В цикле «Ста лекций» — 1981 год и роман Василия Аксенова «Остров Крым». Дмитрий Быков описывает его как «трэш-боевик с философской подкладкой». Аксёнова этот жанр интересовал всегда. Он хотел быть понят своей страной, перефразируя Маяковского, хотел быть читаем, и на Западе тоже. «Остров Крым» ― это самый известный, самый читаемый, самый тиражируемый, переиздаваемый, обсуждаемый аксёновский роман.
Дмитрий Быков: Здравствуйте, дорогие друзья! В эфире «Сто лет ― сто книг», «Сто лекций ― сто книг».
Мы добрались до 1981 года, когда уехавший из России Василий Павлович Аксёнов наконец разрешил издательству «Ардис» напечатать ― пока по-русски ― свой законченный в 1979 году, ходивший до этого в самиздате роман «Остров Крым».
Надо сказать, что из всей прозы Аксёнова, даже включая «Звездный билет» с его скандальной фантастической славой, даже включая «Апельсины из Марокко» или «Коллег» с их экранизацией, «Остров Крым», безусловно, самый удачливый аксёновский роман. Самый удачливый, хотя до сих пор он не экранизирован, и это очень жаль. Я уверен, что это в довольно близком времени произойдет, потому что актуальность этой книги только возрастает с годами.
«Остров Крым» ― это самый известный, самый читаемый, самый тиражируемый, переиздаваемый, обсуждаемый аксёновский роман. Не в последнюю очередь это случилось потому, что аксёновская книга выдержана в жанре такого треша, боевика. Надо сказать, что Аксёнова этот жанр интересовал всегда. Он хотел быть понят своей страной, перефразируя Маяковского, хотел быть читаем, хотел быть читаем и на Западе тоже.
Первый его эксперимент в этом жанре ― это попытка написать втроем роман «Джин Грин ― неприкасаемый», такой советский вариант Джеймса Бонда, выполненный как бы Гривадием Горпожаксом, эсквайром, хотя Гривадий Горпожакс ― это Григорий Поженян, Василий Аксёнов и Овидий Горчаков. Горчаков, человек с разведкой в прошлом, консультировал книгу, Поженян, человек с десантным опытом и морским, выдумывал весь экшн, а Аксёнов, будем откровенны, за всех её писал. Получилась очень веселая история, и, как ни странно, в Советском Союзе это произведение было издано.
А вот «Остров Крым» ― это попытка написать боевик, тем не менее с очень важной философской подкладкой. В этом романе, который в 1981 году появился в «Ардисе» и сразу стал проникать в Россию, тиражироваться, читаться, ― я отлично помню эту черно-белую обложку в нашем доме, ― все понимали, что вот это надо хранить в страшном секрете, потому что это совершенно за гранью всех советских приличий.
Эта книга, в отличие от аксёновского «Ожога», написанного сложно, авангардно, полифонично, маскируется под именно боевик, и в этом её большая проблема. Да, она легко усваивается, да, она легко читается, но драма в том, что она на самом деле очень глубокое и серьезное высказывание, и не зря Аксёнов посвятил его памяти своей матери Евгении Гинзбург, главного человека в своей жизни.
Сюжет «Острова Крым» напоминать уже бессмысленно, его знают все. Это история в жанре такой альтернативки. Альтернативная история очень бурно расцвела в Америке начиная с 1973 года. Выходили сборники статей по альтернативной истории: а что, если бы в этой точке бифуркации повернули не туда? А что, если бы?.. Собственно, ещё Пушкин, помните, задавал себе этот вопрос: «А что, если бы Лукреция сумела ускользнуть от Тарквиния? Не произошло бы растления, самоубийства, в конце концов Рим остался бы цел».
А что, если бы по время Великой Отечественной войны или ещё раньше, во время гражданской, удалось бы разбомбить перешеек и Крым оказался бы островом? Что было бы, если бы в конце десятых ― начале двадцатых укрывшаяся там российская интеллигенция, окопавшаяся там белая гвардия, если бы в 1922 году случился бы реальный перекоп? Не просто Перекоп, как называется эта местность, а вот перекопали бы эти три версты песка и Крым оказался бы отделен от России. Что бы случилось тогда?
