков: Построили. Адельгейм: Все. Этого было достаточно. Конечно, не за то, что храм строил, в приговоре, а за то, что занимался антисоветской деятельностью – писал письма, стихи, и главное – писал стихи разные, а приписывал их великим русским поэтам, советским поэтам: Ахматовой, Мандельштаму. Они хотят, чтобы учредителем прихода была Московская патриархия, а не граждане – вот и все. Я не изменился. Я как мыслил, так и мыслю. Какой я был, такой и остался. Как я служил, так я и служу. А ситуация вокруг меня в церкви очень сильно изменилась.
