«Комиссии выполняли политический заказ»: член СПЧ Илья Шаблинский — о кризисе в Москве и способах выйти из него

Илья, у меня первый вопрос такой. Совет по правам человека вообще един в своем понимании того, что происходит? Потому что, с одной стороны, вы встречаетесь с независимым кандидатом, с другой стороны, на сайте Совета про эту встречу ничего не сообщается, наоборот, висят заявления других членов Совета, которые призывают не выходить завтра на улицы. Это, соответственно, какая-то альтернативная, видимо, точка зрения. Что у вас там происходит?

Совет ― это 50 человек. Там, конечно, очень разные люди с очень разными интересами. Есть комиссии, которые занимаются историческим наследием, есть те, которые работают в тюрьмах, защищают права осужденных. Выборами не все интересуются в принципе, что поделать. Культурным наследием занимаются, Александр Николаевич Сокуров, скажем, его московские выборы…

Его там нет в подписантах.

Да. Его действительно это не очень интересует. В общем, у нас есть комиссия, которая занимается именно избирательными правами. У нас в комиссии большинство, шести из девяти поддержали заявление, оно есть у нас на сайте, оно там есть, его найти просто надо.

Понятно.

Оно есть все же. Где говорится о том, что права вот этих кандидатов нарушены, что процедура проверки подписей и так далее непрозрачна, она действительно совершенно непрозрачна. Мы там не пишем о том, что это явно политическое решение, но это всем здравомыслящим людям понятно, что кто-то принял политическое решение не пустить этих людей.

Элле Памфиловой это непонятно, Центризбиркому. Михаилу Александровичу Федотову тоже не очевидно, что это понятно, по крайней мере, из того, что он говорит.

Да. Всем понятно, но все должны выполнять какую-то роль. Мы немножко свободнее, члены Совета немного свободнее, и мы говорим, что думаем. Мы, конечно, должны действительно какие-то рамки выдерживать и какие-то нормы соблюдать, но тем не менее здесь мы четко указываем позицию.

Вам, вот этим шести из девяти членов комиссии Совета по правам человека, очевидно, что по политическим мотивам заблокировано.

В нашем заявлении говорится о том, что, во-первых, нормы, о которых говорил сейчас Федотов, совершенно несправедливы, это вообще не право, а технология. Но даже дело не только в этих нормах. Все равно сами процедуры проверки совершенно непрозрачны, они предполагают выполнение некоего политического заказа, если хотите.

Мы не говорим там о каких-то политических симпатиях, совершенно нет. В числе тех, кто был отсечен от участия в выборах, наш коллега Андрей Бабушкин. Там есть Сергей Митрохин, Илья Яшин. Мы говорили уже, что это вообще разные люди. Мы предлагаем их всех зарегистрировать, всех, кто собрал надлежащее количество подписей. Я думаю, это самое справедливое решение.

Известен ответ главы Центризбиркома Эллы Памфиловой, что на это пойти нельзя.

Она должна так себя вести, она должна такое говорить. С моей точки зрения и с точки зрения, я думаю, очень многих, не знаю, наблюдателей, экспертов, лучше бы вот эти кандидаты были включены в бюллетени, люди бы за них проголосовали. Кто-то прошел бы, кто-то не прошел бы. И все было бы спокойно, нормально, тихо.

Все на самом деле хотят спокойного легального политического процесса. Это у нас президент говорил о том, что оппозиция должна участвовать в легальном политическом процессе, в легальной борьбе. О чем речь? Вот они пытаются выполнить правила игры, правила закона, и их не пускают. Это всем понятно.

Но мы все-таки собирали их не только для того, чтобы… Они с нами встречались, с шестью из девяти членов комиссии, для того, чтобы все-таки прояснить некоторые вопросы. Я для себя уяснил некоторые важные детали, связанные с процедурой проверки. По закону кандидат и его доверенные лица вправе присутствовать при этой проверке, видеть, как это все проверяется. В реальности это не так. В реальности они ничего не могли контролировать, ничего вообще. То есть норма закона-то нарушается фактически. Им выносят на блюдце приговор: «600 подписей у вас фальшивые». 350 фальшивые, 700 фальшивые. И какие это эксперты, непонятно. В общем, эта норма нарушается.

Далее они ведь пытались отбить те обвинения, которые им были предъявлены, отбить упреки в фальшивости подписей. Собирались заявления от избирателей. Боже, это такая работа вообще ― обзванивать этих избирателей, понимаете, сотни их заявлений, копии их паспортов! И вот эти кандидаты, по фамилиям можно перечислить, они предлагали это рассмотреть сначала окружным комиссиям, потом вот этой московской, и их посылали на три буквы. Это реально так, не рассматривали. Они пытались ответить на упреки, на обвинения. Нет, не принимали. Для меня это говорит о том, что комиссии выполняли политический заказ. Это просто печально.

В этом смысле вы солидаризуетесь с этими кандидатами, потому что они говорят об этом.