Там бы построена была отдельная недоступная, хорошо обороняющаяся, глубоко фундированная белая республика безо всякой монархии, с парламентаризмом. Уцелела бы такая белая Россия, интеллигентная Россия. Растили бы устриц, выстроили бы роскошные здания, дорога Симферополь ― Ялта, столь любимая и мною, и миллионами других сверстников и более всего любимая Аксёновым, конечно, превратилась бы в роскошную высокогорную трассу, на которой производилось бы знаменитое ралли «Антика».
Кстати говоря, в девяностые годы такое ралли произошло, и на него приехал Аксёнов. На его глазах свершилась его фантастика. Он тогда, кстати, сказал, когда в «Артек» приехал: «Проблема не в том, чтобы вам перекопать перешеек. Проблема в том, чтобы выстроить мост в Турцию. Вот это проблема!». Но этого не произошло.
Естественно, что в «Острове Крым» стартовая коллизия выглядела тогда совершенно фантастичной. Но естественно, что, описывая вот эту фантастическую коллизию, Аксёнов очень точно первым почувствовал, что главным занятием интеллигенции острова Крым будет мечта о воссоединении, мечта о присоединении Крыма к России, о воссоединении с большой Россией.
Надо сказать, что, вообще говоря, этот маленький клочок земли, этот островок, наверно, имеет какое-то особенное, ― не скажу геополитическое, потому что это фашистский термин по сути, ― но имеет какое-то особое географическое и нравственное значение, какое-то пограничное. Не зря Мандельштам сказал: «Где обрывается Россия над морем черным и глухим».
«Остров Крым» ― это то, что Аксёнов в рассказе «Победа» назвал «непреодолимым желанием захватить поле H8. Поле H8 было бугорком любви». Вот Крым ― такой бугорок любви в Черном море, как выразился один американский автор, клитор Черного моря, простите. Вот этот бугорок все хотят захватить.
И, конечно, то, что он в России несколько раз был уже спусковым крючком великих перемен, очень не случайно. Крымская война обнажила всю пустотность и никчемность царствования Николая I и, по некоторым данным, послужила причиной его самоубийства. Не знаем, сам ли он умер или помог себе. Крым был последней точкой сопротивления белой армии.
Крым стал темой аксёновского романа. И ― страшно, как в русской истории всё наглядно ― именно человек по фамилии Аксёнов возглавил Крым на некоторое время после его (назовем вещи своими именами) присвоения Россией. Некоторые скажут «возвращения», не будем спорить о терминах. Не будем забывать стихи Тютчева, которыми он приветствовал возвращение Крыма после крымской войны, когда Горчаков его вернул: «Море лобзает берег свой родной».
Крым, при ничтожности его размеров и при абсолютной его, в общем, экономической убыточности, ― даже как курорт он не состоялся, он любимый курорт советских людей, не более, ― он почему-то ужасно важная точка. И вот Аксёнов это почувствовал. Естественно, что главная мечта интеллигенции острова Крым, левой интеллигенции ― это слияние с большой Россией. Есть там и правая интеллигенция, которая настаивает, наоборот, на том, чтобы отколоться, чтобы ни малейших компромиссов, чтобы с большевиками полная вражда.
Но главный герой Лучников, который, собственно говоря, потомок замечательного дворянского рода белоэмигрантского, который аристократ и сын аристократов, типичный аксёновский герой, байронит, супермен, который в свои 45–47 абсолютно гора мышц, и при этом знаток всех боевых искусств, и при этом редактор газеты «Русский курьер», богач, миллионер, дамский угодник, любимец всеобщий, ― Лучников, как все совестливые русские герои, одержим отнюдь не суперменством, отнюдь не мачизмом. Он одержим страстным желанием любой ценой объединиться с Россией, с большой Россией.
Лучников дружит с некоторыми прогрессистами со старой площади. Лучников знакомится с представителями так называемой Русской партии, довольно влиятельной тогда, русскими националистами, которые пытались национально-монархическую идею подкинуть партии в качестве руководства к действию, евреев всех извести, устроить тотальные фильтры и абсолютно русскую верхушку.
Таких людей было много в журнале «Наш современник» или «Молодая гвардия»: Викулов, Иванов, всякого рода комсомольские секретари вроде Павлова и так далее. Вся эта публика лихорадочно пыталась построить себе такой советский, красно-белый вариант монархии. Сегодня эту идею до известной степени разделяет Проханов. Такие русские нацисты у Аксёнова описаны.
