В новом выпуске цикла «Сто лекций» — 1997 год и конспирологический роман-детектив Бориса Акунина «Азазель», первая книга знаменитого цикла о Эрасте Фандорине. Дмитрий Быков рассказал о том, как это произведение прославило Акунина, какие проблемы российского общество в нем поднимает автор и на какой мучивший многих литераторов России вопрос он попытался дать ответ, поставив рискованный эксперимент с выращиванием сверхлюдей в своей книге.
Дорогие друзья, общими усилиями мы добрались до 1997 года, который как раз самым непосредственным образом связан с нашей эпохой. Двадцать лет продолжалась эпопея, начавшаяся в 1997 году. Ровно двадцать лет спустя Борис Акунин, сейчас как раз в 2017 году, закончил последний роман о Фандорине, который появится в свет в марте 2018 года. И это последний из рассказов о Маугли.
Так вот что касается Фандорина. В 1997 году Александр Зотиков, один из моих любимых литературных критиков, а на тот момент еще и начальник мой по журналу «Профиль», подарил мне, показал, точнее, маленькую книжку, изданную в количестве, кажется, 50 экземпляров, пробный тираж «Азазели», сказав, эту книгу написал некий давно состоявшийся в профессии человек, он пишет ее под псевдонимом, попробуй раскрыть, кто это делает.
Я прочел книгу, не отрываясь, очень быстро. Она вызвала у меня довольно сложные чувства, но во всяком случае я сказал, что это очень профессионально написано. И, как мне тогда показалось, три вещи я могу сказать довольно точно: я, конечно, не знаю, кто это написал, но с высокой долей вероятности это делал поклонник Стругацких, причем поклонник, хорошо знающий их тексты, действительно, это скорее всего переводчик, потому что его отличает главная переводческая добродетель — у автора не очень много своих идей, их тогда еще не было видно, но он замечательный стилизатор, и третье обстоятельство — он, скорее всего, востоковед, но какой именно востоковед я сказать не берусь, возможно, китаист. Я не очень сильно промахнулся, автор был Григорием Чхартишвили, японистом, действительно отличным знатоком японской культуры и одного из главных ее переводчиков Аркадия Натановича, и при этом человеком уже вполне состоявшимся профессии, ему было за сорок.
Григория Чхартишвили знали у нас главным образом по блестящим переводам Юкио Мисимы, а прежде всего по новелле «Патриотизм» и роману «Золотой храм». Знали как видного сотрудника прогрессивной и модной Иностранной литературы. Ну и знали, кроме того, узкий круг его друзей, в частности, Сергей Гандлевский, знали, что он долго занимается как профессионал темой писателей самоубийства. Понятное дело, что для японской культуры, построенной в основном на феномене харакири, эта тема не пустая.
Роман «Азазель» удивил меня тогда, почему я и подумал сразу на Стругацких или кого-то из их фанов, удивил меня одним обстоятельством, собственно, это обстоятельство было в романе главным, — во второй половине девяностых годов, и будущему историку литературы об этом важно помнить, особенно остро в русской литературе встал вопрос: каким образом из человек разумного сделать человека воспитанного? Этот вопрос был сформулирован именно вот так, дословно, Стругацкими в романе «ОЗ», «Отягощенные злом», и после этого становится понятно, почему они так любили эту не слишком популярную книгу. Действительно, в ней вопрос поставлен главный. Ну хорошо, мы создали людям условия, а вот с помощью чего можно из них создать людей нового типа?
Главная проблема русской литературы — это проблема сверхчеловека, и она вся на это нацелена. Это Раскольников, Рахметов, это в огромной степени Долохов, это фон Корин, и неслучайно, кстати, именно фон Корин так отзывается в Фандорине, чеховский герой, это в том числе и Базаров. Но как этого сверхчеловека создать, во-первых? И, во-вторых, что ему делать среди остальных? Та же проблема, которая волновала Стругацких, людены появились ведь биологически, это следующий этап человеческой эволюции. А можно ли дотянуться до люденов? Может ли, например, Виктор Банев в «Гадких лебедях» стать мокрецом? Ему говорят, нет, не надейся, это генетическое, врожденное заболевание, а он уже видит у себя эти круги под глазами. Нет, нельзя.
