Режиссер Павел Бардин: «Реновация сравнима с бомбардировкой Дрездена»

Павел Бардин живет в пятиэтажке, но ему и его соседям удалось отбить дом, и он не попал в списки на снос, но Бардин опасается, что он может попасть во вторую волну, так как большая часть соседних пятиэтажек будет снесена. Но это не единственная причина, по которой его волнует реновация. Он считает, что она дискриминирует его как человека, как жителя столицы.

Бардин упомянул ряд частных историй о сложностях, с которыми столкнулись попавшие под реновацию люди и которые «власть не хочет замечать». Он узнал их из чата своего района, сеть этих чатов и стояла за организацией митинга против сноса 14 мая. По мнению гостя, митинг сыграл огромную психологическую роль, так как люди почувствовали единство, общую цель, и это поможет им бороться с реновацией.

Бардин сравнивает реновацию с бомбардировкой Дрездена, так как тогда город потерял свой облик, а после сноса, по мнению Брадина, «останется уже не Москва». Он боится, что столицу застроят «человейниками», которые «сложно назвать домами», а на реновацию согласятся только «неимущие», которые не могут позволить себе ремонт или переселение. «Возможно, они такие бедные, потому что верили всем обещаниям власти», — говорит Бардин.

Расшифровка программы

У меня к вам много вопросов про разное, давайте начну с неожиданного, очевидно, для вас. Вы номинируетесь на премию GQ. Есть такое?

Что-то такое да.

Очевидно, как режиссер года.

Это вообще странная история, я же сам себя не номинировал, я вообще не знаю, как это происходит. Для меня в принципе словосочетание «мужской журнал» — это какой-то анахронизм.

Я даже боялась как-то заступать на эту гендерную территорию, поскольку сейчас руковожу более-менее гендерным журналом, и всегда побаиваюсь, не знаю уровень консерватизма моего собеседника, но вы сами на нее заступили.

Считайте, что его нет.

Хотела спросить, как вы относитесь к скандалу вокруг этой премии, который внезапно возник. Мужской журнал каждый год выдает премию лучшим мужчинам в разных областях. Это всегда мужчины. Есть отдельная премия — «Женщина года». Каждый год кто-то протестует против «Женщины года», поскольку таким образом выясняется, что женщина — не человек, не мужчина как минимум, ее нужно номинировать отдельно, никаких разблюдовок там нет. Но в этом году журнал пошел еще дальше, уж не знаю, умышленно или нет, и номинировал на автора года, на журналиста года вместо трех женщин, девушек, которые писали очень громкое, серьезное расследование о нападении на чеченских геев, наверняка вы знаете об этом, мы много говорили об этом в этой студии — Елена Костюченко, Елена Милашина, Ирина Гордиенко, три автора «Новой газеты» — вместо этого журнал номинировал главного редактора. Очевидно, по принципу, что нужно было номинировать мужчину, в этом смысле он и номинировал мужчину. Я думаю, что ничего преступного журнал не имел в виду, кроме вот этого.

У меня есть примирительная версия, я считаю, что это трудности перевода просто. Это надо признать один раз и все. Это же Men of the year или как-то так, то есть это и человек, и мужчина. Переведите «мужчина» — чоловiк. Вот в этом смысле. Просто переведите по-другому, и не будет никаких споров. Вот премия «Мужчина года», мужчина такой, мужчина сякой — ну такая латентная гомосексуальность, но ничего страшного, вот такой междусобойчик. И женщина, которую мы любим. Наверное, мужской журнал, если он так называется, имеет на это право. Что же касается конкретной истории с замечательными журналистами женского пола, хотя это не имеет никакого значения…

Так просто случайно вышло. Я подчеркнула, чтобы все поняли фабулу.

Я за то, чтобы их премировать в любом случае, GQ это сделает, не GQ, это замечательная работа, я надеюсь, ее оценят по достоинству. То, что Дмитрий Муратов предоставил им для этого площадку для высказываний — это здорово, но, конечно, премию должен получить тот, кто сделал основную, эту главную работу, кто работал в поле.

Я, прежде, чем мы перейдем к такой к политике-политике, я имею в виду к такой уж совсем прикладной, хотя почему это не надо считать политикой — гендерные вопросы?

