ВВП не растёт, а падает, Россия всё ближе к Аргентине, а Кремль выпустил призрак коммунизма

ВВП-2017: а был ли рост?

Во-первых, самое простое объяснение этому росту лежит там же, где лежали объяснения всем предыдущим ростам российской экономики, а также ее падениям — в области цены на нефть. За прошлый год Россия поставила на экспорт примерно 1860 миллионов баррелей нефти, каждый баррель стоил примерно на 12 долларов дороже, чем в 2016 году. 43,3 была цена в 2016 году за баррель нефти Urals в долларах, 54 — средняя цена по 2017 году. Несложно посчитать, что разница составляет примерно 21 миллиард долларов — это дополнительная прибыль, которую получила Россия, ее компании и государство совместно за 2017 год от поставок нефти, и это примерно 1,56% от российского ВВП, то есть чуть больше, чем весь рост российского ВВП за 2017 год.

Россия потеряет миллиарды на ЧМ-2018, заработает на экспорте войны, и ВВП больше не главный

Это мало, можно выделить еще несколько компонент этого роста. Примерно 0,9% ВВП составил прирост по домашнему использованию нефти, по потреблению нефти и нефтепродуктов, созданных из нефти, которая была произведена в России за этот год. Примерно 0,5% прибавки ВВП дал агросектор, дал, в основном, за счет большого урожая и за счет того, что экспорт агропродукции в этом году увеличился, хотя это вскрыло и проблемы агросектора. Примерно 20% урожая в том или ином виде пропало просто потому, что логистика, транспортировка, хранение, перевалка и экспорт оказались недостаточно хороши и не готовы были принять такой урожай. Тем не менее 0,5% ВВП это дало.

Примерно 0,5% ВВП внесли и мегапроекты. Прирост был за счет «Силы Сибири», за счет Чемпионата мира по футболу, который состоится в этом году, за счет Крымского моста, который вообще составил значительную долю во всем строительстве в стране, за счет рядя других небольших проектов. Это еще 0,5%. И, наконец, 0,3% — это чистый вклад Росстата. После перехода в ведение Министерства по экономическому развитию, Росстат пересмотрел свою методологию подсчета ВВП, и примерно 0,3% это принесло в копилку страны.  

Если посчитать эти цифры, получится, что ВВП без этих компонентов упал примерно на 2,26% за 2017 год. Ничего удивительного в этом нет, примерно такое же падение он показывал и за предыдущие годы. Опять же, если вычесть те компоненты, о которых мы говорили только что.

Вообще российский ВВП удивительно стабильно падает на 2% в год, если убрать нефтяную компоненту, и, видимо, эта картинка сохранится и в следующие годы. 2% — это, конечно, не очень много, если вычитать по 2% из 100%, то и 20, и 30 лет не внесут существенное изменение в ситуацию в стране, если рассматривать ее отдельно от мира, конечно. Мир-то растет примерно на 3,7% в год.

Пока я хотел бы добавить, что даже из этих 1,5% роста ВВП почти 80% пошло государству и только 20% пошло в прибыль и доходы домохозяйств и частных лиц. Фактически все изменение, которое происходит в российском ВВП, влияет на бюджет и не влияет на доходы домохозяйств, которые, собственно, и создают спрос, которые порождают рост ВВП. Раз нет влияния на спрос, спрос чуть-чуть вырос, кстати говоря, в этом году за счет роста кредитного плеча, если без него, то он немного упал, так вот если нет влияния на спрос, то нет и развития страны, тут никуда не денешься. Все страны для развития пытаются, в первую очередь, оперировать факторами, которые спрос увеличивают, мы пока это сделать не в состоянии.

Ну так вот про долгосрочный прогноз по ВВП России. рное, он все-таки не такой страшный, наверное, мы не будем видеть 2%-е сокращение каждый год. Так или иначе, страна как-то живет, страна как-то производит продукцию, как-то потребляет. Вообще за последние 18-20 лет средний рост ВВП России в реальном выражении составлял примерно 3% в год. В это же время средний рост стоимости нефти уже в номинальном выражении на рынке составлял примерно 4%. Если вы отправитесь назад мысленно и посмотрите на 90-е, 80-е, 70-е годы, на Советский Союз, место России в этом соотношении будет удивительным образом соблюдаться. ВВП Советского Союза, а потом и России, будет расти немного медленнее, чем номинальная скорость роста стоимости нефти.

Если посмотреть вперед на 20 лет, это соотношение, скорее всего, так же будет выполняться, но вот только стоимость нефти будет расти медленнее, чем в предыдущем цикле, об этом пишет достаточно много разных экономистов. Они все дают разные оценки, но консенсус находится где-то в районе 2,6% в год с точки зрения роста номинальной стоимости нефти, еще раз подчеркну, речь идет о номинальных показателях, а не о реальных. В реальном выражении нефть, скорее всего, будет снижаться медленно в своей стоимости. Так что к знаменитому для России 37-му году, на этот раз уже 2037-му, через 20 лет, мы получим стоимость нефти где-то в районе 100-105 долларов за баррель, условный консенсус — где-то 104 доллара за баррель. Это, еще раз повторюсь, 2,6%. И прогнозируемый рост ВВП российского по этому показателю будет примерно 2% в год. Это совпадает и с оценками Мирового банка, это совпадает и с оценками группы Кудрина. И вообще наиболее оптимистичные организации при неизменности российского курса предсказывают такой долгосрочный рост — примерно 1,5-2% в год. Давайте будем ориентироваться на 2% как все-таки на более оптимистический вариант.

