Кашин и предчувствие войны

Мерить людей поколениями — опасное дело, слишком велика погрешность. Мы все разные, и даже несколько месяцев разницы в возрасте делают тебя принципиально непохожим на твоих почти ровесников. Я задумался об этом, когда обнаружил в соцсетях какой-то прямо вагон воспоминаний о детских страхах неизбежной ядерной войны — людям примерно моего возраста, ну, чуть постарше, снились ревущие сирены, падающие с неба бомбы и все такое прочее. И я понимаю, что с этими людьми мы разговариваем на разных языках — мне 36 лет, я 1980-го года, то есть плакаты с бомбой, на которой буква N, нейтронная  — помню, апокалиптические фильмы о ядерной катастрофе помню, выражение «ядерная зима» мне знакомо — всего этого много было в детстве, но чего, видимо, я уже не застал — вот как раз страха, основанного на том, что да, это все может случиться всерьез.
Понятно, что благодарить за исчезновение страха я должен нашего последнего генерального секретаря, который на протяжении всего моего детства подписывал с Рейганом договоры о ядерном разоружении, но я сейчас не об этом. На этой неделе я, кажется, впервые в жизни задумался о том, что должно произойти, чтобы я, лично я, то есть 36-летний русский, не заставший ядерного страха, испытал бы его сейчас, наблюдая за поступающими новостями, которые очень похожи на предвоенные. Если вы считаете меня машиной по производству ответов на сложные вопросы, то извините, ответа у меня нет — и о том, что его у меня нет, я написал колонку для Слона:

Возможно, это и есть главное внешнеполитическое открытие этой осени: даже сейчас, во время максимального обострения, никто не сможет сказать точно, до какой степени это все по-настоящему и какова пропорция внутренней политики, российской и американской, в международных делах. Внутрироссийский образ Владимира Путина давно немыслим без его всемирно-исторической составляющей, и чем она больше, тем внушительнее ее зеркальное отражение на Западе – кто из российских или советских лидеров до Путина попадал на обложку «Тайм» в образе злодея, пытающегося сорвать американские выборы? И если заинтересованность именно в таком образе Путина оказывается взаимной, чем это может быть чревато, войной или продолжением игры?

Когда Путин говорит о себе, что он именно таков, каким его хотят видеть россияне, он говорит правду, но не всю. Чего хотят россияне, это, в свою очередь, они узнают от самого Путина как минимум через подконтрольный ему телевизор. Производит ли этот замкнутый цикл какую-то дополнительную энергию сверх той, которая заложена в нем конструктивно, этого никто не узнает как минимум до первой американской ракеты или самолета, сбитого над Сирией. Если противостояние ведется понарошку, но это «понарошку» никак не ограничено ни волей избирателей, ни общественным мнением, ни сильной оппозицией, рано или поздно оказывается, что грань между «понарошку» и «всерьез» стерта.​

Но вообще это такой интересный момент — у меня нет ответа, а вот у людей, которые таскают российский ядерный чемоданчик, — они понимают, где грань между медийной игрой и реальностью? Вот когда их западные лидеры открытым текстом обвиняют в военных преступлениях — они что думают, это пиар или это залет? Политолог сегодня в России должен быть психологом. Сегодня интереснее гадать не о происходящем в коридорах, а о происходящем в головах. Об авторах «разрядки» семидесятых, о мировых лидерах по обе стороны железного занавеса, есть такой стереотип, и я тоже его приверженец, что все эти люди, и Брежнев, и Киссинджер, и Никсон, и Брандт, и вообще все — они же пережили Вторую мировую войну во взрослом возрасте, почти все, включая Брежнева, воевали, и страх войны был их определяющим свойством, поэтому фильм Кубрика «Доктор Стрейнджлав», да и ядерные истерики Хрущева, всем им в равной мере казались кошмаром. Может быть, вообще Хрущева и свергли за то, что он слишком часто грозил Западу ядерной бомбой, а никто кроме него воевать не хотел. Но это уже догадки, конечно.

