Кашин и элитный детский сад: звонки Кириенко, донбасский консенсус и разоблачение Медведева

На этой неделе вспоминали Бориса Немцова — два года со дня убийства, очередной, уже третий марш его памяти, и уже в почти полной тишине проходящий процесс над обвиняемыми в убийстве, за которым никто не следит, потому что и так ясно, что заказчиков преступления судить не будут.

День памяти, день смерти — это все-таки особая статья, всегда стоящая чуть в стороне от стандартных политических сюжетов. Не потому, что кто-то так решил, а просто люди так устроены. Собственно, недавняя серия скандалов, связанных с тем, что кто-то смеялся над погибшими послом Карловым и доктором Лизой или над умершим Чуркиным — она ведь ровно об этом, что даже если тебе не нравился покойный, будь человеком и не вмешивайся в отношения между смертью и теми, для кого она горе.

Когда убили Карлова, у меня была такая довольно жестокая колонка о том, что ему повезло — по НТВ не будет разоблачений его постельной жизни, о нем не будут писать, что его убили из-за денег или из-за любовницы, а цветы, которые люди несли тогда к МИДу на Смоленскую площадь, городские власти не будут увозить на помойку, пока скорбящих увозит полиция. Меня тогда спрашивали, зачем ты так — ну а как еще об этом говорить? Мы привыкли, что смерть всех уравнивает, но это у нас давно не так. Знаменитый лужковский закон о том, что улицу в честь умершего можно называть только через десять лет после его смерти, не работает, на этой неделе в Москве появилась улица Карлова, и на этой же неделе, в ночь накануне годовщины убийства Немцова «Гормост» опять разгромил мемориал на Большом Москворецком мосту, более того — объявили, что мост скоро закроют на реконструкцию, и это тот же трюк, что когда-то с Триумфальной и Манежной площадями — чтобы люди не собирались, надо сделать стройплощадку, еще и денег можно освоить. Когда московские власти с помощью строек боролись с митингами, это было дико. Когда они с помощью строек борются с памятью — это мерзко.

Еще более мерзко, конечно, когда активист прокремлевского движения приходит на марш памяти и льет в лицо Касьянову зеленку. Сейчас модно говорить, что НОД и другие аналогичные структуры отморозились и действуют самостоятельно, вызывая недовольство Кремля, но в это трудно поверить — у Кремля все-таки достаточно ресурсов, чтобы никакого НОДа не было в принципе. Сейчас на фоне разговоров о кириенковской оттепели мне показалось важным напомнить, что именно Сергей Кириенко, два года назад не побоявшийся прийти попрощаться с Немцовым, сегодня несет по должности персональную ответственность за все гадости, которые совершаются в том числе и вокруг памяти Немцова. Об этом моя колонка для издания Republic.

Чтобы очередной нодовец не пришел брызгать в Касьянова зеленкой, достаточно одного звонка Кириенко. Чтобы московские власти не зачищали Большой Москворецкий мост, достаточно одного звонка Кириенко. Чтобы люди из SERB не устраивали драк на митингах, достаточно одного звонка Кириенко. Отрасль, возглавляемая Кириенко, устроена так, что никакой автономной самодеятельности в ней нет и быть не может. Депутат Федоров и его бойцы никогда не пойдут хулиганить без разрешения сверху. Пикет перед редакцией, если в пикете не заинтересован Кремль, будет пресечен еще на стадии входа пикетчиков в метро, а флаги и транспаранты будут изъяты. Дерущийся с полицией Гоша Тарасевич, если бы он дрался без разрешения, давно был бы посажен в тюрьму на три года, и если бы с кем-то и дрался, то только с сокамерниками. Ни байкеры, ни «офицеры России», ни православные фундаменталисты, ни «Сорок сороков» – никто из них не чувствовал бы себя сегодня в России спокойно и вольготно, если бы за каждой из этих структур не стояло государство. И не имеет значения, какое именно из подразделений государственной машины покровительствует патриотическим хулиганам и погромщикам. МВД, ФСБ, кто угодно – в любом случае за взаимодействие государства с уличной оппозицией в Кремле отвечает Кириенко, и он либо не справляется с обязанностями, что вряд ли, либо сам по службе заинтересован во всем этом хулиганстве – и в зеленке, и в драках, и в наведении порядка на Москворецком мосту.

