Госкорпорация «Московский суд»: какие судьи там работают и почему 3,5 года тюрьмы ни за что — это нормально для них
В том, что судья Криворучко отправил Павла Устинова на 3.5 года, даже не посмотрев на видео задержания, теперь усматривают просчет системы. Пропаганда вообще вешает эту ошибку на самого Устинова — точнее, на его адвоката. Суд — это процедура, объясняет нам теперь рупор второго канала Владимир Соловьев, якобы адвокат не справился, парень и сел, ему просто хороший защитник нужен. И действительно: в дело входит Анатолий Кучерена, по совместительству председатель общественного совета при МВД, и пожалуйста — Устинов на свободе. Михаил Фишман — о том, как работает судебная система в подобных делах.
Правильный адвокат — это одно из непременных условий в торге вокруг заложников последних громких уголовных дел. Потому что все должно быть под контролем — то есть вообще все, в том числе исправление ошибок и освобождение из тюрьмы. Но это в скобках. Потому что дело, конечно, не в адвокатах.
Это не адвокаты сажают людей за решетку — это делают судьи. Кремль дежурно скажет: мы ни при чем, президент ни при чем. Суд — это святое, и никто не имеет права вмешиваться в его работу. На том, как говорится, стояли, на том и стоять будем. Вот она, одна из ключевых установок Владимира Путина — буквально с тех пор, как он в мае 2000 года не смог дозвониться до генерального прокурора.
Но давайте разберемся, действительно ли арест Павла Устинова оказался нелепым несчастным случаем? И действительно ли Кремль тут совсем ни при чем? Начнем с того, что уровнем повыше вам анонимно скажут: увы, судебная система слегка подгнила. Тут вы правы. Надо с этим что-то делать.
Источник, близкий к Кремлю: С Устиновым все будет хорошо, а вот с судебной системой беда.
Это примерно как собака покусала прохожего, а ее хозяин сочувствует: да, надо что-то делать, от рук отбилась, дома всыплю ей хорошенько. На самом деле хозяин слегка лукавит. Дело в том, что этого бульдога дрессируют на атаку и захват еще с тех пор, как он был щенком. Более того, их и отбирают в питомниках, где растят исключительно боевых собак. Судья Криворучко заканчивал институт МВД и работал в следственных органах, а потом показал себя во всей красе в деле Магнитского: продлевал ему аресты, отказывался приобщать к делу жалобы на пыточные условия, и Магнитского в итоге довели до смерти. В общем, судья Криворучко — проверенный, закаленный в работе профессионал по гноению в тюрьме невиновных российских граждан.
Но дело, конечно, не в Криворучко. По крайней мере, не в нем одном. Не он один выкидывает в мусорное ведро любые доводы защиты и просто ставит штамп «приговор» на обвинительном заключении. Другой столь же возмутительный пример из «московского дела»: судья все того же Тверского районного суда Станислав Минин точно так же отправил за решетку активиста Константина Котова за то, чего он не делал.
В этом смысле разницы между Криворучко и Мининым никакой. Для приговора к реальному сроку по статье, по которой судили Котова, требуется, согласно решению Конституционного суда, чтобы от обвиняемого исходила реальная опасность. Обвинение кладет на стол подложные свидетельства задержания Котова, которое, как и в случае с Устиновым, есть на видео. Эти фальсифицированные показания Минин просто переносит в приговор, свидетельства со стороны защиты игнорирует — то есть, абсолютно так же, как Криворучко. А отправляет Котова в тюрьму на четыре года.
Криворучко и Минин — близнецы-братья. Почти 500 лет назад Минин и Пожарский прогнали из России интервентов, а сегодня Минин и Криворучко очищают Россию от скверны. Мы говорим Криворучко — подразумеваем Минин. Мы говорим Минин — подразумеваем Криворучко. Но я вряд ли будет сюрпризом то, что их не двое, их даже не десятки и не сотни. Их тысячи.