Нет, у меня еще такая точка зрения, может быть, я сверхконсервативен. Я считаю, что женщина — это сверхчеловек, это не просто человек.

Ой, сейчас очень такая узкая дорожка.

Я в этом смысле готов даже приподнять как-то, скорее, женщину, только не принизить. Может быть, это устаревшая позиция, как раз кто-то увидит в ней мизогинию и гендерный шовинизм и сексизм…

Вы знаете такие слова, удивительно.

Но я знаю эти слова.

Да-да-да. Я как раз хотела спросить вас, коль так случайно вышло, что вы попали в этот переплет с этим журналом GQ случайно, да. Просто любопытно, вы сказали в самом начале, что вы считаете мужские журналы анахронизмом. Мне любопытна эта тема, как вы уже поняли.

То есть я их, скорее, не читаю, чем что-то считаю.

А почему? Потому что вам кажется, что у мужчин не может быть никаких своих групповых мужских гендерных интересов?

Вы знаете, для этого, мне кажется, это, скорее, просто феномен прессы 20 века. Сейчас все настолько узко сегментировано: кто любит рыбалку — читает про рыбалку, вне зависимости от того, от пола. Мало того, деление на мужчин и женщин, оно такое очень общее и достаточно устаревшее, то есть трансгендеры, транссексуалы, к кому себя относит, он чей журнал про рыбалку будет читать — мужской, женский? Это какая-то сложная история. И если мне будет интересен какой-то журнал, я, скорее, возьму или литературный, или общеполитический, или о кино. Я вообще мало читаю бумажную прессу, но, допустим, но я не буду брать специально женский журнал или специально мужской. Я помню, я этим увлекался, когда они только появились, и я был молодой, и было важно прочитать, как правильно выбрать трусы. Я не знаю, может быть, сейчас появились какие-то новые способы, но мне сейчас уже это не так интересно.

А вы одиноки? Вы в своем, простите, уж спрошу, мужском кругу деятелей, я не знаю, как назвать этих людей — деятелей культуры?

Я не знаю, в каком кругу.

Мужчин как таковых. Нет, я почему ерничаю немножко и подшучиваю над тем, что вы знаете эти слова, поскольку так получается, что вся эта мировая повестка, которая к нам вплывает путем выступлений западных поп-звезд, актеров голливудских, они как-то ее нам приносят, она здесь воспринимается как какая-то такая немножко странная, чужеродная? Что вы тут, у нас тут столько проблем, а вы тут про права женщин говорите, про какие-то равные зарплаты, даже про насилие.

Не знаю, я этого не чувствую и, по-моему, тема про насилие в семье, она как-то, может быть, не звучит громко в прессе настолько, насколько существенна проблема. А как к этому относятся люди, с которыми я общаюсь? Это абсолютно однозначно, что это чудовищно. Конечно, у женщин должны быть равные права, равные зарплаты, равные возможности и так далее, плюс еще какие-то бонусы, потому что мужчины пока не рожают. Когда будут рожать, можно... Но я, опять же, это предполагаю, это и мужчине тоже отпуск по уходу за ребенком. Тут много тонких вопросов, но я стараюсь в этом смысле быть прогрессивным человеком, потому что это предполагает самоуважение, прежде всего. Я не считаю себя представителем какого-то большинства, я наверняка тоже где-то меньшинство, и каждый из нас, но не все об этом догадываются, кого-то жизнь сталкивает лбом со своей особенностью.

Скажите, ведь тут много разных частных вопросов, например, в киномире там совсем недавно премия MTV вручалась внегендерно — это был первый случай в истории, когда ее вручили женщине, но без указания пола, то есть объединяют премию. Как вам кажется, а есть будущее у этих внегендерных премий, например, можем ли мы себе представить неразделенную по полу актрису, актера года во время вручения Оскара или деньги не позволят это сделать?

Мне кажется, может быть, появятся новые номинации, может быть, сольется в одну, но явно жизнь меняется, и премии, и форматы, протоколы их вручения будут как-то жизнь догонять. Мне не так принципиально деление на мужчин и женщин, как принципиально деление на артистов качественных и не очень. Меня, если честно, волнует одна тема, за которой я пришел — это «хреновация». Если мы к ней перейдем как можно быстрее, я буду вам крайне благодарен.

