«Я понимаю, что это все согласовывалось»: Ксения Собчак о появлении на федеральных каналах, конкуренции с Навальным, и о том, почему Путин не входил в ближний круг ее отца

Желнов: Хочу тебя спросить про твой штаб, поскольку ты декларируешь ценности прозрачности, открытости, транспарентности, что есть фигура Демьяна Кудрявцева, владельца газеты «Ведомости»…

Рейтер: Не совсем точно — семья.

Желнов: Да, юридически владеет семья изданием. Все знают о том, что Демьян играет очень большую роль такого формального, неформального кардинала главного штаба. Не Малашенко, а именно Демьян Кудрявцев. Я хочу тебя спросить, почему такая скрытность вокруг деятельности штаба, вокруг твоей команды, хотя вроде бы можно было прозрачно все объяснить, разъяснить и, тем самым, вызвать больше доверия. А вот эта игра на скрытность сразу порождает недоверие. Откуда это?

Во-первых, все-таки не совсем так. Игорь Малашенко, давайте не будем его обижать, он действительно важный член команды, он принимает много решений, в том числе, очень нам помогает с точки зрения финансовой структурированности кампании, он действительно возглавляет эту кампанию, это действительно так. Все люди, которые работают со мной в штабе, могут это подтвердить, он проводит летучки, совещания, он активно участвует в жизни, и я, честно говоря, поражена, насколько активно, он очень работоспособный и любящий работать человек.

По поводу Демьяна. Я отвечу тебе так, и я надеюсь, что и ты, и телезрители поймут. У нас есть огромное количество дурацких законов Российской Федерации. Но если ты хочешь добиться своей цели, ты не можешь их игнорировать, потому что эти законы, особенно если ты претендуешь на такой высокий пост, точно начнут бить по тебе. Как ты знаешь, у нас по закону иностранные граждане не имеют права участвовать в предвыборной кампании кандидатов в президенты. В этом смысле Демьян Кудрявцев действительно мой друг, он действительно много помогает советами, какими-то комментариями и каким-то другим образом, насколько может, кампании, но официально он не является сотрудником штаба и не может им являться, у него иностранное гражданство.

Желнов: Израильское.

Я надеюсь, на этом вопрос этот будет исчерпан.

Желнов: Его участие в кампании, так или иначе, косвенно и неофициально ты подтверждаешь, правильно?

Нет, я не подтверждаю это участие, еще раз хочу сказать: у нас есть закон, по которому это запрещено. Закон я не нарушаю. Но есть большое количество людей, которые мне советуют что-то по кампании, среди этих людей — Демьян Кудрявцев.

Рейтер: Раньше, насколько я понимаю, вам советовал Алексей Ситников, и его уход обрастал массой каких-то слухов, насколько я помню. Была версия Алексея, что в штабе нет денег, неразбериха и сумятица, была ваша версия, что его уволили за неэффективность, версия, скорее, сотрудников штаба неофициальная. Вы при этом ничего по этому поводу не сказали. Почему так? почему не было прозрачности?

Слушайте, а какая здесь может быть прозрачность? Мы все иногда расстаемся с какими-то людьми.

Рейтер: Но объясняется обычно, почему.

Давайте так. И Наташа Синдеева, расставаясь с какими-то людьми, даже с главным редактором Дождя, и с какими-то еще сотрудниками, ну не всегда ты называешь какие-то…

Желнов: Истинные причины.

Скажем так, не истинные причины, но не всегда ты называешь такие причины, которые могут обидеть человека. Потому что я считаю, что расставаться, тем более если ты заканчиваешь отношения, нужно всегда хорошо. Алексей Ситников не совсем вписался в нашу кампанию, так бывает. Это не значит, что он плохой специалист, это не значит что-то еще. Просто бывает так, что складывается коллектив, и у нас есть какой-то один вектор, у Алексея было несколько другое видение, мы действительно не сошлись.

Алексей прав, у нас действительно есть проблемы с деньгами, мы сложно их собираем, у нас нет какого-то невероятного финансирования. Поэтому да, такая проблема тоже есть, я не буду врать, он в этом смысле тоже прав, у нас нет многомиллиардных и многомиллионных бюджетов для того, чтобы вести кампанию. Но мы стараемся и много для этого делаем. Поэтому мы с Алексеем расстались хорошо, мы по-прежнему созваниваемся, он даже какие-то вещи подсказывает и помогает контактами. У нас нет никакой конфликтной ситуации, просто мы по-разному видели эту кампанию. Это нормально.

Азар: Поконкретнее можно?

Послушайте, у него было свое видение определенных вещей, у него были люди, с которыми ему хотелось работать, многие из этих людей приехали с ним из Украины, там есть своя специфика работы. Там я это видела по-другому, и мне компания, которая в итоге собралась, показалась более эффективной лично для меня и более мне близкой по духу, менталитету. Поэтому мы в какой-то момент решили, что мы закончим наши официальные отношения, но продолжим неофициальные.

Рейтер: Но ведь этого можно было бы избежать, извините, если бы штаб не собирался на коленке, а было ощущение, что он собирается на живую нитку. Да, о том, что это Малашенко, объявляется в день пресс-конференции, о том, что это Ситников, — тоже в день пресс-конференции; все меняется: Шкляров, не Шкляров, подтверждается, не подтверждается. Насколько помню, я вам звонила, вы говорили, что никуда выдвигаться не будете, это все некоторое шоу, не шоу. В общем, все это хаотично. Почему? Это такой принцип, это так принято?

Нет никакого принципа. Я действительно стала об этом задумываться летом, в общем, это все делалось в достаточно сжатые сроки, это не кампания, которую я планировала за год, и вот, посмотрите, как четко выстроена вся работа, какие у нас швейцарские часы по работе кандидата. Да, я это совершенно не скрываю, мы действительно все это делали достаточно быстро, и связано это с двумя главными факторами. Первое: я только летом осознала, что действительно нет у нас никакого второго варианта запасного, что так сейчас получится, мы окажемся просто в такой ситуации, в которой у нас не будет никого с этого оппозиционного фланга, не будет ни одного человека, который будет представлять те взгляды, которые мне кажется сейчас важным представить. Мне показалось, что это неправильно, и что если этого никто не готов делать, то я должна взять на себя эту функцию.

Азар: Григорий Алексеевич же есть.

Я считаю, что Григорий Алексеевич уже достаточно давно находится в политике, и если бы у него за эти годы получилось что-то сделать, это бы уже получилось. Мне кажется, сам факт, что так долго ничего не получается, свидетельствует о том, что, может быть, пора пробовать какие-то другие механизмы, других людей и так далее.

Азар: Свидетельствует о том, что это невозможно в данных условиях.

Послушайте, у меня же оказалось возможным и собрать быстро команду, и объединить людей. Сейчас мы уже видим результаты. У меня была только первая встреча с волонтерами, на нее уже пришло 1260 человек.

Монгайт: Что было все-таки триггером? Ты говоришь: летом поняла, вдруг меня осенило, что вот нет действительно человека, который мог бы создать ощущение оппозиции. Что и в какой момент щелкнуло, какой толчок был?

Не было какой-то одной точки. Было ощущение, что мы сейчас находимся в ситуации, в которой нужно действовать, я совершенно не согласна с позицией бойкота выборов. У нас было много разговоров и с друзьями, и с близкими. Антон это хорошо знает, мы все время говорим о политике, это важная тема, это тема, которая нас всех волнует — и в семье, и за пределами семьи. В какой-то момент я поняла: да, это нужно, и есть запрос на это, очень большой запрос у моих друзей, в обществе он есть. И далее произошло второе важное событие, не менее важное — это то, что появилась возможность, появились люди, которые поверили в эту идею и были готовы профинансировать кампанию. Как мы понимаем, президентская кампания — это огромные деньги, и ты можешь очень долго это планировать и рассуждать, как бы хорошо что-то поменять и чем что-то сделать, но без достаточно серьезной финансовой опоры это невозможно сделать.

Архипов: А насколько это большие деньги?

Это такие подсчеты, как вы понимаете, они вполне условные. Мы понимаем, что мы не выйдем в рамах кампании за рамки той официальной суммы, которая разрешена, — это 400 миллионов. Но сейчас у нас еще официально кампания не началась, то есть ты можешь тратить еще какие-то дополнительные деньги. Конечно, это большие расходы, это штабы, это вся продукция, это помещение, аренда, люди в регионах. То есть вы должны понимать, это огромные деньги.

Архипов: У вас есть примерная сумма, которую вы могли бы назвать, ваш таргет?

Послушайте, это будут очень примерные подсчеты. Если мы говорим неофициальную сумму, которую, я надеюсь, за ее пределы мы не выйдем, но сейчас у нас есть еще какие-то деньги, условно, 100 миллионов рублей, которые мы тратим…

Архипов: Те люди, которые поверили, которые финансово в это вложились, вы готовы их назвать на данный момент?

Я уже говорила, я сама их называть не буду, но в ближайшее время уже, слава богу, они готовы будут открыться, я надеюсь, что это произойдет в ближайшее время, мы будем делать из этого отдельный инфоповод. Это люди, многих из них вы знаете, кто-то имел отношение и помогал, в том числе, и телеканалу Дождь, и каким-то еще проектам.

Архипов: Вы это делаете, чтобы соответствовать, условно говоря, имиджу прозрачной кампании, чтобы было понятно, кто?..

А мне не надо никому соответствовать. Есть те люди, которые мне помогли. Мне не надо соответствовать, они есть, они с самого начала были.

Архипов: Почему их имена так сложно назвать?

Потому что это не должно быть мое решение. Поймите, я не могу делать им аутинг, они могут сделать только сами каминг-аут. Уже сейчас нам по 5-6 раз отказывают в аренде, за нами ездит машина полиции, в некоторых регионах у нас вообще сложность открыть штаб. Это крупный бизнес, бизнес частный, не связанный с государством. Мы создаем лишние проблемы людям на этапе, когда даже еще нет регистрации. Вот есть некая точка, я надеюсь, что мы сделаем все для того, чтобы ее пройти, после которой эти риски будут хотя бы уменьшены.

Архипов: А люди, которые вам дают деньги, они участвуют в работе, в советах по вашей кампании? Или они просто дали денег, сказали: «Ксюша, делайте, что хотите»?

Нет, это не те люди, которые вообще участвуют в подобных вещах, они никогда в этом замечены не были и по другим проектам очень хорошим и правильным, которые они финансируют.

Рейтер: А какие проекты они еще финансируют?

Давайте не будем играть в угадайку, я надеюсь, что вы скоро сами все узнаете. Я уже призвала их сказать, и будет этот момент. Я сказала, будет точка — момент регистрации. После этой точки сразу, я думаю, что мы узнаем имена.