По статистике из недавней публикации издания «Проект», за прошлый год в стране было рассмотрено 885 тысяч уголовных дел. 2082 человека были оправданы. Это один из 425, или 0,235 в общем объеме. На 0.004 меньше, чем годом раньше, и абсолютный исторический минимум оправданий в постсоветской России.
Если не цепляться к терминам, к оправдательным приговорам можно приравнять и прекращение дел по реабилитирующим основаниям — не было преступления, не в чем оправдывать. Чем не случай Павла Устинова? Тогда цифра вырастет вдвое — до 0.4%. Тоже не густо, похоже на лотерею: шансы конечно выше, чем в четыре из 45, но и приз посерьезней — все-таки вся ваша жизнь на кону стоит. Но тут можно сказать: слушай, да ведь это ж всегда так было — в России всегда сажают. Да. Это правда. Российское правосудие исторически репрессивно. И одновременно нет, это не вся правда.
Госкорпорация «Правосудие», проект «Проект»: В 2018 году суды признали невиновными 3804 человек, или 0,43% от всех подсудимых. По сравнению с 2016 годом — падение в четыре раза.
В статистике главное — это тренд. На графике из того же исследования «Проекта» отчетливо видно: резкое падение в последние два года, но тренд берет начало в 2012 году. В 2011 признаны невиновными 2.7%. В 2012-м — уже только два, падение в полтора раза, а шесть лет спустя — меньше половины. Есть разница? Есть.
Что случилось в 2012 году, когда началось падение? Есть один очевидный ответ: Владимир Путин вернулся в Кремль. Конечно, Путин не отменяет оправдания лично и даже не дает такие распоряжения. Но, во-первых, Медведев будучи президентом, действительно либерализовал уголовный кодекс. А во-вторых и в главных, возвращение Путина означало: власть в России не поменяется никогда. А между несменяемостью власти и справедливостью судебной системы, как говорят, есть прямая связь.
Тамара Морщакова, бывший судья Конституционного суда: Исторические, социологические и юридические исследователи много лет говорят одно и то же: независимый суд нужен власти только тогда, когда она реально сменяема. Потому что когда ты ушел, тебя кто-то должен защищать. Все так просто, но на самом деле слишком глубоко, чтобы можно было решить проблему с помощью одних только мер внутри судебной системы. Без самой сменяемости власти невозможно решить проблему до конца.
Не надо обольщаться. Да, ситуация усугубилась в 2012-м. Но система начала строиться не восемь лет назад, а гораздо раньше. Собственно, мы даже знаем точно, вплоть до дня, когда нынешняя система московских судов появилась на свет — это произошло в январе 2001 года, а именно со знаменитого дела НТВ. Владелец НТВ Владимир Гусинский не хочет отдавать телеканал государству, и против него возбуждено уголовное дело о мошенничестве. Внезапно Тверской суд Москвы — да, все тот же Тверской суд, — признает возбуждение уголовного дела незаконным.
«Коммерсант», 10 января 2001 года: В случае, если бы это решение утвердил Мосгорсуд, Генпрокуратуре не оставалось бы ничего, кроме как отозвать свое международное поручение об аресте и выдаче предпринимателя. Вряд ли стоит говорить, что такой поворот в деле Гусинского явился бы сильнейшим ударом по репутации российской правоохранительной системы. Буквально через пару дней после решения Тверского суда Владимир Путин назначил председателем Мосгорсуда Ольгу Егорову, являвшуюся до того заместителем по гражданским делам.
Надо ли говорить, что еще через два дня Мосгорсуд отменил решение Тверского суда. То есть, произошло ровно то же самое, что происходит сегодня — только наоборот. С января 2001 года Ольга Егорова — исполнительный директор государственной корпорации под названием московский суд.