Слушайте, вы прям хотите высказаться о ней в эту секунду? Мы обязательно к ней придем. Я могу спросить вас прямо сейчас. Но у меня было еще несколько вопросов, которые, мне кажется, не менее важны, чем она. Собственно, девушки, о которых я начала говорить, написали текст о проблеме геев в Чечне. Я хотела вас спросить вот о чем. Я все время себе задаю вопрос: как можно существовать в обществе, где могут существовать законы вроде закона о гей-пропаганде? Вы смирились с тем, что мы живем в таком дискриминационном клубке?

Я не могу сказать, что я смирился, просто я стараюсь не контактировать с теми, ну, это даже не общество, мне кажется, все-таки с какими-то государственными структурами, которые пропагандируют античеловеческие идеи. Когда я с этим сталкиваюсь, я быстро отхожу в сторону.

Как вам кажется, природа дискриминации в России, она общая? То есть это все связанные вещи? Просто у нас существует некое государственное неуважение к частному интересу, к частной жизни, к частной собственности. Я помогаю вам перейти к вашей любимой теме, просто есть вещи, которые меня интересуют до Собянина.

Они важны, но я не могу на них повлиять. Почему меня интересует та тема, к которой мы перейдем? Потому что я надеюсь, что на это еще повлиять можно. Я никак не могу повлиять на ситуацию в Чечне даже громкими высказываниями, тем более действиями, по крайней мере, сейчас. А говорить одно и то же и биться лбом о стену я не вижу никакого смысла — это как раз мешает мне добиваться каких-то очень частных, узких целей своих личных, это к вопросу о том, как жить в обществе, которое дискриминирует других членов общества.

Если я верно понимаю, для вас вопрос реновации — это вопрос примерно из той же серии вопросов, которые я вам задавала до этого. То есть это вас дискриминирует как человека.

Дискриминирует как человека, как гражданина, как собственника, как москвича, как человека, который любит и уважает свой город и его историю, и какую-то эстетику, которая ему присуща.

Объясните мне, пожалуйста, я не до конца помню: вас лично затронула эта история?

Меня лично она пока не затронула, но я живу в пятиэтажке, мы просто ее отбили, так что к нам даже агитировать не ходят. Но этой незаконной агитацией занимаются в домах по соседству, и в нашем квартале буквально шесть домов в списке на голосование. И если там начнут сносить, естественно, мы можем попасть во вторую волну, я понимаю, что мы находимся в том самом месте, где она может пройти. И я не доверяю, конечно, результатам этого голосования, и то, как проводится эта процедура, за что они, вернее, пока, а потом уже и мы, возможно, будем голосовать. Это все, конечно, чудовищно.

Если я правильно понимаю, для вас эта борьба, этот митинг, который прошел, вы даже выпустили ролик, связанный с этим митингом, вас журналисты спрашивали, я читала, что не кажется ли вам слишком жесткой метафора танков под Москвой. Вы отвечали, что нет, не жесткая метафора, и что Москву надо защищать. Я спрошу вас, опять же: никакие метафоры вам не кажутся жесткими в этом вопросе, верно ли я вас понимаю?

Нет, не кажутся. Потому что я уже наблюдаю паническое состояние многих людей, кто еще не попал в списки, и тех, кто уже попал, уже начали приходить уведомления, кто-то уже видел даже свои новые квартиры, которые оказались даже меньше по жилой площади, то есть метров — да, а жилая меньше, чудовищный ремонт. Жители Марьиной рощи должны сами попросить, чтобы их переселили в Отрадное, потому что у них в районе ничего нет, иначе просто непонятно, где они будут жить, но их точно снесут. В общем, много всяких частных историй, которые власть замечать не хочет, потому что ей мешает это осуществлять эту большую программу по отъему собственности у нас. И такое количество людей затронуто этим, такое количество разрушений может произойти, ну это как хорошая бомбардировка. Я думаю, сравнимо с бомбардировкой Дрездена, например, те разрушения, которые могут произойти в результате этой программы.