Монгайт: Скажи, пожалуйста, ты, с одной стороны, говоришь, что сложности есть, в регионах трудно проводить встречи с избирателями, не дают помещения и так далее. С другой стороны, у тебя абсолютный карт-бланш на телевидении.

Неправда.

Монгайт: Есть такое ощущение. Только что ты была в программе «60 минут», где ты была единственным гостем.

Такого ощущения нет, Аня.

Монгайт: Это ощущение внешнее. Ты была у Соловьева, все сравнивают тебя с Навальным, которого не называют и не пускают.

Давай посмотрим «Медиалогию», это достаточно верный источник, можно оценить эту цитируемость. За все время моей кампании, а это уже, если я не ошибаюсь, уже 48 дней, за эти 48 дней у меня было три федеральных эфира: это Андрей Малахов, мой друг, который меня позвал сразу, когда это произошло, это Соловьев и сегодня…

Желнов: Ксения, позвали на канал, на который просто так, как ты понимаешь из нашей практики, не ходят.

Я понимаю, у меня здесь нет иллюзий, я понимаю, что, конечно, это все согласовывалось, что там были какие-то звонки. Я знаю, что это так, я не знаю деталей, но понимаю, что это так. Но это не то что мне открыты все двери. Да, я пользуюсь каждой возможностью и буду это делать, буду цинично использовать любое федеральное появление, чтобы говорить о том, что я считаю важным. Вот сегодня, например, я сделала так, что мы достаточно долго, минут 10 эфира, говорили про дело Кирилла Серебренникова. Это важно. И мне кажется, что для этого нужно использовать такую возможность. Но я бы хотела, раз мы заговорили о Григории Алексеевиче и про общий доступ, если вы сравните «Медиалогию», просто лично я видела уже ссылок 6 или 7 на его выступления во всех телевизионных ток-шоу, поэтому сравнивать…

Желнов: Ксюша, ты идешь второй после Путина сейчас, обгоняя Медведева по цитируемости.

Цитируемость не равно присутствие на федеральных каналах. И вот давайте сравним эти цифры. Действительно Григорий Явлинский — человек, которому открыты сейчас все каналы. Мы его видели у Познера, мы видели его у Скабеевой, «Время покажет».

Азар: Это примерно столько же эфиров. У вас одинаковое количество эфиров.

Нет, не столько же. У меня было три эфира, у него — по-моему, 7 или 8 только за последние недели.

Монгайт: Мой же вопрос про непоследовательность власти. Почему она одной рукой запрещает тебе выступать перед публикой, перед избирателями в регионах и закрывает двери кабинетов и помещений, а этой рукой разрешает выступить у Малахова, у Соловьева и Скабеевой? Это действительно очень странно, это какая-то шизофрения.

Это, наверно, вопрос не ко мне, а к шизофренической власти.

Монгайт: Для тебя это не странным кажется?

Мне кажется, что как раз наша власть всегда себя ведет шизофренически, и в этом тоже.

Монгайт: Но в случае Навального ― довольно последовательно.

Мне кажется, что это вопрос баланса. Как мы знаем, вся вертикаль подстраивается у нас под одного человека, и как он любит балансировать разные силы, да, вот тут Сечин, тут Медведев, тут тот, тут этот, так же и все под ним так же балансируют. Тут чуть-чуть покажем, а тут запретим, тут поднажмем, а тут выпустим.

Это, собственно, бесконечная система этого шизофренического баланса, которая идет сверху и спускается вниз. То есть мне кажется, здесь как раз абсолютное повторение всего того, что мы видим. У нас вся власть такая, она всегда балансирует разные группы интересов, всех сталкивает, тут отпустили ― тут поднажали.

По Навальному, как ты знаешь, тоже. Тут его отпустили и не посадили в тюрьму, а тут посадили Волкова сейчас, понимаешь. Сейчас мы здесь зажмем, а тут подписи от «Единой России» ему соберем. Это такая же система, просто, условно, в каких-то других рамках.

Архипов: Да. Мы просто поговорили, вы, насколько смогли, сказали про сторонников, которых вы смогли найти и которые объединились. Давайте поговорим про ваших противников. Наверно, одно из самых ценных знаний, которым вы обладаете, ― вы больше, чем многие из людей, даже давно уже занимающихся политикой, представляете лично, кто эти люди, которым вы оппонируете. Вы выросли в их кругу, условно говоря.

Я не росла в их кругу, это неправда.

Рейтер: Они в гости приходили.

Архипов: Они вас знают с детства, скажем так.

Нет, они не приходили в гости. Вы знаете, к нам в гости приходил Спиваков, Ростропович. Это не были люди нашего круга. Вы меня простите, конечно, но мой папа дружил с другими людьми. Я дома у нас хорошо помню, как приходили Ростропович и Спиваков, мы вместе Новый год отмечали.

Архипов: То есть Путин не был членом круга вашего отца? А Золотов?

Мы не встречались с Путиным и Золотовым в Новый год, праздники, они не приходили к нам домой. Золотов был охранником, а Путин был заместителем. Это были люди, которые приходили, заходили в кабинет, и, честно говоря, ни я их особо не видела, ни вообще это не происходило очень часто.

Архипов: Но мне кажется, вы человек наблюдательный и фиксирующий. Вы, наверно, всё-таки потом уже…

Нет, вам кажется. Давайте я вам немножко объясню ситуацию. Мой папа ― первый избранный мэр Санкт-Петербурга. Круг его общения ― это Майя Плисецкая, которая приезжает и устраивает первую ассамблею в Санкт-Петербурге. Его круг ― это Ширак, который приезжает к нему в гости по личному приглашению. Это не Владимир Путин, при своем моем уважении, и Золотов.

Желнов: Ксения, но всё-таки круг общения отца твоего ― это не только деятели культуры, это и бандитский Петербург девяностых в том числе, когда отец был вынужден разруливать конфликты.

Это не круг общения, это люди, которые жили в этом городе.

Желнов: Безусловно, жили, да.

И он как раз терялся, и в этом была его большая слабость, что он не всегда знал, как нужно с этими людьми коммуницировать.

Желнов: Да, конечно.

Архипов: То есть вы хотите сказать, что вы плохо представляете себе противника, которому вы оппонируете?

Я не имею какого-то представления личного о нем. Я имею то же представление, как и мы все, как журналисты, как люди, которые интересуются политикой. Но, честно говоря, мне не кажется, что для того, чтобы оппонировать власти, и для того, чтобы оппонировать существующей системе, нужно лично знать противника, знать, не знаю, какие бутерброды он любит и в какой рубашке он к твоему отцу приходил.

Монгайт: Это же огромное преимущество!

У меня его нет, что я могу сказать. Это не ко мне просто.

Архипов: То есть все ваши встречи с Путиным не принесли вам никакого знания в этом направлении?

У меня нет никаких вот таких вот встреч с Путиным. Я ещё раз могу сказать. Вот вы поймите, это факт журналистский, вы можете его проверить. Мне было десять лет, когда папа был мэром города. Я занималась другими вещами, а именно: французским, ходила в балетную школу, музыкой занималась и очень любила играть в Nintendo Super Mario. Я не следила за тем, кто там заходил вместе с папой, какой человек, и о чем они говорили. Мне искренне это было совсем не интересно.

Я правда не помню Путина в то время. То есть он, конечно, был, и мы даже где-то проводили время пару раз, но это настолько были незначительные в моей жизни события, вот честно, что у меня нет об этом воспоминаний. Вот Виктора Золотова, например, я помню хорошо, гораздо лучше, чем Путина, просто потому что он был моим охранником.

Архипов: Можете рассказать про Виктора Золотова? Он сейчас играет очень важную роль в государстве.

Он был человеком, от которого было тяжело убежать. Я это всё равно делала, но это было тяжело.

Желнов: Убегала, да.

Мне приходилось менять пару поездов, пару остановок, чтобы, так сказать, он соскочил с хвоста. Вот это я помню.

Архипов: От него как от главы Росгвардии насколько, как вам кажется, всем протестующим тоже будет сложно убежать? И вообще что это за человек? У него есть политические амбиции или он только функционален?

Я с тех пор его не видела. В общем, последний раз я видела Виктора Золотова совсем по другому поводу, и это никак не было связано с политикой, а с моим отцом, поэтому я не могу сказать. Я вижу только его общественные действия, я их, безусловно, порицаю. Мне не нравится то, что происходит с Росгвардией, мне не нравятся те методы, которые применяются против демонстрантов. Мне вся эта ситуация, конечно же, несимпатична.

Архипов: То есть когда вы стали взрослым человеком, ещё даже до включения в политику в 2011–2012 годах, вы с этими людьми не пересекались в неформальной обстановке?

Нет, в неформальной обстановке не пересекалась.

Архипов: Или вообще в какой-то обстановке хоть?

Ну как, что значит неформальной?

Архипов: Встречались, были какие-то разговоры, наблюдения?

Давайте так. Я встречалась с ними на мероприятиях траурных, связанных с моим отцом. Если это можно считать неформальной обстановкой, то, наверно, да.

Архипов: Только там.

Но я тогда, честно говоря, думала о других вещах.

Желнов: Ксения, я хотел тебя спросить, если отойти от круга, ближнего или не ближнего, президента и Петербурга, веришь ли ты, во-первых, в то, что тебя зарегистрируют сейчас? Есть ли у тебя такое понимание, что получится?

Я на это очень рассчитываю. Я смотрю на ситуацию политическую и понимаю, что может создаться ситуация, при которой зарегистрировать меня будет выгоднее, чем не зарегистрировать.

Желнов: Кому выгоднее?

Власти.

Желнов: Почему?

Мы же понимаем, что даже если я соберу самые кристальные подписи, ― а у меня сейчас прекрасная команда, мы создали огромную уже сетку штабов, мы покрыли уже на сегодняшний момент 46 регионов…

Желнов: Но без власти не дадут как бы, да?

Нет, не без власти не дадут. Мы принесем, и я практически в этом уверена, мы принесем самые чистые, самые понятные и проверенные подписи, но дальше мы же все понимаем, что как бы их могут принять…

Желнов: Да.

А их могут не принять. И это решение, которое не зависит от того, насколько они хорошие, эти подписи. Это будет административное решение, оно будет приниматься кем-то в администрации президента. Не знаю, Путиным ли или какими-то его замами и людьми из администрации, но это явно будет решение, а не качество моих подписей.

Я исхожу из того, что им будет выгодно принять такое решение.

Желнов: Наоборот, чем не допустить тебя.

Потому что не зарегистрировать меня ― это такая двойная вещь. Вот вы не регистрируете Навального, придумывая ему бесконечно лжедела специально, чтобы его не зарегистрировать.