Еще одна догадка — она по поводу уже наших нынешних вождей. Они родом из девяностых. Они действительно знают, что все пиар. Они боятся Запада, но они не против игры в войну — военно-патриотическая риторика у нас очень популярна. У них совершенно точно нет такого страха войны, какой был у Брежнева — в конце концов, Владимира Путина к власти привела именно вторая чеченская война, так что пацифистом Путин быть не может. Но при этом наш правящий класс во главе с ним — это люди богатые и привыкшие к самой комфортной жизни, и реальный международный кризис эту их жизнь может разрушить. Вот такие, наверное, исходные данные у этой задачи, а как она решается — об этом я написал для издания «Спектр»:

Мы действительно не представляем, что сегодня у них в головах, у этих бывших оперов ленинградского УКГБ, у пиарщиков, поставленных на государственную службу, у выпускников юрфака Ленинградского государственного университета имени Жданова. Картинки, которые они рисовали для внутреннего пользования, начали вдруг оживать, и даже смотреть на них до невозможного страшно.

Что делать? А они не знают. Обратного заклинания не существует, или их просто никто ему не научил. Выпускник Красноярского политехнического института по специальности инженер-строитель Сергей Шойгу любит носить красивый генеральский мундир с иконостасом наград, в том числе боевых, но быть вождем воюющей армии — скорее всего, это его главный и самый страшный кошмар. Снимать фуражку и креститься, проезжая под Спасскими воротами, ему нравится, а прятаться в бункере — вряд ли. Да и никому из них вообще не хочется ничего менять в своей жизни, и то, что она вдруг начала меняться сама, должно вводить их в оцепенение.

И еще одна такая уже полувоенная тема — слух о срочном возвращении всех детей российских чиновников, которые живут или учатся за границей. Об этом написало издание «Знак», официальные лица это вяло опровергали, но этот ритуал, когда журналисты ссылаются на источники, а пресс-секретари все опровергают — это уже действительно такая очень пустая процедура, в которой установить достоверность новости невозможно. В такие новости можно только верить или не верить, никакого другого критерия достоверности нет.  Верим ли мы в возвращение тысяч чиновничьих детей в Россию? Я не верю, но с такой оговоркой, что это две разные истории —возвращение детей и решение о возвращении детей. Решение может быть принято не для того, чтобы дети возвращались, а для того, чтобы их отцы боялись. Раз уж у нас такое предвоенное настроение, его надо как-то поддерживать в рабочем состоянии, и шантаж детьми — отличный выход с точки зрения нашего аморального, но при этом вполне рационального Кремля. То есть это скорее тоже вопрос психологии, а не реальных судеб детей наших чиновников. А представить, что все они, сколько их там, тысячи, завтра вдруг прилетели в Москву и бродят по ней, испуганно озираясь — я не могу. Это уже какой-то фестиваль молодежи и студентов получается, а нам до него в любом случае далеко. Об этом я написал для издания Rus2Web:

Патриотизм российской власти, ее привязанность к России, ее заинтересованность в процветании по российскую сторону границы — за шестнадцать путинских лет эти вещи никогда не выходили за пределы пропагандистской риторики, рассчитанной на внутреннюю аудиторию. Могут ли отцы, находящиеся у власти, сами поверить в собственную пропаганду? Да, наверное. Могут ли поверить в нее их дети, которые живут за границей? Нет, никогда. Романтические надежды на то, что, вернувшись, они окажутся заинтересованными в «хорошей России» — с западным качеством жизни, образованием, здравоохранением, всем — эти надежды тоже легко перекладываются на язык восторженных телевизионных сюжетов. Но ни для чего больше они не пригодны.

Чтобы все было по-настоящему, российская власть должна как минимум перестать быть собой. Но как это сделать, как себя сломать, как объяснить себе прежде всего, что Россия — это не ресурс, которым можно пользоваться в своих интересах, а то место, где тебе и твоим детям жить и умирать? Скорее всего, это просто невозможно. Ну, или цена, которую стоит за это заплатить, будет слишком высока — ненависть собственных детей, выдернутых из Гарвардов и Оксфордов (это в лучшем случае, чаще — просто из мест, удобных для прожигания жизни; все-таки российский мажор в самую последнюю очередь ассоциируется с хорошим западным университетом) во имя очередной политической кампании.

