«Есть граница унижения»: Леонид Волков рассказал, как Навальный принял решение о переносе акции на Тверскую

Волков подтвердил слова Навального о том, что все подрядчики, к которым организаторы обратились для установки сцены, один за другим отказались с ними сотрудничать, ссылаясь на запрет от мэрии.

Он также рассказал, что на одном из совещаний в мэрии, посвященном организации мероприятия, руководитель Департамента региональной безопасности Владимир Черников, ссылаясь на давку в Турине во время финала Лиги Чемпионов 3 июня, отказался разрешить на митинге установку экрана и звукового оборудования.

Волков также рассказал о том, почему митинг на проспекте Сахарова был принципиально важен и как пришлось устраивать и нанимать людей в последнюю минуту перед самым началом акции.

Леонид Волков: «Россия полгода назад и сейчас – две разные страны»

Говорите с Юлией Таратутой

33:56

Мы все знаем про то, как развивались события вокруг последнего митинга оппозиции. Я говорю о том, что митинг должен был проходить на Сахарова, а в последний момент, в последний вечер, даже ближе как-то к ночи, насколько я помню, появилась информация о том, что митинг будет перенесен на Тверскую.

Совершенно верно.

Как вы относитесь, я примерно себе представляю, а как вы внутренне себе объясняете это решение?

Мне не надо это внутренне объяснять, я присутствовал на всех этапах принятия этого решения, и мне не надо судить о ситуации по каким-то домыслам, потому что я был внутри ситуации. Мы подали заявку на шествие на Тверской. Мэрия предложила перенести на Сахарова. Мы с ними сначала не согласились, потом поторговались, это был какой-то такой длительный процесс. Они говорили: «Давайте у вас будет шествие по Сахарова, сцена у трех вокзалов, прямо под эстакадой, где железнодорожные пути». Мы говорим: «Это издевательство. Давайте мы сделаем хотя бы сцену в нормальном месте на Сахарова — в широком, не в узком. И без шествия, проведем нормально митинг». И вот в ходе этих переговоров мы постепенно достигли согласия.

И вот осталось 8, наверное, или 7 дней до митинга. И мы начали заниматься обычной работой, то есть связываться с подрядчиками, которые привозят сцену, звук, экран и всякое оборудование. Это обычная работа, мы ее делали много-много раз совершенно успешно. И все хорошо. А потом один подрядчик говорит: «Знаете, извините, я не могу. Давайте я деньги верну». И другой говорит, и третий, и четвертый. Мы тогда стали уже записывать эти разговоры, стали спрашивать: «А почему такое происходит?». И они нам все стали говорить: «Ребята, у нас есть прямой запрет от мэрии, на данной позиции мэрия ничего не даст провести».

И потом у нас была еще одна встреча в мэрии, такая уже, техническая, где обычно обсуждается, со скольки часов перекрытие улиц дают, чтобы дать сцену поставить.

Это уже после того, как вы поняли, что все подрядчики…

Это было параллельно. У нас было уже согласование, мы начали уже делать, но у нас была такая встреча в мэрии по согласованию перекрытия, сколько биотуалетов надо ставить, какие будут бейджики у дружинников, нашей охраны и как она будет коммуницировать с полицейскими. Большой митинг требует решения таких вопросов, то есть мы не отказываемся от этого, мы ходим в мэрию на такие мероприятия, потому что понимаем, что это действительно важно.

И вот мы ведем такое совещание, обсуждаем это самое перекрытие улиц, когда они будут даны. И тут нам говорит Черников, начальник департамента безопасности и противодействию коррупции: «Кстати, экраны мы вам не разрешаем поставить. И звук тоже». Мы такие: «А что?». «Ну вот, знаете, в Турине во время финала Лиги чемпионов на экранах что-то такое спроецировали, и там была давка после этого в Турине, и мы вот как-то подумали и решили, что лучше вам без экранов». Ну мы просто встали и ушли. У нас есть согласованный митинг, люди выдвигают заведомо незаконные требования, о чем с ними можно разговаривать?