Ну и такая смежная история — модный показ в Грозном, дочка Рамзана Кадырова, она модельер, демонстрирует свою новую коллекцию, и несколько глянцевых главредов вместо недели моды в Париже поехали в Грозный. Журнал «Татлер», который вообще-то славится своей язвительностью и смелостью, когда он пишет о женах и детях самых статусных государственных людей, в репортаже из Грозного проявил какую-то дичайшую сдержанность, я процитирую — «Айшат Кадырова показала тридцать по-настоящему красивых платьев, достойно соединяющих традиции национального костюма и требования 2017 года. В истории дома, основанного девять лет назад супругой Рамзана Кадырова Медни, наступила новая перспективная глава», — понятно, что о Кадырове не напишешь так же смешно, как о Пескове, понятно, что многим страшно, но зачем тогда вообще туда ездить? Это еще десять лет назад тогдашние российские глянцевые журналы брали интервью у Кадырова, это было в новинку, да и вообще еще можно было уговорить себя, что это просто такая национальная специфика, а в целом же интересный парень. «На Рамзане смокинг Дольче и Габбана, золотой пистолет собственность модели». Но это могло быть забавно десять лет назад, когда многое было непонятнее и в то же время проще, когда многие были живы. А сейчас-то что?

А сейчас, я хочу вам напомнить, Рамзан Кадыров ничем не испортил свою официальную репутацию — он не проходит свидетелем по уголовным делам, его никто ни в чем не обвиняет вслух, а кто обвиняет, тот очень быстро публично извиняется. И я прекрасно понимаю, что если бы мне пришло в голову строго спрашивать у московских гостей грозненского показа, зачем они туда поехали, самым разумным ответом мне было бы простое «А что, нельзя?»

Можно, все можно, и даже сам этот формат, когда некого и не в чем обвинять и упрекать — он ведь тоже пришел к нам не из Грозного, это общероссийский стиль, федеральный. Уже давняя история с интервью Трампа, когда ведущий Билл О’Рейли назвал Путина убийцей, а Трамп не стал возражать — она ведь тоже об этом. Официальный российский лозунг — «А руки-то вон они где», ну или «не пойман — не вор». Этот принцип я попытался описать для американской аудитории в газете The New York Times.

У того, кто всегда при исполнении служебных обязанностей, миссия состоит не в том, чтобы не совершать преступлений, а в том, чтобы не быть пойманным. Само по себе преступление не табуировано, и эта формула объясняет, например, политику Путина по отношению к Украине — Россия никогда не признает, что в украинской войне участвуют ее солдаты. Путин не военный человек, а шпион, и война для него не война, а спецоперация, в которой самая важная цель — оставаться неразоблаченным.

Это делает Россию экспериментальным пространством, в котором все — одна огромная спецоперация. Кадровые назначения, миллиардные сделки, законы, войны — все организуется и устраивается в обстановке полной секретности. Было бы странно, если бы политические убийства были исключением из этого правила, и именно поэтому в большинстве случаев арестовывают только исполнителя, а заказчик почти всегда остается неизвестным.