Желнов: Да.

А сейчас вот пришла Собчак, у которой нет никаких уголовных дел, пока, во всяком случае.

Рейтер: Вы переплюньте, пожалуйста, мало ли.

Которая абсолютно вне системы этого противостояния, сложившегося годами, и вы её тоже не регистрируете? Это уже будет другой уровень позора на весь мир. И я, честно говоря, рассчитываю на это.

Азар: Подожди. Если регистрация власти выгодна, значит, получается, и выдвижение тоже власти было выгодно? То есть ты это признаешь?

Нет, секундочку. Я не знаю, что выгодно ещё власти, я уверена, что этот момент может быть выгоден.

Азар: Это логично предположить.

Я так рассчитываю на это. Выгодно ли им моё выдвижение и выгодно ли им вообще моё рождение ― я об этом не думаю.

Азар: Если регистрация выгодна, значит, и выдвижение выгодно.

Главное, что это выгодно мне.

Азар: Зачем тогда делать то, что выгодно власти?

И главное ― я думаю, что это выгодно всем нам. Исходя из этого, я считаю, что бывают, поверь мне, Азар, такие точки и в истории, и в политике, когда даже с людьми, которым ты оппонируешь и с которыми ты не согласен, вы сходитесь в какой-то точке, в которой они считают, что они могут использовать тебя, а ты считаешь, что ты можешь использовать их.

Так вот, давайте посмотрим, кто кого использует. Я уверена, что я смогу использовать.

Желнов: То есть ты считаешь, что ты историческая фигура для истории страны?

Монгайт: Я абсолютно считаю, что Ксения использует их. Ксения, ты же используешь?

Я считаю, что я сумею использовать эту ситуацию.

Архипов: А как вы их используете, Ксения?

Как Хрущев в свое время использовал ситуацию, когда тоже не знали, кого ставить и поставили, сговорившись между собой, не самую сильную на тот момент политическую фигуру.

Архипов: Плохое сравнение.

Как часто в таких кризисных ситуациях, когда есть герой и антигерой. Ну пришла блондинка, девушка, ну что там она может, кто за ней стоит? Часто бывает так, что такой человек может как раз, исходя из этого, будучи внешне неопасным, оказаться крайне опасным.

Желнов: Ксения, ты сказала про Лженавального. Я тебя хотел спросить, а почему сам Навальный с тобой сейчас не контактирует?

Подожди, про Лженавального? Я говорила про лжедела, да.

Желнов: Почему Навальный после того, как ты заявила о готовности, о желании идти в президенты, в кандидаты, перестал с тобой контактировать?

Это вопрос к Алексею Навальному.

Желнов: Ну ты всё-таки как его подруга, как его соратник (в прошлом, наверно, теперь уже), как ты это расцениваешь?

Я не считаю себя в прошлом его соратником. Я его соратник, я разделяю идеи Навального, я считаю, что он большая политическая фигура. Для меня он во многом фигура героическая. Он делает вещи, на которые мало кто способен. И я считаю, что он больше, чем кто-либо другой, честно говоря, даже больше, чем я, должен присутствовать на этих выборах. Он больше заслужил это право, и я это признаю.

Желнов: Но ты понимаешь, что он не будет присутствовать на этих выборах?

Именно потому что я думаю, что он не будет присутствовать из-за этих сфабрикованных лжедел, я считаю, что это не значит, что мы все должны обкрадывать себя возможностью действовать.

Давайте зададим себе вопрос: а сколько ещё мы не будем ничего делать, раз с ним несправедливо поступают? Да, с ним поступают дико несправедливо. Но сколько мы ещё готовы просто сидеть и ждать, пока с ним начнут поступать справедливо?

Азар: А в чем смысл-то этого действия? Я не понимаю.

Шесть лет, двенадцать, сколько? Восемнадцать лет?

Смысл этого действия такой же, Азар. Мы же понимаем прекрасно, что даже если бы так получилось в такой сказочной ситуации, что Навального допустили бы на эти выборы, мы же понимаем, что вряд ли бы он смог вот так с ходу взять и выиграть у Путина. Ну вот честно. Ты же понимаешь это? Да или нет?

Азар: Ксения…

Да или нет? Секундочку. Да или нет?

Азар: Вряд ли.

Вот! Вряд ли. Но в чем бы был тогда смысл? Смысл в том, чтобы показать, что таких людей много. И если ему сейчас не разрешают это делать, несправедливо не разрешают, то почему же не показать другим способом…

Азар: Это уже показывалось на выборах мэра Москвы. Какой смысл?

…Что нас всё равно очень много и что мы не боимся.

Азар: (00:26:43, нрзб.) Показал, что их 8% у нас. И что?

Друзья, на мой взгляд, не важна фигура сейчас. Важен момент того, что есть масса активных людей, которые против системы.

Архипов: Важна строчка в бюллетене, вы это хотите сказать?

Да. И если ты не про эго, а если ты про дело, то тогда неважно. Сегодня это Ксения Собчак, завтра Вася Пупкин. До этого Алексей Навальный. Важен сам факт.

Архипов: Если вы становитесь президентом, вы назначите Алексея Навального премьер-министром?

Послушайте, вы сейчас задаете вопросы, на которые вы сами знаете ответы.

Архипов: Почему?

К сожалению, я не стану в этот раз, скорее всего, президентом. К сожалению.

Рейтер: В этот раз, но в следующий…

В следующий раз ― это уже другая очень важная цель.

Архипов: Я говорю про конструкцию. Кандидат в президенты может идти из команды, правильно? Всем ведь, конечно, интересно узнать, кто у президента Собчак будет премьер-министром.

Я бы, конечно, с удовольствием работала бы с Алексеем Навальным и считаю его достойным политиком, считаю, что он много сделал для оппозиционного движения. Какие-то вещи, не все вещи, может быть, на 100% мы разделяем, но он, безусловно, большая политическая фигура.

Но, честно говоря, мне бы хотелось говорить обо мне в этой программе и о моей программе, а не об Алексее Навальном.

Монгайт: Ксения, скажи мне, пожалуйста, если ты не собираешься становиться президентом, значит, президентом будет Путин.

Я не собираюсь не становиться. Вот смотри, это важно. Я собираюсь становиться, но мы понимаем, что на как бы выборах у нас всегда выигрывает один кандидат. Ты это знаешь, Ань? Ты знаешь, кто выиграет на этих выборах? Это не значит, что я собираюсь.

Монгайт: То есть твоя роль ― это роль ВЦИОМ. Ты должна показать этому кандидату, что нас не десять человек, а сорок пять.

Нет, моя роль не ВЦИОМ, моя роль ― человека, который, показав некий результат этой строчкой «против всех», потом может сформировать большое движение, партию, которая уже потом сможет участвовать в думских выборах, движение, которого так долго не было в России, и начать менять систему.

Желнов: То есть ты намерена после марта 2018 года остаться в политике и формировать партию, правильно ли я понимаю?

Я бы хотела остаться в политике.

Азар: Помнится, Ксения Собчак уже создавала движение. Но долго оно не просуществовало.

Я бы хотела… Можно я договорю, Азар? При всём моем уважении.

Азар: Не получается ничего спросить, не дают.

Азар, я теперь понимаю, почему вы не можете у вас в муниципальном округе никого выбрать. Потому что вы никому не даете высказаться, у вас там вот такой же хаос и происходит. До сих пор не можете председателя выбрать.

Азар: Вы могли бы баллотироваться к нам, и всё было бы нормально.

Желнов: Слушаем, да.

Я надеюсь, что я пришла всерьез. Я очень хочу, чтобы при поддержке, которую я рассчитываю получить на этих выборах, мы бы смогли сделать это отправной точкой некоего большого правого движения, которое я мечтаю, чтобы возродилось в России. У нас с этим большая проблема, мы видим, чем это всегда заканчивается, но это не значит, что не нужно пытаться заново и заново. Я верю в то, что это единственный правильный путь. И если это будет большая сила, если миллионы людей присоединятся к этому, то мы действительно сможем уже влиять на власть, как я об этом говорила с самого первого митинга, на который пришла.

Желнов: Да. Ксения, я хотел тебя спросить на самом деле про Навального, потому что, возможно, многие не понимают твоей позиции в отношении Алексея, но некоторые её понимают, например, в Кремле. А позиция в отношении Алексея Навального у власти, допуская тебя до этих выборов, простая ― размыть его долю в так называемом акционерном обществе «Оппозиция».

Да, ты прекрасно знаешь, что есть термин «санкционированный протест». Очевидно, что Навальный делает всё несанкционированно, и март, и июнь, то, что происходило в Москве на улицах города и в других городах, это показали. И этого Кремль испугался, в частности, Сергей Кириенко, который отвечает за выборы, в которых ты пойдешь участвовать.

Так вот, вопрос: неужели ты не понимаешь, в каком сценарии использует тебя Кремль и почему твоё выдвижение Кремлю только на руку, а Алексею Навальному ― нет?

Азар: Можно я добавлю одну фразу? К этому одна фраза! Только что показывали по телеканалу Дождь цифры «Медиалогии». Упоминание Навального ещё в прошлом месяце, позапрошлом было больше, чем твое.

Желнов: Оно упало.

Азар: А теперь ты уже обошла его по упоминаниям. То есть теперь его просто не упоминают.

Желнов: То есть они побеждают.

Антон, я не знаю, кто «они» побеждают.

Желнов: Сергей Кириенко.

Я ничего про это не знаю, с Сергеем Кириенко я не встречалась, я не понимаю. Я знаю, что он занимается этими выборами, но ко мне это не имеет отношения.

Что ко мне имеет отношение? Я вообще ни разу не считаю, что моё участие в этих выборах способствует как-то неучастию Навального или размыванию какой-то его доли.

Желнов: Как? Ты размываешь его информационный в том числе ресурс.

Я вообще не считаю.

Желнов: А, не считаешь.

Азар: Ну и зря.

Желнов: А они считают, Ксения.

Знаешь, это называется «вовлечение в чужой бред».

Желнов: Да.

То, что они так считают…

Желнов: А тебя не волнует то, что они тебя используют, как механизм?

Я использую ту возможность, которую я вижу сейчас, говорить с обществом. Мне это кажется крайне важным. От того, что кто-то считает, что я что-то размываю…

Желнов: Ты человек чистоплотный, Ксения.

Да.

Желнов: Я прекрасно знаю, как ты отказывалась брать деньги от людей, так скажем, не проверив. Ты всегда интересовалась, зачем…

Именно поэтому те люди, с которыми я работаю сейчас, ― это люди, которым я доверяю, что они никак не связаны с Кремлем. Я надеюсь, когда вы услышите их фамилии, для вас это тоже будет подтверждением.

