Революция в детских домах

Сорокина: Очень много говорили про преобразования, которые предусматривает постановление, где-то года полтора назад, когда это постановление, собственно говоря, принималось. Потом как-то все стихло, и практически об этом ничего не говорилось. Сегодня мы можем говорить о том, что уже все должно начать действовать. Но прежде чем мы начнем говорить о том, как оно заработало, я хочу спросить. Напомните, от чего, собственно, мы отказывались? Почему была такая необходимость реорганизации всей сиротской системы?

Медведева: Это очень просто. Потому что, естественно, что для ребенка нормальна и желанна среда семьи. Если уж так получилось, что у него нет родной семьи по разным обстоятельствам, то нужно создать условия, максимально приближенные к семейным. Насколько это возможно, конечно, потому что родных родителей, даже плохих, все равно заменить невозможно. Но насколько возможно, хотелось приблизить атмосферу семьи.

Сорокина: То есть смысл этого — разукрупнение, потому что у нас дети находились в больших замкнутых, что называется, коллективах, одного возраста, как правило.

Москвичев: Я бы здесь дополнил, что наша существующая система детских домов, она давно уже сложилась, в социалистическое время, и считалось, что когда ребенок попал в детский дом, это значит, что он обрел свое постоянное место жительства. И после этого деятельность социальных служб, органов опеки и т.д. могла на этом закончиться, потому что он уже на постоянном месте. И в этом постановлении, собственно говоря, главное изменение, которое происходит, что в детском доме у ребенка всегда временное жительство, что ребенку нужно и можно искать или замещающую семью, продолжать работать с его родной семьей, потому что то, что она лишена родительских прав, это не значит, что она ушла из жизни. Он выйдет из детского дома в совершеннолетие, и он будет общаться с родственниками, он как-то может с ними встретиться.

Медведева: Кроме того, бывают временные лишения родительских прав, а бывает, что мать вообще не лишена родительских прав, а просто находится в тюрьме.

Москвичев: Как только ребенок попадает в детский дом, работа с семьей, семья кровная забывалась в принципе, как будто ее нет. Поэтому это очень важно было изменить.

Сорокина: Я правильно понимаю: смысл в том, чтобы дети, пока они не определены в семью, жили в каких-то условиях, близких к семейным — разновозрастные, в каком-то отдельном помещении?..

Москвичев: Братья и сестры вместе, это очень важно.

Сорокина: И при этом должна вестись активнейшая работа либо по налаживанию ситуации в их кровной семье, либо по поиску какой-то семьи, которая возьмет их к себе?

Медведева: Да. Ну и параллельно, конечно, социализация. Потому что мы знаем, что очень многие дети, выходя из детского дома, не умели купить продукты в магазине даже. Когда у них образовывалась собственная семья, они не понимали, как вести хозяйство.

Москвичев: Что чай сладкий изначально, потому что они получали его с сахаром.

Сорокина: И еду должен кто-то готовить. Хочу к Анатолию Анатольевичу обратиться, потому что сами эти деревни-SOS, на мой взгляд, уже давным-давно… сколько лет уже у вас?

Васильев: В России — 20 лет, а в мире с 1949 года.

Сорокина: Уже в России 20 лет существуют деревни-SOS, и за эти 20 лет доказали, что это очень даже перспективно и замечательно. Чем отличаются деревни-SOS от того, что сейчас предлагается правительством?

Васильев: Каким-то образом прообразом изменений стала деревня-SOS. Даже в Национальной стратегии действий в отношении детей была фраза записана: «Реформировать существующие детские дома и школы-интернаты по типу детских деревень». Поэтому эта фраза вошла, но, понимаете, все чиновники, которые у нас были, высокого ранга, они все умилялись хорошим условиям, как хорошо дети растут. А суть-то, ее нельзя перенести одним постановлением в детские дома существующие, потому что суть детской деревни в том, чтобы создать привязанность между замещающими родителями и ребенком не краткосрочную. Поэтому мы набирали детей, не отбирали, а набирали с учетом, что мы создаем семьи в деревне-SOS, что мама должна их полюбить, дети тоже должны привязаться. И вот это не на месяц, не на два, не на полгода, а на долгое время. Эта система сработала. Но вот сейчас это перенести в государственную систему очень сложно.

Сорокина: Мне тоже непонятно — как разрешить этот конфликт? С одной стороны, правильная идея, что дети временно, их надо размещать в семьи, а с другой стороны, а вдруг они пробудут там до 18 лет? А вдруг это долгая история? Что ж, они все время будут как в пункте временной передержки?