То есть помимо того, что отнимут собственность частную у определенных конкретных людей, и их никто не защитит, еще целые кварталы благоустроенные, с развитой инфраструктурой, малоэтажные, уютные, где есть с любовью выращенная зелень, голубятни — это все очень симпатично. Есть дома конструктивистские, которые с железобетонными перекрытиями, с капремонтом. Есть дома 40-50-х годов, никакие не хрущевки, не блочно-панельные, крепкие, которые простоят еще 100 лет. Это все будет уничтожено, на их месте появится, насколько я понимаю, ПМП и ПМШ изделия. Я не знаю, как назвать это домами. Хорошее слово — «человейник». Во что превратится Москва после этого? Я не знаю, это не Москва будет уже.

Как вам кажется, почему московская власть затеяла такой серьезный передел города, я даже не знаю, как это назвать, переделку города, передел города в разных значениях, накануне, в общем, довольно серьезных для себя событий. Там у них через год выборы президентские, а люди тут на ушах стоят.

Хотели убить двух зайцев, но просчитались, а сейчас старательно с помощью приписок, незаконной пропаганды делают вид, что все хорошо.

Что значит — двух зайцев?

Сыграть на выборах на опережение, сделать людям большой подарок, а с другой стороны, закрыть всякие экономические проблемы. Потому что миллионы метров стоят непроданные в чудовищных кварталах, в чудовищных домах, с чудовищным этим ремонтом комфорт-класса, который никто не хочет покупать, и эти квартиры стоят дешевле, чем то, что собираются сейчас сносить. Особенно если учитывать историю с землей, которая где-то не оформлена под теми домами, которые собираются сносить, но ее можно оформить, а там, где будут новые дома, там земля в субституте, за нее еще надо будет, возможно, и доплачивать.

И эти миллионы метров стоят непроданные, их нужно кому-то впарить. И очень удобная схема: взять неимущих, поманить их, переселить туда и, может быть, кто-то из них действительно будет счастлив, те люди, которые не могли по 20, 30 лет сделать ремонт, например. А что делать с остальными? Неважно, как-нибудь уж стерпят. Стерпели снос палаток, стерпели много чего, да и это стерпят, наверное, тоже. Но просчитались, жадность, мне кажется, губит. То есть если бы действительно вначале аварийное жилье и переселили бы в какие-то качественные квартиры, сделали бы рекламу…

Потом сняли бы 64 ролика про то, как люди счастливы.

Потом сняли бы ролики про то, как люди счастливы, в этом смысле даже Геббельс работал как-то покачественнее. Может быть, мы повелись бы как-то. Но нет, в основном, к сожалению, ведутся самые неимущие, самые обездоленные, те люди, которые фактически не могут себя прокормить, не могут сделать этот ремонт. Им обещают, что они будут платить меньше квартплату, у них будут какие-то фантастические условия в новых квартирах, и они верят. Возможно, они такие бедные именно потому, что они верят, или наивные, и они верили всем обещаниям власти, которая врала им, врала на протяжении всей жизни, и уповали. И не помнят ни павловской реформы, ни залоговых аукционов, ничего они не помнят.

Павел, скажите, а вы как-то там прям внутри этого процесса, такое ощущение.

Я не совсем внутри, я просто в чате района, который я читаю, я в чате дома, который я читаю, я в чате квартала, который я читаю.

Я просто ни в чате никакого района, нас как-то, в общем, миновала чаша сия, в этом смысле мы не в районном чате. Но расскажите, как это устроено? То есть вас, наверное, тоже поражает этот уровень самоорганизации, меня поражает со стороны.

Меня не поражает, он нормальный. Когда у людей отнимают их собственное, родное, причем не только жилье, а в наш район люди специально переезжали из других районов Москвы за этим: за уютом, за ощущением старой Москвы, за тишиной. И их лишают этого: Родины, семьи, дома, всего сразу, детства, воспоминаний. Это нормально. Мне кажется, можно было бы получше даже самоорганизоваться, но посмотрим еще, что будет.