Желнов: Но ты движима Кремлем так или иначе.

Но ещё раз могу сказать, что я вообще не считаю, что я размываю что-либо у Алексея Навального. У него свой сложившийся электорат. Этот электорат, к сожалению, не просто меня часто сейчас критикует и не любит, он даже устраивает…

Вот у нас один штаб возглавляет, например, бывший активный деятель его штаба, девушка, которая в Ростове-на-Дону у нас возглавила штаб. Так вот, чтобы ты понимал, она ничего плохого не сделала, она разделяет те же вещи, но она теперь работает с нами, перестала работать с Навальным. Они подвергли её страшной обструкции, выключили из всех каких-то соцсетей и так далее, называют, клеймят предателем и так далее.

Желнов: Возможно передергивание.

Какое же это размывание? Вот что происходит, то есть наоборот даже, происходит какая-то травля людей, которые становятся моими сторонниками, со стороны, я надеюсь, не Алексея, а его сторонников.

Желнов: Ксения, да, но это всё-таки не ответ на вопрос про участие в чужой игре.

Это как раз ответ. Нет никакого размывания. Слушай, у него есть своя аудитория, у меня есть своя.

Монгайт: То есть вместо единой позиции у нас есть две аудитории теперь.

Люди, которые готовы голосовать за меня, я же уже сейчас вижу это, мы тоже делаем мониторинг.

Архипов: А кто это?

Это люди, которые в принципе не хотят выходить на несанкционированные митинги. Они боятся, они по каким-то причинам… Они не любят Путина, они хотят перемен, но они не хотят, чтобы их били менты, и не хотят выходить на улицу.

Желнов: Прекрасная риторика администрации президента прямо.

Таких людей стало за эти годы больше, и это правда так. Антон, и многие из нас стали такими людьми. Много ли ты сейчас видишь на митингах, которые происходят несанкционированно, наших общих знакомых? Гораздо меньше, гораздо меньше. А раньше выходили все.

Где сейчас Леонид Парфенов, где Юрий Сапрыкин, где все те прекрасные люди, которые раньше ходили на эти митинги? Они туда перестали ходить и написали сто постов, почему перестали. Потому что эта форма протеста не для всех удобна сейчас.

Желнов: Ксения, ты отсылаешь к пятилетней давности.

Это не значит, что это хорошо или плохо, она просто не для всех этих людей подходит, понимаешь?

Желнов: Да, но в марте ― и власть это испугало, и Кириенко это испугало ― пришла другая публика. Не в шубах, не Юрий Сапрыкин. Пришли школьники.

Так она и останется с Алексеем. Я считаю, что эта публика, эти люди молодые делают правильное дело. Если они считают возможным для себя вот так геройствовать, я считаю, что надо снять шляпу, они молодцы. Я же не отговариваю их туда ходить.

Желнов: Но ты же их не мобилизируешь.

Я говорю: «Друзья, есть разные способы».

Монгайт: То есть ты кандидат от конформистов, да?

Если вы хотите идти на несанкционированные митинги, ходите. Но я, например, не готова сейчас ходить на несанкционированные митинги. И если вы всё равно готовы что-то сделать, то не сидите дома, придите и хотя бы поставьте галочку в бюллетене. Это тоже действие, это лучше, чем не сделать ничего. И не все готовы…

Архипов: Примерно то же самое. Вы нашли этих людей? Просто общее такое.

Это люди, которые за эволюционный путь развития, люди, которые против революции. Вот я выступаю против революции, а Алексей выступает за революцию.

Архипов: Хорошо, а за что?

Желнов: Путинская риторика на Валдае, где мы были с тобой. «Мы за эволюцию, мы за конструктив».

Нет, Путин, как мы знаем, не за эволюцию, он за стабильность.

Желнов: Пожалуйста.

И стабильности этой у нас тем не менее нет всё равно.

Желнов: Он говорит: «Критикуйте, но конструктивно».

Я считаю, что у нас мало сейчас инструментов воздействия на власть. Их, к сожалению, действительно очень мало. Но это не значит, что мы не должны ничего делать. Я против логики, я всегда была против неё, если вы посмотрите все мои выступления, и «Медуза» в этом смысле сделала отличнейший обзор всех моих высказываний, очень верный. Там всегда одна и та же мысль. Я всегда против мысли, что давайте чем хуже, тем лучше, давайте вот раз они с нами так, то покажем, что вообще чем хуже, тем лучше, и пусть вообще всё взорвется. Я против этого.

Я за то, что если у тебя есть возможность открыть хотя бы форточку в душном пространстве, если нет возможности открыть окно, но хотя бы форточку, то надо открывать хотя бы форточку. Не надо всем стоять и задыхаться, ждать, пока все начнут выламывать двери. Потому что тогда мы получим ситуацию гражданской войны, кровавой гражданской войны.

Монгайт: А мы хотим бархатную революцию.

И виноват в этом будет, конечно, не Навальный, виноват в этом будет, конечно же, Путин. Но неважно, кто будет виноват, я просто не хочу этой ситуации. И я считаю, что возможностью прийти и проголосовать, показать, что нас десятки миллионов человек, образовать партию, начать влиять через думские выборы ― через эти все механизмы реально возможность добиться каких-то вещей.

Желнов: Так же красиво говорил Михаил Прохоров, Ксения. Вот я сейчас слушаю, у меня абсолютное дежавю, потому что ты брала интервью в свое время у Михаила Прохорова.

Я не стесняюсь об этом говорить, я голосовала за Михаила Прохорова шесть лет назад и не стыжусь этого.

Желнов: И что, форточка поменялась?

Нет. Мне кажется, проблема с Михаилом Прохоровым состояла в другом. Он, к сожалению, по разным причинам (мы не знаем всех этих причин) после выборов перестал участвовать в политической деятельности. Он не смог реализовать то, что он хотел.

Желнов: А ты не боишься, что у тебя такая же судьба ― перестать участвовать?

Слушай, мы все чего-то боимся, но я хочу продолжать участвовать и верю в то, что это будет возможно.

Азар: Он то же самое говорил.

Я не знаю, как будет на самом деле и как сложится, но я очень этого хочу.

Архипов: Хорошо, какие ошибки были у Прохорова, которые вы понимаете и не будете повторять?

Слушайте, я не слежу и, честно говоря, сейчас не вспомню все ошибки Михаила Прохорова. Но их было достаточно много.

Архипов: Хорошо, какие-то яркие вещи были, которые вам запомнились?

Мы вообще просто разные люди. Во-первых, он такой настоящий империалист. Он искренне верил, насколько я помню из его выступлений, что власть можно поменять с Кремля, что можно прийти, сесть в Кремль, сейчас всё поменять, и будет у нас настоящий империализм в России.

Архипов: Да, а вы такой кандидат снизу?

А я считаю не так. Я считаю, что мы должны через парламентскую республику, через настоящую демократию на что-то влиять. Я не говорю о том, что это я сяду в Кремль и буду что-то менять, я хочу, чтобы люди это начали менять через демократические институты, через новую Думу, через сильное правительство.

Монгайт: Когда будет новая Дума, когда будет сильное правительство? У нас Путин будет в ближайшие шесть лет. При чем тут новая Дума?

Так а что, дома оставаться, Ань, теперь? Какой выход?

Монгайт: Ну давайте выйдем в форточку, на которой написано «против всех».

Давайте так: вас здесь сидит пятеро умнейших блистательнейших журналистов России, вы все умные, образованные люди. Предложите мне ещё какой-то способ. Вот у нас есть выборы, это единственное, мы, знаете, как какие-то цветочки под глыбами льда, которые цветут только во время вот этого выборного сезона, потому что у нас нет никакой другой возможности что-то сказать и быть услышанными.

Вот есть эти выборы, в которые можно что-то высказать. Давайте, вот давайте устроим брейнсторм. Что, как вы считаете, правильно сделать на этих выборах? Остаться дома? Не прийти и устроить бойкот? Какие есть ещё варианты? Проголосовать за Явлинского, который столько же лет, сколько Путин, выступает с этой же позицией и так же ничего не меняет? Какой есть ещё выбор?

Желнов: Уже голосовали за Прохорова, правда.

Пойти на улицу на несанкционированный митинг? Ну предложите свой вариант. Может быть, мой не идеален. Предложите свой.

Рейтер: Действительно, мне интересно. Пять лет назад у нас была активная политика, и вы в ней принимали участие. Координационный совет оппозиции и всё то, что провалилось потом с довольно большим треском.

Там и Алексей Навальный участвовал, тоже провалился с треском в этом же Координационном совете, да.

Рейтер: В этом же Координационном совете оппозиции. Просто у меня внимание, вопрос: а почему вы считаете, что сейчас у вас получится? Почему, откуда у вас такая интуиция? В тот раз не получилось, сейчас почему?

Знаете, я не так считаю.

Рейтер: Сейчас, минутку, я договорю.

Да.

Рейтер: Тогда были, я не знаю, Парфенов и прочие милые, интеллигентные люди с прекрасными лицами, сейчас это школьники шестнадцати лет. Как вы с ними договоритесь, что вы им дадите?

Школьники шестнадцати лет…

Рейтер: Пятнадцати, четырнадцати.

Это вы сейчас говорите всё-таки больше об аудитории Алексея Анатольевича.

Рейтер: Я говорю о тех, кого это волнует.

Нет, это не так.

Рейтер: Хорошо.

Знаете, у нас есть конкретный мониторинг. Пришло 1250 людей, мы сами были удивлены и, честно говоря, начали менять программу уже во время нашей встречи, потому что мы тоже ждали людей более молодых. Мы точно теперь знаем ядро нашей аудитории. Ядро нашей аудитории ― это 25–45 лет, это достаточно взрослые люди. Мы были удивлены этим фактом, у нас есть эта статистика.

Рейтер: Ужас.

Это взрослые люди. Это люди старше, чем мы предполагали. Например, я сейчас говорю уже чисто про тот опыт, который есть. Но вы начали про что-то другое. Я очень важную какую-то вещь хотела сказать.

Желнов: Что уже начинала, но не получилось.

Это важная мысль.

Рейтер: Ты украл мой вопрос.

Желнов: Я не украл, я подсказал.

Важная мысль, очень хороший вопрос. Вот смотрите, это то, с чем, мне кажется, вообще в первую очередь надо бороться в нашей стране. Скажу страшную вещь, можете её вывести в заголовок: это та вещь, с которой надо бороться даже больше и злее, чем с Путиным, потому что она влияет вообще на всех.

