Чем грозит казнь шиитского проповедника

Шиитский проповедник был одной из центральных фигур протестов 2011 года, начавшихся в стране с началом так называемой «арабской весны». В 2012 году был произведен его арест по обвинению в неповиновении королю, а также в создании террористической ячейки. На суде священнослужитель не отрицал выдвинутые против него политические обвинения, однако подчеркнул, что никогда не носил оружия и не призывал к насилию.

На вопросы о том, что означают подобные действия лидеров Саудовской Аравии, а главное, какие последствия они будут иметь для всего исламского мира, отвечает доктор исторических наук Андрей Зубов. 

Севрюгин: Эта казнь всколыхнула весь исламский мир, в ряде стран прошли акции протеста. Высказались и главы стран, и европейские чиновники. Почему эта казнь, на ваш взгляд, была так воспринята?

Зубов: Одно дело, когда в странах, где разрешена смертная казнь, казнят террористов, которые кого-то убили или готовили убийство. Это неприятно, мы отвыкли от смертной казни, но это, по крайней мере, понятно. Но казнить человека за его слова, за его убеждения, за его активную деятельность проповедника — это невозможно даже с точки зрения мусульманских законов. На слово надо отвечать словом, на меч надо отвечать мечом. Когда на слово отвечают мечом, то это означает, что человек, который убивает проповедника, он исчерпал свои аргументы, ему больше нечего сказать. Поэтому это действие, безусловно, снизит уровень уважения к королевскому дому Саудовской Аравии во всем мусульманском мире, не только шиитском, но и суннитском. Потому что и сунниты прекрасно понимают, что слово не наказуемо смертью.

Кроме того, не надо забывать, что с точки зрения строгого ислама, сам режим в Саудовской Аравии сомнителен. Это так называемый мульк, королевская власть, монархическая власть, которую осуждал пророк и считал, что истинная власть должна быть выбранная, это власть наместника посланника, которого мы называем халиф расул Алла, наместник посланника Божьего..

Но это, тем не менее, еще говорит об одной очень важной вещи — вещи, которая пока плохо учитывается мировым сообществом, Западом, еще хуже учитывается в России, русским МИДом. Дело в том, что мир ислама пришел в движение. Причем это движение неслучайное. Дело в том, что на протяжении последних 40, а то и 80 лет повышался уровень образования — знакомство с Западом, обучение в европейских и американских университетах, сформировался культурный мусульманский класс. Он, в отличие от культурного европейского класса, не отошел большей частью от религии, но он вполне соизмерим с европейцами по уровню культуры. И вот этот класс теперь требует демократии. А что такое демократия на Переднем Востоке в рамках религиозного общества? Это значит, что доминирующая конфессия будет управлять страной. А вся беда в том, что во многих очень странах Переднего Востока у власти находится не большинство, а меньшинство. Или находилось.Например, в Сирии находятся у власти алавиты, а три четверти населения страны — сунниты. Долгое время в Ираке, где большинство населения— шииты, властвовали сунниты: и короли, и, потом, диктатор партии  Баас - Саддам Хусейн. То же самое в какой-то степени в Саудовской Аравии.

Дело в том, что восточная часть Саудовской Аравии и прилежащие к Саудовской Аравии Эмираты, остров Бахрейн населены большей частью шиитами. А основная часть Саудовской Аравии населена суннитами, власть династии Саудитов — это суннитская династия. Демократия тут же изменила бы структуру государства, значительная часть его была бы представлена, особенно восточная область, шиитами. Этого боятся допустить властвующие Cаудиты.