Васильев: Сейчас в детских домах, в основном, остались тяжелобольные дети, дети-инвалиды и подростки. Уже для специалистов понятны категории детей. И мне кажется, что надо идти от категорий детей, и для каждой из них создавать условия. Потому что взять подростка в 16-18 лет — им не нужна мама-воспитательница. Им не нужны эти замещающие родители, им нужен товарищ, наставник, кто сможет ближе ему к возрасту помогать в жизни дальше идти. Тут он никогда не создаст привязанность с этими замещающими родителями или замещающей мамой.

Сорокина: Но, с другой стороны, ведь это одна из громадных проблем детских сиротских учреждений — создание привязанностей. Это же огромная проблема.

Васильев: Огромная проблема, и она, к сожалению, в идеальном смысле, она не решится в государственной системе. Вот сейчас был прекрасный проект, на мой взгляд, о создании профессиональной замещающей семьи. И сейчас Минтруд его зарубил, только потому, что надо прописать, что мама работает 24 часа в сутки. Это противоречит Кодексу трудовому, все.

Сорокина: Это что? Это по типу фостеровской семьи?

Васильев: Да, патронат.

Сорокина: У нас же был патронат неплохой, в нескольких регионах это все работало.

Васильев: Был. Но, понимаете, на мой взгляд, тот патронат был хорош в каком-то смысле, потому что патронатные воспитатели находились на сопровождении того детского дома, они получали профессиональную подпитку. И дети были не… детский дом знал, что с детьми, как. Хотя дети жили реально в семьях.

Сорокина: Приемные родители могли приходить туда за помощью, консультацией, получать поддержку специалистов.

Васильев: А сейчас патронат — он нового содержания, он отличается от приемной семьи только сроком пребывания, год. И соответственно, органы опеки вообще перестали эту форму применять.

Медведева: Мне говорили многие приемные родители, что они вынуждены оформлять патронат, а не становиться приемными родителями. Мне, например, не нравится патронат. Я считаю, что если ты хочешь растить ребенка — усынови его.

Васильев: Или возьми в семью свою.

Медведева: А мне объясняли, что мы бы с радостью усыновили, но просто у нас не хватит денег. У нас своих детей, предположим, трое, а мы еще троих берем. А вот патронатной семье платят гораздо больше.

Сорокина: Мне кажется, это в разных регионах может быть по-разному.

Медведева: Мне говорили в Москве.

Москвичев: В чем опека отличается от патроната? Патронат предполагает, что родители — профессионалы, то есть они еще работают. А при опеке родители получают деньги на содержание ребенка, и в Москве они достаточно большие.

Медведева: Но это вызывает всегда вопрос, не берут ли детей для заработка. Это очень сложный вопрос.

Сорокина: Усыновление, конечно — чистый вариант. Никто ничего не получает, взял ребенка — и он твой. Но у нас как было 6—7 тысяч усыновлений в год в России, так и осталось, что бы там ни предпринимали. Потому что не могут люди брать больше.

Москвичев: Проблема с усыновлением, в том числе, заключается в том, что если ребенка усыновляют, он оказывается лишен многих гарантий. И родители лишены, оказывается, многих гарантий. В том числе, например, гарантии ребенка на получение жилья. Если бы у нас кровные родители могли бы гарантировать своим детям, в том числе кровным детям, жилье, то, возможно, они бы тогда усыновляли.

Медведева: Если мы говорим на тему усыновления, патроната, я точно знаю про Мордовию, что там такие бывают бедные семьи, что сначала отказываются от детей, а потом над ними же родная мать оформляет патронат только для того, чтобы их прокормить.

Москвичев: Родной матери не дадут, скорее, может быть кто-то из родственников.

Сорокина: Это сплошь и рядом. Поэтому здесь, конечно же, нельзя рассчитывать на то, что все будут усыновлять, это нереально. Особенно если ребенок с каким-то заболеванием серьезным, особенно если это подросток, которому действительно вот-вот уже жилье понадобится отдельное. Тут масса проблем. И хорошо, что есть разные формы.

Москвичев: Мне кажется, мы в этой передаче снова начинаем ставить проблему с головы на ноги. Я всегда, наверное, с 1998 года, говорю, что говорить о замещающей семье и размещении детей имеет смысл только после того, когда сделано все возможное с родной семьей ребенка.

Сорокина: Это правда. Если хотите, давайте именно про это. В этом новом распоряжении, которое с сентября начинает работать на всей территории Российской Федерации, есть важная составляющая — это то, что приоритетом становится работа и с кровной семьей, и с семьей потенциальных усыновителей или тех, кто просто возьмет в семью. Кроме того, профессионалы должны работать с этими небольшими сообществами, которые остаются вместо детского дома. Это очень правильная позиция. Мне только непонятно, почему раньше этого не было? почему раньше работа с кровной семьей не проводилась? Ведь органы опеки как были, так и остались.