В том же 2001 году была проведена судебная реформа, за нее отвечал тогда Дмитрий Козак. В ней были очень прогрессивные вещи, такие, как суды присяжных и судебные аресты, когда прокурор и следователь не могут сами посадить тебя за решетку — с тех пор требуется санкция суда. Но параллельно было сделано главное — была построена вертикаль судебной власти, которая замыкается на администрацию президента. Председатели судов — такие, как Егорова — получили огромные полномочия внутри системы.
Вот что о влиянии председателей судов на обычных судей рассказывает уволенный тогда по инициативе Егоровой из Мосгордсуда за излишне независимую позицию Сергей Пашин.
Профессор Высшей школы экономики Сергей Пашин: «[Председатель] Это человек очень уважаемый, очень влиятельный. Судьи некоторые искренне прибегают к его помощи или к помощи кураторов для того, чтобы те разъяснили закон. То есть, судьи боятся отмены или изменения приговора. Отмена или изменение зависят от вышестоящих — значит, надо их нейтрализировать, поговорить с ними, заручиться их лояльностью и поступить, как они указывают. И это, к сожалению, практика. Консультации носят рутинный характер, в некоторых случаях председатели, наиболее глупые, даже издают приказы о том, что судьи должны приходить к ним и докладывать им дела, в которых заинтересованы власть имущие. Так, например, было в Волгограде по делу судьи Гусевой. И так иногда происходит, к сожалению».
А президент получил единоличное право назначать и переназначать председателей судов, и в начале нулевых началась глубокая чистка судейского корпуса. «Давай, до свидания», сказала Егорова своевольным старожилам, таким, как Сергей Пашин. Вот что писала газета The Washington Post о последствиях назначения Егоровой в 2005 году:
Виктор Кононенко бывший судья Мосгорсуда: Все мы ушли из-за атмосферы, которую создала Егорова. Она не принимала наши методы работы. Людям приказывали быстро рассматривать дела без соблюдения правовых норм. О нашей работе судили не по качеству правосудия.
Результат: две масштабные перемены в судебной системе. Первая — это кадры. Следователь Криворучко надел судейскую мантию в 2007 году. Но новая волна пошла за несколько лет до этого. Вот что пишет в книге «Конттреволюция» экономист Сергей Алексашенко.
Экономист Сергей Алексашенко, «Контрреволюция. Как строилась вертикаль власти в современной России и как это влияет на экономику»: После прохождения судебной реформы 2001 г. через парламент в практику вошло неформальное согласование всех кандидатов (как на стадии первичного назначения на три года, так и при повторном назначении) на должность судьи российскими спецслужбами, которые стали проводить детальное изучение всех сторон их жизни, включая политические взгляды и предпочтения.
Вторая: прогрессивные нормы так и не заработали. Судебные аресты на практике означали, что судьи просто штампуют аресты по запросу следователей. Ну а компетенция судов присяжных была постепенно сокращена до минимума — фактически их просто нет. Эта система и получила в итоге название «басманного правосудия» — в связи с делом ЮКОСа, первым грандиозным показательным судебным процессом, который проходил через московские суды с помощью Егоровой. Сначала Егорова обижалась на этот термин. Вот ее слова в 2005 году
Ольга Егорова, председатель Московского городского суда, 2005 год: Когда вышла книжка с названием «Басманное правосудие», было очень обидно.
Но время лечит. Как говорится, собака лает, а караван идет. Вот та же Егорова ответила через шесть лет на тот же вопрос.
Ольга Егорова, председатель Московского городского суда, 2011 год: Нет уже ни «Мосгорштампа», ни «басманного правосудия». У нас есть «хорошевское правосудие», которое по определению работает хорошо.
Ребрендинг. Хорошевское правосудие: вас еще не судили — тогда мы идем к вам.
Но «басманное правосудие» образца 2005 года и нынешнее «хорошевское» — это не только громкие политические дела. Это принцип — нет оправдания оправданиям, — который Егорова стала проводить в жизнь. В том же 2005 году из Дорогомиловского суда Москвы со скандалом выгнали судью Александра Меликова — за слишком мягкие приговоры. Камнем преткновения стали как раз те самые судебные аресты — Меликов отказывался штамповать их. Вот что он говорил семь лет назад Марии Эйсмонт, той самой, которая сегодня защищает Константина Котова.
