Белковский и Невзоров о том, когда Чаплин сыграет Путина в кино

Кремер: И снова добрый вечер. 19:15 в Москве, это программа «Паноптикум» на телеканале Дождь. Меня зовут Лика Кремер, а главные герои этой программы ― главный специалист телеканала Дождь Станислав Белковский…

Белковский: Я просто хотел бы сказать, что главный герой этой программы, конечно, Лика Кремер, на втором месте Александр Глебович Невзоров, а я второстепенный человек, я не герой. Тем более я опоздал.

Кремер: Не начинайте, пожалуйста, выпады раньше времени.

Белковский: Хорошо, я просто поправляю вас.

Кремер: И главный специалист всея Руси Александр Невзоров. Добрый вечер.

Невзоров: Добрый вечер.

Кремер: И прямо сейчас я коротко объясню зрителям правила. У нас будет три раунда, три темы. Мы обсудим дискуссию вокруг акции Петра Павленского, как сенатор Валентина Петренко использовала картину украинского художника и когда РПЦ станет равна государству. Главные герои вошли в предварительный сговор, и мы предполагаем, что по всем трем темам у них совершенно противоположные позиции. Но один раз за программу у меня будет право попросить их поменяться позициями, если, конечно, мы успеем, потому что сегодня у нас чуть меньше времени, чем в предыдущий раз. И еще у нас в программе есть один участник, его зовут летающий монстр. Я прошу аппаратную продемонстрировать его зрителям. Летающий монстр является абсолютно независимым и будет каждую программу совершенно самостоятельно выбирать одно слово, на которое будет реагировать. Задача зрителей ― определить, на какое слово он реагирует, и прислать это слово мне в обсуждение эфира на сайте телеканала Дождь с хештегом #паноптикум. Тот, кто сделает это первым, получит в подарок книгу главного специалиста телеканала Дождь Станислава Белковского, которая называется «Зюльт». Это книга о том, как Леонид Ильич Брежнев чуть не объединил католическую и православную церкви, чуть не ушел в отставку, чуть не развелся с женой, но вместо всех этих «чуть» начал афганскую войну. А теперь поехали.

Итак, тема первая. Сенатор и председатель Всероссийского общественного движения «Матери России» Валентина Петренко в среду представила свою карикатуру на сотрудников французского сатирического журнала Charlie Hebdo. Чуть позже выяснилось, что карикатуру госпожа Петренко сделала не сама, а заимствовала ее у украинского художника. Юрий Журавель подтвердил это в интервью телеканалу Дождь. Он действительно является автором этой карикатуры, и в котле по замыслу автора варятся вовсе не карикатуристы Charlie Hebdo, а бывшие члены украинского руководства. Журавель сделал рисунок в момент событий на майдане в Киеве. И мой вопрос главным специалистам: должна ли Валентина Александровна извиняться за этот казус или в таком цитировании нет ничего страшного? Пожалуйста, Станислав Александрович.

Белковский: Валентина Петренко сама является карикатурой.

Кремер: А зачем вы оскорбляете Валентину Петренко?

Белковский: Вы видели ее когда-нибудь?

Кремер: Видела.

Белковский: Ее видела вся страна.

Невзоров: Можно я вмешаюсь на секундочку?

Белковский: Да.

Невзоров: Речь идет, если я не ошибаюсь, о даме с каким-то гнездом на макушке.

Белковский: Да, вот именно о ней.

Кремер: Не надо оскорблять даму, давайте обсуждать суть ее поступков!

Невзоров: Над прической работал коллектив валяльно-войлочной фабрики, причем в сильно нетрезвом состоянии.

Кремер: Хорошо, мы обсудили прическу. Теперь давайте перейдем к обсуждению случившегося. Давайте поговорим о карикатуре, а не о прическе. Итак, Станислав Александрович.

Белковский: Я считаю, что лучшей карикатуры, я уже сказал, чем Валентина Петренко, быть не может. Поэтому уже не важно, что она позаимствовала у украинского художника.

Невзоров: А давайте я вступлюсь.

Кремер: Да, пожалуйста.

Невзоров: Я вступлюсь за Валентину.

Белковский: Конечно. Я не сомневался, что вы это сделаете, Александр Глебович.

Кремер: Даже я не сомневалась.

Невзоров: Во-первых, праздничное по красоте гнездо.

Белковский: Гнездо глухаря.