Москвичев: На мой взгляд, эта традиция сложилась еще с советских времен, когда семьи, условно, попавшие в трудную ситуацию, определялись как неблагополучные. И они лишались того голоса, который могла бы иметь семья, то есть они обозначались как плохие родители, у плохих родителей надо детей забрать и передать хорошим. И для работы с семьями в трудных ситуациях нужны очень профессиональные кадры. У нас с этим была всегда проблема, и проблема остается. И сейчас, даже когда постановление и идеи эти приняты, к сожалению, профессиональная подготовка наших кадров остается небольшой.

Васильев: Их надо готовить.

Медведева: Мне кажется, что дело не только в этом. Я очень много вынуждена заниматься по своей общественной работе проблемами ювенальной юстиции, и я вижу, что сегодня можно сказать пароль центральное понятие, это достойная жизнь или не достойная. Под достойной жизнью всегда понимается жизнь в очень хороших условиях — в хорошей квартире, где вовремя сделан ремонт, где у родителей хорошая работа и т.д. Так вот, мне кажется, что дело не только в кадрах, а дело в том, что сдвинуты акценты. Вот в этот перечень того, что составляет достойную жизнь ребенка как-то не включено самое главное — родная мать и родной отец. Какие бы ни были прекрасные условия, если нет этого условия, центрального, главного, это уже все равно не нормальная для ребенка жизнь. И наоборот, какая бы ни была семья, кстати, хочу сказать про детдом, дети в детдома, даже если их мать или отец (или оба) сидят, мать — алкоголичка тяжелая, попробуй сказать про нее плохое слово. Ребенок глаза готов выцарапать. Он ждет и любит ее, эту мать.

Сорокина: Это все понятно. Но сколько мы знаем примеров, когда эти замечательные любимые мамаши исчезают, а детей закрывают в доме на энное количество дней, они там с голоду обои едят. Это мы все тоже прекрасно знаем. Что мы, не знаем, что у нас алкоголизм, что у нас наркомания, что у нас масса семей есть, у которых не то что забирать надо, вчера надо было, позавчера. И такое же тоже сплошь и рядом. Понимаете, когда забирают от доброй матери только потому, что у нее бедновато, сразу об этом пресса и говорит во всю ивановскую. Это случай единичный, когда от хороших матерей забирают по бедности только, и сразу вся общественность поднимается.

Москвичев: Это очень важно, что общественность поднимается, когда происходят такие случаи.

Медведева: Я была на Западе в командировке, там уже общественность не поднимается. Там это уже утверждено, что если вовремя не сделан ремонт или папа потерял работу не по своей вине, запросто можно отнять ребенка, никакая общественность уже не поднимается.

Сорокина: Это где?

Медведева: Я была в Швеции, в Дании, в Финляндии, во Франции, в Италии, в Испании.

Москвичев: В Швеции, Норвегии и Финляндии невозможно отобрать детей навсегда в принципе. Там нет идеи лишения родительских прав.

Медведева: Как детский психолог, я знаю, что даже когда детей отбирают не то что на два года, а на два дня без объяснения причины — эту травму часто невозможно компенсировать.

Сорокина: Давайте не про них, мы все-таки про нас говорим.

Васильев: Мы идем медленными маленькими шагами в какой-то нормализации. В данном случае это постановление — оно маленький шажочек в этой системе выстраивания, хотя я сам довольно-таки пессимистично отношусь к его реализации в детских домах, потому что я понимаю своих коллег-директоров, как они сейчас за голову схватились, потому что их с  сентября может прокуратура проверять, как они создали эти семейные условия, какие сроки они должны выдержать пребывания ребенка. Нигде же не сказано, какой срок ребенок в детском доме будет.

Москвичев: В Москве этот процесс пошел раньше. У нас центры содействия семейному устройству появились вместо многих детдомов.

Васильев: Создают квартиры, блоки квартирные…

Сорокина: На какие деньги?

Васильев: На государственные.

Медведева: В отличие от вас я считаю, что это все-таки лучше, чем если будут неизвестно какие. Они бывают разные — общественные организации, мы это слишком хорошо знаем.

Васильев: Вот таких организаций, как наша, детские деревни, их всего вообще в России 2—3.

Сорокина: Я была в гатчинской семейной деревне. Это которая на деньги Тимченко сделана?

Васильев: Да.

Сорокина: И у вас хорошие впечатления?

Медведева: Нет, у меня впечатления хорошие от приемных родителей, от того, как они воспитывают детей, как родные. А вот что там творится, как на это влияют всякие неопротестантские секты, как на это закрывает глаза директор фонда, это я тоже видела. Собственно, поэтому меня туда пригласили — чтобы я помогла им разобраться в этом.

