Самая народная статья. Почему наркотики исчезли из дела Абызова так же быстро, как появились

Сюжет с наркотиками в квартире Михаила Абызова — это что-то булгаковское, «наркотики были, мы этого не отрицаем, но они самоликвидировались» («Иван Васильевич» — это тоже Булгаков, да). За несколько часов новость о страшной находке в квартире экс-министра пережила удивительную эволюцию — сначала о неназванных наркотиках заявил прямо в суде по делу Абызова следователь, потом информированные телеграм-каналы уверенно писали о кокаине, потом оказалось, что в квартире жил не Абызов, а его теща, которая заявила агентствам, что это не наркотики, а лекарство, потом кокаин в новостях понизили до марихуаны,  и наконец стало известно об административном производстве в отношении неустановленных лиц за хранение запрещенных веществ, то есть по народной статье 228 бывший министр Абызов не пойдет.

И, по-хорошему, если убрать всю шелуху, это и есть новость — Абызову не стали добавлять наркотики к обвинению, решили спустить вновь открывшиеся обстоятельства на тормозах. Весь день решали, звонили, наверное, начальникам, те звонили еще выше, и на самом верху решили не создавать прецедента — если по человеку есть решение сажать его за коррупцию, то даже если у него дома найдут труп, для дела по убийству нужно будет дополнительное политическое решение. Так, по крайней мере, функционирует российское не вполне правовое государство с его сословностью, кастовостью и избирательным правоприменением.

Я, если честно, больше верю в кокаин, чем в марихуану, и не верю в неустановленных лиц. Наркопотребление — та сфера, в которой разрыв между официальным его образом и реальностью наиболее велик и, наверное, даже трагически велик. Законодательная база, в том числе уголовная, зависла где-то на том уровне, когда слово «наркоман» стояло через запятую с неприличным ныне словом «бомж» и означало деклассированного полумертвеца, готового за дозу на любое преступление. Кто помнит роман «Плаха» или фильм «Мафия» из серии про «Знатоков», тот понимает, о чем я. Дальше постараюсь формулировать очень осторожно, потому что вот это архаичное законодательство касается и слов, но вы и так прекрасно знаете, что в российских городах относится к повседневному быту интеллигентной молодежи, а что — к престижному и очень престижному потреблению, luxury. И да, разумеется, если старшему поколению государственных деятелей до сих пор больше идет водка и коньяк, а не наркотики, то чем прогрессивнее и моложе российский чиновник, и чем престижнее его потребление, тем более полным будет комплект этого потребления уже во всех смыслах, включая тот самый. Михаил Абызов был в свое время самым прогрессивным и, кстати, самым богатым министром, и представить, что он расслаблялся с водкой в бане, гораздо сложнее, чем что-то другое. И вот у него в квартире что-то нашли.

Подшивать эти новые обстоятельства к делу или тем более заводить новое — было бы прецедентом того же масштаба, что и первые аресты губернаторов или министров. В не вполне правовой сословной России сильнее права — общественный договор. Этот договор много раз менялся на ходу. Тенденция последних лет — уязвимость номенклатуры, но уязвимость эта строго привязана к неаккуратности с казенными деньгами и, вероятно, к политической неаккуратности, как-то они должны быть связаны между собой. При этом до сих пор невозможно представить себе, чтобы министр или сын министра, — были прецеденты, помним, — сел, например, за смертельное ДТП или еще за какое-нибудь преступление, по факту относящееся к преступлениям низших сословий, народным.

Наркотики — это самая народная уголовная статья, и привлекать по народной статье человека из номенклатуры было бы нарушением всех устоявшихся в России норм. Именно поэтому все закончилось административным протоколом про неустановленных лиц, да и наверняка еще за кадром следователю дадут по шапке за излишнюю болтливость в суде. А те чиновники, у которых в их золотых тумбочках хранятся запрещенные вещества, пусть выдыхают — прецедент Абызова показал, что можно.