Эта вещь чисто у нас как бы в культуре, к сожалению. Вот когда кто-то что-то делает, этот человек ещё ничего не сделал, не начал, но уже все его покритиковали, все уже написали: «Куда он высунулся? Вот он выскочка! Без него там тут дела не было, пришел нам испортить нашу прекрасную оппозицию!».

Я живу по другому принципу. Я в своё время имела возможность учиться в американской школе несколько месяцев. Мне очень нравится принцип, когда ты всегда encourage человека, когда ты всегда его…

Архипов: Хвалишь.

Если ты что-то делаешь, ― это основа образования на Западе, ― если ты что-то делаешь, это классно, это гуд! Попробуй, у тебя получится! Давай, вперед!

Да, вы совершенно правы. Честно говоря, есть большой шанс, что ничего опять не получится. Но это не значит, что я не буду пробовать ещё раз, ещё и ещё. В этом и есть жизнь. Ты падаешь с лошади ― ты садишься и едешь дальше. Ты пробуешь движение, оно не получается ― ты делаешь ещё следующее, ещё. И так всю жизнь. Это и есть главное.

И главное ― быть с ощущением того, что да, мы все ошибаемся и все можем сделать что-то, что ни к чему не приведет. «Но я хотя бы попробовал!» ― скажу я, как герой фильма моего любимого «Пролетая над гнездом кукушки».

Желнов: Замотивировала!

Азар: Очень сложно почему-то сегодня задавать вопросы, вклиниться. Просто я вспомнил историю, когда ты открывала, я уже не помню, как это называлось движение, штаб на Арбате, которое закончилось ничем. Потом ты пришла в оппозицию на Болотную, в Координационный совет оппозиции и тоже просто из неё пропала.

Сейчас я вижу, что, условно, дело Серебренникова началось, и первые разы, насколько я понимаю, ты там не была, в суд не приходила, а вот как началась кампания, теперь, насколько я понимаю, сегодня ты там была. То же самое, не знаю, с акцией по поводу политзаключенных у Соловецкого камня. То есть раньше ты в них никогда не участвовала, а теперь началась кампания, и ты пришла.

Почему мы должны поверить, что ты действительно в этом останешься и это всё не проект под эти выборы, а после этого ты снова уйдешь, вернешься к корпоративам и всё такое?

Во-первых, даже то, как долго ты перечислял какую-то мою политическую активность…

Азар: Не очень долго.

Перечислил уже далеко не всю. Как раз свидетельствует о том, что я давно и упорно интересуюсь политикой. Я действительно создавала движение антинашистское. И действительно не получилось из него сделать что-то большое и тогда нашисты победили, но я пыталась это сделать.

Если ты посмотришь, это выглядит очень наивно сейчас, но у меня сохранился какой-то манифест и так далее, это был такой искренний порыв сделать что-то, увидев, как эти нашисты сжигают книги и во что это всё превращается. Разве это было плохо? Да нет, это было прекрасно, что меня эта проблема волновала.

Потом наступили эти митинги и те события, которые мы все с вами хорошо помним. Как раз я никуда не ушла, я начала занимать активную гражданскую позицию и после этого работала все эти годы на телеканале Дождь, делала интервью, репортажи и, в общем, очень сильно поменяла мою жизнь. Ушла со многих работ, ушла из федерального эфира, откуда-то меня ушли.

Желнов: Но пришла в L'Officiel.

И моя жизнь в этом смысле сильно поменялась. Поэтому я все эти годы как раз была в политике и активно ею занималась.

Азар: Журналистика ― это не политика, но неважно.

Пусть и как политический журналист, но это тоже политика, это тоже, конечно же, участие в политической жизни.

Азар: Нет.

Помимо этого, я участвовала в нескольких расследованиях Навального, я помогала ему, я распространяла материалы, я всячески активно принимала участие в этой жизни.

Координационный совет ― вы так часто о нем говорите, забывая, что тот же Алексей Навальный тоже там участвовал. Да, он не получился, это наша общая вина, и ничего страшного в этом нет.

Азар: Ничего страшного нет.

Это не помешало и ему стать большим политиком, и мне спустя какое-то время тоже прийти к политической жизни. И Илье Яшину избраться депутатом, и многим другим достойным людям, кто там был, тоже продолжить деятельность.

Да, слушайте, у нас всех были ошибки, и ещё их будет огромное количество, я уверена. Это нормально, это есть жизнь. Плохо другое, Азар. Плохо, когда люди вообще не меняются. Вот они как пятнадцать лет сидели там у себя в Думе и в своих партиях, вот так они сейчас и сидят. Что «бу-бу-бу, жу-жу-жу» было пятнадцать лет назад на выборах, они так же баллотировались против, ― вначале Ельцина, теперь Путина, ― так они и сейчас будут это делать.

Азар: Это другой вопрос.

Так лучше же, что люди меняются, ошибаются, это живая жизнь и есть.

Азар: Вот к Кириллу Серебренникову все пришли, когда его задержали. Где ты была?

По поводу Кирилла Серебренникова ты сейчас неправ. Я была там не первый раз, это уже не первое слушание, на котором я бываю.

Азар: Не первое, согласен.

Я с самого первого дня была его поручителем, я всегда об этом писала и так далее. Я не была на одном заседании просто потому, что меня не было в этот момент в Москве. Просто уточни эту информацию, сегодня не первый раз, как я там появилась.

Азар: А я не сказал, что первый. Я сказал, что ты начала ходить туда, как только началась кампания.

Поэтому это не связано с моей кампанией, это связано… Понимаешь, когда я становилась его поручителем, писала письма и начинала об этом рассказывать, никакой кампании ещё не было.

Как сказать? Странно оправдываться за такие действия, но у меня есть много публичных высказываний, выступлений и различных акций, никак не связанных с этой предвыборной кампанией, связанных с дорогими мне людьми, с защитой каких-то прав, с моими вопросами президенту, с моими акциями, которые я делала и поддерживала. Но странно об этом мне сейчас говорить, это будет как-то, мне кажется, нескромно.

Монгайт: Давай поговорим о другом. Есть такая концепция, что вот вся эта кампания твоя ― это такая инвестиция в собственную популярность, такая её дополнительная капитализация, то есть капитализироваться можно и дальше. Как ты считаешь, после окончания президентской кампании как вырастут твои расценки, например, как ведущей корпоративов и частных ивентов?

Знаешь, вообще, честно говоря, это совершенно дурацкая мысль. Жалко, что она дурацкая, может быть, даже было бы неплохо, если бы это было так, как ты сейчас говоришь.

Монгайт: Что в ней дурацкого?

Потому что это, к сожалению, не так. Политика отпугивает людей, особенно в нашей стране, потому что всем понятно, что это не бельгийская политика и тут всё жестко, тут хардкор. Я уже потеряла несколько контрактов. То есть пока я ничего не приобрела, пока я что-то потеряла, потому что есть огромная…

Архипов: После того, как закончится.

И когда закончится, тоже.

Монгайт: После того, как закончится кампания, твоя известность… вырастет бренд?

Я не думаю. Слушайте, я давно как раз и как главный редактор в прошлом глянцевого журнала понимаю эту корреляцию. Глянцевые марки, люксовые марки не хотят вмешиваться в политическую жизнь, они не хотят ассоциаций с людьми, которые занимаются политикой.

Монгайт: А ты теряешь рекламные контракты вот сейчас какие-то или нет?

Да, конечно, я же уже сказала. У меня есть несколько фирм, которые отказали мне именно на основании того, что «мы вне политики, мы не хотим в этом участвовать». Я их понимаю прекрасно, действительно для многих компаний западных это политика компании, это нормальная ситуация. Поэтому здесь как раз корреляция ровно наоборот.

Монгайт: А можно назвать марки?

Одну могу назвать, думаю, точно. Это компания Lancome. Остальные ― там есть российские бренды…

Архипов: А из действующих контрактов кто-то разорвал или приостановил?

Да, я же сейчас и говорю.

Архипов: Именно действующие?

Да, действующие, конечно, да-да.

Архипов: Не какие-то новые, а это именно из действующих приостановили.

Да.

Архипов: Скажите, в каком году вы видите себя кандидатом, который реально имеет шансы на какой-то успех на президентских выборах, если не в 2018 году?

Монгайт: Сколько ещё Путину ждать, пока ты наконец-то возьмешь власть?

Архипов: В каком году вы видите себя уже как реального кандидата в президенты, если вы остаётесь в политике?

Я и сейчас реальный кандидат, просто у нас сейчас как бы выборы. А если выборы будут настоящими, то ситуация поменяется. Я думаю и верю в то, что это станет возможным в течение вот этих шести лет так или иначе.

Архипов: То есть вы считаете, вы видите себя, по крайней мере, сейчас вы эту историю пройдете и планируете принять участие в 2024 году?

Ну конечно, а иначе зачем начинать этим заниматься?

Архипов: Может, мэрские выборы, может, промежуточные думские выборы?

Естественно, не то что я буду шесть лет ждать и потом поучаствую в следующих президентских выборах. Это и есть путь, вот эти шесть лет. Работа внутри этих шесть лет, с организацией партии, с думскими выборами, с организацией поддержки. Вот у тебя есть шесть лет, чтобы с этой точки куда-то идти вперед.

Архипов: Хорошо, а что из тех 46–48 дней, которые прошли за вашу кампанию, вы считаете, вам удалось уже сделать?

Во-первых, мне кажется, самое большое достижение этих 46 дней, что мы совершенно неожиданным образом открыли дискуссии по тем вопросам, по которым уже давно, казалось бы, эти дискуссии запрещены или не открывались. То, как стала обсуждаться резонансно ситуация вокруг Крыма, я считаю, большая заслуга нашей кампании.

Желнов: Ксюша, но это же ни на что не повлияет.

Послушай, гласность влияет на всё, Антон.

Желнов: На что? На что за последние годы гласность влияла в нашей стране? Александр Сокуров, небезызвестный тебе человек, из года в год ходит, как с писаной торбой, с Олегом Сенцовым, говорит президенту: «Помилуйте». Президент говорит: «У меня другое мнение на это». Теперь Александр Сокуров не принимает участие в культурном форуме в Петербурге.

Помимо него, СПЧ проводит ритуальные советы, называет фамилии, резонансные дела. Что-то, может быть, меняется. Севастиди помиловали и ещё нескольких человек за этот года. Но в целом какая гласность, к чему она приводит? Я не очень понимаю.

Послушай, мне кажется, что гласность приводит к тому, что людей, которые не согласны с существующим порядком вещей, становится всё больше и больше. Как сказать, их числа пока ещё недостаточно до критической массы, но их становится больше. Чем больше людей слышат о несправедливости, чем больше людей узнают об этих вопиющих случаях, об этих людях, об этой несправедливости, которая происходит в том или ином виде, тем больше несогласных и тем больше людей, которые будут готовы на следующих выборах или на этих выборах голосовать против.