Еще 20 лет падения

Если это так, то нетрудно посчитать, какие позиции Россия будет занимать в экономическом мире через 20 лет. Скорость роста мирового ВВП — примерно 3,7% в год, она мало меняется, можно предположить, что она такой же будет в ближайшие 20 лет. Глобального мирового кризиса не предвидится, рецессии мировой не предвидится, но если это так, то мир к 2037 году из сегодняшних примерно 10800 долларов на человека ВВП сделает где-то 21 000.

Россия из сегодняшних 9200 долларов ВВП на человека сделает примерно 13600. Это 64% от среднемирового подушевого ВВП на 2037 год. Напомню, сегодня Россия показывает результат где-то в 90% от мирового среднего ВВП. Что такое 64-65-60% от мирового ВВП сегодня? Сегодня это 6500 долларов на человека в год. Это уровень Таиланда, Перу, Колумбии, Эквадора, стран, которые находятся примерно на таком уровне развития. Это где-то 80-е места по подушевому ВВП. Напомню, что Россия сегодня находится где-то на 55-60 месте по подушевому ВВП в мире. С 13600 долларов подушевого ВВП Россия будет уже составлять не почти 2% ВВП, как сегодня от мирового ВВП, а примерно 0,8% от мирового ВВП. Это уровень Швейцарии и Саудовской Аравии, Аргентины, это где-то 20-е места в мире.

Сегодня Россия занимает 12 место, она претендует на то, чтобы занимать 11 место на следующий год в связи с укреплением рубля и с тем, что ВВП все-таки перестал падать. Вот такое движение примерно в два раза в турнирной таблице вниз. Это место, повторюсь, которое сегодня занимает Аргентина. Это интересно, поскольку Аргентина примерно 100 лет уже живет в условиях, близких к текущим российским. Об Аргентине мы сегодня поговорим особенно.

Отставание от Гвинеи

Я только что сказал, что подушевой ВВП находится примерно на 55-65 месте из 180 стран, которые изучаются мировыми статистическими агентствами. Почему 55-65? Потому что мы говорим о номинальном ВВП и о ВВП по паритету покупательной способности. Достаточно сложно дифференцировать между ними, когда мы говорим о сравнении между странами, но тем не менее, как это ни странно, показатели близкие, мы находимся где-то в конце первой трети от участников этого странного соревнования.

ВВП этот используется достаточно слабо с точки зрения качества жизни. На 116 месте в мире из 190 стран, которые исследуются, мы находимся по продолжительности жизни. Это самый низкий уровень в Европе. По уровню убийств мы находимся аж на 154 месте из 219 стран и образований и чуть-чуть уступаем Гвинее. Я в последнее время шучу на лекциях, что если в России кажется опасно, то бизнесмены могут перебираться в Гвинею, где уровень умышленных убийств меньше. Шутка эта грустная, Африка — все-таки не лучший регион для того, чтобы обеспечивать собственную безопасность.

За последние 10 лет российский ВВП рос примерно в три раза медленнее, чем в среднем в мире. И это тоже ниже, чем тот прогноз, о котором мы сейчас говорим, так что нам еще придется несколько ускориться даже для того, чтобы достичь уровня Аргентины по объему ВВП, а Таиланда — по подушевому ВВП через 20 лет. Зато в стране живут достаточно счастливые люди, Happiness Rating так называемый, который измеряется по примерно 130 странам, ставит Россию на 49 место. То есть примерно как и по ВВП на душу населения: примерно 1/3 стран впереди нас, в то время как индекс защиты собственности ставят нас на 96 место из 130 стран, чуть хуже Уганды у нас обстоят дела с защитой собственности.

Применение права — 92 место, такой уровень — это, конечно, страны-аутсайдеры. Недавно в Лондонской школе экономики я спрашивал студентов: 92 место из 128 учеников — это какой результат на экзамене? Мне все сказали в один голос: не сдал, тебе придется пересдавать. Вот по этим двум параметрам Россия, видимо, находится в группе двоечников, несдающих. Наверное, это и определяет наши низкие темпы роста. И когда мы будем говорить об Аргентине, мы сможем немножко поговорить и о том, как эти параметры определяют движение в рамках экономического прогресса.

Аргентинский синдром

В последнее время, когда мы говорим про российскую экономику, мы достаточно часто употребляем словосочетание «аргентинский синдром», имея в виду вполне конкретное явление, которое в двух словах можно описать как стагнацию в течение долгого периода времени с циклической сменой курса с левого на правый и обратно, с перемещением между дефолтами и взлетами, между международной изоляцией и стремлением вписаться в международные рынки. Все это Аргентина, страна достаточно крупная когда-то, когда-то десятая экономика мира, когда-то один из крупнейших поставщиков агропромышленных товаров на рынок, проживает уже в течение примерно 100 лет.