Мы, естественно, решили, что мы проведем его так, как хотим. И на этом наши все переговоры закончились. И потом мы просто увидели, что это реально продолжается, что всех подрядчиков запугивают. А там же ситуация какая: любой подрядчик, ок, мы можем переплатить, можем за цену больше рыночной заказать звук или экраны. Он понимает, что мы это мероприятие проведем, а он останется один на один со своим бизнесом, а бизнес у него наполовину зависит от мэрии, потому что большинство мероприятий — это какие-то фестивали.

Ну это понятно.

И мне не надо рассказывать: «Ну что там, команда Навального не смогла колонки привезти». Во-первых, команда Навального много раз показывала, что она, в общем-то, может очень многое, а, во-вторых, что мне рассказывать, что белое — это черное, если я сам в этих переговорах участвовал и слышал эти отказы.

У меня вопрос немножко был не про это. Вопрос был, скорее, про то, как вы теперь считаете по прошествии митинга, оправданно ли это было. Но можно я вас верну к Черникову? Это все дико увлекательно. А там как технически проходит это совещание? То есть с одной стороны — Черников, с другой стороны — вы с Навальным? Или там много народу было?

Там с одной стороны заявитель, но в данном случае у нас заявителем был Рубанов. С другой стороны там сидело 17 человек.

То есть вас там не было?

О, это была отдельная история. Я вообще хожу обычно на такие совещания, на предыдущие ходил, но в этот раз они специально сказали, что: «Знаете, мы хотим с вами провести такую согласительную комиссию, но у ваш же формально заявитель митинга Рубанов, пусть приходит только он». Мы такие: «А Волков?» — «А Волкова чтобы не было». То есть потому что они, очевидно, боялись, что я там тоже запись какую-то сделаю или, не знаю, еще какой-то...

Тень Навального лежит на вас.

Они думали, я не знаю, что они думали, но, возможно, они думали, что уболтают Романа или что.

Но Черников с Навальным не вступает в какой-то специальный контакт, такого не бывает.

Нет, конечно. Поэтому я это все со слов рассказываю, но там с нашей стороны были Рубанов и наш юрист Ваня Жданов, на которого есть доверенность от Рубанова нотариальная, они не могут не пустить и так далее. А там сидело 17 человек — это всякие МЧС, всякие милиция общественной безопасности, такая-сякая. То есть там всякая такая кремлевская рать, которая в принципе должна заниматься организацией безопасности.

Еще раз, сами эти комиссии — это, наверное, необходимое явление. Нам действительно надо  обсудить, сколько будет биотуалетов и со скольки перекрыть улицы. То есть перед маршем Немцова такие комиссии тоже были и перед всеми нашими большими митингами во время кампании 2013 года. Но когда во время таких комиссий чиновники выдвигают незаконные требования — это о многом говорит.

Я поняла, что это интересно про экраны и вообще про Турин. Вернусь к вопросу про оправдано ли это было.

Еще раз. Мы с самого начала были готовы к достаточно широкому компромиссу с мэрией, потому что для нас было политически важно провести это мероприятие. И хотя мы достаточно много спорили между собой, вообще нужно ли нам пытаться провести большой согласованный митинг в Москве, я как раз настаивал всегда на том, что очень нужно.

В смысле на том, чтобы он был согласован?

Да, потому что нам надо большое и красивое открытие штаба. Нам же до этого тоже сорвали обзвоном со стороны мэрии по площадкам, по арендодателям, сорвали открытие штаба для волонтеров, которое должно было состояться 24 мая, тоже просто давили на арендодателей. Но мы решили: хорошо, проведем его тогда на улице в формате митинга, и это нам казалось хорошей идеей. Я говорил: «Ладно, — буквально говорил, — Алексей, ничего страшного, нам не дают шествие, но зато мы проведем красивый митинг на улице, поставим, опять же, хорошую сцену, ты скажешь хорошие вещи. Это важно, это правильно, так и должна стартовать президентская кампания в конце концов». У нас президентская кампания, нам нужен большой митинг в центре столицы.