Это и есть основная цель. Она может растянуться, к сожалению, да, и на всю мою жизнь, и на жизнь моих детей и так далее.

Желнов: То есть ты считаешь, что твое заявление по Крыму, что Крым украинский, согласно международным законам, на что-то повлияет в российском обществе. Вот само твое заявление, которое ты выдвигаешь.

Я считаю, что вдруг люди услышали, что об этом стали опять говорить публично. А как ты знаешь, у нас это заявление вообще приравнено к экстремизму и, в общем, есть люди, которые конкретно за эти слова вообще осуждены. Мы живем в такой ситуации.

Архипов: Как вы решили такие слова сказать?

Смотри, вот в этом и есть задача моей кампании, в этом и есть задача гласности. Посадить за такие слова публичного, медийного человека Ксению Собчак гораздо тяжелее, и поэтому что надо делать? Надо этим пользоваться. Я пользуюсь, я говорю честно: я бесстыдно пользуюсь своей медийностью, своей популярностью, тем, что прожектор рампы на мне всегда находится, чтобы говорить те вещи, которые другие люди боятся говорить или не могут.

Архипов: Хорошо, а есть та красная линия или двойная сплошная, которую вы не перейдете в том, что вы говорите?

Они, конечно, есть для любого человека. Но пока мы видим, что мы можем бороться и можем это говорить, надо это делать. Может быть, в какой-то момент и меня за это обвинят, посадят. Мы это не знаем, это может произойти в любой момент.

Архипов: Как вы себя ощущаете? Вы же на эту тему рефлексируете? Где та граница, которую не стоит переходить никому?

Я не знаю, где эта граница.

Архипов: Говорить про деньги Путина или про что?

Я не чувствую и не хочу начать чувствовать в себе эти границы. Я знаю, что у меня огромное количество недостатков, но у меня есть одно большое достоинство ― я действительно смелый человек, и это главное.

Монгайт: Действительно, в первый момент кажется, что ты говоришь обо всем, говоришь на каких-то нестандартных площадках, например, на встрече с Соловьевым. И тут выясняется, например, что Соловьев, казалось бы, такой твой антипод и враг ― у вас общий концертный директор, то есть вас связывают какие-то ещё дополнительные отношения и дополнительные люди.

Это правда.

Монгайт: Не знаю, ты узнала об этом после или до, скажем так.

Да нет.

Монгайт: Обсуждали с вашим директором, какой он, где у него больные места?

Послушай, давай так. Это просто очень смешно звучит, я поэтому рассмеялась, потому что Табриз ― концертный директор не то что общий у меня и у Соловьева.

Монгайт: Он у всех, да?

Он вообще у всех, да, то есть это в принципе. У нас так как из всего в итоге получается монополия, то Табриз ― человек, который… Если вы зайдете к нему в агентство, все, кто востребован и много работает, работают с Табризом. Все его называют «Табриз, ты наш Карабас-Барабас», потому что, в принципе, это единственный человек в России, который на таком уровне организует мероприятия.

Поэтому здесь как бы ларчик открывался просто.

Монгайт: А что, Соловьев так же часто, как и вы, оказывается востребован на каких-то частных мероприятиях, да?

Да, очень много, конечно. Он очень много работает, ведет, но он ведет в основном мастер-классы, ведет какие-то свои выступления по городам, очень много собирает. И какие-то бизнес-форумы.

Монгайт: Вот внешне, да, получается: враги врагами, антиподы антиподами, а Табриз общий, и, в принципе, мероприятия…

Слушайте, он у нас общий и с Лерой Кудрявцевой, и с каким-нибудь там Филиппом Киркоровым, и с какими-то ещё людьми. Это огромный список, я могу сейчас там что-то перепутать, но это десятки людей.

Монгайт: То есть это такая немножко игрушечная война, да?

Почему же это игрушечная война? Это просто один директор. Это как у вас здесь одно кафе будет, и я скажу: «Вот это кафе принадлежит, не знаю, Ротенбергам, значит, они спонсируют вас здесь, на Дожде». Ну да, здесь есть какое-нибудь кафе, которое кому-нибудь принадлежит, другого нет.

У нас нет игрушечной войны. Я думаю, что Соловьев меня, судя по тому эфиру, ненавидит по-настоящему, и это было очевидно.

Монгайт: А в чем это проявляется?

Но есть шоу-бизнес, который устроен в России так, к сожалению, что есть один этот прекрасный человек.

Архипов: Ксения, вы за это время поняли, что у вас есть, может быть, какие-то союзники во власти? Понятно, что у вас есть те, кто вас ненавидит, а вот люди в Кремле, вы с кем-то пообщались?

Может, и есть, но я этого не знаю.

Архипов: А кого из действующей команды вы могли бы видеть рядом с собой, если вы, опять же, в 2024 году станете президентом?

Монгайт: А вы спрашивали об этом, Илья.

Архипов: Нет, из действующей команды.

Рейтер: А мы записывали!

Монгайт: А мы всё записывали.

Слушайте, из действующей команды мне очень симпатичен Греф, например, Герман Греф. Я не знаю, насколько можно сказать, что он в команде. В общем, я считаю, что он человек…

Монгайт: А он в курсе?

Нет. Вот я сейчас вам говорю, вы ему передайте.

Рейтер: Вы говорили только что, что будет большая трибуна и вы сможете доносить какие-то конкретные случаи, говорить о какой-то конкретной адресной помощи. Тем не менее, насколько я понимаю, ни у Соловьева, ни у Малахова не было чего-то такого конкретного произнесено.

Мне кажется, вы не слышали эти эфиры, Света.

Рейтер: Я слышала.

Но если рутениевый дождь ― это не конкретно, если фамилии Олега Сенцова или Навального ― это не конкретно, если фамилия Навальный у Малахова ― это не конкретно, если сегодня разговор о Кирилле Серебренникове ― это не конкретно, то что же тогда конкретно? Тогда давайте определимся с терминами.

Когда я говорю про конкретику, я говорю о том, что я буду говорить на этих эфирах на те темы, которые запрещены, о которых не говорят.

Желнов: Света, позволь, я дополнение короткое к твоему вопросу. Ксения, скажи по поводу запрещенных тем. Да, я действительно видел, что ты процитировала фейсбук с упоминанием фамилии Навального, чего не сделал Андрей. Ты сказала: «Андрей, ну что же ты не упоминаешь Навального?» ― и сама за него сказала, да. Говорила про Олега Навального у Соловьева. Но к вопросу о запрещенных темах. Они шире, чем правозащита, чем оппозиция.

Так. Предложи, пожалуйста, Антош, я возьму на карандаш.

Желнов: Вот, например, коррупция.

Да.

Желнов: Например, та повестка, которую когда-то предложил Навальный. Возможно, она частично уже устаревшая, много всего произошло за эти пять лет. Но расследования в отношении ближайшего круга президента, которые публикуют Алексей Навальный и Фонд борьбы с коррупцией. Я не слышал в федеральных эфирах фамилии Ротенбергов, Ковальчуков. Расследования, которые проводит Алексей Навальный в отношении их, либо твои собственные выводы по поводу ближайшего круга президента.

Я понимаю, что частная жизнь президента может быть выведена из повестки, да, это может быть та самая двойная сплошная, которую ты тоже будешь блюсти, я уверен в этом. Но вот есть ещё ближайший круг, есть тема коррупции и есть тема госкомпаний. Я не слышал пока об этом ничего от тебя.

Сегодня я вот, например, в эфире говорила про Дмитрия Анатольевича Медведева и про его уход от вопросов, который с документами был представлен по, собственно, расследованию «Он вам не Димон». Я, безусловно, буду это делать.

Это не то что… мы когда говорим «эфиры федеральные», мы сейчас говорим о трех выступлениях. Это не так много. Что успела, что было важное на повестке, как мне казалось, я сказала, потому что это было по последним следам. Но, конечно, мы будем говорить и о Ковальчуках, и о Ротенбергах, и о Сечине, что, кстати, я уже делала, и о многих других. И о расследованиях, безусловно.

Желнов: И о самом президенте будете?

На нашем ютуб-канале мы, безусловно, уже начали проводить какие-то… Если ты смотришь, мы делаем обращения, собираем какую-то информацию, стараемся её скомпилировать.

Желнов: Мы сейчас про федеральный эфир говорили. Окей, да.

Безусловно, мы будем это делать и дальше будем продолжать это делать.

Монгайт: А вот скажи, пожалуйста, если вдруг Путин не идет на выборы, ― вау, да? ― а кто выиграет?

Такого не может быть. Это как бы выборы, и на них всегда побеждает Владимир Путин.

Монгайт: То есть ты как бы кандидат.

Я не как бы кандидат, я человек, который идет ломать как раз вот эту систему, которую я считаю дико несправедливой.

Монгайт: Люди, которые за тобой следят, следят за всеми твоими интервью, в том числе за интервью BBC, и говорят, что ― это то, что Антон тебе уже начал, в принципе, этот вопрос задавать. Что ты как бы напрямую не отвечаешь на какие-то вопросы, связанные с президентом действующим нашим. Или как бы президентом.

Господи, задайте. На какой же я вопрос не отвечаю? Я на все вопросы отвечаю уже по сто раз! Нет вопросов, на которые я не отвечаю по президенту.

Монгайт: Возможно уголовное преследование Путина как главы коррумпированной системы? Кажется, в интервью ВВС был такой вопрос.

Безусловно. Безусловно, возможно, если у нас будет независимый суд, который будет принимать такие решения. Безусловно, возможно. Это не я должна решать и не вы, Анна. Это вопрос, который решает суд.

Архипов: Как это совпадает с эволюционной концепцией, о которой вы говорите?

Конечно, совпадает. Вы меня спрашиваете, возможно ли такое преследование. Я ещё раз говорю: я хочу жить в государстве, где это решает не президент страны, не человек, который представляет исполнительную власть. Я хочу жить в стране и я сейчас слежу за событиями в Америке, например, и мне ужасно интересно, мне нравится, что прокурор может, значит, там выбивать какие-то показания против президента США, что вот это всё происходит. Это так и должно быть, понимаете? Когда мы вообще к этому не имеем отношения.

Поэтому это вопрос вообще не по адресу. Вы спрашиваете меня, может ли это быть и должно ли это быть, если такие преступления будут обнаружены? Конечно. Но это не моё решение. Это сильная судебная власть, которая будет с этим разбираться. Безусловно, если будут найдены реальные доказательства таких преступлений, конечно же, должно быть уголовное преследование.