Сегодня Аргентина представляет из себя достаточно среднюю экономику. 44 миллиона населения в этой южноамериканской стране. 620 миллиардов долларов составляет ее ВВП, это 12,5 тысяч долларов на человек. Больше, надо сказать, на 30% примерно, чем в России, но тем не менее скромно по мировым масштабам. К тому же, экономический рост в Аргентине, по крайней мере, в последние годы, практически равен нулю. С 2012 году совокупный рост ВВП — 0, совокупный рост внутреннего спроса — 0, инвестиции практически не растут, даже по некоторым параметрам инвестиции дают отрицательный показатель за эти 5 лет.

В принципе Аргентина — достаточно закрытая страна, даже сегодня, когда к власти в Аргентине пришло очередное правое правительство, экспорт аргентинский составляет всего 58 миллиардов долларов в год, это меньше, чем 10%. Даже по отношению к России Аргентина кажется страной, инкапсулированной в себе и достаточно мало взаимодействующей с внешними рынками. Первое место в мире Аргентина занимает по доле экспорта продовольствия в своем экспорте, пятое место в мире — по производству пшеницы и мяса, производит много сои, много бобов, много табака. Остается аграрной страной, несмотря на то, что доля агропромышленности в мировом ВВП очень сильно упала за последние 100лет, сегодня она составляет всего примерно 3%.

Фактически аграрный бизнес в мире является малоприбыльным, но Аргентина держится его достаточно упорно и, как видите, удерживать 12,5 тысяч долларов на человека ВВП она может даже, занимаясь таким непопулярным, неприбыльным бизнесом.

В 2017 году Аргентина занимает 55 место по подушевому ВВП в мире. Но когда-то в прошлом, в последние 100-150 лет, Аргентина знавала и лучшие времена. В 1900 году Аргентина была 12-й, опережая большинство европейских стран. Пожалуй, кроме Британии и Германии, все остальные страны были хуже, чем Аргентина. В 1913 году это было даже 10 место, это лучший результат Аргентины за всю историю. В 1913 году казалось, что Аргентина является восходящей звездой, тогда говорили о ней примерно так, как говорят сейчас о Китае. Аргентина обещала стать великой экономикой, рост ее экономический был в два раза выше, чем мировой рост.

Но потом начинается Первая мировая война, и международные инвестиции в Аргентину остановились, было не до того, а внутренних ресурсов для инвестирования катастрофически не хватало. Параллельно открылся Панамский канал, забрал на себя часть транспортного обеспечения. После открытия Панамского канала, как это ни странно звучит на первый взгляд, Европа переключает свое внимание с точки зрения поставок продовольствия на Азию. Конъюнктура для Аргентины становится хуже, примерно так же, как она стала хуже для России с падением цен на нефть в середине 2014 года.

И Аргентина реагирует на это примерно так же, как среагировала на это Россия. В 1916 году к власти приходит левое правительство, банковская система концентрируется, концентрируется не потому, что принято решение о национализации, а потому что банки не выдерживают без внешнего притока капитала, и государство подбирает их под себя. Создаются профсоюзы, достаточно мощные для того, чтобы отстаивать интересы работающих, в основном, фермеров и индустриальных рабочих. Фиксируются уровни зарплат, безнадежные кредиты покрываются государством, государство создает систему, при которой на рынке оказываются отрицательные ставки процентов, в надежде на развитие индустриализации. Индустриализация, между тем, не идет. Не идет, в том числе, потому что конкуренция резко падает, и аргентинские промышленники, которые рапортуют теперь государству, пропускают, в том числе, такие инновации как развитие нефтяного рынка.

В середине 20-х годов аргентинские аналитики, работающие на государство, пишут достаточно скептические отчеты по поводу развития нефтяного сектора, говорят, что эксперименты с нефтью, буквально в те времена фраза «эксперименты с нефтью» используется в отчетах, являются достаточно неудачными, нефть — неинтересный продукт. Вспомните сланцевую нефть и отношение к ней в России, когда она развивалась в Штатах. И ставка делается на уголь, которого в Аргентине мало, и на гидроресурсы, которых в Аргентине тоже мало. Это останавливает развитие индустрии. Раз развитие индустрии остановлено, ставка делается стандартная — экспорт мяса и экспорт пшеницы.

Но в этот момент появляется эффективное земледелие и появляется Канада как игрок, который может конкурировать с Аргентиной. Экспорт сокращается, падение экспорта меняет и фискальный баланс, и баланс текущего счета. И ничего лучшего правительство не находит в этот момент, как начать активно бороться с мигрантами. Мигранты в Аргентину приезжали до этого достаточно много, из Европы в том числе. В 20-е годы борьба с мигрантами приводит к тому, что потенциальный рынок трудовых ресурсов слабеет, и в 1929 году Аргентина вынуждена уйти от золотого стандарта и перейти к резкой девальвации своей валюты для того, чтобы как-то поддержать сальдо экспортных операций.