Сейчас мы должны понять, что для нового положения Переднего Востока, где проснулся народ и где народ продолжает себя ассоциировать не с гражданской нацией, как в Европе, а с конфессией — шиизмом, суннизмом, алавизмом, христианством — в этой ситуации должна быть совершенно другая система организации государства. Государство должно быть, как когда-то в Ливане, организовано по сложной системе этноконфессиональных представительств, но в системе демократии. Тогда будет какая-то стабильность. Если это поймут, а все теоретические разработки были сделаны давно, просто их не знают политики, то тогда есть перспектива. Если Запад и Россия будут грубо вгонять Передний Восток в какие-то нормы демократии или диктатуры, как в Сирии сейчас, следуя каким-то своим привычным лекалам, то, естественно, политический строй Ближнего Востока будет все больше и больше расшатываться, и этот регион уже стал и тем более станет главным взрывоопасным регионом мира.

Так что казнь шиитского проповедника — это знак того, что саудовский режим исчерпал свою политическую легитимность, он прибегает к грубой силе.

Севрюгин: Андрей Борисович, а как вам кажется, эти протесты искусственно сейчас подогреваются в угоду чьим-то политическим интересам или это действительно история, которая отозвалась в сердцах миллионов мусульман?

Зубов: Нет-нет, никакой искусственности тут нет и в помине. Западу и России в этом смысле трудно понять. Мы, к сожалению, в основном, религиозно индифферентные люди или сильно прохладные люди. Что мусульманский мир живет совершенно другим уровнем интенсивности веры это не потому что, как некоторые наивные люди говорят, ислам возник позже, чем христианство, и вроде бы все религии проходят одни и те же этапы по времени. Нет, конечно. Просто люди верят глубже, чем верят в Европе сейчас. После войны в Германии верили глубоко, после ужасов Рейха, а сейчас верят намного слабее.

Поэтому эти выступления абсолютно естественны, они совершенно спонтанны, так же, как были выступления против шаха в Иране, во время исламской революции в Иране, это спонтанные выступления, когда люди добровольно готовы даже отдавать свою жизнь. И с этим надо обязательно считаться, просчитывая и предлагая какие-то формы урегулирования на Переднем Востоке. Без этого ничего не получится. Скажем, никогда никакие бомбардировщики российские не загонят суннитов Сирии обратно в подчинение алавитскому меньшинству. Они скорее погибнут, но не подчинятся. И это надо ясно понимать.

То же самое в отношениях между суннитами и шиитами в Ираке. Это сложные отношения, которые надо организовать определенным путем демократических процедур с резервированием мест и т.д. Это американцы поняли, между прочим, но поняли только в 2012 году, когда предложили Ираку изменить и изменили систему представительства в высших органах власти. Так что это, безусловно, спонтанный процесс, который вызван тем, как я уже говорил, что люди намного глубже, чем 50-100 лет назад стали воспринимать религию. Она для них стала осознанным культурным фактом. Это люди вполне культурные, такие же, как мы с вами, интеллигентные, но при этом глубоко верующие мусульмане, которые понимают, что их жизнь здесь, на Земле только начинается, а перед ними вечность, которая откроется такой, какой они заслужат ее на Земле. Поэтому они очень решительно поддерживают своих проповедников, очень решительно поддерживают свою общину, выступают за самостоятельность общественно-политических действий и т.д.

Севрюгин: Вы в начале нашего разговора сказали, что исламский мир начал движение. Движение куда — в сторону демократии вы имеете в виду?                                     

Зубов: Да. Исламский мир, безусловно, начал движение в сторону демократии, в сторону либерализма. Но либерализма совершенно другого плана, чем на Западе. Это либерализм, который предполагает, что человек свободно, не подчиняясь властным структурам, государству, может выбирать свой политический путь. И поэтому мы видим, что забурлили конфессиональные сообщества. Долгое время в Ираке шииты подчинялись суннитам, подчинялись хашимитским королям Ирака, подчинялись Баас, а теперь они не желают подчиняться. Они осознали себя. Это не дикари. Уровень культуры поднялся — и они осознали себя, они требуют самостоятельного положения в стране и мире.