Невзоров: Зоологи отдали бы очень много, чтобы приобрести такой экземпляр для зоологического музея. Насколько я знаю, переговоры уже даже ведутся. Потом, должно умилить и потрясти ее жгучее косноязычие. Я подозреваю, что в Совете Федерации все-таки открыты какие-то курсы по косноязычию. Обратите внимание, каких поразительных успехов они достигают.

На самом деле понятно, что у них все ворованное, вплоть даже до какого-то политического оружия, но они ухитряются это политическое оружие благородно развернуть острием к самим себе! Что тоже говорит о них, в общем, исключительно хорошо. Но вообще когда речь заходит о любых российских законодателях, то, конечно, говорить о них просто противно. Я считаю, что мы не должны тратить на них эфирное время. Вот сидят люди и откровенно пакостят. Дня не могут прожить без того, чтобы не выдавить какой-нибудь новой гадости, которая всем усложнит жизнь. Они придумывают какие-то полностью идиотские новые законы и налоги. Жить они не могут без того, чтобы не усугубить и так, в общем-то, очень непростую ситуацию. Поэтому пусть лучше эта тетя забавляется с ворованными картинками, чем занимается чем-нибудь другим.

Белковский: Знаете, почему Александр Глебович Невзоров ― классик русского телевидения, а я нет? Потому что он может говорить об этом с серьезным выражением лица. А мне это дается не всегда. О русских законодателях, я имею в виду.

Кремер: Вы попробуйте.

Белковский: Это даже не пакость, то, что они делают, это абсолютная пародия, о чем я и говорил про госпожу Петренко. Я бы хотел сказать с точки зрения русского языка, о чем упомянул Александр Глебович, что та палата парламента, в которой находится госпожа Петренко, называется так. Сейчас Лев Николаевич Толстой и Федор Михайлович Достоевский нас оценят. Она называется «Совет федерации Федерального собрания Российской Федерации».

Кремер: Это даже золотыми буквами выложено на здании.

Белковский: Да. Но на каком же языке это написано? Простите меня, кто придумал эту формулировку? У людей абсолютно нет слуха. Моя учительница Мария Васильевна Розанова, у которой я работал секретарем в 1995 году, говорила, что самая большая проблема ― отсутствие слуха, и даже критиковала за это великого (я сейчас безо всякой иронии) Александра Исаевича Солженицына, который написал книгу «Сквозь чад». Она сказала: «Александр Исаевич не услышал, что «сквозь чад» ― это глагол. Что делают люди? Сквозчат». Вот Совет федерации Федерального собрания Российской федерации ― чем гораздо хуже, чем «сквозчат».

Кремер: Хорошо. Пожалуй, мы перейдем к следующей теме, потому что я не поняла, в чем именно ваше разногласие. По-моему, вы спели хором.

Белковский: Разногласие наше в том, что Александр Глебович говорит с серьезным лицом, а мне трудно удержаться.

Кремер: Я поняла. Мне недостаточно этих разногласий, поэтому переходим ко второй теме, с вашего позволения.

Невзоров: Я был восхищен.

Кремер: Я поняла, вы восхищены.

Таганский суд поместил под арест художника Петра Павленского, который в ночь на 9 ноября поджег дверь здания ФСБ на Лубянке. Павленского подозревают в вандализме, но сам он требует, чтобы его судили за терроризм, как Сенцова и Кольченко. Как вы относитесь к акции и, главное, к дискуссии вокруг нее? Понимаете ли вы мотивы Павленского? И, собственно, как вам акция? Александр Глебович?

Невзоров: Вы знаете, конечно, хорошо, что он ничего не стал к этим дверям приколачивать по своей привычке.

Белковский: По-моему, уже ничего не осталось, он приколотил все раньше.

Невзоров: Потому что дверь могли бы внезапно открыть. Но если говорить серьезно, то он человек потрясающей храбрости, потрясающего благородства, показавший, в общем, самое главное, что можно сейчас показать. Он показал отсутствие страха. Когда я говорю, что у власти нет шансов, потому что какие-то жалкие 90% против 2 или 3% мыслящих людей ― это безнадежная ситуация, от которой, в общем, пахнет всеми возможными бедами сразу и вместе. В данном случае этот парень, несмотря на то, скажем так, различные трактовки его поступка…

Почему он не выбрал какой-нибудь Минюст? Зачем было выбирать Комитет? Комитет, на самом деле, структура, ни в чем не повинная и довольно благородная, я бы сказал, по сравнению со всеми остальными. Но тем не менее поступок блистательный. Наверно, самая высшая точка акционизма за последние пять-шесть лет. Он показал, что для того, чтобы быть художником, не нужны ни кисти, ни краски, ни кинокамера, ни пуанты. Да, действительно, можно своим телом, своей судьбой, своим мужеством и поступком создать некое общественно значимое произведение. Вот это меня потрясает.