Поддержать не очень получается, Аргентина окружена более бедными странами. На тот момент Бразилия производит подушевого ВВП примерно в три раза меньше, чем Аргентина, поэтому продукция аргентинская все равно не пользуется большим спросом. Заканчивается все это примерно через 15 лет приходом к власти корпоративиста и убежденного левого Хуана Перона. Хуан Перон приходит к власти в результате военного переворота, и несмотря на то, что в мире бушует война, и Аргентина могла бы использовать свое мирное положение для того, чтобы, как и Штаты, накопить капитал и создать возможности для своего развития и движения, правление Перона фактически сводит на нет это преимущество.

Внешний рынок закрывается полностью, импортозамещение объявляется главной задачей, производится массивная централизованная инвестиция в инфраструктуру, далеко не всегда успешная, далеко не всегда туда, куда нужно. Развивается огромный самодостаточный слой бюрократической машины. Бюрократия доходит до того, что к 1947 году государство регулирует меню ресторанов, определяет, какие блюда должны присутствовать в этом меню, а какие блюда не должны.

Продолжаться это долго не может, в 1955 году Перон оказывается в отставке, в 1958 году проводятся даже демократические выборы, на которых побеждает Артуро Фрондиси. Делается попытка поправения в этой структуре. В 1965 году Аргентина еще неплохо себя чувствует, она занимает 9 место в мире в целом по ВВП, примерно 20-е по ВВП на душу населения. Но очень скоро огромное большинство тех, кто бенифицировал от бюрократической системы, от национальной промышленности и от силы профсоюзов, оказываются настолько недовольны попыткой изменений, что происходит военный переворот.

Хуан Карлос Онганиа приходит к власти. Адальберт Кригер — премьер-министр. Эти люди будут пытаться в течение трех лет сделать что-то, что потом могут называть «чилийским сценарием», нечто похожее на правую военную диктатуру с открытием рынков, с созданием конкуренции, с развитием приватизации и  продолжением тех трендов, которые Артуро Фрондиси пытался насаждать в стране. Трех лет хватило: в 1969 году Кригер уволен, Перон снова оказывается у власти, страна опять поворачивает налево. Перон быстро умирает, его жена становится президентом всего на два года, но за время ее президентства инфляция под влиянием дотаций субсидий и девальвации валюты достигает 5000% в год.

В 1976 году это заканчивается военной диктатурой, пожалуй, самой страшной диктатурой в истории Аргентины — к власти приходит Хорхе Видела. Жесткие репрессии. Несмотря на открытие экономики и как бы попытку правого поворота экономики, приводит к тому, что страна достаточно сильно поляризуется, в стране растет сопротивление. Примерно 20 тысяч человек погибнет во время репрессий, во время «грязной войны», которая тогда, кстати, была поддержана США, потому что они видели в этом путь к декоммунизации и процессу открытия аргентинского рынка. Сам же Хорхе Видела говорил, что его лозунгом является фраза «Много людей в стране должны умереть для того, чтобы Аргентина обрела покой». Много людей в стране умерло, Аргентина покой не обрела.

В 1983 году хунту сменяет демократический президент Рауль Альфонсин, а Хорхе Видела оказывается в тюрьме пожизненно. И тем не менее в 1984-1987 годах идут дефолты, в 1989 году инфляция составляет 12000%. С 1992 по 2000 годы предпринималась попытка очередной приватизации и организации экспорта, но без монетарной гибкости. Контроль за движением валюты привел к тому, что в стране продолжалась стагнация и кризис. В 2001 году произошел дефолт, в 2012 году страна национализировала свою негосударственную пенсионную систему, поскольку она провалилась, не в состоянии была обеспечивать пенсии для граждан.

О последних новостях с 2012 года я уже рассказывал. Страна стагнирует, несмотря на приход к власти очередного правого правительства. Страна достаточно далеко в табелях о рангах, и вряд ли можно ожидать, что Аргентина будет быстро расти. Страна уже, естественно, проиграла конкуренцию той самой Бразилии, которая когда-то, совсем недавно, в три раза уступала Аргентине по подушевому ВВП.

Причины подобной ситуации очень простые — зависимость от агроресурсов при снижающейся добавленной стоимости от производства агроресурсов, отставание в развитии других отраслей и попытки их централизованного развития, которые все время проваливались, хаотическая смена курсов направо и налево. В принципе в этой смене курсов прослеживается некая система. Это период консервации, период левого поворота в связи с тем, что консервация привела к стагнации, период диктатуры в связи с тем, что левый поворот привел к хаосу, период правого поворота в связи с тем, что диктатура ослабила экономику, наконец, опять период консервации в связи с тем, что правый поворот вызвал усиление неравенства и проблемы в развитии и доходах широких масс населения.

Примерно то же самое мы наблюдаем и в России. Мы тоже делаем ставку на централизацию, мы тоже ресурсозависимы, у нас тоже главенствует государственная идеология, и мы тоже иногда пренебрегаем жизнями людей для того, чтобы страна обрела покой, у нас такие же метания во внутренней и внешней политике. До 1990 года у нас диктатура, до 2000 года мы двигаемся направо, с 2000 года до, видимо, 2024-го мы будем консервировать нашу экономику. С 2024 года, а, может быть, и с 2030-го пойдем налево. Когда после этого наступит диктатура — сложно сказать, но сходства с Аргентиной, к сожалению, слишком разительны для того, чтобы их игнорировать.