Нападение на дочь Федора Емельяненко в Москве пришло в информационное поле так медленно и мрачно — сначала в виде каких-то твитов, потом в виде заметки в МК, потом было даже опровержение каких-то людей из окружения Емельяненко, потом официальное подтверждение полиции, и дальше уже такие традиционные медийные пляски, когда власти говорят, что нападавший был славянской внешности, а люди слушают и понимающе кивают — да уж, конечно, славянской. На прошлой неделе, когда Рамзан Кадыров фактически извинился перед Федором Емельяненко и призвал свою аудиторию удалить все оскорбления в адрес Федора, я написал, что теперь-то Федору Емельяненко и стоит начинать по-настоящему нервничать — именно теперь, когда Кадыров улыбается, а не кричит.
Конечно, до сих пор нельзя исключать, что нападение на дочь никак не связано со ссорой ее отца с Кадыровым. Но чеченский вопрос для сегодняшней России — это уже все-таки не совсем то явление, к которому можно подходить с привычными нам мерками. О презумпции невиновности разумно говорить, когда есть честный суд и непредвзятое следствие, а попробуйте поговорить о презумпции невиновности с толпой, которая окружала полицейский участок и требует ей выдать того, кого она считает преступником. Опыт дела Немцова показал, что есть очень большие сомнения в том, что российское следствие действительно заинтересовано в наказании заказчиков и организаторов преступления, и это тоже должны учитывать официальные лица, которые говорят, что самая популярная версия не рассматривается, и хотят, чтобы все верили, что официальные лица говорят правду.

Свою колонку на чеченскую тему я непрерывно пишу уже давно, повторяя в ней одну и ту же мысль — нет такой отдельной сущности под названием Чечня, есть Россия, в которой кадыровское государство защищено самой мощной федеральной поддержкой. В убийстве Немцова обвиняются российские офицеры. Офисы Комитета против пыток громили в России. Спикер приходит давить на судью в России. Детские бои без правил были в России. Это Россия, а не какая-то отдельная от нее Чечня. И настоящего чеченского лидера зовут Владимир Путин — давайте уже поверим Рамзану Кадырову, который постоянно называет себя его пехотинцем. Об этом моя колонка для Слона:

Вообще это такой уже давно сложившийся шаблон общественной реакции на чеченские (и «чеченские», то есть непроверяемые, на грани слухов) новости: узнали, ужаснулись и как можно скорее забыли, потому что думать об этом не хочется совершенно – сплошное расстройство и никакой пользы. В новости о нападении на дочь Федора Емельяненко тоже стоит обратить внимание именно на это – появилась эта новость, и все вспомнили, что всего неделю назад были детские бои в Грозном и последовавшая за ними перебранка чеченских начальников с чемпионом мира. Скандал был внушительный, мало кто прошел мимо него, но неделю спустя все выглядит так, будто это было сто лет назад. Не хочется, чтобы это звучало как упрек в адрес российского общества, слишком равнодушного в те моменты, когда равнодушным быть нельзя – нет, как раз можно и нужно, никаких других, кроме равнодушия, инструментов защиты от чеченской проблемы у общества объективно нет. Ну в самом деле, не погромы же устраивать.

Патриарх пожимает руку роботу — это уже какой-то совсем киберпанк, этого не может быть по-настоящему, но мы ведь давно уже привыкли, что может быть все. Выступление патриарха на молодежном православном форуме на ВДНХ — я слушал его и вдруг понял, что могу представить себе эту речь в исполнении кого угодно. О пропаганде подвигов в кино может говорить Владимир Мединский, о роли женщины в семье — Елена Мизулина, о векторе развития государства — Владимир Путин. Руку роботу может пожимать, конечно, Дмитрий Медведев. То есть смотришь на патриарха и понимаешь, что у него уже, наверное, не осталось каких-то специфических патриарших черт — все взаимозаменяемо, и то, что у нас принято называть духовностью, равномерно распределено между всеми официальными лицами, одним из которых можно назвать патриарха. И это, по-моему, какое-то новое качество отношений между церковью и обществом — все думали, что растет влияние церкви, а получилось наоборот, церковь впитала в себя черты государства. Об этом феномене я написал для Deutsche Welle:

Совсем недавно в России было модно говорить о клерикализации общества — политическое похолодание 2012 года и сформулированный Владимиром Путиным запрос на «духовные скрепы» неминуемо должен был привести к росту влияния церкви. Но, видимо, это тот самый важный диалектический закон, о котором почему-то все всегда забывают. Одностороннего влияния не бывает в принципе, любое влияние взаимно. Сделавшись влиятельной общественной силой государственного масштаба, церковь столкнулась с риском самой превратиться в государственную корпорацию или министерство. Все ждали клерикализации общества, а получили огосударствление церкви.

