Феномен Бутиной-Сечина: почему в современной России кто угодно может быть кем угодно

Говоря об аресте Марии Бутиной в Америке, я мог бы начать с того, что я сам с ней лично знаком, но в этом случае мне пришлось бы занимать место в хвосте такой длинной очереди граждан, которые лично знакомы с Марией Бутиной, потому что с ней, кажется, действительно знакомы все — и, наверное, это скорее показатель ее не очень высокого общественного статуса, потому что чем выше положение человека, тем меньше у него знакомых. Многие ли знают лично, скажем, Игоря Сечина? А Марию Бутину знают все. Такая давняя активистка из Живого журнала, которая выступала и у нашистов на Селигере, и у либералов на «Кафке-Оруэлле», — мы с ней там и познакомились, кстати, — выдвигалась в Общественную палату через онлайн-выборы, и даже Навальный за нее агитировал, потому что она борется за легализацию короткоствольного боевого оружия для граждан, и Навальный в свое время тоже выступал с этих позиций.

И, видимо, сочетание этого всеобщего знакомства с таким довольно диким кинематографическим сюжетом, в котором и секс, с помощью которого она, как пишут американцы, устанавливала связи в американской элите, и оружие, и сам образ молодой рыжеволосой женщины — это все дает ощущение какого-то нового уровня безумия, медийного, политического, какого угодно. Это что вообще — американская охота на ведьм или российский постпанк? И если сюжет кажется безумным, как о нем вообще говорить, чтобы не сойти с ума?

В истории с Бутиной таким якорем, который хотя бы символически цепляет этот психоделический корабль к чему-то твердому, можно считать бывшего сенатора Торшина, который теперь работает в Центробанке и которого можно назвать покровителем Бутиной — Торшин сам по себе давний лоббист оружейной темы, он поддерживал бутинское движение в поддержку гражданского оружия, он в санкционных списках, и западная пресса много писала о его связях с преступной группировкой. Если считать, что Бутина в Америке представляла его интересы, сюжет действительно делается менее безумным и менее кинематографичным, а все загадки перемещаются на нашу сторону Атлантического океана.

И, собственно, главная загадка — в какой мере Торшин может быть выразителем официальных интересов путинского государства. Обрастая связями в среде американских лоббистов, он работал на себя или на Кремль? Поводов считать, что все-таки на себя, достаточно, но тут уже такой философский вопрос — в России сегодня государство контролирует примерно все, а если оно контролирует примерно все, могут ли тут вообще быть какие-то интересы, не связанные с государством, может ли кто-нибудь — вот тот же Торшин, — вести какую-нибудь собственную игру?

На этот вопрос существует вполне официальный ответ,  много раз произнесенный и Путиным, и всеми остальными — да, у нас все ведут какую-то собственную игру. И повар Пригожин, и военные, берущие отпуск и уезжающие воевать в Донбасс, и правительство, без участия президента задумавшее пенсионную реформу, и телевидение, озаботившееся вдруг темой активных стариков. Именно в тех случаях, когда очевиднее всего роль государства, нам традиционно доказывают, что никакого государства здесь нет, и все действуют сами, и чем чаще звучит эта риторика, тем меньше возможностей в нее верить.

Мы находимся в той ситуации, когда любое публичное действие, не остановленное российским государством, выглядит как действие государства. И Бутина тоже воспринимается как агент Кремля ровно потому, что у нас давно уже все по умолчанию агенты Кремля. Это не вопрос вины или невиновности, это оборотная сторона огосударствления всех сфер жизни в России. Марии Бутиной — свободу, конечно. В чем она точно не виновата — в том, что американская шпиономания вступила в реакцию с российской непрозрачностью. Об этой непрозрачности как об источнике повышенной опасности для всех россиян — моя колонка для издания Republic.

Когда Владимир Путин сравнивает Евгения Пригожина с Джорджем Соросом, который тоже богатый и тоже всюду лезет, но его при этом никто не считает представителем официального Вашингтона – почему это звучит издевательски? Потому что Сорос это Сорос, а у Пригожина репутация «повара Путина». Живи Сорос в России, его главной амбицией было бы не потерять капиталы, поссорившись с государством – миллиардеров, разбогатевших до Путина, у нас хватает, и было много случаев, позволяющих понять их образ мысли и действия, когда самое страшное – любая политическая активность, а самое желанное – «выйти в кэш» и куда-нибудь переехать, откупившись чем-нибудь социально значимым от необходимости присесть на дорожку.

В путиноцентричной системе ⁠человек типа Сороса ⁠не будет воевать ⁠в Сирии или строить медиаимперию с троллями. В путиноцентричной системе люди в иерархии ранжируются не по размеру состояния и даже не по официальной должности (человек номер два – Медведев, человек номер три – Матвиенко; кто в такое верит?), а по заведомо таинственным и нелогичным критериям, которые в самом общем виде можно увязать с близостью к первому лицу, но более конкретных формул, позволяющих четко выстроить иерархию, не существует. Даже «повар Путина» в равной мере может быть и действительно влиятельнейшим человеком, ворочающим миллиардами и решающим вопросы войны и мира, и медийной заглушкой, на которую принято сваливать все самые спорные государственные поступки, и если что – отвечать ему, хотя на самом деле он вообще ни при чем. Эта иерархическая двусмысленность, вероятно, полезна с точки зрения тактических управленческих привычек Владимира Путина; о нем часто говорят, что он ко всему, что делает, относится как к спецоперации – ну и вот здесь тоже что-то из этой серии.

Но у иерархической двусмысленности есть и явные издержки. Когда реальная система принятия решений замаскирована ничего не решающими людьми на официальных должностях, фронтирующими псевдоолигархами, говорящими головами, узнающими, что именно им нужно говорить, по телефону за минуту до того, как они откроют рот – в такой системе невозможен аргумент формата «Ну что вы, она всего лишь молодая активистка, сторонница гражданского оружия» (про Бутину), или «Ну что вы, она всего лишь подмосковный адвокат» (про Весельницкую) или «Ну что вы, он всего лишь зампред Центробанка» (про Торшина). Россия сегодня устроена так, что в ней кто угодно может быть кем угодно, и о том, кто есть кто на самом деле, никто не может знать достоверно – и это базовый принцип системы.