«Проверка системы к 2024 году»: политолог Николай Петров о значении выборов-2021 для Кремля

Николай, здравствуйте! Я начну, наверно, с таких очевидных вопросов. Мы разговариваем с вами еще в начале этого трехдневного марафона, у нас еще не так много информации, но кое-что уже заметно. Например, я обратил внимание, во-первых, на призыв Путина приходить и голосовать, не помню такого на выборах думских именно. На президентских всегда было, а на думских нет. А во-вторых, уже понятно, что имеет место то, что называется административной мобилизацией: очереди на участке, которые вряд ли вызваны таким желанием идти голосовать, а скорее являются принуждением к голосованию, если угодно. Насколько это важный фактор отличия этих выборов от всех предыдущих?

Я думаю, что эти выборы достаточно сложны для Кремля, и не в том смысле, что есть какие-то сильные оппозиционные кандидаты, которых Кремль опасается, а в том, что надо продемонстрировать, что все в порядке и поддержки власти, а по сути дела это плебисцит, а не выбора, поддержка власти сохраняется на достаточно высоком уровне, для чего, с одной стороны, нужна приличная явка, но явка тех, кто будет голосовать так, как это нужно Кремлю. И второе ― надо избежать скандалов, поэтому то, что мы видим пока, ― это использование таких либо на грани, либо вполне себе законных приемов такого административного побуждения и использования административного ресурса, а пока не прямые какие-то нарушения и фальсификации в основном.

Да, но про фальсификации мы пока не говорим, а именно про то, что получается, что, соответственно, административное голосование против «Умного голосования». Насколько это вообще адекватное описание нынешних выборов?

Отчасти адекватное, но я бы подчеркнул, что неслучайно мы видим очереди сейчас, в самом начале трехдневного голосования, да, то есть Кремль будет по возможности избегать каких-то нарушений, на которых его могут поймать, и использовать те методы, которые, в общем-то, строго говоря, нарушениями не являются. А дальше уже в зависимости от того, как получится, да, если у них получится нагнать нужную явку и получить нужный результат без каких-то жестких прямых фальсификаций, помимо тех регионов, где это уже традиционно, тогда все будет примерно так, как это мы видим сейчас. Если это не получится, то будут вводиться какие-то новые приемы, уже более жесткие и менее законные.

И беспрецедентное электронное голосование, такие сообщения с участков от членов избирательных комиссий, от наблюдателей: вычеркнуто до трети избирателей из списков для голосования, все ушли в ДЭГ, как это называется, в электронное голосование. Особенно, конечно, для Москвы. То есть огромное количество явки обеспечено электронно, тоже впервые такое.

Я думаю, что, помимо всего прочего, да, все-таки электронное голосование при всех возможностях манипулирования со стороны тех, кто контролирует систему, сейчас еще не повсеместно распространено. Отчасти то, что мы видим, ― это и такой информационный шум, когда внимание привлекается к каким-то техническим сюжетам выборов, как будто бы проблема в том, насколько четко или нечетко, наоборот, пройдет процедура голосования. А главные нарушения и главная проблема выборов, почему можно говорить, что это, в общем, «выборы» в кавычках, заключается не в этом, а в том, насколько отсечены были люди и какое огромное количество людей было отсечено от возможности участвовать в выборах, от возможности быть кандидатами, причем не только на выборах в Госдуму, а на любых выборах.

Вы имеете в виду закон о причастности к экстремистской деятельности и все, что ему потом сопутствовало уже в его имплементации на практике.

Да-да-да, и это очень важно, Миша. Мне кажется, что мы, с одной стороны, видели вал этих законов, которые буквально, я не знаю, потоком шли в последние месяцы, с другой стороны, суды, которые играют огромную роль, более активную, чем всегда, в этих выборах, в общем, не обременяли себя даже следованием тем законам, которые или не успели в полной мере пройти к моменту принятия судебных решений, или не позволяли снять каких-то кандидатов.