Лучников пытается завязать знакомства среди российской интеллигенции, приглашает их в Крым, наводит связи всяческие. А любимое его развлечение ― это путешествовать по России. И вот там потрясающая сцена, когда он в мерзлом, страшном, грязном автобусе где-то под Смоленском, насколько я помню, слушает кликушу, которая на весь этот автобус кричит, слушает эту древнюю страшную Россию. Ему представляется, что это зов родины. Когда он в своем крымском особняке мечтает о единении с Россией, он слушает, бесконечно переслушивает эту пленку. Для него это на микрокассетнике самая дорогая память о России.
Ну и не будем, конечно, забывать, что у Лучникова страстный роман со знаменитой спортсменкой, а ныне телекомментаторшей Татьяной. Эта Татьяна в Москве успешно замужем, но она периодически прилетает к Лучникову, их страстный роман возобновляется, возобновляется связь двух прекрасных образцовых особей, зрелых любовников, у которых много чего в прошлом, и это для них до сих пор самое дорогое, как ни странно.
И вот удивительное дело: когда Лучников достигает своей цели, когда Россия входит в Крым и начинает завоевывать это доброе, открытое, прекрасное, богатое пространство, первой жертвой становится Таня. И Лучников в финале романа хоронит своих любимых, потому что здесь, конечно, Аксёнов наследует своему любимому поэту, которого он бесперечь цитирует, наследует Блоку.
Главная тема «Двенадцати» ― это смерть женщины. Да, Россия совершила рывок, да, Россия перешла к революции, она умудрилась построить, пока ещё не построить, но, по крайней мере, заявить новое общество. И первое, что происходит, ― убивают Катьку. Об этом сам Блок говорил:
Есть одно, что в ней скончалось
Безвозвратно,
Но нельзя его оплакать
И нельзя его почтить,
Потому что там и тут
В кучу сбившиеся тупо
Толстопузые мещане
Злобно чтут
Дорогую память трупа —
Там и тут,
Там и тут…
То есть нельзя оплакать эту вечную женственность, потому что все вокруг оплакивают свои капиталы, свои (00:12:05) и своё мещанское благополучие. Но главное, что было в стране, её вечная женственность ― это убито. И поэтому Таня в «Острове Крым» гибнет первой. Гибнет то лучшее, что в России было.
Если вдуматься в этот роман достаточно глубоко и перестать рассматривать его как актуальную политическую антиутопию, приходится признать, что главная мысль Аксёнова ― это мысль о полной непреодолимости вот этого пролива между народом и интеллигенцией. Если интеллигенция не хочет, чтобы её сожрали, если она не хочет, чтобы её изнасиловали, она не должна искать сближения с народом, она должна быть от него как можно дальше.
Это очень правильное и очень справедливое, как мне кажется, мнение, потому что сближение вот с этой массой, сближение с большинством, с той подлинной Россией, как они её понимают, приводит к взаимному уничтожению, к аннигиляции. Интеллигенция должна соблюдать свою отдельность. Она не должна думать о вине перед народом, что сказал ещё Шаламов, она не должна пытаться этот народ исправить. Она его лучшая часть, да, она плоть от плоти его, но она оторвалась, она ушла в свободное плавание. И никак засыпать этот пролив, никак наводить эти мосты не нужно.
Надо вам сказать, что когда эта антиутопия осуществилась и Россия, пользуясь правом сильного, забрала Крым без особенных сомнений, стало осуществляться предсказанное Аксёновым. Вместо того, чтобы расцвести в России, Крым прежде всего заболел всеми её болезнями, и поэтому разочарование в этой акции стало уже массовым, хотя о нем ещё вслух предпочитают не говорить.
Конечно, никто из крымчан не хочет вернуться в Украину. Им этого собственное достоинство не позволяет. Вероятно, единственный вариант для Крыма ― это автономное бытие. Он должен быть сам по себе, никому не принадлежащий, как всякий нормальный остров, и это тоже Аксёновым предугадано.
Это же касается и интеллигенции. Быть ни с кем, быть самой по себе, упражняться в том экзистенциальном одиночестве, в котором так успешно упражнялся Аксёнов, начиная с самого момента своего отъезда, никому ни свой ни здесь, ни на Западе, всеобщий друг, но ничей не единомышленник. И думаю, что это оптимальное будущее, которое интеллигенция рано или поздно себе построит.
Ну а мы в следующий раз поговорим о 1982 годе, о самом оглушительном дебюте начала восьмидесятых ― о противозаконной комете Михаила Веллера, которая неожиданно взорвалась вдруг в тихом Таллине.
