В цикле «Ста лекций» — 1980 год и пророческий роман Чингиза Айтматова «И дольше века длится день». Автор предсказал то, как память оказалась за колючей проволокой, как воинственность людей встала на пути просветления, как общество забыло свои самые страшные преступления. Эта книга содержит в себе разные истории — одна о создании идеальных рабов с помощью промывки мозгов, другая о контакте астронавтов с пришельцами с мирной планеты Лесная Грудь, и другие. Они благодаря фантастической изобразительной силе Айтматова лишают читателя и сна, и аппетита, ставят его перед тем, на что он не хочет смотреть, что не хочет помнить и знать.
Дмитрий Быков: Добрый вечер!
У нас сегодня сложный разговор, мы добрались до 1980 года и до очень непростого романа Чингиза Торекуловича Айтматова «И дольше века длится день». Книга эта была напечатана сначала под названием «Буранный полустанок», а впоследствии главное, основное название «И дольше века длится день», взятое из стихов любимого Айтматовым Пастернака, было восстановлено. Правда, как мне рассказывал Айтматов, ему пришлось соврать, что это не сама пастернаковская строчка, а из шекспировских переводов. «Ну, если шекспировских, тогда ладно». Хотя на самом деле это из последнего стихотворения Пастернака, из «Солнцеворота».
Айтматов до этого романов не писал, и, в общем, определенная привязанность к жанру короткой повести сказалась здесь. Я и до сих пор думаю, что Айтматов не был романистом. Он был писателем фантастической изобразительной силы, невероятной, он умел так написать, что действительно отбивал у читателя и сон, и аппетит. Во всяком случае, легенда о манкуртах в этом романе написана так, что невозможно избавиться от мигрени потом долгое время. И Айтматов с гордостью потом сам рассказывал о том, что у него добрый месяц взяла работа над этим текстом.
Но при этом, невзирая на свою фантастическую изобразительную силу, Айтматов, конечно, на коротких повестях, на коротких дистанциях был сильнее. Поэтому «Буранный полустанок» ― это роман несбалансированный, роман, в который, как всегда в первый роман, напихано слишком много всего. Удивительно, что Айтматов взялся за эту книгу уже довольно зрелым писателем. Ему было за пятьдесят, он был лауреатом всех возможных премий, включая Ленинскую, главным среднеазиатским литератором, но тем не менее он долго копил идеи, впечатления, чтобы к этому роману приступить.
Он весь поместился в 11 номере «Нового мира» за 1980 год, количественно это не очень толстая книга, но в неё чрезвычайно многое вместилось. И, конечно, она распадается, это естественно, как и предпоследний роман Айтматова «Плаха». Распадается она на несколько составляющих. Это история Едигея Буранного, который работает на крошечном разъезде, это история контакта земных космонавтов с пришельцами с планеты Лесная Грудь и это архаическая часть, «Белое облако Чингисхана», которая как легенда должна была входить в роман, но она его и так разрывала, становилась слишком большой. В результате Айтматов выделил её в отдельную повесть, в романе осталась только легенда о манкуртах.
Вот надо понять примерно, в каком историческом контексте эта вещь появилась и какую функцию она несла. Вообще я должен сказать, что семидесятые годы, начало восьмидесятых ― это время в интеллектуальном отношении трудное, время бурное. На доске стояла комбинация с очень неочевидными продолжениями, и поэтому говорить о деградации, об упадке советского проекта в это время трудно. Наоборот, самые сложные и самые интересные вещи появляются: лучшие спектакли Любимова, лучшие фильмы Тарковского, как «Сталкер», например.
Ну и у Айтматова это, конечно, вершинный взлет ― этот роман при всех его недостатках. Но темы, которые этим романом затронуты, лежат в русле тогдашней наиболее актуальной дискуссии ― дискуссии о модернизме и архаике. Получалось так, что начиная с 1977 года, когда произошла знаменитая дискуссия «Классика и мы», которая резко расколола русскую литературу на почвенников и прогрессистов, ― это вечное членение, но здесь оно опять стало дико актуальным, ― начиная с этого года память, слово «память», историческая память стала символом почвенничества и в каком-то смысле черносотенства.
Вот эта борьба за сохранение памятников, за чистоту природы, против вторжения в неё ― главная тема литературной, культурной и, скажем шире, общественной борьбы восьмидесятых годов. Ведь общество «Память» получило название после романа Владимира Чивилихина, комсомольского писателя. Сначала вторая часть была опубликована, потом первая. И это роман, конечно, и о декабристах, и так, для маскировки, о революционных традициях. Но вообще это роман о том, что без памяти общество не живет, что традиция сильнее прогресса, что надо вернуться к традиции.
