«Мимо адресатов». Александр Морозов о риторике обращений Путина

Мы начнем, конечно, с обращения Владимира Путина, которое вот буквально перед нашей программой состоялось, это уже четвертое его обращение к нам ко всем, вне зависимости от того, как оно оформлено, как прямое обращение к нации, или как разговор с губернаторами, или как разговор с правительством. Скажите, пожалуйста, какое на вас это сегодня произвело впечатление?

К сожалению, такое же, как и три предыдущих. Все, мне кажется, видят, что сам тип той политической риторики, которую Путин в этот раз использует, он идет мимо адресатов. Это очень большая проблема, потому что адресат может быть разный, действительно, это могут быть обращения как к отдельным социальным группам, может быть обращение к начальству, то есть создание сигналов, которые читаются начальством, это может быть обращение к внешним каким-то партнерам или конкурентам. Но дело в том, что все четыре обращения Путина, они крайне безадресны, и надо сказать, что они являются неудачными как тип политического высказывания, даже если сравнивать их, например, с посланиями Федеральному собранию или некоторыми другими путинскими публичными документами.

Вы знаете, все-таки был некоторый, были большие ожидания от каких-то дальнейших действий Путина, и многие в этом сегодняшнем обращении увидели смену стратегии. Все-таки впервые заговорили как-то гораздо более серьезно, впервые Путин заговорил про малый и средний бизнес, впервые действительно какие-то прозвучали конкретные цифры и какие-то меры, было ощущение, что что-то здесь изменилось. Подсказали ему, он принял сам такое решение, но вот ощущение смены стратегии, во всяком случае, у Кирилла Рогова, например, и у Аббаса Галлямова, которые включились к нам в новости сразу после этого обращения, оно было. У меня оно тоже возникло. Но я тут хочу у вас спросить, почему вы не видите разницы между первыми тремя и сегодняшним?

Конечно, ясно, что любое политическое руководство, любая система управления как-то адаптируются к происходящим событиям. Ясно, что идет время, то есть прошло три недели, и Путин тоже сориентировался примерно, и не только он, но и его ближайшее окружение, и примерно ясно как бы, что надо делать. Я согласен, конечно, с Кириллом здесь, ясно, что это лучше, чем то, что было немного, но в целом это, конечно, очень слабо достигает, хорошо видно по регионам. Посмотрим, конечно, на реакцию на сегодняшнее выступление, но все предыдущие три воспринимались как прошедшие мимо, вообще говоря, вот этих всех, регионов в первую очередь, такой глубинной России, которую все это очень интересует, не позволяет сориентироваться населению. Да, конечно, обсуждают сейчас, после этого выступления, какие там выплаты будут, насколько это будет все организовано правильным образом. Но все-таки я бы сказал, на мой взгляд, нет, я бы не сказал, что это уже какой-то стиль управления ситуацией. Нет, на мой взгляд, нет.

Как бы мог выглядеть другой стиль? Как бы могло выглядеть принципиально иное, качественно иное, и обращение, и соответственно, качественно иные меры?

Это непростой вопрос на самом деле, потому что Россия все-таки это большая страна, и если довольно легко сказать о политическом стиле применительно к небольшой стране, скажем, с населением в 10-15, и даже 20 миллионов человек, то для таких стран, как Индонезия, Бразилия, Россия, где численность населения больше ста миллионов, это, конечно, непростая вещь. Это большая и сложно организованная дифференцированная страна, и действия должны быть тонкие. Но мне кажется, что мы должны помнить, конечно, мы это много обсуждали в последнее время, вспоминая как бы Путина и его предыдущие истории подобные, на самом деле он никогда хорошо не обращался к населению с трибуны, условно говоря. Это не его жанр, то есть он не обращается к народу, к нации, начиная еще с подводной лодки «Курск». Он обычно говорит что-то начальству тихим, но убедительным шепотом как бы, условно говоря, на своих выступлениях, или он иронизирует, это его фирменный стиль как бы общения. Он может укорить кого-то, но мы хорошо помним, что лишь однажды он пытался выступить, что называется, Urbi et orbi, то есть городу и миру, когда он заплакал на каком-то митинге во время своей предвыборной кампании. И надо сказать, что видимо, и сам он посчитал, что это неудачный опыт, что это слишком его захватывает и делает его слишком сентиментальным, и он никогда больше не пытался обратиться Urbi et orbi, то есть никогда не пробовал в своем выступлении, знаете, сказать «мы», обращаясь не к начальству, мы, не к своему такому сообществу, а мы в широком смысле, как народные «мы», он никогда этого не делал. Вот если бы он это сделал, конечно, это был бы правильный шаг, потому что все-таки управляя большой страной, надо немножко говорить как Меркель, немножко говорить как Макрон, то есть обозначая такое широкое, как это говорят, инклюзивное «мы», мы, объединяющее нас всех и придающее нам всем силы. Это такое «мы», которое предполагает, что каждый из нас самостоятелен, и человек, который к нам обращается, он обращается к нам не сверху в такой ситуации, не с позиции какой-то верховной и надчеловеческой власти, а он обращается как равный с равными. Это очень важный момент. У нас, к сожалению, в нашей политической истории при Путине таких эпизодов не было.