Скажите, я сейчас как-то пытаюсь понять, что это за состав участников. Когда прошел первый митинг, были всякие штуки про оргкомитет, что там слишком много женского голоса, слишком много истеричности, все перессорились, мы продолжаем с того, с чего начали.

Почему я считаю, что женщины — это сверхлюди, по крайней мере, сейчас в России? Из-за своего бесправного состояния. Когда вокруг царят, в основном, мачо-мужчины, женщины все-таки на вторых ролях, конечно, эта энергия куда-то должна найти выход. При этом самая популярная профессия, по-моему, российского мужчины или до ЧОПовца или после — это иждивенец. А иждивенец у кого, кто кормит его? Женщина.

И я не удивляюсь тому, что и в районных чатах тоже главные активистки — это женщины, это юристы, психологи, адвокаты, люди с образованием хорошим, с правильной энергией, опытные, взрослые, которые не только семью могут на себе вытянуть, но и много чего еще, они многозадачные. Это действительно, в основном, женщины.

То есть это не кажется людям?

Мне кажется, что не кажется.

Потому что на самом деле, если сейчас убрать всю иронию и все оскорбительные шуточки, которые были совершенно про другое…

Я за этим не очень следил, честно говоря.

Я просто помню после митинга, когда девушки перессорились все друг с другом, был неприятный инцидент с Навальным, в общем, разные были события, сейчас не об этом. У меня была другая версия, почему там много женщин — потому что есть какие-то специальные обязанности женские еще с советского времени, что женщина должна домом заниматься, то есть ходить на заседания...

Это, мне кажется, сексизм.

Нет, это не я так считаю, это общество так привыкло думать, что женщина должна ходить на заседания дома управ, она должна ходить на родительские собрания, поскольку на ней семья и дети, это не я придумала, и в этом смысле женщины оказываются людьми, которые домом занимаются.

Может быть, вы правы тоже или вы в большей степени правы, но я вижу и другое: что женщины просто очень, извините, что опять про гендер, то есть для меня это, прежде всего, юрист, а не женщина и не «юристка». Но если учитывать гендер, то я вижу, что женщины компетентные и энергичные, они знают, чего хотят, и добиваются своих целей. То есть это girls power, это такая феминизация, это вовсе не советский домком, где тетки с халами должны были записывать за мужиком с золотыми яичками, что он там им вещает. Нет, это совершенно другая история про самостоятельно мыслящих людей, которые готовы отстаивать свои права на очень высоком интеллектуальном уровне.

Павел, когда был митинг по реновации, его удивительным образом как-то сразу вознесли в политическом смысле, было какое-то количество колонок, одна из них была такая довольно громкая у Александра Баунова, я не знаю, читали вы или нет, очень много лайков он собрал в моём, например, фейсбуке, в моей ленте. И там был такой пафос, что этот митинг гораздо важнее, чем все предыдущие, потому что он не политический, он такой весь из себя как бы прикладной. В том смысле, что задача конкретная — у человека отнимают что-то. Он антигородской, а не антифедеральный, в этом смысле никто не голосует…

Я не очень понимаю эту риторику вообще. То есть митинг нужен был для того, чтобы показать инициаторам и реализаторам этого проекта, «хреноваторы» я их называю, что действительно много людей, и среди них очень много самых настоящих жителей этих самых пятиэтажек, то есть на самом деле конструктивно схожих домов, под определение попадает практически любой дом в Москве. А если были какие-то люди не из пятиэтажек, то это те, кто любит Москву и ценит ее такой. Речь не идет о том, что не надо переселять тех, кто в аварийном жилье, для этого есть действующие законы. И вот мы, они вышли и показали, что нас много.

Но власть предпочла не заметить, сказать, что это какие-то привычные протестанты. Oк. Но в этой ситуации главное — это как раз вот эти горизонтальные связи, которые существуют вне зависимости от того, что происходит на митингах и на сценах. То есть важно было, скорее, еще с психологической точки зрения тем людям, которые сидят в районных чатах, собраться вместе. Вы видите, что да, каждый район представлен, действительно это большая сила. И теоретически если какие-то жильцы встанут на смерть за свой дом, то, наверное, к ним на подмогу приедут другие из других районов. Вот это было важно понять.