Роман Айтматова всё-таки в этом ключе рассматривать не стоит. Айтматов ни секунды не почвенник. Во-первых, потому что как писатель, сразу скажем, Айтматов модернист, причем модернист довольно убежденный. Достаточно сказать, что когда он в 1987 году возглавил «Иностранную литературу», первое, что он сделал, ― весь 1988 год печатал «Улисса». И это, в общем, не случайно, потому что крайний модерн и крайняя архаика смыкаются.
Есть много общего, это доказал академик Раушенбах, в перспективе русских икон и перспективе в понимании авангардного искусства. Там есть революционные прорывы. Точно так же Андрей Вознесенский, самый авангардный из русских поэтов, всегда черпал вдохновение в древнерусской живописи, древнерусском зодчестве и своей собственной священнической семье, священнической традиции. Точно так же Андрей Тарковский, самый, современно говоря, продвинутый, самый авангардный из русских режиссеров, снял «Андрея Рублева» ― фильм, где русская древность смыкается с русским авангардом. И «Купание красного коня», что замечательно показал Лев Мочалов, ― это вещь, сделанная в традициях русской иконы.
Икона и авангард очень часто смыкаются, и роман Айтматова, конечно, по сути своей роман модернистский, модерновый роман с очень современными техниками. В некоторых отношениях этот роман до сих пор остается прорывным, потому что тогда, кстати, метод сожженных мостиков между частями текста, метод соотнесения между собой совершенно разных фрагментов, между которыми возникают разные ассоциативные связи, был в большой моде. Окуджава так написал «Свидание с Бонапартом», Стругацкие так написали «Отягощенных злом». Три разные истории в одной матрешке, которые образуют сложные ассоциативные связи. Конечно, как принято ныне говорить, имплицитные, полускрытые, но тем интереснее их выявление.
Так вот, тема романа вовсе не в том, что надо хранить традицию и надо хранить историческую память. Тема эта в том, что советский проект обречен, стирая из памяти самое страшное, самое злое. Вырастили манкуртов, которые не помнят, как всё было. Манкурт ― это выдуманное Айтматовым, Айтматов всегда с такой немножко наивной гордостью, ― в нем было это очарование наивности, которое он пронес через все годы своей жизни и работы.
Я много с ним общался, по крайней мере, пять серьезных разговоров у нас было. И вот я вспоминаю, как Айтматов в самолете ― мы вместе летим в Баку ― мне рассказывает, что он два раза умудрился придумать народную легенду. Сначала он придумал «Пегий пёс, бегущий краем моря». Ему Владимир Санги, писатель-чукча, рассказал о такой пегой скале на бегу, и он раз ― и придумал эту историю про мальчика с рыбаками. «Пегий пёс, бегущий краем моря» ― самая поразительная его повесть семидесятых годов, как мне кажется.
А второй раз он придумал манкурта. Этого не было, он говорил: «Я и рад бы, чтобы это было, но народ этого не выдумал, это выдумал я». Там действительно очень страшная история, история о том, что пленных солдат превращают в рабов, а для того, чтобы они превратились в рабов, надо стереть им память. А для того, чтобы стерлась память, их подвергают ужасной пытке: им надевают такую шапку из сырой кожи и кладут на солнцепек. На солнцепеке эта кожа сжимается и железным обручем сжимает голову. Девять из десяти умирают, а десятый становится идеальным рабом, абсолютно послушным.
И вот манкурт ― это же не символ разрыва с традицией, это не символ исторического беспамятства. Это конкретный символ человека, который забыл самое главное. Конечно, когда Айтматов говорит об этом, он имеет в виду общество, забывшее свои самые страшные преступления. Вот когда главный герой, Буранный Едигей, едет хоронить Казангапа, своего друга, который его, инвалида, пригласил на разъезд и дал ему работу, он вспоминает всю жизнь.
Он вспоминает Абуталипа, которого ни за что увезли, только за то, что он партизанил в Югославии, а с Югославией испортились отношения. Его увезли и замучили, а вдова его долго потом ещё ждала. Он вспоминает все притеснения, весь голод, все обиды, которые эта власть безо всякой необходимости наносила хорошим, преданным людям, наносила этим кротким киргизам. Множеству, ещё и русским тоже, которые там обитали. Наносила людям, которые ничего дурного не хотели. А мы, как манкурты, это забываем, мы живем с обручем на голове. Не случайно первое название романа было «Обруч», но потом Айтматов от него отказался.
Самое здесь интересное то, что, конечно, по поэтической своей мощи эта книга не имеет себе равных. Как мы знаем, в этой легенде про манкурта мать приехала к одному из манкуртов и нашла его. Он её не узнал, ему сказали, что она хочет ему отпарить череп, а это самое страшное для манкуртов. Снять эту шапочку с головы, отпарить. Они этого жутко боятся, вообще прикасаться к голове манкурты никому не позволяют, она у них чудовищно болит до сих пор.
И когда мать ещё раз к нему подошла, он её стрелой убил. Но её платок продолжает вокруг него кружиться и кричать: «Вспомни своё имя, вспомни своё имя!». Как птица, вокруг него летает этот платок. Жутко написано. Надо сказать, что Айтматов действительно, когда хотел, так уж он из читателя слезу коленом выдавливал.