Эйсмонт: Когда и как все начало меняться?
Меликов: Реформа стала сильно тормозить с приходом Владимира Владимировича. Москва — показатель. Москва — пример. С Москвы все плохое началось и пошло дальше. В Москве все, конечно, связано с Егоровой. Человек не самых сильных юридических знаний, была заместителем (председателя Мосгорсуда) без особого авторитета, такая серая мышка. Человек был назначен исходя из личной преданности. Нужен был управляемый суд — они получили управляемый суд в Москве.
Эйсмонт: То есть вы хотите сказать, что один человек поменял в Москве всю судебную систему?
Меликов: Да. Чистка началась с Мосгорсуда. Более ста судей ушли в отставку.
Как говорится, тут то им и поперло. Примерно с 2003 года российская силовая машина начала встраиваться в систему исполнительной власти. Сегодня уже и не скажешь определенно, кто над кем, стоит, исполнительная власть над силовиками или наоборот, но главное — судьи тоже часть этой системы. Они ориентируются и на ФСБ, и на администрацию президента одновременно. Это не значит, конечно, что каждое дело решается телефонным звонком. Часто судьи все понимают и без звонка.
Профессор Высшей школы экономики Сергей Пашин: Им не нужно прямых указаний. Человек понимает, как ему себя вести, чтобы быть «своим». И тоже вот — человек стремится быть «своим» не только для себя. Скажем, для того, чтобы организовать ремонт в суде, получить автомобили для того, чтобы судьи могли передвигаться, и так далее. Получить участки земли для размещения. Архивы в других подсобных помещениях. Так что судьи втянуты не только в политическую систему, но и в экономическую. Судьи во многом — часть номенклатуры. Председатели судов, их заместители. Они ведут себя соответственно.
Типичное дело типа устиновского будет двигаться по положенному ему сценарию. Сценарий этот пишется в Следственном комитете, а установки спускаются из ФСБ. И только когда что-то пойдет не так, подключится Кремль. Удивительным образом, это свидетельств реального вмешательства извне в работу судов действительно мало. Почти ни у кого не получается заглянуть на кухню. Впрочем, иногда из-за дверей вылетает горячий кусок мяса — прямо со сковородки.
Один из известных примеров: приговор по второму делу ЮКОСа в декабре 2010-го — прямо под Новый год, тоже часть фирменного стиля «хорошевскго» правосудия. Судья Данилкин приговорил Михаила Ходорковского и Платона Лебедева к 13.5 годам тюрьмы за то, что они украли всю ту нефть, с которой недоплатили налоги согласно своему прошлому приговору. Его помощница Наталья Васильева потом рассказала, что приговор писали в Мосгорсуде. Предварительно попрощавшись, разумеется, с должностью.
Так что квалификация адвокатов в устиновском деле не играет никакой роли, и это не случайность, не ошибка и даже не заговор спецслужб против своего президента. Да, вряд ли в Кремле уповали на то, чтобы Павел Устинов или Константин Котов ни за что сели на три с половиной и четыре года соответственно по сфальсифицированному уголовному делу. Хватило бы и года условно, как выразил потом общую позицию по этому болезненному вопросу бывший охранник Путина Виктор Золотов.
Но есть два трудно преодолеваемых обстоятельства. Первое заключается в том, что если везде вокруг подлог и фальсификации — на телевидении, в газетах, в избиркомах, куда кандидаты сдают подписи к выборам в Мосгордуму, — то чем суды лучше? А второе — это те самые издержки дрессировки. Если вы систематически натравливаете свою боевую собаку на конкретных людей, то стоит ли удивляться, что она бросается на всех подряд?
Не бойся быть свободным. Оформи донейт.
Фото: ТАСС