Левый поворот к краху

Когда мы говорим о левом повороте, может показаться, что на сегодня Россия как минимум к нему не готова, поскольку поддержка власти, исповедующей жесткую монетарную политику и достаточно правые консервативные тенденции в экономике, сегодня, судя по всему, все-таки превышает половину населения, а некоторые агентства говорят, что она приближается и к 80%. Но тем не менее в России, как и в любой стране, которая переживает период консервации, есть зачатки и не только идеологические, но и экономические для того, чтобы свернуть налево. Слишком много экономических агентов могут быть заинтересованы и в печатании денег, и в закрытии рынков, и в распределении средств между госпредприятиями, и в национализации.

Ярким представителем таких потенциальных идеологических пока, правда, а не экономических агентов, является один из кандидатов в президенты на предстоящих мартовских выборах, выборах, правда, более декоративных, чем настоящих, поэтому пока за нашу экономику можно не волноваться, господин Грудинин, представляющий теперь Коммунистическую партию России. Недавно он опубликовал нечто похожее на программу, состоящую из 20 тезисов, 20 лозунгов, я бы точнее сказал, которые описывают его взгляд на будущее экономики в случае, если он станет президентом. Программа, которую очень многие назвали декларацией, назвали коммунистическим манифестом, в то время как на самом деле выполнить эту программу, конечно, возможно, и нет ничего того, что нельзя было бы создать в России здесь и сейчас. Другой вопрос — к каким проблемам это приведет.

Базовым пунктом, пунктом №1 в этой программе является национализация всех крупных стратегических индустриальных и минеральных производств. Идея понятная, она не новая, идея хорошо описана уже и в Аргентине 40-х годов, такая национализация там проводилась. Идеей национализации было получить контроль над прибылями этих производств. Господин Грудинин, к сожалению, не понимает, что прибылей у этих производств в России не так много, а те предприятия, которые ее получают, уже национализированы и уже работают фактически на государство. Около 70% прибылей получается сегодня государственными предприятиями из всего, что получают в России экономические агенты. Так что национализировать осталось не очень много.

Но тем не менее мы хорошо знаем, к чему приводит национализация. По оценкам экономистов, в мире за долгий период времени падение прибыли у предприятий, которые перестали быть частными и стали государственными, составляет примерно 1/3. Это значит, что из тех 30% ВВП, которые формируют частные предприятия, чтобы еще быть более точными, 45% от ВВП формируют прибыли компаний, соответственно, 30% надо умножить на 0,45, мы должны потерять еще 1/3 при национализации, а это примерно падение ВВП на 4,5%. Падение ВВП на 4,5% — это в два раза больше, чем падение нефтяного ВВП, которое мы видим сейчас. Такая национализация приведет, безусловно, к резкому ускорению движения России вниз и серьезной стагнации. Стагнации в целом, а если вычесть нефть, то, конечно, серьезной рецессии.

Бюджет при этом, скорее всего, недосчитается примерно 10% доходов за год сразу. Это огромная цифра на сегодня. Консолидированный бюджет у нас порядка 29 триллионов рублей. Считайте, что 3 триллиона рублей в год такое действие унесет у российского бюджета. 3 триллиона — это примерно 5 ассигнований из федерального бюджета на здравоохранение и примерно общегодовые траты на все здравоохранение в стране. Это очень серьезная цифра.

Второй тезис, который предлагает кандидат в президенты, связан с резервами. Не дают покоя достаточно большому количеству кандидатов в президенты резервы, которые собрал Центральный банк. Не дают покоя, видимо, потому что они не понимают, что эти резервы не являются достоянием Российской Федерации, это ее активы. Это разные вещи. Активы эти, с другой стороны, обеспечены эмиссией и активами действующих экономических агентов в России, использовать их невозможно без того, чтобы не отобрать у кого-то рубли и доллары, которые сегодня находятся в обороте.

Но тем не менее даже если бы мы это сделали, если их забрать и попытаться каким-то образом вложить в экономику, нам придется найти тех агентов, которые их в экономику будут вкладывать. Опять мы говорим, видимо, о госкорпорациях, которые будут строить заводы. Но все это, собственно, в Советском Союзе проходили, в результате получили «Жигули», МАЗы, ГАЗы и заводы, которые производили самолеты. Это уничтожение ВВП через создание отрицательной добавленной стоимости, импорт сегодня дешевле и эффективнее. Фактически нефтедоллары, которые мы получили в резервы, мы бы перевели на то, чтобы создать предприятия, которые давали бы нам конечную продукцию дороже, чем если мы закупаем ее за границей.

Если же речь в таком действии идет о перераспределении доходов от нефтяных корпораций, от бюджета, который сегодня собирают резервы, к работникам предприятий, которые будут получать зарплаты, перераспределение можно сделать другими средствами, менее болезненными. Оно, как показывает практика, не ведет к серьезному повышению потребления и к росту экономики. Но это уже другой вопрос.