Монгайт: Есть коррупционный шлейф за нынешним президентом, как ты считаешь?

Что значит есть? Есть вся система, которая построена на том, что есть определенное количество людей, которые имеют доступ к власти. Далее это мы можем долго обсуждать, что из этого знает Путин, что не знает, какие вещи делаются с его ведома, какие делаются через интриги и через то, что он просто, как мы тоже часто видим на пресс-конференциях, вот мы с Антоном не раз это видели, когда он просто реально не в курсе даже самой темы, его как-то страннейшим образом дезинформируют.

Желнов: Боюсь, Ксения, он в курсе.

Бывает и так, и так. По-разному.

Желнов: По-разному, да, но боюсь, что, как правило, в курсе.

По каким-то темам ― мы помним, я сейчас, может быть, сразу, с ходу… Даже помню этот пример, когда он начинает говорить и ты понимаешь, что он вообще не в теме этого вопроса. А бывает, когда он в теме.

Архипов: То есть вы верите, что он не знал, как зовут Юрия Шевчука, условно говоря?

Нет, про Шевчука ― нет, но была какая-то тема как раз на прошлой пресс-конференции. Я просто сейчас…

Желнов: Он забалтывает же многих, это нормальный политический инструмент, который тебе тоже предстоит освоить.

Нет, когда ты понимаешь, что он вообще не понимает, о чем идет речь.

Желнов: Забалтывание.

Но, конечно, по большинству вопросов он слишком в курсе и несет за них прямую ответственность. И конечно, это так, вот мы живем в такой ситуации, в такой системе. Конечно, её можно назвать коррупционной, да. Я об этом говорю.

Архипов: Вы считаете, что он лично коррумпирован, или нет?

Я считаю, что это предстоит доказать, безусловно. У меня нет оснований полагать, что это не так, но я не могу это утверждать, потому что я не являюсь человеком, который обладает документами, способными это доказать. У нас есть масса разных расследований, в том числе панамские документы и так далее.

Но опять же, мне кажется, что здесь нужно говорить с людьми, которые являются профессионалами и могут это оценить. Но система, безусловно, является таковой.

Рейтер: Вы говорили, что не боретесь за победу и что для вас важно быть против всех, правда? Можем ли мы представить себе такой сценарий, что вы набираете, например, 20%? И что вы планируете делать с этими 20%?

Я не говорила, что я не борюсь за победу, я говорила о том, что я понимаю, что шансы мои ничтожны.

Рейтер: А если вдруг чудо?

Что сама система, как в казино, построена так, что победить эту систему сейчас практически невозможно.

Желнов: Ксения, но у Навального был второй тур реально, мы это знаем, на выборах мэра Москвы с Собяниным, там уже власть убавляла цифры. Вдруг у тебя тоже, предположим?

Вот мне так это нравится ― «мы это точно знаем». Антон, ну откуда вы это точно знаете?

Желнов: Начинается лексика чиновников! «Откуда мы это знаем»?

Ну какая, ну подожди. У Навального был второй тур. Ты уверен, что он был, что это не сказали сторонники Навального?

Желнов: Я уверен.

Я не знаю, может быть, так и было.

Желнов: Сторонники Навального сказали, просто судиться не стали почему-то за это. Но они говорили об этом с самого начала.

Почему?

Желнов: Нет, цифры были высокими, да. Джинна из бутылки выпустили.

Высокие, прекрасно. Я сама ходила и голосовала на этих выборах.

Желнов: Сама ходила и голосовала. Ну вот ты не думаешь, что ты будешь делать с высокими показателями, если у тебя будут?

Я мечтаю, что они будут высокими, потому что это даст возможность как раз этому правому движению.

Желнов: Вот Света спрашивает, что делать с ними.

Я могу дать ещё раз этот ответ. Я не просто так, у нас есть партия, на базе которой я надеюсь быть представлена.

Монгайт: Гласная партия?

Рейтер: А название есть?

Гласная партия, да, «Гражданская инициатива».

Желнов: Нечаева.

Да, «Гражданская инициатива» Нечаева.

Рейтер: Я думала, мы сейчас говорим о новой партии, которую предполагается создать.

Я считаю, что на базе этой партии можно действительно создать большую силу. Если это будет 20%, так это будет прекрасно. Это будет той базой, которая сможет начать большой путь в политике после выборов, конечно.

Архипов: Ксения, всё-таки понятно, эти вопросы вам задавали постоянно до этого эфира и будут после задавать. Вы сами задавали Михаилу Прохорову, который шел, по поводу консультации с Кремлем и так далее, много раз. Можете что-нибудь новое добавить и всё-таки рассказать, какие у вас были встречи? Может быть, уже за тот отчетный период, который прошел после вашего последнего нового коммента на эту тему.

Я бы с удовольствием что-то могла придумать вам симпатичное, но нет. Всё, что я могла, я рассказала, потому что это было так, как это было. Я не хочу врать, не хочу ничего придумывать. Всё, что было, я рассказала. Какие-то детали? Могу детали интерьера какие-то вспомнить.

Желнов: Ксения, я вот хотел ещё спросить про прозрачность и транспарентность, поскольку ты и коллега, как журналист, прекрасно тоже все эти вопросы своим спикерам задавала напрямую, в лоб и часто бесилась от того, что они уходят от ответа.

Вот я тебя сейчас хочу спросить: почему ты же уходишь от ответа о том, что была летняя встреча с Сергеем Кириенко, первым замглавы?..

У меня не было с ним правда встречи, это вранье, Антон, поэтому я не ухожу от вопроса.

Желнов: Хорошо, переговоры у тебя с ним были, прямые или косвенные?

Антон, у меня вообще не было никаких переговоров с Кириенко. Я не видела его сто лет. Последний раз я видела Кириенко по телевизору, когда я была не знаю в каком возрасте. То есть это даже не Сурков. С Сурковым, да, я где-то на мероприятиях пересекаюсь. Три дня назад видела его жену Наталью. В общем, в этом смысле можно было бы как-то прикрутить. Я вообще не видела Кириенко сто лет, я даже не знаю, как он сейчас выглядит.

Желнов: Хорошо, то есть ты считаешь, что без всяких на то контактов, без того, чтобы поставить администрацию президента в курс, что ты хотя бы имеешь такое намерение ― вот Титов же поставил. Ну да, ты скажешь: «Он омбудсмен, ему положено».

Титов не поставил. Я уверен, что Титова поставили ровно из-за моего выдвижения.

Желнов: Хорошо, хорошо.

И вместо того, чтобы вот так мучить Титова, вы мучаете меня.

Желнов: Хорошо.

Потому что Титов, я абсолютно уверена, был поставлен ровно в судорожных поисках, как бы нам оттянуть голоса от Собчак, я абсолютно уверена в этом. Мне кажется, что он ― фигура, которая появилась только из-за меня.

Желнов: У нас завтра будет в эфире Борис Титов как раз, мы спросим.

Да, и более того, мне кажется крайне странным, что, во-первых, человек, который работал в администрации президента, идет против президента, но это окей, всё возможно в нашей стране.

Желнов: У тебя тоже Сергей Мазаев, который за президента, выступает на твоем сборе на Тульской.

Так нет, у меня Сергей Мазаев как раз должен быть, я переманиваю людей. Пусть все голосуют за меня!

Желнов: Только он останется доверенным лицом президента.

Если человек, который был доверенным лицом президента…

Желнов: Он останется, он не был.

…Теперь стал работать с моим штабом ― отлично, мы рады всем, приходите все от Путина к нам, так победим.

Монгайт: Скажи, пожалуйста, зачем этим людям, этим таинственным миллиардерам-миллионерам давать тебе эти огромные…

Да они никакие не таинственные.

Монгайт: Хорошо, которых мы не знаем пока.

Вы их скоро узнаете, ну потерпите чуть-чуть.

Монгайт: Ну как не таинственные? Имен-то ты не называешь. Пока они для нас таинственные. Этим таинственным миллионерам-миллиардерам давать тебе деньги, если ты всего лишь кандидат «против всех», который даже не получит, как ты сама считаешь, 20%? Это выброшенные деньги.

Я не сказала, что я не получу 20%. Я сказала, что я мечтаю их получить.

Монгайт: Сомневаешься. Мечтаешь и сомневаешься.

Слушайте, что вы передергиваете? Я только что вам сказала, что мечтаю получить эти 20%.

Монгайт: Так зачем же им давать тебе эти деньги? Это абсолютно выброшенные деньги. Для них эти деньги несущественны или они рассчитывают, что ты будешь лоббировать их интересы через шесть лет?

Во-первых, для многих людей, ― нам с тобой сложно в это поверить, я это понимаю, но это правда так, ― для многих людей, условно, десять миллионов долларов ― это правда несущественные деньги.

Желнов: Ксения, сейчас все считают.

Нет, секундочку, это действительно так.

Желнов: Все считают.

Второе: есть люди, и таких людей много, и ты их тоже знаешь, которые считают крайне важным в России развитие демократических институтов и свобод. Это шаг в эту сторону. Не значит, что этот шаг будет сразу успешным, но если не делать никаких шагов, не будет ничего. Кто-то должен начать скрести эту стену. Понятно, что у нас нет инструмента, который может её сразу сломать, но если никто не будет делать никаких шагов, то ничего точно не будет, понимаете?

Желнов: Ксения, да, безусловно, но ведь эфемерность ― а бизнес не любит этих слов, гласность, эфемерность, и никогда не любил. Довольно странно, что бизнес готов в какую-то эфемерность, гласность, в форточки какие-то и воздух вкладывать. Всё-таки у бизнеса практические интересы.

Это не для всех, Антон, эфемерность. Свобода слова, гласность, возможность…

Желнов: Много ли ты знаешь бизнесменов в нашей стране, особенно после ареста Ходорковского, которые так ратовали за свободу слова, давали журналистам независимых телеканалов интервью?

Я знаю таких людей, ты их тоже знаешь. Такие люди есть.

Желнов: Я не очень их знаю, если честно.

Послушай, Антон, так же можно сказать: «Ну как этим бизнес-людям, неужели им интересно поддерживать фильм про какого-то там Бродского? Кому нужен этот поэт Бродский?».

Желнов: Ксения, ну при чем это здесь?

Зачем это нужно бизнесменам, они же никогда не окупят этот фильм. Пусть дадут лучше на какой-нибудь фильм «Сталинград»! Зачем давать? Но они же дали тебе, Антон. И, честно говоря, дали правильно, потому что ты сделал потрясающий фильм.

Желнов: Да, я благодарю тебя за эту оценку, но это разные вещи. Всё-таки политическая кампания и продукт культуры, Ксения.