Сорокина: Мне кажется, что даже если секта, с счастью, не гуляет рядом, там все равно проблем должно хватать.

Васильев: Ну конечно. Возьмите любое сообщество замещающих семей, оно требует сопровождения профессионального. Чем хороша детская деревня (опять хвалю свою систему), потому что у нас мощная система сопровождения. Помимо того, что у нас оказывается помощь детям, мы много уделяем внимания самим мамам или семейным парам в их профессиональном невыгорании, так скажем. Чтобы они не выгорали, чтобы они с любовью к детям относились и всячески их поддерживали. Там еще этого нет, там, может быть, это будет.

Сорокина: Просто это пример, когда мало выкупить землю, поставить дома, начинить их техникой, кроватями, играми и даже подобрать подобающих родителей, но все равно этого недостаточно, потому что возникнет сто тысяч вопросов и проблем, которые придется решать, и далеко не всегда возможно это сделать этим самым родителям.

Москвичев: К сожалению, не всегда на этом этапе обращаются к профессионалам, которые уже имеют опыт, например, к тем же деревням-SOS. Если бы они обратились…

Васильев: Кстати, к нам еще практически никто и не приехал за время это, как приняли Национальную стратегию.

Сорокина: За опытом никто не приехал, здорово. А создавать будем примерно то же самое.

Медведева: А я ведь неслучайно упомянула о ювенальной юстиции. Вы не думайте, что я ушла далеко в сторону. Я слышала, что это постановление имеет в виду подушевое финансирование. Вот, например, в этой искусственной семье пятеро детей. Значит, на пять душ и будет финансирование. При этом, заметьте, они должны делать все для того, чтобы у ребенка появились приемные родители или свои родители пришли бы в разум. Следовательно, если они отдадут, они должны готовить детей к этому…

Сорокина: Они возьмут другого ребенка.

Медведева: А откуда они будут все время брать детей, чтобы восполнить?

Сорокина: У нас около 100 тысяч в год.

Медведева: Авы понимаете, что тогда есть соблазн отнимать детей даже из тех семей, из которых отнимать не надо, чтобы восполнить? Чтобы подушевое финансирование оставалось прежним?

Москвичев: Я не встретил там именно подушевого финансирования, в самом постановлении. Что мне не хватает в этом постановлении, это обязательства работать с родной семьей. Там есть рекомендация работать, а обязательства нет.

Сорокина: Я хотела сказать, что из тех немногих цифр, которые мне удалось найти в самое последнее время, я увидела такое, что в августе этого года, прямо перед месяцем, когда проверять на реализацию надо, только примерно 30% детских сиротских учреждений смогли как-то приспособиться к этим новым требованиям. Вопрос: а когда же все это будет реализовано и как это реализуется?

Васильев: Я сейчас был в июне-месяце на съезде директоров детских домов России в Самаре. И там, конечно, директора со всех регионов собирались и, конечно, они в каком-то тоже растерянном состоянии: как это реализовывать? Потому что где-то кому-то дали деньги, а где-то — нет. Где-то есть детские дома, где туалеты на улице.

Сорокина: Как это все будет проводиться — не очень понятно.

Васильев: Не очень понятно самим исполнителям — вот в чем парадокс. Но сейчас первый шаг делают: делают блоки-квартиры, объединяют мальчиков с девочками.

Сорокина: Такая мини-семья. Ну, пытаются что-то делать. Я только хочу сказать, если мы уж об экономике заговорили, что, опять же, из тех немногих цифр, что мне удалось найти, я вычитала, что по-разному в регионах оценивают содержание ребенка в детском сиротском учреждении еще до реорганизации. В некоторых, примерно, в бедных — по 300-350 тысяч в год на ребенка, в очень богатых — до 2 млн. содержание одного ребенка.

Москвичев: 1 млн. 200 было в Москве два года назад.

Сорокина: Содержание ребенка в семье для государства — куда более экономная история. Если усыновили — вообще ничего не надо. Если приемная семья — это совсем несопоставимые деньги, это совсем другая история. Мне кажется, что и это была причина реорганизации или только забота о детях?

Москвичев: Я думаю, что это все-таки вторая причина. Если говорить об изменении ситуации, это изменение требует больших средств на начальном этапе. Это должны быть средства на переобучение, это должны быть средства на реорганизацию. Если уж говорить по-хорошему, то снизив акценты финансирования государственных учреждений, важно увеличить материальную поддержку кровной семьи, потому что кровная семья материально, оказывается, вообще не защищена.