Если в Европе такое же движение, но национальное, было в 19 веке, когда все народы Европы требовали создания национальных государств, народы Прибалтики, итальянцы, немцы. Ныне каталонцы требуют в Испании, то для Переднего Востока идентификат главный идет не по национальному признаку, хотя и это есть, например, курды, а в основном по конфессиональному признаку. Это необычно, но это так. Когда-то ведь в Европе была 30-летняя война между протестантскими и католическими странами, но это ушло в прошлое, это 17 век. А мусульманский мир сейчас переживает похожий период. И мы должны к нему приноровиться, мы должны понять, что это активизация общественных сил, что общество проснулось, стало жить осознанно. Мы должны найти ключи к нему, мы не можем его загнать в европейские квартиры, в парламентскую демократию европейского типа или в авторитарный режим.

Как у нас говорят: вот, при Каддафи было спокойно, при Асаде было спокойно, при Саддаме Хусейне было спокойно. Это ушло. В России при царях было спокойно, потом революция произошла. Это ушло и никогда не вернется. Диктаторы уходят так же, как уходят и короли на Переднем Востоке. Будут какие-то совершенно другие политические формы. Одна из них, кстати говоря — нынешний Иран, может быть, не лучшая форма, но она для шиитов довольно органична. И вот по этому пути будет развиваться Передний Восток, мы должны быть к этому готовы, мы должны суметь установить с ним диалог.  

Севрюгин: Но вопрос — каким путем это будет развиваться в дальнейшем. На ваш взгляд, все-таки как этот процесс демократии будет идти?

Зубов: Следующим образом: естественно, не обученное еще демократии большинство населения предполагает, что демократия — это просто власть большинства над меньшинством. Это очень устраивает конфессиональное большинство. Собственно говоря, это был главный пафос большинства — не всех, но большинства — революции «арабской весны». В той же Сирии решили: вот будет демократия, наконец-то, этих проклятых Асадов и алавитов мы отстраним и установим власть суннитского большинства, в Ираке — шиитского большинства, на Бахрейне — шиитского большинства, а династия Бахрейна — суннитская. Где-то удалось это подавить, где-то, как в Сирии, идет война.

Что надо сделать? Уже есть этот опыт. Этот опыт уже был проработан в 19 веке Османской империей, в частности, в Ливане, когда сделали систему так называемого конфессионального представительства. Если объяснять, что это такое — скажем, премьер-министр страны обязательно суннит, а глава парламента — шиит, а такая крупная христианская община Ливана — марониты — обязательно президентский пост закреплен за маронитами. В самом парламенте выбирает все население каждого округа, но выбирает людей определенных конфессий. Там каждый знает, какой ты конфессии, там нельзя обмануть и скрыть это. Скажем, от долины Бекаа три шиита, два суннита, один греко-католик, предположим.

Вот этот путь, который прошел Ливан, на лет сто с лишним стабильной демократии, но совсем не европейской. И мы не должны говорить, что это нельзя. Был такой прекрасный голландский ученый Аренд Липхарт, он работал в США, и написал несколько книг о том, как в таком многосоставном обществе можно сделать демократию.На русский язык переведена его работа – «Демократия в многосоставных обществах» (Москва, 1997). И эта книга — теоретическая база для таких вещей. У нас это не знают и живут по старинке. Американцы насаждали демократию западного типа в Ираке, мы насаждаем диктатуры. Ни то, ни то не получилось. Надо идти намного более тонким путем.

И видим, к сожалению, как это ни грустно, те границы, которые на Переднем Востоке появились после распада Османской империи, эти границы условные, проведенные европейцами по результатам Севрской и Мудросской конференций —  после Версаля (1919-1922 гг.) — эти границы придется пересматривать. Увы. Потому что для того, чтобы сохранить эти границы незыблемыми, придется пролить слишком много крови. Легче их пересмотреть, чтобы создать более цельные моноконфессиональные государства, чем сейчас. Но это вопрос, конечно, уже не тактики, а, скорее, стратегии или среднего между тактикой и стратегией.

Севрюгин: Спасибо большое. 

Статью о том, кем был шиитский проповедник Нимр аль-Нимр читайте здесь

Фото: AP Photo