Поэтому мы видели абсолютно, с одной стороны, неправовые законы, с другой стороны, использование судами, вообще игнорирование даже этих неправовых законов.

Там творилась полная чехарда с тем, кто имеет право снимать этих кандидатов, которых лишили пассивного избирательного права: то ли это Минюст, то ли это избиркомы, то ли это суды, или суды потом, или до… Это правда.

Если говорить про содержание, про содержательную уже часть, все-таки каждые выборы что-то да значат, даже если из них выхолащивается суть. Есть ли у этих выборов содержание? Отвечают ли они хоть на один серьезный вопрос, например, о доверии политическому курсу?

Я думаю, что та задача, которую ставит перед собой Кремль, ― это проверка всей системы и демонстрация того, что система очень четко контролирует ситуацию. То есть наивно думать, что результаты выборов могут иметь какое-то содержательное значение в ситуации, когда а) к ним не были допущены любые оппозиционные силы; б) когда Государственная Дума и другие органы представительной власти играют крайне подчиненную роль.

Поэтому, мне кажется, главное значение этих выборов для Кремля в том, что он хочет убедиться в системе, которая уже выстроена, но не сейчас, применительно к выборам в Госдуму, а на будущее, применительно к тем главным выборам, которые ожидают нас, условно говоря, в 2024 году, на которых действительно власти будет очень важно полностью контролировать ситуацию. То есть сегодня мы видим скорее пробу пера.

Как мне видится, Кремль посылает, собственно, своему избирателю, лояльному, на которого он рассчитывает, два таких основных сигнала. Первый ― мы великая держава, во главе списка Шойгу, наши два союзника ― это армия и флот, Шойгу и Лавров. Второй сигнал ― мы вас поддержим, мы вас не бросим. Это и прямые выплаты на руки, и вообще обещания помочь, поддержать в тяжелой ситуации.

Если первый месседж, первый сигнал считается, как мне кажется, не очень хорошо, то есть люди не готовы это воспринимать, и об этом говорят социологические опросы, то со вторым тезисом избиратель вполне согласен, и это содержание этих выборов. Или нет?

Я думаю, да, что мы увидели беспрецедентную раздачу пряников, которая, в общем, похоже, и не планировалась изначально и была во многом реакцией на падение рейтинга «Единой России», на те проблемы, которые Кремль увидел уже в ходе кампании. То есть потрачены колоссальные деньги, замечательно, что какие-то деньги пошли не впустую, не политтехнологам, а пошли гражданам. Но насколько таким образом удается создать впечатление, что падение жизненного уровня, наблюдаемое все последние годы, закончилось?

Мне кажется, Кремль вынужден делать это, поскольку никаких вариантов стратегического улучшения, никаких вариантов предложения экономической стратегии по выходу из стагнации нет, и поэтому остается…

А запрос на патернализм по-прежнему есть.

А запрос есть. И главное, есть такая возможность ― продемонстрировать, что неизвестно завтра и послезавтра, но сегодня как-то ситуация поправляется, спасибо власти за то, что она о нас заботится.

В этом режиме поддержания этого статуса-кво, который должны продемонстрировать эти выборы, как далеко еще можно ехать? Сколько эта система еще продержится на этом топливе?

Я думаю, что применительно к выборам, применительно к сохранению такого пассивного доверия со стороны граждан, а здесь очень важно не то, насколько позитивно граждане оценивают Кремль и ситуацию, а насколько они готовы идти на изменения. И вот это две очень разные цифры, которые надо иметь в виду, да. Граждане боятся каких-то изменений, потому что весь опыт их жизни показывает, что изменения в нашей стране обычно происходят к худшему, а не к лучшему. И вот расчет как раз на пассивную поддержку, а не на активную.

Таким образом, мне кажется, у системы резервы достаточно велики. Проблема, мне кажется, не в том, поддерживают ее сегодня активно граждане или нет, а в том, насколько она сама может быть эффективна в осуществлении управленческих функций. Вот здесь вопросов, мне кажется, гораздо больше, в том числе и потому, что у нас выборов нет не сейчас, в этом избирательном цикле, а их нет уже очень долго. Соответственно, нет очень многих вещей, полезных для власти, которые должны обеспечивать выборы, в том числе и поддержание определенного уровня эффективности управленческой системы.