Сорокина: Вот у меня вопрос, если мы опять возвращаемся к кровной семье, с которой нужно работать. В этой семье, например, нет жилья, мать одна тянет. Самые бедные, как мы знаем, матери-одиночки с несколькими детьми. Мать одна тянет нескольких детей, и она лишается, например, работы, у нее не хватает, даже если работает, денег. В общем, куча проблем. А чем может в данном случае опека или соцработник помочь этой семье? Квартиру что ли ей дадут? Не дадут. Работу найдут? Большой вопрос.

Москвичев: Дело в том, что я с 1998 года занимаюсь с семьями в кризисных ситуациях. Это были семьи воспитанников наших детей в приюте, это были семьи от комиссии по делам несовершеннолетних. И, действительно, у социальных работников очень не много полномочий. Но вопрос, который мы могли бы оставить: дать поддержку семье и организовать вместо давления на нее, чтобы она получала то, что ей положено хотя бы по закону, потому что дело в том, что наши семьи не могут часто получить то, что им положено по закону, потому что для этого нужно собрать определенные документы, а нет компетенции.

Сорокина: То есть соцработник может подсказать, как это все сделать и сделать даже?

Москвичев: Да, помочь с ресурсами.

Сорокина: Это помощь, согласна.

Москвичев: Есть волонтерские организации, например, та же организация волонтеров помощь детям-сиротам, она может оказать и материальную помощь через пожертвования. Вопрос, куда пойдут и кто их будет распределять. И, действительно, социальные работники профессиональные, могли бы оказаться здесь полезными и важными ресурсами.

Медведева: Дело в том, чтобы карательные функции сменились на функции помощи — это самое главное. Сейчас, к сожалению, очень часто органы опеки не опекают, а карают: берут, отнимают детей не у какой-то алкоголички, не у преступницы.

Москвичев: Я бы здесь сказал, даже у человека с алкоголизмом нельзя просто брать и отбирать детей. С ней тоже нужно работать, она тоже имеет свои права.

Сорокина: Это тоже важно.

Медведева: Ну можно мне задать вопрос, наконец? Я не понимаю, я ото всех слышу, мы это видим и сами, потому что живем не на Марсе, что в стране кроме всего прочего экономический кризис. Только что мы говорили о том, что на такую реорганизацию нужны очень большие деньги. Это совершенно ясно, что если семейного типа, то гораздо больше денег.

Сорокина: Так решение-то принималось давно, реализация просто к этому месяцу.

Медведева: Хорошо. Но почему нельзя было сориентироваться и немножко это отложить, потому что сейчас это все будет вкривь и вкось. Если нет денег ни на что, то откуда возьмутся на это?

Сорокина: Конечно, есть такой вопрос.

Москвичев: Я боюсь, мы не сможем на него ответить, мы его можем поставить.

Медведева: Нельзя так. Есть постановление, вот как наметили, так и сделать. Что же делать? Мы не знали, что такой будет скачок курса доллара, мы многого не знали еще совсем недавно. История вообще потеряла уже свое классическое течение. Вот раз – что-то случается и все, вся картина мира меняется. Но надо же это учитывать при принятии постановлений.

Сорокина: Но, с другой стороны, дети-то ждать не должны, что-то должно меняться хотя бы понемножку.

Медведева: Значит надо думать, как это поменять, не затрачивая больших средств.

Васильев: Мне кажется, надо прийти к обсуждению содержания вообще, расставить смыслы. Если мы понимаем, что часть детей все равно будет жить в детском доме, значит, для них определенные условия надо создавать, если мы знаем, что часть детей будет переходить в семьи, значит, никакой привязанности не надо создавать с воспитателями, пускай там сменные работают воспитатели и готовить к семьи. Есть подростки, как я говорил, и муженаставничество.

Сорокина: Все должно быть, опять же, адресно.

Васильев: От детей надо идти, а не от того, какие у нас там мысли в голове.

Медведева: Ну и потом, пускай перенимают опыт, есть же действительно хорошие детдома — это 39-й детский дом. Конечно, он не один такой, но их не так много, они рады делиться опытом, они рады учить других. В конце концов, стажировку можно проходить в таких детдомах.

Васильев: Я хочу сказать, что я сам воспитывался в детском доме, и один раз меня журналист лет 10 назад потряс своим вопросом. Он спросил: «Вам было трудно в детском доме, тяжело?». И я был в шоке от вопроса, потому что я вспомнил, что мне не было трудно. Когда я пришел в детский дом работать воспитателем, я был в шоке, когда я увидел глазами взрослого человека те условия: ту столовую, окошко раздаточное — я был в шоке, как они кушают. Хотя я сам это все прошел. Ребенок — он так не воспринимает эти условия.

Москвичев: Мы должны думать, к какой взрослой жизни мы готовим ребенка. И детский дом, возможно, очень неплохо готовит к определенным условиям жизни.