А вот Акунин в «Азазели» поставил рискованный эксперимент, он пытается доказать, что можно. Вопрос в том, какой ценой. Ведь на самом деле… Я не хочу спойлерить роман, потому что вам всем придется так или иначе, особенно молодым, читать и перечитывать цикл о Фандорине, но там вот главная героиня, которая и есть главная злодейка, на создает интернат для сверхчеловеков, та же самая тема, которая есть и у Стругацких, и, кстати говоря, у Бориса Натановича в «Бессильных мира сего». У Бориса Натановича вообще для того, чтобы активизировать дарование этих людей, чтобы вызвать к жизни их настоящие таланты, их иногда просто пытают, это довольно страшная история. Но проблема-то в том, что «а как иначе?». А что иначе вы можете сделать?
Да, действительно, вот эта демоническая Азазель, эта страшная женщина, она растит сверхчеловечков очень жестокими способами, она растит их, конечно, для того, чтобы с их помощью прийти к власти и перевернуть мир, но нет другого способа вырастить сверхчеловека. Но Акунин нам пытается возразить, ну как же нет? Ну вот у нас же есть Эраст Петрович Фандорин, обладающий явно сверхчеловеческими качествами, ему абсолютно везет в игре, он страшно быстро эволюционирует, он развивающийся сыщик, а не просто сразу изначально данный Холмс. Он молод, но у него поразительные способности, и он действительно страшно добр, и он замечательно интересуется восточными техниками и восточной философией. И достоинство, аристократизм — опора его личности, основа ее.
Почему бы не быть Фандориным? Но мы при этом забываем о том, что ведь и Фандорин не просто стал таким, а Фандорин стал таким после того, как уничтожили его невесту, которая взорвалась на его глазах, и этот шок стал для него основополагающим. Как только у него поседели виски, так вот Фандорин и стал сверхчеловеком, и заикаться начал одновременно. А ведь на самом деле изначально он был банальный служака. Больше скажу, на самом деле в «Азазели» особенно бросается в глаза, что казалось бы сверхчеловек уже назрел, но для того, чтобы этого сверхчеловека создать, ему надо дать самурайское мировоззрение столь близкое Акунину.
Ну и посмотрите, вот Акунин, действительно Григорий Чхартишвили, человек, который довольно долго прожил в тени своих занятий, кабинетным ученым, японист, обучавшийся там, поздно, на гребне пятидесяти лет уже, достигший всероссийской славы, Григорий Чхартишвили тоже один из примеров воспитания сверхчеловека. Посмотрите, как он много и качественно работает, как разнообразны его проекты, какое по истине сверхчеловеческое количество романов написал он за эти двадцать лет — тут и цикл о Фандорине, и цикл о Пелагии, и цикл под псевдонимом Борисова, и замечательный цикл древнерусских вот этих, на материале российской истории написанных не только учебников, с довольно глубокой проработкой материала, но и повестей, иллюстрирующих их, это действительно, пожалуй, беспрецедентная работоспособность. У нас такого достигала только Дарья Донцова, и то, если допустить, что Дарья Донцова работает в одиночку. Допустим это, но, правда, там, конечно, качество текстов говорит само за себя, я никогда не могу прочесть больше двадцати страниц подряд.
Но перед нами действительно какой-то сверхчеловеческий проект, и если воспитывать этих сверхлюдей не так, как воспитывает их Азазель, остается вопрос — как? На какой основе? Что может заставить человека делать из себя вот этот новый небывалый проект? На этот вопрос уже поздний Акунин отвечает в своем романе «Аристономия», говоря о неизбежности кодекса чести для развития. Ну поэтому и немудрено, что со временем Акунина так решительно развело с современной российской реальностью, и может быть, когда российская реальность станет на путь общечеловеческого развития, то есть все-таки совершенствования, а не деградации, может быть, Акунин и вернется. Хотя, честно говоря, не уверен, что Россия готова платить такую цену за его возвращение.