То есть вам не нравится идея про противопоставление этих типов митингов — этот политический, этот не политический.

Слушайте, это какая-то политология, инструментализация протеста — это какая-то чуждая мне вообще история.

Мне, например, совсем не чуждая, потому на самом деле мне не очень понравился текст некоторых организаторов, которые как бы настаивали на том, что этот митинг не политический. И в какой-то момент, когда скандал вокруг выступающих политиков завязался и развязался, мне это всё было не очень симпатично.

Это настолько далеко от моего районного чатика все. Я не слышал, что происходит на сцене, я не знаю, в чём там суть конфликта. Нас собралось, по моим оценкам, то, что я видел глазами, а я могу посчитать людей, минимум 30 тысяч человек. Я знаю, что пускали порциями, возможно, было больше. И вот это самое главное. И мы говорили друг с другом, я не слушал, что мне говорят со сцены, мне это, если честно, не в обиду организаторам, они проделали огромную работу…

Но в принципе не для них это все было, да.

И мне это неинтересно, что они мне говорят, я не думаю, что они сказали больше, чем пишут очень компетентные люди в нашем чате, конкретные инструкции по проведению выборов председателя многоквартирного дома и так далее.

Моя идея, мой вопрос заключался в том, что, мне кажется, что это противопоставление митинга «а мы против городских властей, а мы за это конкретное малое дело, мы за вот эту конкретную нашу квартиру» — это какое-то умаление вообще самой активности, поскольку, как я понимаю, вы к этому относитесь к зародышу большой активности, как к точке входа в какую-то большую историю.

Нет, я отношусь к этому очень прагматически, то есть проблемы, и я вижу, что сейчас достаточно энергии у людей, потому что проблема острая, чтобы попробовать повлиять на ситуацию и, может быть, решить ее человеческим путем. Может быть, закон будет отозван, может быть, изменён до неузнаваемости и станет копией лужковского закона, который не так плох.

То есть вы за локальные изменения, то есть вам хочется отменить эту конкретную локальную штуку.

Я не вижу сейчас никаких перспектив что-то поменять глобально, и, самое главное, что я совершенно не готов быть лидеров каких-то глобальных изменений и не вижу таких лидеров. Я вижу конкретную проблему мою — вот эта вот «хреновация». И я буду стоять насмерть. Если из этого будет что-то глобальное, это не моими усилиями, это усилиями тех, кто будет эту ситуацию раскачивать и давить на граждан. Наоборот, я бы хотел сказать, я не хочу, чтобы это было точкой входа в большой протест, меня интересует другая ситуация — чтобы вместо реновации, которая не реновация, а снос, объявили реконструкцию. Потому что прекрасный домик трёхэтажный на улице Руставели, это комплекс домов, чтобы его реконструировали, а не снесли, чтобы не трогали другие ансамбли. У нас есть дом, объект культурного наследия, в который уже ходят незаконные агитатор, депутаты и так далее. Вот чтобы это хотя бы не тронули. А если это удастся отстоять, может быть, удастся отстоять какие-то другие свои права.

Я поняла, как раз вы опровергли мой тезис, что это для вас точка входа в большой протест, потому что, мне кажется, что за частным всегда хорошо, чтобы какая-то часть людей, я вас совершенно не обвиняю, вы наверняка это видите, но хотелось бы, чтобы еще люди видели некое общее. Потому что мне кажется, что у реформ Собянина, помимо других проблем, реформы у него разные: есть реновация, есть улицы, есть транспортные проблемы.

Улицы — просто спорный очень проект, который… Ну в принципе власть у нас действует в одностороннем порядке, и поэтому…

То есть, мне кажется, что в некотором смысле протест против городской власти без протеста против навыков федеральной власти делегировать городской власти ничего не спрашивать у своего населения — какой-то немножко странный ход мысли.

Ход мыслей обратный. Вы хотите, чтобы от малого сразу мы перескочили на какой-то колоссический масштаб.

Не хочу сразу.