Кремер: Теперь я бы хотела спросить Станислава Александровича. Как быть с тем, что в своих предыдущих акциях Павленский ни разу ничего не разрушал, не причинял никому вреда, а тут все-таки поджег двери?

Белковский: Павленский всегда причиняет ущерб и вред самому себе. Если вы зайдете в клинику Кащенко, сейчас она называется больница имени Алексеева, и спросите у дежурного психиатра, что бы это значило, то дежурный психиатр незамедлительно, со ссылками на все авторитетные источники ответит, что это просто клинический случай мазохизма, и все. Человек занимается мазохизмом. Он хочет сесть в тюрьму, хочет погибнуть. Ради бога, пусть погибает.

Опять же, вспоминая анекдот, который, наверно, я уже рассказывал в этой студии. Про садиста и мазохиста. Как мазохист говорит садисту: «Ну сделай, сделай мне больно». А садист говорит: «Не буду». Русское государство ― плохой садист, потому что оно зачем-то делает больно человеку, который на это явно напрашивается. Вперед, товарищи.

Кремер: Пожалуй, я не откажу себе в удовольствии прямо сейчас произнести слово «паноптикум» и попросить вас поменяться позициями. Через мгновение. Да, Александр Глебович, вам слово.

Невзоров: Я здесь уступлю слово Белковскому, потому что в данном случае меняться позицией я, например, не хочу. Не хочу даже одним ироническим словом оскорбить этого потрясающего и благородного человека, который решился сделать то, что хотели бы сделать многие, но на что не хватает духа. Не буду.

Кремер: Хорошо, вы в своем праве. Хотите ли вы что-то ответить Александру Глебовичу, Станислав Александрович?

Белковский: Да, я готов поменяться позициями. Я хочу сказать, что я полностью за Павленского, потому что больного надо лечить. Есть определенная система препаратов, опять же, больница имени Алексеева все это знает, хотя это институция карательной психиатрии, я выступаю за отмену карательной психиатрии в принципе как института в РФ. Скажем так, объявить психиатрический диагноз искусством ― это хорошо. Винсент Ван Гог, известный художник, был японским художником.

Сейчас я поясню, что я хотел сказать. Когда я побывал несколько лет назад в музее Винсента Ван Гога в Амстердаме, я неожиданно понял, что является содержанием искусства Винсента Ван Гога. Когда Ван Гог обучался в Париже, французские художники говорили ему, что он не владеет искусством перспективы. Ван Гог стал искать, как бы ему избежать необходимости владения искусством перспективы, и нашел этот источник в японской живописи, в которой перспективы нет. Соответственно, стал японским художником. Если мы посмотрим на японских художников, то это точно как Ван Гог. А потом Ван Гог отрубил себе ухо по одной-единственной причине: художнику ухо не нужно. Зачем? Художник же не любит ушами, в отличие от женщин. Он любит глазами.

Павленский делает то же самое. Он идет к самоубийству, но по принципу Владимира Владимировича Путина, который очень любит повторять, что для русского человеку на миру и смерть красна, он пытается это самоубийство обставить максимально торжественным образом, с воинскими почестями, а не просто так, бросившись под автобус.

Кремер: Александр Глебович, вы хотели что-то ответить.

Невзоров: Я говорю, что Белковский удивительно завел рака за камень. Весь набор слов, который не имел ни малейшего отношения к данной ситуации, был использован и употреблен. Это, конечно, великолепное искусство.

Белковский: Ван Гог.

Невзоров: Я восхищен Белковским в такой же степени, в какой я восхищен… Нет, все-таки я Белковским восхищаюсь меньше, чем дамой с гнездом.

Кремер: Подождите, я все-таки хочу обсудить Павленского.

Белковский: У меня просто не хватает волос, Александр Глебович. Я бы с удовольствием сделал бы себе на голове гнездо. Я лысею, у меня алопеция.

Невзоров: Не вздумайте никогда на меня обижаться.

Белковский: Я могу парик, как Иосиф Давыдович Кобзон, но мы это с вами обсудим за кадром.