Сегодняшняя Россия очень похоже на корпоративистские государства Европы начала и середины XX века. Во главе стоит вождь, а все сферы общественной жизни монополизированы и возглавляются вождями поменьше от Сергея Шойгу до Игоря Сечина. Церковь стала просто одной из таких корпораций, и патриарх, если рассматривать его в контексте общероссийской, а не церковной системы — просто один из корпоративных вождей.

Неделю назад в эфире нашей программы мы говорили с главным редактором издания «Новый Калининград» Алексеем Миловановым о новом калининградском губернаторе Антоне Алиханова, самом молодом, ему тридцать лет, региональном руководителе в России. Никто не знает, как ему удалось сделать такую быструю карьеру, все ищут его тайные связи с влиятельными людьми, и как раз на этой неделе журналисты «Нового Калининграда» выяснили, что жена Алиханова — внучка главврача московского Склифа Моргели Хубутии, а «Трасперенси интернешнл» выяснили, что еще один родственник этой семьи Михаил Хубутия — известный оружейник и партнер ближайшего сотрудника Сергея Чемезова Эдуарда Иоффе, находящегося под санкциями США и Канады. То есть вот так все перемешано, медицина, оружие, Чемезов и в центре всей этой конструкции тридцатилетний губернатор.
И чем опасно разговаривать на такие темы с главным редактором «Нового Калининграда» — мы говорили с ним в эфире, а после эфира он попросил меня написать для его издания колонку о назначении Алиханова. Отказать я не смог, но написал не столько об Алиханове, о нем же действительно никто ничего не знает, сколько об этом принципе таинственных назначений, когда всем хочется видеть за ними сложную схему, интригу, хитрый план, а потом оказывается, что никакого плана нет, и Кремль просто хотел пристроить хорошего человека. Мне кажется, Алиханов — это именно такой случай, я не разделяю энтузиазма калининградцев по поводу того, что благодаря его связям область расцветет — и об этом я написал для «Нового Калининграда»:

Реальным предметом веры скорее должен быть не сам тридцатилетний губернатор, а принцип: если человека назначают, то это должно быть проявлением какой-то секретной мудрости, имеющей своей целью какой-то впечатляющий результат.

Вера в Алиханова — это единственная доступная нам страховка от самого тоскливого (но при этом и самого очевидного) вывода, что никаких хитрых планов у Кремля, как правило, нет, и что кадровая политика состоит в хаотическом распределении случайных должностей среди случайных людей. В свое время на Камчатку назначили таинственного варяга Алексея Кузьмицкого, и это тоже легко истолковывалось как резкое повышение федерального внимания к далекому, но стратегически важному региону, которому, конечно же, нужен был именно такой руководитель, не погрязший в местных конфликтах интересов и имеющий возможность решить многие проблемы с помощью прямого контакта с Кремлем. Когда Кузьмицкого снимали, высокопоставленный источник невозмутимо объяснял журналистам, что «среди простых и сильных людей питерский мальчик просто потерялся».
Что это было? Ответ тоже зависит от веры. 

Читайте колонку Олега Кашина о том, почему в России нет и не может быть своего Боба Дилана

Наш читатель Арам Габрелянов из Москвы тоже прочитал мои колонки на этой неделе, и вот что он пишет: «Что можно сказать Кашину? Да ничего- бумагомарака он и есть бумагомарака! А завтра Путин опять будет оберегать страну и свой народ , а рядом будет стоять Рамзан. Зачем им слушать Кашина — им работать надо! Родину защищать!» Это как бы он так меня ругает, но вообще мне очень нравится такое противопоставление. Кто вам больше нравится, Путин и Кадыров или Кашин? Я-то на этот вопрос могу ответить не задумываясь, но, прощаясь с вами до следующей недели, хочу вам пожелать сделать правильный выбор, и если кто-то выберет меня, то в следующую пятницу смотрите Дождь. Это программа Кашин.Гуру, я Олег Кашин, всего доброго.

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.