Дочка Рамзана Кадырова, как уже было сказано, модельер, и по сравнению с другими детьми российских высокопоставленных отцов это еще довольно скромно — на этой неделе компанию «Алроса» возглавил перешедший из Сбербанка сын Сергея Иванова, сын Патрушева возглавил совместный проект «Газпрома» и «Лукойла» на шельфе Каспия, а сын Чайки просто дал очаровательное интервью газете РБК о том, что отец помогает ему, цитата, подзатыльниками. Сегодня «Коммерсантъ» пишет, что сын Рогозина станет вице-президентом Объединенной авиастроительной корпорации. То есть ни дня без сына, такая новая реальность. Понятно, что эти сыновья — уже большой и серьезный феномен, но непонятно, как о нем говорить. Это ведь не привычные нам мажоры, которые прожигают жизнь как Мара Багадсарян — нет, это вполне серьезные люди, в руках которых постепенно оказывается управление огромными денежными массами, а завтра, может быть, и страной. Тут и с обличительными речами выступать довольно сложно. У меня есть общие знакомые с некоторыми сыновьями, и я много слышал о том, что именно эти молодые топ-менеджеры, которые не боятся, что завтра к ним придет ФСБ или что какой-нибудь генерал заставит их поделиться, или губернатор попросит откат — именно они в большинстве случаев адекватнее и эффективнее обычных топ-менеджеров, которые ничьи не сыновья.

Это очень похоже на феодализм, но это ведь не феодализм, это почти как на настоящем Западе, крупный бизнес, большие деньги, богатые семьи, династии. Просто классические Рокфеллеры и Ротшильды существуют очень давно и, в общем, никаких эмоций всерьез не вызывают, а у нас все династии растут из одного корня и уходят в совсем недавнее время, которое даже периодом первоначального накопления капитала не назовешь, потому что предметом накопления на старте у всех отцов были не деньги, а государственная власть, и вот они сейчас ее как-то конвертируют в богатство — неуклюже и некрасиво, но ведь никто не обещал, что будет красиво. Колонку об элитном детском саде российского государственного бизнеса я написал для издания «Знак».

Они когда-нибудь станут, должны стать предметом какого-нибудь серьезного социологического или даже психологического исследования — все они примерно одного возраста, все росли примерно в одних и тех же условиях, все шли примерно одним и тем же путем. У них должно быть очень много каких-нибудь общих свойств, они в большинстве случаев взаимозаменяемы, и даже внешность, если не брать слишком узнаваемого Чайку-младшего, у них такая, что без пояснения не поймешь, кто на фотографии — сын Патрушева (тем более что их, как и Чаек, двое) или сын Бортникова.

Теоретически их феномен может стать основой для оптимистичной теории, что, когда путинское поколение выйдет на пенсию, поколение сыновей, взяв в свои руки Россию, наведет в ней порядок, мы снова станем великой страной и полетим к звездам. Но почему-то такой сценарий кажется непредставимым — гораздо проще вообразить, что, когда уйдут отцы, сыновья погрузят в свои джеты чемоданы с наличностью и драгоценностями и улетят навсегда куда-то, где хорошо, оставив Россию догнивать, где была. Наверняка так и будет — иначе зачем их сажают именно на денежные потоки, а не на что-то более привязанное к родной почве?

Обыск у Зои Световой по резонансу оказался громче любого ареста — Зою все знают, все любят, кто не знает и не любит, тот знает хотя бы одного из трех ее сыновей — братьев Дзядко, — к тому же Зоя принадлежит к настоящей диссидентской династии, ее родителей Зою Крахмальникову и Феликса Светова в позднесоветские годы сажали и ссылали за распространение религиозной литературы. Самый кинематографический момент — когда оперативник, обыскивавший квартиру Световой, нашел протокол обыска у ее родителей тридцать лет назад, и обнаружил в нем имена ветеранов КГБ, которые служат до сих пор и которых он знает лично. Родителей Зои судили за антисоветскую деятельность, а к самой Зое пришли по делу ЮКОСа —вероятно, все дело в том, что сейчас она работает у Ходорковского в «Открытой России», к которой у силовиков давний и, в общем, необъяснимый интерес — придут обыщут и уйдут. У многих сотрудников этой организации такое уже было, некоторые даже уехали из России.

Об этой ситуации — не об «Открытой России», а о смутном интересе силовиков, — я написал для «Сноба».