Глухое сопротивление, глухое недовольство, иногда переходящее даже в ненависть, я бы сказал, это просто иногда прямо видно. Оно в целом заметно. Становится ли оно проблемой для Путина, как оно было для него проблемой, например, в 2011–2012 годах, после чего в итоге была перевернута доска и начались события в Украине?

Я думаю, что какая-то аналогия между действиями власти после 2012 года, когда Кремль реально испугался раскола в элитах и возможности смычки какой-то части откалывающейся элиты с протестующими гражданами, да. То, что мы видим сегодня, несоразмерно тем задачам, которые решаются на думских выборах, я имею в виду то колоссальное давление, которое оказано не только и не просто на структуры Навального и возможную инфраструктуру протестов, но и на всю медиасферу.

И вот здесь, мне кажется, ситуация повторяется, то есть Кремль не столько опасается того, что что-то может для него негативное произойти в связи с этими выборами, сколько действует превентивно, потому что за выборами начинается следующая фаза политической трансформации, которая, собственно, и должна решить главную проблему ― как политическая система будет выглядеть после 2024 года.

И вот здесь элита может оказаться гораздо менее пассивной и менее консолидированной, чем сейчас, на этапе, когда дизайн новых институтов создается, но никаких серьезных шагов, которые могли антагонизировать часть элиты, да, никакой серьезной перестановки кадров, никаких серьезных конфликтов между строящимися новыми институтами и старыми, у которых они неизбежно должны отнять какие-то функции. Ничего этого пока нет, но это предстоит, мне кажется, сразу после выборов, для чего Кремль и выравнивает площадку.

Но вы не видите, таким образом, варианта, при котором, сталкиваясь с трудностями на всех этих направлениях, про которые вы говорите, Владимир Путин просто решается на некую военную авантюру?

Я думаю, что это, к сожалению, не исключено. И не только потому, что это будет вызвано какой-то внутриполитической логикой, но и потому что работают многие другие логики, которые толкают в этом направлении. Российско-белорусские сюжеты, безусловно, очень опасны. И тогда, в 2014 году, логику такого жесткого ответа, который действительно перевернул шахматную доску, можно отчасти считать внутриполитической. Отчасти это были совсем другие расчеты, и сегодня эти другие расчеты, к сожалению, сходятся так, что они, особенно в ситуации, когда со стороны граждан нет ни возможности, ни даже, я бы сказал, такого массового желания контролировать ситуацию и такого рода развития событий не допустить. То есть когда у власти руки в этом отношении абсолютно развязаны, да, к сожалению, любые авантюрные шаги не исключены, а вероятны.

Через три дня, когда эти выборы пройдут, вы ожидаете, что что-то вас увидит?

Я думаю и ожидаю удивления не по результатам выборов. Мне кажется, какие-то количественные вещи здесь не очень важны, а качественно их исход абсолютно понятен. Да, возможны какие-то региональные интересные сюжеты, да, с тем же Хабаровским краем, или символические проблемы у власти, связанные либо с плохими результатами в тех же столицах, либо со скандалами, которые могут, безусловно, появиться из-за серьезных нарушений и общественной реакции на них.

Но мне кажется, что главная интрига заключается не в этом, а в том, что власть начнет делать сразу после выборов. Да, как после выборов президента в 2018 году власть сразу объявила целый ряд таких реформ, негативных в восприятии граждан, которые она не могла объявлять раньше, так, мне кажется, произойдет и сейчас.

Новый карантин, тотальная вакцинация?

Нет, я думаю, что сейчас это будут очень серьезные подвижки в плане элит и очень серьезные кадровые замены.

Что ж, будем ждать кадровых замен и, соответственно, результатов этих выборов, которые, конечно, мы еще потом обсудим уже по факту. Спасибо!