Кремер: Все-таки возвращаясь к Павленскому, объясните мне, я не понимаю, почему это вообще так разделило ближайших друзей. На моих глазах в фейсбуке близкие друзья поссорились, потому что один из них не понимал, не принимал и не видел художественной ценности в акции Павленского, а другой говорил: «Ты мне тогда не друг». Там даже было с обсценной лексикой, поэтому я не стану это воспроизводить. В общем, это чудовищно раскололо часть общества. Почему?

Невзоров: Потому что здесь идет демаркационная линия по разлому храбрости. Есть вещи, которые человек абсолютно не в состоянии совершить, в принципе не в состоянии. Поэтому когда их совершает кто-то другой, он называет это безумием. На этом основаны все подвиги в истории этого порочного рода homo. А есть люди, которые к подвигу относятся как к чему-то само собой разумеющемуся и умеют ценить прежде всего храбрость. И вот эти люди одобряют акцию художника.

Белковский: Понимаете, Александр Глебович, я совсем не герой, в отличие от вас.

Невзоров: А я тоже не претендую на это качество.

Белковский: Вы несколько раз избирались депутатом, а чтобы избираться в России депутатом, уже надо быть героем, чтобы, по крайней мере, приобрести такой статус, который является достаточно сомнительным, ведь сама функция героя в том, чтобы приписать себе сомнительный статус. Поджечь дверь ФСБ не имеет никакого значения. Имеет значение, например, сходить к войскам, когда они стоят. Я сейчас не буду рассказывать эту историю, хотя она случилась ровно со мной. Мне неудобно ее рассказывать, потому что основной герой этой истории не я. Он мне не давал права ее публично озвучивать. Сходить, сказать: «Уважаемые войска, разойдитесь».

Невзоров: Подождите, во-первых, я уже забыл. Вы сейчас первый Белковский? Белковский, который за или который против? Потому что Белковские, которые за и против, почему-то говорят совершенно одним и тем же голосом одни и те же вещи.

Кремер: С вами тоже было такое в прошлый раз, позволю себе заметить.

Белковский: Я хочу сказать, что поскольку я шизофреник, у меня есть официальный диагноз, я косил от армии и получил справку, что я шизофреник, правда, она потерялась. Если вы хотите, чтобы я ее предъявил, я ее в следующий раз принесу.

Кремер: Я это запомню.

Белковский: Я являюсь и тем, и другим Белковским одновременно, а голос у меня плохой, потому что я простудился сегодня, меня продуло.

Невзоров: Хорошо, но сейчас вы за или против Павленского?

Белковский: Как всякий шизофреник, я должен быть и за Павленского, и против. Я за Павленского, потому что я очень сочувствую человеку с психиатрическим диагнозом, я хочу, чтобы его вылечили. Я против Павленского, потому что я отрицаю какой бы то ни было политический смысл случившегося. Человек хочет разбиться, удариться головой об стенку, броситься под машину. Допустим, если бы Павленский бросился под машину, Александр Глебович, мы бы тоже считали, что это великий героический жест?

Невзоров: Смотря под какую машину. Машины бывают разные, в разное время года, на разных площадях.

Белковский: Да, «моя смерть ездит в черной машине с голубым огоньком», как пел Борис Борисович Гребенщиков, ваш друг.

Невзоров: Бывает всякое, да? Но я вам просто хочу сказать, что вы зачем-то примазываетесь к шизофреникам, причем совершенно непонятно.

Белковский: Я не примазываюсь, я являюсь олицетворением русской шизофрении.

Невзоров: Нет, у вас просто мания величия.

Белковский: Не без этого, а у вас, что, нет? Иначе бы вы не стали никогда депутатом.

Невзоров: Я как раз в отношении к себе предельно критичен и брезглив.

Белковский: Мания величия не противоречит критическому отношению к себе. Всякий человек, одержимый манией величия, очень критически относится к себе, уверяю вас как человек, одержимый манией величия.

Невзоров: Увы, до сих пор не понятен механизм.

Белковский: Это вы как ученый начинаете рассуждать?

Невзоров: Ее невозможно вылечить, это совершенно точно. Но если мы будем говорить строго, мы в действиях Павленского диагноза не увидим, как бы вам этого ни хотелось.

Кремер: Я вам больше скажу, Павленского проверяли многочисленные врачи, никакой шизофрении у него не нашли.