Пока же во всяком случае очевидно было одно — главным жанром эпохи на долгое время стал ретро-детектив. Почему? Как написало издательство «Захаров», отважившееся запустить новый сериал, прежде всего потому, что преступления тогда совершались и раскрывались со вкусом. Действительно изящество. Действительно одной из главных интенций девяностых годов, эпохи безвременья, была тоска по форме, по оформленности, отсюда огромное количество текстов либо о будущем, антиутопии в основном, либо о прошлом, и это в основном стилизация.
Когда-то Лев Данилкин, один из главных молодых критиков поколения, писал, что Акунин в сущности сам работает как Джек-потрошитель — берет руку одного автора, пришивает к ноге другого автора, кроит такого своего рода Голема. Но, конечно, Акунин делал это не кроваво, а очень деликатно. Одной и самых удачных его таких деликатных стилизаций я считаю «Алмазную колесницу», где штабс-капитану Рыбникову, купринскому, послано столько приветов.
Да, он действительно стилизуется под всю русскую прозу вместе, но все-таки Акунин не только стилизатор, не Сорокин, условно говоря. Два главных стилизатора тогда было: Акунин и Сорокин. Сорокин — под советскую литературу, Акунин — под русскую классику, но вместе с тем, когда я писал статью «Последний русский классик», я все время старался подчеркнуть, что это не стилизация, а преемственность.
У Акунина есть своя сверхидея, и эта сверхидея сформулирована была позже в «Тайном советнике». Но «Тайный советник», здесь, конечно, особенно важно, почему? Вот он пытается понять, почему в России талантливые люди всегда находятся в оппозиции к власти, а бездарные радостно к ней бегут. Почему власть нуждается прежде всего в бездарях? На этот вопрос можно отвечать очень долго. Я думаю, что он ответил. Но по большому счету, ответ очевиден, потому что власть нуждается в консервации реальности, а талантливые люди нуждаются в прогрессе. Но в «Азазели» тоже ведь поставлен на самом деле тот же самый вопрос, почему власть в России не заинтересована в талантах? Почему в любом случае она заинтересована в консерваторах? Ведь Фандорин по воле судьбы задавил прекрасную инициативу, о чем мы узнаем в конце. Скажу больше, в «Азазели» был не просто предсказан, а был подробно описан и проанализирован феномен тогдашнего Русского лицея, и в огромной степени феномен лицея Михаила Ходорковского.
Впоследствии покойный Александр Гаррос вместе с замечательным своим приятелем из Риги написали замечательный роман, который назывался «Чучхе». Мне кажется, Гаррос-Евдокимов, такой был тандем поэтический. Прелесть этого романа была именно в том, что там описан идеальный лицей, где по-разному инициируя детей, растят из них великолепных монстров. Но думаю, что Акунин в «Азазели» раньше других ответил на вопрос, почему из этого ничего не получится. Потому что вместо новой церкви всегда получается секта, и этих детей, выращенных там, губит самодовольство, губит сознание своей элитарности, потому что по большому счету это всегда делается против государства, делается на территории, изолированной от него, а секта всегда вырождается во втором поколении. И вот это сектантство русской прогрессивной педагогики, почувствованное, угаданное в «Азазели», было, наверное, самым точным, что было в этом романе, и это позволило роману стать не просто историческим детективом. Понятно было, что за автором скрывается некая тайна.
Когда примерно на третьем романе Акунин сорвал маску и оказался тем самым Григорием Чхартишвили, которого хорошо знали филологи, но мало знали обычные читатели, вот тогда и началась слава одного из самых известных прозаиков России. Но не будем забывать о том, что славу свою он купил не умением писать ретро-стилизации, славу эту он купил умением поставить серьезный вопрос на русском историческом материале, потому что все корни наших бед, конечно, лежат в истории. Сегодня то, что мы видим, это лишь сыпь, а исследование внутренних органов — это гораздо более серьезная задача, и здесь, пожалуй, Акунин, действительно, скальпелем своим вскрыл очень многие патологии.
Ну а в следующий раз мы поговорим о 1998 годе.