Предлагает Грудинин отказаться от ВТО в связи с тем, что мы будем использовать свои резервы, хотим продавать за рубеж товары и на внутреннем рынке продавать больше товаров, ограничивая доступ на внутренний рынок пошлинами. Наверное, преувеличена польза от этого, которую Грудинин указывает в своей программе, он говорит там о триллионах рублей. По моим расчетам, получается, что гипотетически польза могла бы быть примерно в 5-7 раз ниже. Но даже и она под вопросом, поскольку при выходе из ВТО мы ограничим российский рынок, но не создадим собственного производства, которое бы замещало поставку импортных товаров. Даже если мы направим на это все ресурсы, нам потребуется 5-7 лет для создания конкурентоспособного производства. В течение этих 5-7 лет падающий спрос и стагнация приведут к тому, что инфляция будет расти, и вряд ли нам удастся завершить те капиталовложения, которые мы начнем в этот момент.

Понятно, что Грудинин предлагает все те социалистические меры, которые предлагали коммунисты уже давно и к которым часто присоединяются и левые капиталисты, в частности «Столыпинского клуба»: искусственно снизить банковский процент, искусственно раздать льготные кредиты, искусственно провести новую индустриализацию за счет этих кредитов. Об этом уже много говорилось. Инфляция и рецессия, которая за этим последует, совершенно очевидна. Было это в Аргентине и в перонистский период, и в период после Видела, и в период Киршнера. Много раз уже это проходило и в других странах. Самой яркой иллюстрацией такого процесса, наверное, была Венесуэла, где делались все эти меры без оглядки вообще на состояние экономики. Это привело к полному разрушению экономической системы.

Еще более интересная вещь, которую предлагает кандидат от коммунистов, — это инвестиции, связанные с агропромышленностью, образованием, наукой и культурой. 10% бюджета в качестве дотации на агросферу — это огромные деньги, сравнимые со всем ВВП, который приносит агросфера. Деньги невозможные, потому что вложить их физически некуда. При той добавленной стоимости, которую агробизнес может нам сегодня давать, мы можем, конечно, построить элеваторы, в которые не придет зерно, мы можем построить достаточно железных дорог и товарных вагонов, которые перевозили бы зерно, которого нет. Но совершенно бессмысленно делать подобные инвестиции, которые просто умрут и не дадут никакой прибавки к экономике.

Сегодня, наверно, максимальные средства, которые мы можем затратить на агросектор без угрозы подорвать полностью конкурентность и ценообразование, ― это 2–3% от бюджета. Мы столько примерно и тратим, и государства Европы делают примерно то же самое. И вообще вопрос субсидирования агросектора достаточно тонкий. Нигде в мире это субсидирование не налажено с точностью, с которой налажена работа, скажем, с тяжелой промышленностью или с наукоемкими технологиями. Об этом надо говорить отдельно.

Программу для субсидирования нужно писать, используя значительно более серьезных экономистов, чем те, которые работают на Грудинина сегодня. Ну, а предложения по 7% ВВП тратить из бюджета на науку, культуру и здравоохранение, конечно, хороши, но 21% ВВП ― это больше федерального бюджета страны. Таких денег у государства нет и быть не может.

Павел Грудинин о том, на чем он реально зарабатывает и кто его спонсоры, нужен ли суд над руководством страны, и почему репрессии Сталина были справедливы

Вообще если посчитать в сумме, что получается из экономической программы Грудинина с точки зрения бюджета, примерный дефицит на первый же год исполнения этой программы составит 17, может быть, 18 триллионов рублей. Это 110–115% от бюджета федерального и 60% от консолидированного бюджета страны, цифры, которых не знала ни Венесуэла, ни Аргентина в худшие годы своей жизни, цифры, которые приведут к инфляции в тысячи процентов.

Если эти деньги будут потрачены, стоимость доллара на конец первого же года будет примерно 500 к рублю. В такой ситуации никакая промышленность существовать не может. Конечно, если выполнять эту программу, необходимо будет закрыть границы для движения капитала, ограничить цены и определить стоимость доллара в России искусственно.

Собственно, Грудинин это и предлагает. Он говорит про контроль над ценами, про искусственное определение стоимости доллара и закрытие границ для капитала. Мы фактически получаем опять Советский Союз. В результате выполнения этой программы ликвидируется понятие денег как таковых, рубль превращается в некий талон, который выдается гражданам страны для получения того или иного объема благ.

Проблема в том, что объем благ будет достаточно быстро сокращаться, потому что в такой экономике мы потеряем доступ к иностранным технологиям. Свои технологии у нас на сегодня отсутствуют, мы потеряли даже ту школу, которая была до девяностых годов, а значит, движение вниз будет невероятно быстрым. В общем, программа левого поворота достаточно логична и достаточно выполнима, вот только страна может не выдержать такого поворота. А когда страны не выдерживают левых поворотов, там достаточно быстро возникают военные диктатуры.