Их права нарушены, на мой взгляд и на взгляд большинства членов комиссии, их права нарушены, и нарушены они вследствие нарушения даже пусть очень дурных, но норм закона. Они все равно были нарушены.

Какой вы видите приемлемый выход из этой ситуации? Потому что мы видим митинги, мы видим призывы, мы видим, соответственно, как уже собираются войска в Москве.

Да. Если все пойдет по силовому сценарию, мне трудно прогнозировать, как там дальше будут проверять их жалобы. Жалобы людей, против которых, скажем, кто-то возбудит уголовное дело. Тем не менее если их жалобы дойдут до Центральной избирательной комиссии, если они дойдут туда, то члены СПЧ, там нас трое, четверо, постараются участвовать в этой проверке. Мы попросим ЦИК допустить нас до этого процесса. Они же будут проверять вот эти, у кого там 600 подписей недействительны, у кого лист не так оформлен. Вот при нас. Памфилова сказала в числе прочего и правильные вещи вроде того, что любые сомнения толкуются в пользу кандидата. Вот мы и толковали бы эти сомнения в пользу кандидата.

Если дело дойдет до проверки в Центризбиркоме, я думаю, Михаил Александрович Федотов обратится к Элле Александровне с просьбой разрешить нам, троим-четверым членам Совета, поприсутствовать.

Этот план понятен, будем за ним следить. Естественно, мы знаем, что Центризбирком собирается участвовать в проверке подписей.

Вроде бы.

Да, вроде бы, хотя вроде бы, и в Центризбиркоме об этом тоже говорят, они напрямую не влияют на решения нижестоящих комиссий. Закон есть закон и так далее.

По поводу завтрашних событий. Михаил Александрович только что буквально говорит прямым текстом: «Хватит врать! Давайте называть все-таки все вещи своими именами. Это не встреча с кандидатами, это митинг, толкуемый избирательным законодательством как несанкционированный, по факту, митинг».

Соответственно, как вы видите завтрашний день, завтрашние события? Потому что уже очевидно, что люди выйдут, это понятно. Я никого не призываю это делать, но просто это совершенно очевидно из данной нам в ощущениях реальности.

Прежде всего да, это худший сценарий, по моей оценке. Лучший сценарий ― когда все кандидаты просто в бюллетене, никто ни на какие такие акции протеста не призывает. Идет себе спокойно избирательная кампания, люди потом голосуют. Вот какой путь желателен для нас всех.

Поэтому я, конечно, готов, я упрекаю власть, я обвиняю власть в том, что… Не знаю, я даже не говорю «власть». Мы не знаем, кто принимает эти решения. Какие-то два-три человека в администрации президента или у Собянина, какие-то его два зама, которые говорят: «Этих не пускать никуда, железно не пускать, все». ― «И Бабушкина тоже?» ― «И Бабушкина тоже». ― «И Митрохина?» ― «И Митрохина тоже не пускать».

Мы не знаем, кто принимал эти решения, но они неправы. Они неправы, и получается, что они вот этим людям, кандидатам и нескольким тысячам, сотням тысяч избирателей юридических путей никаких не оставляют. Получается, комиссии, суды… Как работают суды, я тоже очень хорошо знаю. Они все как бы часть одной корпорации.

Люди идут на улицу. Лучше, если они идут, имея надежду, в какие-то юридические институты, учреждения, комиссии, суды, зная, что их там выслушают. Такой надежды нет. Люди идут на улицу. Мы должны быть там наблюдателями. Я не знаю, вроде бы Николай Карлович Сванидзе будет, я, наверно, буду, да. Мы будем наблюдателями от Совета по правам человека. Может быть, еще будет несколько человек от Совета.

Мы будем просто наблюдать, я не знаю, насколько это будет возможно, но те люди, которые туда придут, насколько я понимаю, не собираются митинговать в прямом смысле этого слова. По-моему, в прямом смысле слова это не демонстрация, не митинг. Они собираются прийти и стоять там, прийти и стоять. Они не имеют права поднимать лозунги, транспаранты, потому что этот митинг не согласован. А прийти и стоять ― могут, наверно, люди прийти и стоять, не предпринимая никаких агрессивных действий.

Я не думаю, что будут какие-то агрессивные действия. Сколько раз я ни наблюдал, не видел никаких агрессивных действий.

Хотелось бы на это надеяться. И полиция не должна агрессивно себя вести.

А это я как раз видел.

Я тоже видел. Были случаи, когда полиция допускала несанкционированный митинг, такое я тоже видел.

Такое бывало.

Стояла, наблюдала, смотрела. Хотя бы так, вот хотя бы так.

Спасибо большое. Илья Шаблинский, если я правильно понимаю, обвиняет буквально власть в политически мотивированных решениях на этих выборах в Мосгордуму и будет завтра наблюдателем на встрече кандидатов с избирателями у мэрии, которую власть трактует как несанкционированный митинг.