Когда Едигей скачет на черном верблюде во время запуска ракеты рядом с таким условным Байконуром и всё вокруг него грохочет, земля содрогается, ему кажется, что рядом с ним летает этот белый платок и кричит: «Твой отец Доненбай! Твой отец Доненбай!», то есть «помни вот это своё». И это жуткая сцена.
В чем, собственно, коллизия романа? Что он везет Казангапа хоронить, а кладбище огорожено колючей проволокой из-за космодрома, туда нельзя больше проникнуть, нельзя больше там похоронить мертвецов. Он говорит: «Ну как же можно уничтожать кладбище? Надо пойти к начальникам, надо, чтобы все люди им объяснили». А объяснить ничего нельзя, никто ничего не хочет понимать.
И вот то, что кладбище обнесено колючей проволокой, было одним из самых страшных символов поздней советской империи. Память была за колючей проволокой, нельзя было упоминать о страшном, о главном. Выросло поколение манкуртов. Сегодня вот эти манкурты при опросах общественного мнения голосуют за Сталина и говорят, что и войну мы с ним выиграли, и 70% за него. А если бы им кто-то сказал правду, они этого категорически не хотят, потому что это для них всё равно что отпарить голову. Для них это прикосновение к травме, которая живёт где-то ― и ладно, и больше нельзя её трогать.
Самая, наверно, спорная часть романа ― это история с лесногрудцами. Там история о том, что космонавты в открытом космосе вступили в контакт, приняли приглашение людей с планеты Лесная Грудь. Это такая экологически чистая, важная для Айтматова тема ― абсолютно мирная планета, там нет ни войн, ни конфликтов. Они очень далеко ушли вперед. Лесногрудцы приглашают землян к себе, и земляне уничтожают этих космонавтов, этих пришельцев.
Это тоже очень частая тема в советском искусстве той поры, достаточно вспомнить фантастический фильм «Молчание доктора Ивенса». Прилетают добрые инопланетяне, а агрессивные земляне их к себе не допускают. В некотором смысле это тоже было предвидение, потому что в советском проекте именно это и случилось. К нам Запад пришел, а мы встретили его уверениями, что он агрессор, да? Хотя, наверно, если бы он хотел, он мог бы в девяностые годы уничтожить весь наш суверенитет гораздо более эффективно, чем теперь.
Но как бы то ни было, пророчество Айтматова оформлено довольно слабо. Самая слабая часть ― научно-фантастическая. Занятно весьма, что фантастическая тема не оставляла его и потом, когда он придумал блистательную идею романа «Тавро Кассандры», где космонавт, космический монах Филофей умудрился обнаружить у зародыша ― он биолог ― такое желтое пятнышко, которое свидетельствует об особенной судьбе ребенка. Ребенок вырастет либо злодеем, либо гением. И вот земляне начинают думать: надо уничтожать всех детей с этим тавро, независимо от того, гении они или злодеи. Это главный способ себя сохранить.
То есть, как ни странно, Айтматов с его абсолютно космологическим мышлением ожидал какого-то откровения из космоса. Он ожидал, что Земля не одинока, что нас оттуда спасут, что мы как-то вписаны в эту сверхцивилизацию. Эта мечта у него проходила через всю позднюю прозу, и то, что она появилась в «Буранном полустанке», тоже очень важно.
Естественно, там открытый финал, потому что во время запуска этих убийственных ракет в космос там происходит фактически катастрофа. Они бегут рядом, человек, верблюд и собака, черный верблюд Каранар, Едигей и его пес. Они убегают, как дети, бегущие от грозы, спасаются от всего этого ужаса. И непонятно, собственно говоря, выживет он или нет. Сам Айтматов говорил: «Едигей умереть не может, конечно, я бы никогда не посмел убить Едигея». Конечно, всё кончилось благополучно. Но когда это читаешь, возникает стойкое ощущение, что пришел какой-то последний апокалипсис, что мир содрогается и гибнет.
Тем интереснее догадка Айтматова о том, что космическая станция «Паритет» ― российско-американская, советско-американская. И обе стороны, и советская, и американская, наносят вот этот ужасный залп по будущему, потому что боятся будущего. Боюсь, что в полной мере это пророчество Айтматова можно оценить только сейчас.
Роман был напечатан с огромным трудом, прошел, обдирая себе бока, после этого получил все возможные награды и очень триумфальное критическое обсуждение. Множество спектаклей шло по нему, и он остался одним из самых ярких произведений позднего Советского Союза, после чего начал сбываться и манкурты взяли всю власть. Как это ни ужасно, но приходится согласиться, что Чингиз Торекулович Айтматов, великий архаик и модернист, был еще и замечательным пророком.
Ну а мы с вами в следующий раз поговорим о романе Василия Аксёнова «Остров Крым».