Сорокина: Если говорить про адресность. Если прям вот ну очень хорошие, то, может быть, особенно сейчас, и повременить и ничего такого не делать?

Медведева: Как я вам рассказывала перед эфиром: заползают под кровать, когда узнают, что пришли возможные приемные родители. Они называют свой детдом семьей. Я говорила со многими, выросшими в этом детдоме.

Москвичев: Я думаю, что здесь очень многое зависит от пластичности и от позиции персонала. На мой взгляд, если сотрудники понимают и принимают идею, что семья — это то, что важно, относятся с уважением к родной семье, они будут готовить. Если же они будут пугать… Я очень часто встречался с ситуацией, что родная семья…у вас были плохие семьи, у вас были плохие родители — убеждают…

Сорокина: Есть еще одна история. Это то, что эти детские дома, их соцработники, которые в детских домах, бывают настолько хорошие и профессиональные, что они ведут эту работу по устройству в семью очень даже замечательно. Такое же тоже сплошь и рядом. Поэтому почему отказываться от всего опыта, я не знаю.

Москвичев: От этого опыта не отказываются. Собственно говоря, эти социальные службы по устройству детей в семью и по работе с кровными семьями, теперь в детских домах будут появляться, и даже должны появляться.

Сорокина: Еще хочу успеть вот о чем. Дело в том, что в этом же постановлении я не очень поняла, как пережить страх тем коллективам, которые лишаются работы, особенно если это маленький городок, особенно это женщины, которые уже нигде не найдут другую работу? Они, конечно, будут цепляться за свою работу для того, чтобы не закрыли, не реформировали этот детский дом.

Васильев: Существует теория управления, и там всегда есть форматы изменений. Любая организация, претерпевающая изменения, должна готовиться к этому. И эти год-два до постановления, теперь сейчас… Кто мешает готовить коллектив к этим изменениям? Но тут надо головы немножко менять директорам, самим немножко вникать, и тогда коллектив пойдет, он не будет готов сопротивляться. Пока еще на съезде директоров, я увидел, что большинство директоров сопротивляются переменам. И я их понимаю, потому что они сами не видят перспектив.

Медведева:  Ну и потому что люди вообще по своей природе консервативно. Для людей это нормально.

Сорокина: Но я хочу сказать, что, конечно, есть предложения на базе детских домов или домов ребенка создавать какие-то кризисные центры, центры сопровождения семьи, центры дневного пребывания тех же детей-инвалидов: не только сирот, но и домашних детей и т.д. И этого явно не хватает для тех же родителей, у которых…

Москвичев: И сопровождение родителей, и подготовка родителей понадобится, действительно, это очень важные вещи.

Сорокина: Конечно. Здесь вопрос упирается в способность набрать специалистов или переобучить этих специалистов, потому что, конечно же, пожилые нянечки вряд ли подойдут для этой работы. И в этом, конечно, еще есть огромная проблема, как я понимаю. Еще хотела вот о чем. Статистика в этом смысле мало меняется, сколько бы усилий ни прилагали, но из 10 выпускников из детских домов, буквально, считается, только один устраивается в жизни.

Васильев: Нет, это старая, вброшенная в свое время, она так и идет.

Сорокина: Поправьте меня, я буду рада. Последнее я видела — 3 человека из 10. Уже что-то по-другому?

Москвичев: В разных детских домах это разная статистика.

Васильев: Разная. Во-первых, вы понимаете, по моим наблюдениям, по опыту международному, и он у нас, эти цифры более-менее складываются. Из 100% выпускников, 10% — это звезды, которые все могут, у них свой потенциал настолько сильный, 10% — которым никто не поможет, они пропадут. А вот 80% — стабильный средний уровень.

Сорокина: Это неплохо. Это, наверное, у вас, в ваших деревнях-SOS?

Васильев: Нет, я работал в двух детских домах, где сам вырос, и еще в 5-ом в свое время работал. Я видел выпускников, мне было приятно на них смотреть. Да, были ребята, которые в тюрьму попали, да, кто-то там покончил самоубийством — я вообще не помню таких.

Медведева: А можно я скажу два слова на эту тему? Я приведу в пример воспитание детей-сирот, которое ни за какие миллиарды никакой новый русский не даст. Это Свято-Алексеевская пустынь — 120 км от Москвы по Ярославской дороге.

Сорокина: Я читала.

Медведева: А я очень дружу с настоятелем, отцом Иеромонахом Петром Василенко, стараюсь им помогать, потому что, конечно, там много проблемных детей, а я — клинический психолог. И несмотря на то, что к ним приводят детей процентов 80% с диагнозом «задержка психического развития», а то и хуже, при этом их учат в классической гимназии, они изучают греческий, латынь, а если кто-то хочет — санскрит. Там более 20 музеев, там потрясающая библиотека.