Cтатьи об антисоветской деятельности давно нет, поэтому репрессивным органам приходится придумывать всякие трюки. Когда придумываются трюки, логично предположить, что трюкач хочет кого-то обмануть, но кого может хотеть обмануть сегодня российское государство? Ему некого обманывать, оно подотчетно и подконтрольно только себе самому, и никто бы не помешал ему сегодня ввести в Уголовный кодекс какую угодно политическую статью и сажать людей по ней. Но нет, на это государство не идет. Оно похоже на человека, потерявшего память после аварии или инсульта, который смутно помнит, что так нельзя, но почему нельзя — не помнит и пытается воспроизводить свои собственные механические движения, уже вообще не наполненные никаким смыслом. Отсутствие смысла тоже не беда — у нас достаточно людей, готовых обнаружить или даже сочинить его собственными силами; сейчас я читаю много статей о неизбежной или, наоборот, невозможной политической либерализации — каждое движение силового механизма становится поводом для самых неожиданных выводов (например: недавно отпустили из тюрьмы политзаключенного Дадина, и это многим показалось признаком каких-то новых времен, и поэтому срочно потребовался обыск у Световой, чтобы все увидели, что никаких новых времен не будет). И я тоже люблю делать такие выводы, потому что без них ситуация будет просто невыносимой: придется признать, что государственные шестеренки вращаются просто так, без цели. Просто потому, что кто-то смутно помнит: они должны вращаться, — а зачем и для чего — забыл. 

Ну и еще о Михаиле Ходорковском — на этой неделе он выпустил такой манифест, текст называется «Русские европейцы» и посвящен тому, о чем мы все пишем в последние годы — есть власть, и есть общество, которое по факту более прогрессивно, чем власть. Возможно, именно от этого все беды, и вот что с этим делать? Хороший политический манифест всегда похож на текст судебного решения — мотивировочная часть о том, что так жить нельзя, и резолютивная о том, что нужно делать. И всегда у всех авторов есть этот перекос — что так жить нельзя, рассказывать умеют все. Что делать, не знает никто. У Ходорковского то же самое — прямо очень удачное описание, цитата, «дебилизации общества», и при этом очень спорный и совсем не новый рецепт — давайте сядем за круглый стол и договоримся, при этом за круглый стол он хочет посадить оппозицию с одной стороны и почему-то ОНФ, народный фронт, с другой. Что тут странного — все понимают, что нет такой самостоятельной сущности — ОНФ, — есть какие-то люди, которые делают то, что им скажет Кремль. Но с Кремлем же совсем абсурдно обсуждать, до чего Кремль довел Россию, поэтому приходится искать какие-то аватары; кроме ОНФ, Ходорковский называет Бориса Титова и Алексея Кудрина. Ну и, честно говоря, призыв вести переговоры с Борисом Титовым — он не может увлечь, он звучит как издевательство. Обратите, кстати, внимание, насколько резонансным было расследование Навального про Медведева, — о нем мы сегодня еще поговорим, — и насколько незамеченным прошел призыв Ходорковского. Чтобы привлечь внимание к манифесту Ходорковского, я написал о нем для Дойче велле.

Интересно, что в жизни Михаила Ходорковского уже был похожий манифест с тем же посылом: общество расколото, а нам ведь вместе жить, давайте мириться и договариваться. Текст, озаглавленный "Выйти из тупика" и подписанный крупнейшими российскими бизнесменами того времени, включая Ходорковского, был опубликован несколькими российскими газетами накануне президентских выборов 1996 года. Опасаясь победы Геннадия Зюганова, тогдашние олигархи заявляли о готовности сделать ему шаг навстречу во имя политической и социальной стабильности.

Примирительное предложение было отвергнуто сразу же, но не Зюгановым, а как раз Кремлем, к тому моменту азартно сражавшимся за победу любой ценой. Ту историческую развилку Россия пролетела на полной скорости - да и была ли развилка? Российская политическая традиция не предусматривает компромиссов с оппонентами, и памятные ныне живущим россиянам политические кризисы 1999 и 1996 годов и тем более 1993-го прямо следуют стандарту, заданному в 1937-м, когда власть окончательно поняла, что самую убедительную точку в любой политической дискуссии ставит пуля.