И политический дискурс здесь о том, а может ли человек, гражданин и кандидат в президенты Алексей Навальный выступать перед своими сторонниками в центре столицы? Никто же не спорит, что у него есть сторонники. Он, извиняюсь, 27% голосов на выборах мэра набрал, очевидно, что сторонники есть. Но явно вся последовательность действий властей указывает нам на то, что они считают, что этого права надо его лишить.

Мне, кстати, понравилась эта идея просто чисто политологически, если так можно выразиться, понравилась эта мысль, потому что мы наблюдаем за тем, что слово «Навальный» нельзя произносить на центральных каналах. То есть его нельзя произносить ни в каких форматах: ни на встречах с первыми лицами государства, ни в каком, сейчас просто словоупотребление такое запрещенное. И вы в какой-то момент поняли, что и образ его, очевидно, рядом со сторонниками…

Да, совершенно верно. То есть они же нас всю дорогу, все эти годы пытаются как-то маргинализовать, сказать, что мы какие-то городские сумасшедшие, нас 2% и так далее.

То есть нельзя, по-вашему, изображать Навального в виде лидера толпы?

Да.

В смысле большого количества людей?

Да, мы знаем, что это не так, они знают, что это не так. Результаты выборов 2013 года показали, что это не так. То есть понятно, что если просто мы сделаем рассылку «Друзья, приходите на встречу с Навальным», придет 20-30 тысяч человек без каких-либо специальных усилий с нашей стороны. Ну просто, я знаю, потому что в Ижевске на обычную встречу с волонтерами, на открытие штаба пришла тысяча человек, население Ижевска в 20 раз меньше Москвы, значит, в Москве придет 20 тысяч без специальной организации, без специальных усилий. Я это знаю и они это знают, им это не нравится. Образ Алексея Навального, со сцены выступающего с политической речью перед большим количеством людей, для них неприемлемо.

Понятно. Давайте вернемся к тому, что вы были сторонником санкционированного митинга, это вам нужно было, в том числе, для пиара открытия нового штаба, но ситуация развернулась.

Да. То есть, опять же, мы были готовы к компромиссу, но мы никогда не готовы к унижению, то есть при этом нельзя поступиться принципами. И наша внутренняя дискуссия в последние дни, когда стало ясно, что мэрия делает все, чтобы сорвать это мероприятие, реально все, чтобы его сорвать, чтобы пришло 50 тысяч человек в какой-то загон на Сахарова, у нас даже микрофона нет и колонок, чтобы им сказать, что здесь происходит, что делать. Реально можно было спровоцировать какие-то беспорядки или давку таким образом. Не знаю, люди бы стали думать, что там что-то говорят, но им просто не слышно, и была бы давка или что-то такое. То есть это реально опасная ситуация.

И наш внутренний спор заключался в следующем, я говорил: «Алексей, давай проведем хоть как-то, окей, мы не можем найти 150 киловатт звука, которые нужны на Сахарова, найдем где-то 50 киловатт или 30, пусть не всем будет слышно, но все равно будет картинка». Алексей говорил: «Хорошо». Где-то есть граница между компромиссом и унижением, и тем, что нас просто лишают каких-то базовых прав, но мы эту границу прочертили в воздухе.

Мы договорились: если в полдевятого вечера в воскресенье 11 июня у нас нету нормального комплекта сцены, звука, оборудования, мы не проводим и выходим на Тверскую. Это в воскресенье утром мы до этого договорились. И в воскресенье мы успели еще трех или четырех подрядчиков поменять, то есть там реально уже с какой-то калейдоскопической быстротой находим — отказываются, находим — отказываются. Я помню очень хорошо, что в полдевятого вечера я стоял сам на этом Сахарова и пытался договориться с очередным подрядчиком уже из Нижнего Новгорода. То есть, понятно, что мы давно перепробовали всех из Москвы, и мы обсуждали: «Парни, а успеете ли довезти сцену из Нижнего Новгорода?». Мне пишет Алексей: «Леонид, посмотри на часы, мы с тобой договорились: в полдевятого все. Сейчас у тебя есть сцена, звук?». Я говорю: «Нет, Алексей, сейчас у меня нету сцены, звука» — «Все, я пишу обращение, идем на Тверскую». И я считаю, что это правильно.