Сорокина: Они еще стариков там приветили, там социальный приют открывается.

Медведева: Очень правильно, что одинокие старики рядом с этими детьми. И там элитарное воспитание.

Сорокина: Там хорошее образование дают, это есть такое. Это негосударственное учреждение.

Медведева: Они очень мучаются, что не государственное учреждение, они бы рады, чтобы их взяли.

Васильев: Они мучаются только отсутствием финансирования, а так-то они свободны.

Сорокина: А так придут и будут контролировать.

Медведева: Да, инспекции бесконечно контролируют.

Сорокина: Конечно, с детьми же работают. Хочу вот о чем успеть. Скажите мне, пожалуйста, насколько эти преобразования облегчают работу общественных организаций: волонтеров? Насколько они делают более проницаемыми стенки этих сиротских учреждений?

Васильев: Вы знаете, в Москве пошел этот бум открытости организаций.

Сорокина: Это хорошо?

Васильев: С одной стороны, хорошо, с другой стороны, как и всякое движение, надо его направить. Конечно, я не очень доволен, как в Москве сделали, разработали регламент, и приказ департамента соцзащиты утвержден о работе с волонтерами, и там, например, есть такая вещь, что волонтеры должны пройти медосмотр прежде, чем войти в детский дом.

Москвичев: Причем медосмотр, практический равный профессиональному сотруднику.

Васильев: Для меня это дико, потому что я в детскую деревню принимаю волонтеров, и никаких… Я смотрю, чтобы адекватные были.

Сорокина: Слушайте, ну если у человека туберкулез, то, наверное, надо как-то это…

Васильев: Ну с туберкулезом никто не придет в детский дом.

Сорокина: А вдруг придет?

Медведева: Понимаете, вероятность равна почти нулю. А из-за этого унижают всех людей.

Москвичев: На самом деле, этот диалог сейчас с соцзащитой в Москве проходит, волонтеры, в том числе, высказывают свои пожелания, и они как-то учитываются. Мне кажется очень важным, что этот процесс предается огласке, что это обсуждается.

Сорокина: Но в провинции еще, конечно, есть проблемы.

Москвичев: Конечно, но в провинции еще проблемы с общественными организациями как таковыми. Я бы сказал, вообще сейчас некоторые проблемы с общественными организациями. И я о чем беспокоюсь — о том, что это постановление, оно очень прогрессивно, но вопрос его реализации не только в финансах, не только в финансах он может оказываться проблемным. Например, написано, что: временное пребывание, каждые полгода пересматривается план. И что? Например, ничего не было сделано. И что?

Сорокина: Может быть, это лишняя писанина просто. Я хочу пояснить то, что сказал Вячеслав. Дело в том, что там прописано, что каждые полгода составляется план развития и устройство этого ребенка конкретно. Мне кажется, что это превратится в какую-то отписку бесконечную, когда будут просто катать.

Москвичев: Может превратиться, если не будет прописано то, как это будет реализовано.

Медведева: А травма для ребенка, которому говорят: «Ты смотри, уже полгода прошло, год прошел, а тебя все еще не берут».

Сорокина: Нет, говорить-то ему не обязательно, это компетенция взрослых.

Васильев: Сейчас критерий оценки детских домов и руководителей детских домов — это передача детей в семьи. Чем больше передадут, тем лучше оценят.

Москвичев: Опять-таки, кровная семья должна быть защищена, чем лучше поработали с кровной семьей.  Я, как семейный психолог, я со своей стороны очень беспокоюсь о том, что у нас не прописано в процессе подготовки специалистов, в том числе, семейная психология или семейная психотерапия — она не прописана у социальных работников. Если к замещающей семье предлагается форма…ну, например, выбор службы, где проходить обучение, чтобы стать приемной семьей, то у кровной семьи нет возможности выбрать службу, есть возможность только согласиться или не согласиться на получение услуг.

Сорокина: А выбор, конечно, должен бы быть.

Москвичев: И выбор, и неплохо было бы сотрудничество. И там больше прописано как реабилитационно-коррекционная работа с семьей и меньше акцент на помощь. Если к тебе приходят и говорят, что мы тебя пришли корректировать, то понятно, что мама с детьми может сказать: «Вы извините, вы сначала помогите, а потом корректируйте». Этого акцента меньше сделано. Он появился, в этом постановлении он уже есть, но как он будет реализовываться, кто будет готовить специалистов.

Сорокина: Смотрите, у нас дети-сироты идут по трем ведомствам: сначала Минздрав, если это Дом ребенка.

Васильев: В Москве все объединили сейчас.

Москвичев: В разных регионах по-разному.