Остаётся, пожалуй, единственный вопрос: почему кандидат в президенты с такой программой выходит на выборы и почему Кремль, который вполне контролирует эти выборы, оказывает ему негласную поддержку и даёт ему возможность собирать электорат? Ответов на этот вопрос может быть много, самый очевидный и напрашивающийся ответ ― а просто потому что так сложилось, потому что Кремль не очень думает о левом повороте и не очень смотрит на перспективу шести-восьми лет.

Я думаю, что более правильный ответ был бы скорее в том, что Кремль и существующая власть пытаются понять, как велика поддержка левых мер у населения, и если не ответить себе самим на вопрос, насколько надо имплементировать часть из предлагаемых мер в свою экономику для того, чтобы поддержать свою стабильность, то хотя бы, может быть, для того, чтобы дать внятный ответ тем левым силам, которые находятся около Кремля, на вопрос, насколько велика их поддержка и насколько власть должна с ними считаться.

Заодно, возможно, это и демонстрация нашим партнерам на Западе, ― а на Западе у нас хорошие надежные давние партнеры, которые покупают наши нефть и газ, ― что если не существующая власть, то другая власть в России может быть значительно хуже с точки зрения и международных взаимоотношений, и экономики, и даже бесперебойности поставки нефти и газа, которые сегодня всё-таки на Запад идут без проблем и на очень хороших условиях.

Вопросы от зрителей

За последнее время пришло достаточно много вопросов, как раньше говорили, в редакцию. Я боюсь, что сегодня не успею ответить на все, но, по крайней мере, на некоторые отвечу, остальные оставлю до следующей программы. Павел спрашивает: «Не все знают о понятиях „плохой“ и „хороший“ ВВП. Строишь танк или грузовичок ― всё это вклад в ВВП? Расскажите, есть ли методы оценки качества ВВП».

Как всегда в связи с ВВП, вопрос этот сложный и неоднозначный. Вообще говоря, в измерении горизонтальном, в измерении сегодняшнего дня не бывает ни «плохого», ни «хорошего» ВВП. ВВП ― это сумма доходов частных лиц и компаний, которые производят тот или иной товар. Если произведен танк, то компания, которая его произвела, получила прибыль и её работники получили зарплату. Если произведен грузовичок, произошло то же самое. На сегодняшний день они ничем не отличаются.

Разница наступает завтра, тогда, когда с помощью танка будет разрушаться чей-то ВВП, а с помощью грузовичка ― создаваться. С помощью грузовика можно перевозить грузы, и компания, которая перевозит грузы, будет получать прибыль, а её работники будут получать зарплату. Танк может только стрелять, уничтожая созданный кем-то ВВП, уничтожая то, что произведено раньше, в том числе средства производства или людей, которые могли бы получать доходы и тратить эти доходы.

Так что смотреть на сегодняшний ВВП в поисках хорошего или плохого бессмысленно, а вот как он влияет на завтрашний день, посмотреть можно. А для этого можно проанализировать, собственно, какая композиция товаров, что производится в стране, для того, чтобы понять, как завтра это отзовётся на ВВП, причем не только страны, а иногда и не столько страны, если страна, скажем, экспортер оружия, а и всего мира.

Даниил спрашивает: «Есть ли какие-то разумные причины, почему при общем переизбытке денег их нельзя направить на увеличение бюджетных расходов по таким статьям, как образование и здравоохранение? Это страх разогнать инфляцию, нерациональное управление? Избыток денег не принадлежит государству?».

Давайте всё-таки начнем с того, что избыток денег действительно не принадлежит государству. Те деньги, которые скапливаются в банках, те деньги, которые скапливаются в Центральном Банке, деньги, которые считаются в золотовалютных резервах России ― это не деньги государства. Бюджет ― это всего лишь один из экономических агентов. Бюджет у нас сегодня дефицитный и по плану остается дефицитным в ближайшие годы, поэтому, конечно, никакого избытка денег у бюджета нет.

Другой вопрос, что бюджет и государство ― это достаточно мощные агенты. Они могли бы и создать дополнительные деньги, и занять дополнительные деньги. И, вообще говоря, серьезной причины, почему государство не могло бы, скажем, удвоить затраты на образование или здравоохранение, я не вижу. Эти затраты не так велики, если мы говорим о федеральных затратах, конечно, а не о затратах консолидированного бюджета. Они не так велики и могли бы быть увеличены уж на 50% точно, если не на 100%, без существенной опасности развития инфляции.

Кроме того, у государственного бюджета есть где сэкономить. Можно было бы какие-то вещи и не делать, от таких дорогих стадионов для чемпионата до, например, проекта «Сила Сибири», который не является прибыльным, очевидным. Можно было бы какие-то деньги поднять и на внешнем рынке, и на внутреннем специализированными займами под образование и здравоохранение, можно было бы и привлечь агентов из частной коммерческой сферы.

Не делается это потому, что это не является приоритетом для государства. Приоритетом является стабильность власти, приоритетом является военная и политическая мощь, приоритетом является обеспечение достаточным количеством денег тех страт, элит и частей общества, которые могут всерьез повлиять на стабильность власти. Врачи, учителя, ученики, студенты и больные на стабильность власти влияют слабо, а поэтому могут обходиться без достаточных ассигнований.