Белковский: Шизофрения у меня, у него мазохизм, я это и сказал.

Невзоров: Лика, послушай.

Кремер: Да, давайте заканчивать, нам еще надо успеть к третьей теме перейти.

Невзоров: Я абсолютно уверен, что когда Белковский познакомится с Павленским, когда они переговорят 10 минут, Белковский все слова, сказанные о нем, заберет обратно и снимет перед этим человеком шапку. Белковский пытается быть объективным, точным и честным. Убедившись в том, до какой степени этот парень глубоко и безобразно вменяем, Белковский не сможет этого не признать, не скроет этого от нас.

Белковский: К сожалению, я не смогу снять шапку, потому что у меня ее нет. Это могла бы сделать сенатор Петренко, у нее она есть.

Невзоров: Нет, она может снять не шапку, а прическу.

Кремер: Оставьте в покое сенатора. Я очень надеюсь, что в ближайшее время у Станислава Белковского будет возможность встретиться с Петром Павленским.

Белковский: Я в любой момент готов это сделать.

Кремер: Я боюсь, что Петр Павленский пока занят.

Белковский: Как один психический больной, я не могу не сочувствовать другому.

Кремер: Хорошо, а мы переходим к третьей теме.

Глава Синодального отдела по взаимоотношениям церкви и общества Всеволод Чаплин заявил накануне, что поскольку православные являются в России большинством, то РПЦ, Российская православная церковь, равна государству и может представлять большинство россиян при «обсуждении важных вопросов в жизни государства». Кстати, в тот же самый день Госдума приняла сразу во втором и третьем чтении президентский законопроект, запрещающий проверять священные тексты на экстремизм.

Мы уже обсудили в начале программы с Александром Глебовичем, что нужно сделать, чтобы наука стала популярнее мракобесия, но давайте сначала обсудим, когда это произойдет и насколько реально это может произойти. То, что предсказал и, даже я бы сказала, потребовал Всеволод Чаплин. Пожалуйста, Александр Глебович.

Невзоров: То, что узаконили религиозный экстремизм, по сути дела, на самом деле должно было бы испугать, потому что все то, что вытворяли те люди, которые врезались на самолетах в башни-близнецы, которые отрезают головы публично, крушат и громят выставки, действуют не от своего собственного лица. Они же ничего не придумывают, не фантазируют. Те люди, которые пишут доносы, подозревают, что на интеллект можно воздействовать физическим путем, путем костров. Они же ничего не приносят своего собственного, они всего-навсего исполняют требования своих религий, говорят от их имени. Если раньше мы всегда могли честно сказать: да, вот этих ребят научили быть экстремистами те книжки, которые они считают священными, то теперь тема религиозного экстремизма каким-то образом становится неприкасаемой и совершенно безусловной данностью.

Что касается Чаплина, то обсуждать его словеса и думать о том, когда произойдет то, что он обещает, чего он требует, бессмысленно. Я думаю, что все так быстро развивается, все в таком мультяшном варианте прокручивается, с такой скоростью, так быстро отбрасываются старые схемы, возникают новые, а эти новые снова отбрасываются, что, конечно, рано или поздно все это ничего, кроме смеха и издевательства, вызывать уже не будет. Я имею в виду все эти инициативы, тем паче что никаких православных, как я подозреваю, нет, потому что все люди, которые называют себя религиозными, такие же атеисты, как я, только зачем-то еще и прикидывающиеся.

Белковский: Александр Глебович, наверно, имеет в виду меня, я сейчас на это отвечу.

Невзоров: У меня все атеисты. Я говорю о том, что религиозная вера прежде всего, помимо всех произнесений имен каких-то богов, разговор о каком-то всевышнем и какой-то духовности, совершенно другой режим поступков. Это абсолютно, диаметрально противоположно, например, моему или тех людей, которые мне близки и понятны, которые не скрывают своего атеистического мировоззрения. Это совершенно другие поведенческие нормы.

Те, кто называет себя верующими, на тот стиль, который является симптоматичным для верующих, ― а этот стиль зафиксирован в житиях святых, ― совершенно не способны. Они могут только про бога поговорить, а это не считается, равно как не считается и участие во всех театрализованных несложных представлениях, поедание булки с вином и так далее. Не считается. Покажите пример подлинного христианства. Например, преподобный Макарий, когда им овладевали всякие низменные похотные чувства, надолго погружал зад и гениталии в муравейник. Я с трудом представляю себе своего верующего собеседника в таком виде.