Да, это действительно сложный запрос, но это именно стилистический запрос. И половцы с печенегами, которых «мы» вот эти самые, «мы» все каким-то образом одолели, вас явно не удовлетворяют в этом качестве, вы бы хотели другого «мы», как я понимаю.

Да, совершенно точно. Конечно, мы бы все хотели несколько другого «мы», да.

Но это все-таки так или иначе стилистика, со стилистикой действительно дела плоховаты, есть какой-то стиль, за рамки которого выйти совершенно не удается. А вот все-таки эти меры, понимаете, когда накануне группа ведущих российских экономистов предлагает свой сценарий выхода из этого кризиса, а буквально на следующий день президент, если не под копирку, но в общем многое из этого как будто учитывает и слышит, это все-таки так или иначе не может не произвести некоторого впечатления. Меры недостаточные, мы об этом поговорим, но все-таки есть ощущение, не знаю, почитал он Сонина и Рогова или какими-то другими путями к этому пришел, но конечно, ощущение, что вчера мы читаем, вот как оно могло бы быть, и сегодня президент как бы делает много шагов в эту сторону, оно не может не производить впечатление.

У меня вот такое размышление было вокруг этого. Я, глядя на происходящее, очень остро чувствовал, что президент и окружающие его люди, они в целом в общем, по нынешним временам, хорошо понимают, наверное, каким образом ввести военное чрезвычайное положение, вот как этим руководить, условно, как это должны быть устроено, и подготовлена для этого такая инфраструктура как бы вся. Но что касается гражданского локдауна, вот того, что называется гражданским локдауном, здесь другая совершенно история, здесь другие модели поведения. И я совершенно ясно вижу, что вот легко бы Путину далось и его окружению введение такого умеренного чрезвычайного положения, которое бы позволило контролировать и население, его скопления, этого населения, предотвратить действительно толпы и так далее. Перед необходимостью гражданского локдауна, совершенно ясно видно, Путин и вся его структура власти стоит в растерянности, они точно не знают, как вообще, в какой мере власть может опереться на ответственность самого населения. И тут происходят постоянные сбои, а во-вторых, анекдотичным образом Песков говорит, что как бы очень маленькая дисциплина у населения. Значит, это вот на ком ответственность за толпы, на самом населении. С другой стороны, вроде бы и должен быть какой-то призыв к самодисциплине, без этого невозможно. С другой стороны, власть сама для себя до конца точно не понимает, каковы должны быть такие точно установленные границы этого локдауна. То есть надо всем носить маски или не надо? Мы очень твердо стоим сами, как власть, на позиции того, что нам не важны никакие там эти эксперты Всемирной организации здравоохранения, мы на национальном уровне решили для себя, что мы не носим маски, и тогда не носим, или носим маски, но тогда все носим, или дистанция поддерживается. Поэтому очень много анекдотичных действий, все смотрят и думают, вот закрыли парки, например, не знаю, парки надо закрывать, не надо закрывать, в других странах они не закрыты, наоборот, это некоторая возможность для населения немножко хотя бы в мегаполисах, соблюдая дистанцию необходимую социальную, тем не менее все-таки отдыхать, хотя бы семьями с детьми. А тут еще и росгвардейцы вокруг этих парков, как будто бы патрулируют. Почему, зачем они? И это касается всего абсолютно. Вот мы наблюдаем три недели уже, три недели наблюдаем и каждый день приносит вот эти хаотические события, из которых ясно, что не просто нет такой пошаговой концепции этого локдауна, но она не устаканивается у самой власти, она все время колеблется. Вот это очень важный момент. Потому что в конечном счете, мне кажется, что не так важно, вот какую именно вы стратегию выбираете, шведы выбрали такую, чехи, допустим, другую, в некоторых землях Германии, например, до сих пор разные модели, с некоторыми различиями, но главное, вы ее соблюдаете, движетесь в ее логике, тогда вы можете в общем и разумно из нее выйти, разумно ее потом отменить по такому же плану. Вот здесь у меня есть какое-то очень печальное такое наблюдение, что этот гражданский локдаун не понятен абсолютно самой власти.

Знаете, странно я себя чувствую, выступая адвокатом этой власти, по-моему, в первый раз в жизни. Но одно я хочу сказать, что действительно коронавирус подарил нам ситуацию предельно запутанную и нелогичную. Не только что Путин и Собянин не могут решить, надо ли всем носить маски, но информация о том, спасают маски или нет, она появляется одна противоречащая другой, каждый день мы получаем какие-то новые сведения. Мы получаем какие-то новости, что какой-то новый препарат сейчас нас всех спасет, через день эта новость отменяется. Тут есть действительно, кроме всего прочего, очень шаткая инфраструктура, тут не только вопрос действительно невозможности принять власти конкретное решение, власть действительно не очень может разобраться, в конце концов, надо носить маски или нет.