Василий спрашивает: «Помогите разобраться, пожалуйста, что происходит в „Норникеле“? За что воюют Дерипаска и Потанин? Зачем объединять „Русал“ с „Норникелем“? Что такая борьба говорит о российском бизнесе в целом?».

Новая война Дерипаски: как конфликт с Рыбкой сменился борьбой за «Норникель»

За что воюют Дерипаска с Потаниным и примкнувший к ним Абрамович, рассказ очень длинный, там очень много мелких нюансов, связанных и с российской действительностью, и с нероссийской, и с российским и нероссийским правом. Если говорить очень коротко, то воюют они за возможность контролировать поток денежных средств, который идет из компании.

Поток этот идет не только через дивиденды и не только через стоимость акций. Если бы это были только дивиденды, то воевать, собственно, было бы не за что, надо было бы договариваться о размере дивидендов и их выплачивать пропорционально размеру акций. Но поток этот может идти и через подряды для тех подрядчиков, для которых тот или иной контролирующий акционер хочет, чтобы деньги уходили из компании, и через трансфертное ценообразование, и через десяток других способов, как можно забирать излишнюю прибыль. Или даже не излишнюю прибыль, а забирать средства из компании при отрицательной прибыли и даже при отрицательном кэш-флоу.

Поэтому в российских условиях, там, где законодательство достаточно слабое и примитивное, а суды встают на сторону сильнейшего, а не на сторону закона, можно по-разному играть с компанией, если только ты её контролируешь и можешь устранить от контроля других игроков. Собственно, именно об этом и идет дискуссия, спор, олигархи решают, кто из них будет определять, как из компании будет выводиться достаточно денег.

Надо понимать, что это не значит, что они хотят компанию обанкротить или хотят действовать в ущерб интересам развития компании. Это просто значит, что желание получать из компании доход, не пропорциональный дивидендному потоку и доли в этой компании, будет превалировать, и война подобного рода будет продолжаться и за другие компании в том числе, пока в России не появится законодательство, сравнимое по качеству с британским правом современном, и не появятся суды, сравнимые по качеству с британскими судами.

Иван спрашивает: «Можно ли назвать 1–1,5% роста ЕС стагнацией? И если да, связана ли она с чрезмерной социализацией и бюрократизацией или есть другие причины? И планирует ли ЕС на эту ситуацию влиять и её исправлять? Если да, то как?».

Во-первых, рост экономики ЕС уже превышает 1–1,5%. 1,5% сегодня ― это рост экономики Великобритании, и британцы сильно жалуются на такой рост, говорят, что он отстает от других стран ЕС и даже от Канады в связи с тем, что объявленный брэксит, который уже далеко не так привлекателен для британцев, как полтора года назад, замедляет рост экономики и снижает поток инвестирования.

Я бы сейчас говорил скорее о двухпроцентном росте экономики ЕС в ближайшие годы, может быть, 2,5%. Но и проценты, о которых мы говорим, тоже дают мало представления о том, что такое рост экономики ЕС. Для того, чтобы понять, как экономика растет, надо посмотреть на реальные доллары, если хотите, евро прибавки к ВВП.

Средний подушевой ВВП в странах ЕС сегодня составляет порядка 35 тысяч долларов на человека, и 1% ― это 350 долларов, а 2%, о которых мы говорим, ― это уже 700 долларов. 700 долларов прироста ВВП на человека в ЕС сегодня ― это чуть-чуть больше, чем скорость роста экономики Китая. В Китае на сегодня рост составляет примерно 500–600 долларов на человека в год.

Так что если отвлечься от процентов, которые удобны для сравнения одной страны с самой собой, но неудобны для сравнения разных стран, экономика ЕС сегодня растет чуть-чуть быстрее, чем экономика Китая. Экономика ЕС очень развита, и объем ВВП на человека там очень большой. Для такого развития и для достаточного насыщения рынка продуктами и товарами расти вообще сложно. Очень сложно создать ситуацию, когда население захочет покупать много больше, оно удовлетворено в общей массе тем потоком товаров и услуг, которые есть уже на сегодня.

Кроме того, страны ЕС сильно социализированы, там достаточно высокое социальное обеспечение и достаточно низкая мотивировка для экономических агентов для того, чтобы увеличивать и развивать бизнес. Достаточно посмотреть на налоги: даже в Италии, стране не с самым активным ростом ВВП и не с самым высоким ВВП на душу населения, подоходный налог составляют от 23–28% до 43–45% в зависимости от дохода. Это сильный демотиватор, страна достаточно слаба с точки зрения развития нового бизнеса.

Тем не менее на вопрос, собирается ли ЕС что-то с этим делать, наверно, пока приходится отвечать «нет», в частности, потому что рост ВВП всё равно превышает китайский по своей скорости, и бюрократы из органов управления ЕС не видят пока достаточно серьезных сигналов для того, чтобы пересматривать свою политику.

Наша передача, к сожалению, подходит к концу. Спасибо, что были с нами. Задавайте ваши вопросы, хотя у меня их накопилось достаточно много, но мы будем пытаться в ближайших передачах ответить на все те вопросы, которые вы пришлете. Ещё раз спасибо и до свидания.