Кремер: Можно вашему собеседнику ответить на это теперь уже? Мы долго крепились, слушали.

Невзоров: Если он пытается ответить действием, не давайте ему муравейник!

Белковский: Муравейник я найду себе сам, если надо. Понимаете, Александр Глебович, быть верующим и быть святым ― не одно и то же. Святой ― все-таки иное.

Невзоров: Почему это? Святой ― это всего-навсего состоявшийся верующий, это человек, который готов поступком, в том числе весьма дискомфортным для себя, по крайней мере, подтвердить искренность своего верования.

Белковский: Я понял, что вы хотите сказать. Вот почему вы поддерживаете Павленского. Вы считаете, что человек должен себя изнасиловать, чтобы доказать, что он верующий. Никакого поступка не надо. Знаете, почему? Можно я как верующий человек вам скажу?

Невзоров: Я только не вижу, что вы верующий.

Кремер: Дайте возможность ответить Станиславу Александровичу.

Белковский: Вы не видите, потому что, видимо, плохая связь, а так бы увидели. Помните, как говорилось в «На всякого мудреца довольно простоты»: «Это сияние у нее не от святости, а от жиру». С этим я тоже согласен, это про Манефу говорилось. У меня сияние и от святости, и от жиру одновременно, потому что я  святой и жирный в одном лице.

Невзоров: Еще и русский националист.

Белковский: Безусловно.

Невзоров: Еще и Карлсон, черт подери.

Белковский: Еще и непонятно, какой националист. Я хочу сказать, что никакая вера не требует доказательств делами вообще.

Невзоров: Как вы для себя удобно решили!

Белковский: Да. Вера доказывается только одним: господь и так знает, что ты верующий. Или не знает. Но поскольку господь знает всё…

Невзоров: Давайте не будем привлекать третьих лиц, особенно мистических, всяких газообразных позвоночных, которые мешают.

Белковский: Минуточку, господь не является ни газообразным, ни позвоночным.

Невзоров: Давайте не будем привлекать.

Белковский: А называть имя бога, вы упоминали, имеет право только иудейский первосвященник в Храме и только в Йом-Киппур. И он должен отдавать себе отчет в том (это в Библии так написано), что в этот момент он может сгореть, что господь может его сжечь. Поскольку Иерусалимский храм не существует в данный момент, он разрушен, как мы знаем, то произносить имя бога негде. И первосвященника нет, потому что нет Храма, ибо одно привязано к другому.

Невзоров: Я не понял, куда вы опять увели беседу, милый Карлсон.

Белковский: Как куда? Где мой пропеллер, простите? Я лучший в мире укротитель домомучительниц.

Кремер: Подождите. Я все-таки не услышала ответа на вопрос от Станислава Белковского, станет ли наш мир, наше государство лучше, если священнослужители будут принимать участие во всех решениях наравне с чиновниками. Я не поняла.

Белковский: Минуточку. Отец Чаплин пытается узурпировать власть. Он пытается совершить государственный переворот своим заявлением.

Кремер: Он не для себя старается, по-моему.

Белковский: Вячеславом Володиным, первым руководителем администрации президента, было заявлено, что Россия ― это Путин. Попытка заявить, что Россия ― это не Путин, а кто-нибудь другой, безусловно, является попыткой государственного переворота. Поэтому по 282 статье отца Чаплина надо немедленно посадить, к чему я и призываю. Где ФСБ, где Следственный комитет?

Невзоров: Чаплин на свободе, не трогайте Чаплина, ладно?

Белковский: Чаплина я не трогаю, я считаю, что надо снять фильм «Великий диктатор», помните, где в главной роли играл Чаплин, только с другим именем, чтобы там роль Путина сыграл отец Всеволод Чаплин. Это будет блестящая пародия.

Невзоров: Чаплин в рясе, поэтому тут тоже все в порядке.

Белковский: «Великий диктатор 2». Но сразу ФСБ и Следственный комитет, давайте так.

Кремер: Полный паноптикум. Это была программа «Паноптикум»…

Белковский: Объяснят, что Россия ― это Путин!

Кремер: … и ее главные герои, Станислав Белковский и Александр Невзоров. Время вышло.

Белковский: Нет, главный герой ― Лика Кремер.

Кремер: Меня зовут Лика Кремер, до встречи через неделю.

Невзоров: Пока.

Белковский: Пока.