Но вот точно где я соглашусь всегда с Кириллом Роговым, это вот факт, который мне тоже кажется очень важным, вся проблема, как ни странно, коронавирус обнажает то, что на очень таком умном языке называется институциональный дизайн. Почему? Потому что когда у вас большая беда, вам очень важно, чтобы конкретные институции пользовались доверием, и эти институции и говорили как бы, как обстоит дело. Потому что население находится в растерянности, понятно, это беда некоторая и неразбериха, но если у вас постоянно меняются, такая каша вместо институций, тогда конечно, очень трудно сориентироваться. Вот наблюдая за этим всем процессом, я что увидел, вот скажем, все нуждаются в том, чтобы скажем, постоянно, как вот в Чехии я это вижу, кто говорит. Вот есть главный эпидемиолог, это некоторая институция, все к нему прислушиваются, никто не оспаривает того, что он говорит, потому что есть одна группа математического моделирования, это очень важно, она должна быть представлена обществу, то есть нельзя сказать, что у вас вот сегодня есть восемь-десять математических моделей развития эпидемии, и вот сегодня вы смотрите в одну бумагу, завтра в другую. Или, как сделал Путин, это кстати, очень большая, на мой взгляд, ошибка, как раз одна из очень ярких ошибок его руководства, он взял и публично нам показывает свою встречу с вирусологами, там сидит сколько-то вирусологов, они высказывают разные мнения. Но условно говоря, мне совершенно не важно количество мнений этих вирусологов, я как и любой гражданин, хочу, чтобы мне был предъявлен один вирусолог, вот на его основании мы принимаем эти действия, и он понесет ответственность. Прав он или не прав, но мы пройдем через это вместе с ним. Точно так же математическая модель, нельзя бесконечно, она может быть пересмотрена дальше, но должна быть одна группа, которой мы доверяем. Точно так же верификация всего остального. У нас, к сожалению, в отличие от других стран, не от всех, конечно, но как я наблюдаю за некоторыми странами Европы, находясь в Чехии, у нас очень мутная верификация, постоянно оспаривается. Значит, тесты, они работают или не работают, вот эти тесты, какие работают, какие не работают, все это выбрасывается на население. От коронавируса умирают люди или не от коронавируса, это бесконечные дебаты. Внутри критической ситуации надо поставить дело так, чтобы вот правительство для нас, оно верифицирует. Мы можем не соглашаться, но это верификация, которая принята и всем сообществом. Это очень важно, потому что в противном случае и результат будет не ясен, кто от чего умер, кто как тестировался и так далее.

Я хочу сказать, что отчасти, конечно, чтобы не быть уж так безнадежно критичным, должен заметить, что все-таки определенные выводы делаются в течение трех недель разными структурами власти в этом отношении, потому что все-таки возникает какое-то понимание того, как надо работать с этими тестами. Я имею в виду не медицински, а общественном смысле слова, как это развернуто на общество. Потому что у нас был чудовищный эпизод. Вот помимо этого общения с вирусологами, которое, на мой взгляд, просто дезориентирует на самом деле население, когда глава государства выходит беседовать, беседует и больше ничего. Второй был эпизод неприятный, он касался замечательного Проценко, у нас вдруг все внимание стало стягиваться к одному директору больницы. Ну перед нами целая нация находится, здесь должны спасать ведь не только в Коммунарке, а использовать пять тысяч аппаратов ИВЛ по всей стране, нас смотрит вся страна. В этом смысле слова нельзя медийно, публично стягивать внимание к одной московской фигуре, как будто бы у нас этот Проценко и спасает всю нашу нацию. А у нас возник такой момент, и при этом пресс-служба президента сама это построила, она сама взяла этого Проценко, повезла к нему Путина, в результате чего у нас возникла ситуация, при которой никто из нас, граждан, ясно не видит, кто у нас отвечает как бы в целом в стране за ситуацию с коронавирусом. У нас получается, как вы уже знаете, как бы за Москву отвечает Собянин, он вроде бы начальник какого-то штаба, там есть правительственный штаб. Этому правительственному штабу даже у нас Кадыров не подчиняется, как известно, он может сказать, нет, я по-другому считаю. Тут у нас, значит, медицинские власти, больница одна, а где другие? Вот это все, понимаете, очень шаткое, коронавирус обнаружил, обнажил вот эту очень шаткую институциональную структуру всего этого, позиции институции, которой как бы и власть сама доверяет, и мы доверяем.

Фото: пресс-служба президента России

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.