Сорокина: В разных регионах по-разному. А так: Минздрав, Минобр и дальше Минсоцзащиты. В Москве это уже некое слияние прошло, они теперь к соцзащите относятся?

Васильев: Закрыли свои школы при интернатах.

Сорокина: И они все ходят в обычную школу. Ну это уже что-то чуть ли не с 2012 года?

Васильев: Нет, это только-только.

Сорокина: Отлично. А что делать, если в регионах этого не существует? Опять остается три отдельных ведомства, которые вряд ли начнут…

Васильев: Понимаете, закон об образовании новый, там вообще уже категория детских домов убрана из закона, поэтому вольно, невольно все равно все регионы придут к одному ведомству. Это позитивно. Не важно, какое ведомство, лишь бы к одному.

Сорокина: И еще важная тема напоследок. Мы примерно проскакали бегом по тем основным моментам, которые подразумевает это постановление, которое в сентябре должно в реализацию. И дело-то в чем? К чему мы стремимся, что нужно еще сделать? Потому что, как я понимаю, это еще очень промежуточный вариант, это еще тот самый компромисс, который нашло общество, бюджет, общественные организации и государство. А что мы хотим еще? Куда двигаться?

Москвичев: Главное, чтобы у ребенка была семья, которая его любит и в которой он не подвергается насилию. Лучше — кровная.

Медведева: Дело в том, чтобы максимально очеловечить маленького ребенка, и для этого надо создавать условия. И в эти условия, прежде всего, должна входить работа с кровной  семьей. Я уже сказала, я совершенно с Вячеславом согласна: никто кровную семью, даже плохую, заменить не может. И ей надо давать деньги, ей надо оказывать помощь, надо вообще вернуть традицию милосердия в нашу жизнь, потому что у нас уже начался искусственный отбор, у нас уже стали делить людей на чистых и не чистых. Это абсолютно недопустимо в стране, где был Достоевский.

Васильев: Нам надо создавать нормальные с точки зрения человеческого разума условия для детей, где бы они ни жили: в кровной семье, в организации для детей-сирот. Человеческие, чтобы были удовлетворены в первую очередь интересы ребенка, а не наши чиновничьи интересы.

Сорокина: Я сто раз согласна с тем, что вы говорите про эти высокие цели. Я о другом. О том, что конкретно государство, уточняя свое законодательство и приводя в жизнь какие-то меры должно, может или хотелось бы, чтобы сделало в этом направлении? Вот есть это постановление, а что еще-то хочется?

Москвичев: Я надеюсь, что это постановление — очень важный шаг к тому, чтобы дети в ходе своей жизни становились более самостоятельны, ответственны.

Сорокина: А что для этого нужно сделать?

Москвичев: Мне кажется, что если будет возможность расти в семье и получать поддержку в семье, если будет возможность, например, с тобой будут считаться, в том числе, в учреждениях. Например, сейчас в прописано, что дети будут участвовать в выборе одежды, в выборе учреждений.

Сорокина: Понятно, вы бы прописали в первую очередь материальную и всяческую поддержку семьи: кровной или замещающей?

Москвичев: Кровной и дальше — замещающей. Тогда, мне кажется, это даст государству в будущем больше ответственных налогоплательщиков и сознательных граждан.

Васильев: Я бы все-таки продолжил бы лоббировать закон о профессиональных семьях, готовил бы профессиональных воспитателей. Пускай ребенок живет в этой профессиональной семье, один или два ребенка живут, а числятся при детском доме, как это было при патронате старом. Это первый момент, который, мне кажется, надо, он реалистичен достаточно.

Медведева: Я бы сказала, что любовь к ребенку должна стать не просто частью этого профессионализма, а основой профессионализма сегодня. Когда говорят о профессионализме, очень часто этого главного вообще не учитывают, не принимают в расчет.

Васильев: Потому что в связи с тем подбором подразумевают любовь к ребенку. Это главный показатель в системе отбора.

Медведева: Да, но мы видим, что часто люди из каких-то корыстных побуждений берут детей, потому что это финансирование.

Сорокина: Бесплатно еще никто не сумел прожить. Платить надо.

Москвичев: Я согласен, что система отбора очень важна здесь. И отбора, и подготовки.

Сорокина: Да, конечно, и профессионализации. Вот все, что успели, нам пора заканчивать. В заключении хочу сказать, что надеюсь, что вы что-то поняли из нашего разговора, понимаете теперь, куда движется эта система, узнали наши размышления на эту тему, и я очень надеюсь, наверное, как и все мои собеседники, что это только начало, что еще будут уточнения, шлифовка, какая-то большая адресность, как Анатолий Анатольевич сказал, в отношении разных групп детей, разных ситуаций, разных семей, потому что это каждый раз одна отдельная история, сколько бы людей ни было.