Если есть бизнесмены, которые интересуются Бродским, то точно есть люди, которые интересуются современной политикой.

Монгайт: А Ходорковский давал тебе деньги? Он же тебе очень помогает, вот выделил тебе каких-то своих сотрудников, которые ушли из его, казалось бы, политической организации в твою, помогают строить тебе штабы в регионах.

Слушайте, вы уже определитесь: либо мне Путин помогает, либо Ходорковский. Потому что так мы к концу эфира придем к тому, что Ходорковский тоже агент Путина. Ну правда, у вас уже вот эта конспирология, друзья…

Да, Михаил Борисович, действительно, я к нему очень уважительно отношусь, мы имели возможность общаться. Мне кажется, что у нас хорошие с ним отношения, скажем так.

Архипов: Ксения, скажите, вот у вас 46 день от начала вашей кампании, 48, опять же. Вы посетили пять российских городов. А почему вы ещё и в Лондон поехали? В чем важность была этой поездки?

Догадайтесь, как говорится.

Архипов: К Михаилу Борисовичу? На ВВС выступить?

Зачем у нас люди, которые занимаются политикой в России, ездят в Лондон?

Архипов: Зачем?

Не буду скрывать, там в том числе находятся люди, которые мне помогают.

Архипов: А кроме этого?

Монгайт: Представляешь, что было бы с другим политиком, если бы он это сказал вслух? Вообще!

Помогают, а что? Подожди, я не сказала больше ничего, я сказала, что да, там в том числе есть люди, которые мне помогают.

Архипов: Скажите, а с лордом Беллом вы будете работать или нет?

С лордом Беллом мы встречались по его просьбе. Я встречалась там с огромным количеством людей.

Архипов: Просто появились слова, что у вас, возможно, появится новый… Это пиарщик Березовского, Маргарет Тэтчер и так далее, человек довольно…

Вы знаете, для меня он всё-таки прежде всего пиарщик Маргарет Тэтчер. Он человек действительно известный в Англии, во всем мире, он общается с огромным количеством политической элиты Англии. Это факт.

Архипов: Вы планируете с ним работать?

Поэтому он, может быть, будет полезен моей кампании.

Архипов: А то, что его фирма разорилась и он в центре всех этих скандалов южноафриканских и так далее, это вас не смущает?

Слушайте, я же с ним не по поводу Южной Африки общаюсь. У меня есть конкретные задачи, связанные с международной программой. В связи с этим, может быть, мы найдем общий язык, если договоримся, то будем сотрудничать с лордом Беллом.

Архипов: Мне просто интересно понять про кандидата в президенты Собчак.

Да.

Архипов: Мы поговорили про контекст, из которого вы вышли. А вот что дальше-то? Условно говоря, хорошо, вы говорите, у вас есть международная какая-то повестка, в которой вам может быть полезен лорд Белл или не может быть и так далее. У него довольно противоречивая репутация, если вы его выбираете себе в советники.

Если для вас пиарщик Маргарет Тэтчер ― это противоречивая репутация…

Архипов: Это было давно, с тех пор, по крайней мере, в последнее время его фирма уже перестала, да, существовать. Короче, что у вас за представление о международной повестке и что вы миру можете сказать, что вы можете сказать иностранной аудитории, учитывая, что вы, например, всё время сравниваете российские выборы с бельгийскими? В интервью ВВС и здесь упомянули. У вас как-то есть момент про Бельгию. А про что ещё вы можете сказать?

Хорошо, голландские, а какая разница?

Азар: При том, что в Бельгии очень сложная ситуация на самом деле.

Архипов: Я хотел бы понять просто вашу международную историю с точки зрения того, что вы хотите миру сказать.

У меня есть какие-то определенные цели, которые я собираюсь преследовать в рамках своей кампании, в том числе и за рубежом. Мне кажется, что важно, чтобы человек, который говорит в том числе от лица какого-то количества людей в России, говорил об этой стране не только как о стране, которая сидит в окопе и в осаде, а наоборот, как о людях, которые хотят другую, собственно, политику внутри государства. Это важно.

Азар: Это, кстати, было очень странно, что первые интервью ты дала куче американских и английских журналистов.

Это не первые, это вранье. Нет, неправда.

Азар: Тем не менее.

Но это не первые интервью просто.

Азар: Первые несколько интервью ты дала английским газетам.

Нет, первые интервью я дала российским СМИ.

Азар: Первые несколько интервью были в английских СМИ.

Монгайт: Вот, а сейчас дай интервью мне, журналу «Домашний очаг». Скажи мне, пожалуйста, а что же Максим? Вот тогда летом, когда ты поняла, что всё, без тебя никак, оппозиция иначе вообще накроется медным тазом, ни одного приличного человека не осталось…

Да почему же? Вот ты готова идти в кандидаты в президенты?

Монгайт: Нет, конечно! Спаси господи!

Вот, и у вас всех сейчас будет такая реакция. Это же не то, что приличных не осталось. Никто не хочет в это ввязываться, все знают, что это грязное, неприятное дело.

Монгайт: Вот, так что же сказал Максим, когда ты приняла это ужасное, опасное решение?

И все говорят: «Не-не, вот пусть Навальный, он нам, конечно, может быть, не всем нравится, но пусть он уже идет, а мы дома посидим». А мне и Навальный нравится, я и сама считаю нужным в этом участвовать.

Монгайт: Хорошо, а Максим? Хочу вернуть к идее Максима.

Считаю, что вы должны, понимаешь?

Монгайт: Давай дожмем эту тему. Вот Максим. Я просто представляю себе, вот ты приняла такое кардинальное решение ― сломать абсолютно предыдущую схему своей жизни, она поломана, да? Вот даже Lancome ушел. Совершенно изменить эту парадигму, заменить собой всех предыдущих оппозиционеров, потому что у них не получается.

У тебя есть семья, у тебя есть маленький ребенок и у тебя есть муж. Муж, который занимается искусством. Что сказал Максим, когда ты приняла это решение? Он сказал: «Да, дорогая»? Или он сказал: «Нет, дорогая, умоляю, не сейчас»?

Я думаю, об этом правильнее спросить Максима. Он доступен, он готов прийти и всё рассказать.

Монгайт: Ты знаешь, мы спорили перед программой, уйдешь ли ты от этого ответа, скажешь, что вопросы к Максиму. Только недавно у нас здесь была Тина Канделаки, она тоже на какие-то вопросы про «Ростех» говорила: «Всё к моему мужу». Так всё же?

Я просто считаю, что это неуважительно по отношению к Максиму ― давать за него какие-то ответы.

Желнов: В семье сложно было принимать это решение?

Да, решение было сложно принимать, действительно. Это было сложное решение, непростое.

Желнов: Он был против, правильно я понимаю? Максим.

Было много разговоров, у него были свои причины быть против. Но я думаю, что правильнее спросить у него. Мне будет странно передавать какие-то его слова. Я очень не люблю, когда это кто-то делает. Вот я маму, например, всегда ругаю за это. Я говорю: «Мам, можно? Вот ты говори про себя, пожалуйста, я про себя скажу сама». Я не люблю, когда другой человек, даже близкий, дает какие-то интерпретации, потому что интерпретации ― это всегда не первоисточник.

Желнов: Понятно.

Монгайт: Хорошо, скажи мне, вот ты сейчас кто: кандидат на как бы выборах, светская героиня, на которой вообще держится вся светская жизнь в этой стране (не будем с этим спорить), журналист?

Я неравнодушный человек к политике своей страны. Я неравнодушный человек, который хочет поменять существующее положение вещей. Я знаю, что кому-то это кажется глупым, смешным, кто-то будет считать, что это несерьезно. Но меня в данный момент это не очень волнует, потому что я знаю, что я это делаю всерьез, я знаю, что надо мной всю жизнь очень много смеялись по разным поводам. Но тем не менее я добивалась своих целей и умудрялась сделать те вещи, которые казались невозможными на тот иной момент времени.

Поэтому я верю, что то, что я запланировала, у меня получится. Я очень этого хочу.

Желнов: А ты нашла себя? Я такой личный вопрос тебе задам, поскольку знаю, мы это обсуждали, эти разные твои поиски себя. Вот ты можешь сказать, что через политику большую, которую ты теперь легализовала, ты нашла себя и будешь вот по этому пути двигаться, не сбиваясь?

Потому что мы видели, как ты сбиваешься, да. После Болотной, после Конституционного суда всё-таки был большой перерыв. Ты снова увлеклась журналом, фэшном, гламуром.

Я не увлеклась, Антон, меня выгнали отовсюду. Ты пойми, я очень деятельный человек, я не могу заниматься… Как тебе сказать, когда меня лишают всего, я не могу заниматься дома домашними делами.

Желнов: Но в L'Officiel явно ты не за зарплатой всё-таки только лишь пришла.

При чем здесь за зарплатой? Я пришла, потому что ― как тебе сказать? ― меня лишили работы, которой на тот момент я была очень увлечена ― журналистикой на больших каналах.

Желнов: Но вот смотри, ты себя сейчас нашла, как ты сама считаешь?

Мне кажется, что да. Я считаю, что то, что я делаю, сейчас важно. Мне это дает большую энергию. Да, я очень устаю, да, у меня много поездок, встреч, мы проводим огромную работу, но, мне кажется, я делаю важное дело. Это дает мне большие силы.

Архипов: Программу в итоге уже сделали или это тоже пока ещё остается?

Вот она, она огромная. Это не пустые листы.

Рейтер: Экономическая?

Экономическая, всякая. Мы её будем представлять скоро. Я готова, чтобы вы ознакомились.

Желнов: Ночью работала с документами.

Архипов: Здорово.

Прямо большая программа. Друзья, не волнуйтесь, она есть. И отдельно я вам ещё майку принесла, Азару специально, потому что он всё время спрашивает про Путина. Сегодня, кстати, ни одного вопроса про Путина от него не было. Вот видишь, здесь специально написано: «против Путина». Азар, это специально я посвящаю тебе.

Желнов: Это очень смело.

P. S.

Я Ксения Собчак, я была в эфире Hard Day's Night сегодня. Ну что я могу сказать? Конечно, гораздо проще быть на месте моих коллег. Это дело любимое, благодарное. Спрашивать вообще всегда легче, чем отвечать. Но мне кажется, что я действительно была искренней и сказала то, что думаю, постаралась быть откровенной на все эти темы, о которых меня спросили.

Так что спасибо вам большое, спасибо, что провели это интервью. Мне было очень интересно. Не знаю, как вам, надеюсь, вам тоже. А! И, конечно же, регистрируйтесь на сайте sobchakprotivvseh.ru! Приходите, регистрируйтесь, нам очень нужна ваша поддержка.

Фото: Алексей Скраубе