Или предлагаете. Какая-то точка входа — ну это какая-то кротовая нора, это что-то из области фантастики пока что. Мне кажется, это по-другому работает. То есть если какая-то энергия есть вот здесь, то она будет выражаться. Вот я вижу, что очень активно агитируют за муниципальные выборы, я в этом никак не собираюсь участвовать, но вполне возможно, что на этом уровне удастся просто с боем, опять же, на волне борьбы с «хреновацией» отвоевать каким-то нормальным людям места мундепов.

То есть вам кажется, если есть энергия, она будет применена в каких-то локальных?...

Опять же, вопрос поведения власти. Если она по-прежнему будет глухая, будет поступать как с палатками, возможно, пойдет всё по-вашему варианту, который мне не нравится. Если вдруг ситуация развернется каким-то образом, это, очевидно, будет урок, и появится больше местного самоуправления, появится больше публичных дискуссий, слушаний и какого-то интерактива, в котором горожане и жители деревни постепенно будет отвоевывать шаг за шагом свои попранные права. И, может быть, мы когда-нибудь перестанем жить в дискриминационном обществе.

Я хотела вас спросить ещё про одну вещь. Вот вы объединены с разными людьми вашего интереса в районном чате, который вырос уже до размера большого.

Много районных чатов, мне это и нравится. Это сетевая история абсолютно.

Вот еще есть история большая, которая произошла совсем недавно, это еще одно сообщество — деятели культуры, которых сейчас трясёт, мне кажется. Ну и последнее событие — это история с Кириллом Серебренниковым, которого пришли, значит, арестовывать и отбирать у него… ну, не отбирать пока ничего, но, в общем, сильно напугали его, очевидно, и его команду, и всё театральное, не исключено, кинематографическое сообщество. Ваше отношение к тому, что происходит с Кириллом, и насколько, я понимаю, что я тут автор каких-то апокалиптических сценариев, как из малого вырастает большой протест, я сама боюсь серьезных сценариев, но как вам кажется, насколько вот это раздражение, которое мы все увидели, театрального, кино-сообщества, там Фёдор Бондарчук был на митинге, насколько это серьезно?

Мне кажется, это вполне серьезно, с одной стороны, с другой стороны, можно прочитать текст письма и успокоиться. Я хочу выразить Кириллу всяческую поддержку, я считаю, это абсолютно чудовищная несправедливость, то, что произошло. Оставив в сторону фигуру Кирилла Серебренникова, «Гоголь-центр», «Платформу» и «Седьмую студию», допустим, есть некая абстрактная структура, которая получала госфинансирование, допустим, у кого-то возникли мысли о том, что деньги были потрачены не так. Причём надо же ещё объяснить, что они были потрачены, то есть спектакли ставились, закупались костюмы, строились декорации и так далее. То есть, возможно, кто-то свою копеечку на этом имел в этом абстрактном театре, мы не говорим про конкретный. Но это еще надо доказать.

Если даже это, допустим, доказано или в рамках следственных действий следователь нуждается в показаниях чьих бы то ни было, мне кажется, по экономическим преступлениям если даже возбуждено дело, мы говорим только о какой-то официальной стороне дела, нет смысла устраивать подобные бессмысленное и жестокое шоу. Приходит интеллигентный следователь в очках, проводит беседу вежливо, задает вопросы, не вызывает даже повесткой. Мало того, у  человека может быть график сложный, это всё как-то решаемо, мне кажется.

Интеллигентный следователь и интеллигентный сносчик домов — это примерно одна и та же утопия, к которой я вас призывала два вопроса назад.

Это все вещи одного порядка, различаются они только одним — я на свою квартиру заработал, плачу налоги, ипотеку выплачиваю и государству вообще ничего не должен, ничем ему не обязан, все долги Родине, если даже они когда-то были, я давно отдал. Только она мне должна, и немало. Брать деньги у государства в сегодняшней ситуации — это опасно, мне кажется. Я предпочитаю этого не делать, бизнеса у меня нет, творческих планов никаких, я чувствую себя поэтому в полной и абсолютной безопасности.

Чего и другим желаете.

Не желаю, потому что кто-то не может без такой деятельности. И здорово, что есть у людей энергия и отвага заниматься чем-то в таких условиях культурного гетто. И желаю успехов, но сам не рискну.