Спустя три года после «русской весны» снова ходят слухи о том, что Россия присоединит к себе Донбасс, но это уже не те слухи, которые были три года назад — никакой ирреденты, никакого империализма, а скорее такая обреченность, ситуация давно зашла в тупик, и выйти из него можно, только повесив этот тяжкий груз на одну из сторон. Ни одно официальное лицо об этом никогда не скажет, но все выглядит довольно очевидно. В любом случае, все пришло в движение, и после январского обострения в Авдеевке закрутилось — признание паспортов, выступление Захара Прилепина в качестве донецкого майора, национализация украинских предприятий на территории самопровозглашенных республик — что-то происходит, и что именно, мы узнаем очень скоро. Я ставлю на присоединение Донбасса или в крайнем случае на его признание, как в случае с Абхазией, но скорее на присоединение. И если после Крыма говорили о «крымском консенсусе» — все помнят тот общенациональный восторг, подогреваемый государством, — то донецкий консенсус тоже, конечно, будет, но он будет совсем не восторженным, а таким обреченным, что вот да, такова наша доля, ничего с этим не поделаешь. Колонку о перспективах Донбасса я написал для Republic.

Для государственной номенклатуры присоединение Донбасса сегодня выглядит совсем не таким кошмаром, как три года назад. Когда все ставки сыграны, рискованная игра перестает быть рискованной. Чего бояться, войны? Война была. Санкций? Санкции есть. Конкуренции со стороны донецких олигархов? Их, и так давно обескровленных, добивают сейчас практически собственными силами власти сепаратистских республик, и если три года назад о судьбе Донбасса надо было разговаривать с Ринатом Ахметовым, сейчас эта проблема явочным порядком снята. Если Россия и так уже существует в статусе империалистического чудища, то логичнее этот статус поддерживать, чтобы не разочаровывать ни собственное население, ни остальной мир. Самый удобный выход из кризиса – в новый кризис; Владимир Путин давно это понял и вряд ли готов искать новых, неизведанных путей.

Речь идет не об имперской жемчужине с «Ласточкиным гнездом» и морскими памятниками Севастополя, а о практически выжженной земле, населенной выжженными же людьми, три года существовавшими в условиях войны и социальной катастрофы. Фактически это прием в Россию нескольких миллионов беженцев с территорией, то есть не торжество собирания земель, а тяжкий груз, на который Россию обрекает история, и не праздничными салютами будет сопровождаться это присоединение, а мрачным (медведевским) «держитесь», обращенным уже ко всей стране.

Читайте новую колонку Олега Кашина о том, почему «дворцы и виноградники» Медведева никого не удивили.

У фейсбука есть рубрика «в этот день», я очень ее люблю, и в эти дни в начале марта она мне регулярно показывает мои крымские фотографии трехлетней давности. Ничего особенного, все как у всех — митинги в Севастополе, «вежливые люди» без опознавательных знаков, украинский флаг, снятый со флагштоков местных офисов СБУ и украинского МЧС — человек из МЧС мне тогда объяснял, что флаг просто временно сняли и отправили в стирку. Я стараюсь не забыть то ощущение истории, которое тогда было в Крыму — за три года мы так и не выяснили, наш он или не наш, но те события, безусловно, разделили жизнь, как это в таких случаях называют, на до и после. Я думаю сейчас об этих трех годах и, понимая всю трагичность очень многих событий, случившихся с тех пор, я понимаю еще и вот это: совершенно не хочется возвращаться в то, что было до, и нет вообще никакой ностальгии по 2013 году, который, как теперь ясно, стал нашим последним мирным годом. Наверное, весной 1917-го люди так же относились к 1913-му. Это программа Кашин гуру, я Олег Кашин, мы встретимся через неделю на Дожде.

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.