В новом выпуске проекта «Сто лекций» в 1949 год в романе Семена Бабаевского «Кавалер золотой звезды». Этот роман про счастливую землю — один из самых любимых книг Иосифа Сталина и основа для одноименного фильма, в котором дебютировал Сергей Бондарчук.
В своей лекции Дмитрий Быков объяснил, почему при всех художественных недостатках этот роман был просто необходим в послевоенное время, а самый большой дефицит — это всегда счастье.
Добрый день, дорогие друзья! Мы продолжаем наш цикл «Сто лет ― сто книг» и переходим к 1949 году, когда Семен Бабаевский закончил первую книгу романа «Кавалер Золотой Звезды» и приступил ко второй, которая называлась «Свет над землей». Эта книга принесла ему в 1949 и 1950 годах две Сталинские премии подряд.
Вообще говорить об этом романе довольно странно, прежде всего потому что художественные его достоинства стремятся даже не к нулю, а к минус единице. Но, во-первых, это одна из любимых книг Сталина, во-вторых, это фильм, начиная с которого вошел в славу Сергей Бондарчук, ставший сразу же любимым актером Сталина. В-третьих, это знаковое произведение. Мы же рассматриваем не только то, что хорошо, мы рассматриваем, как говорил Святополк-Мирский, то, что типично. А типично не то, чего много, а то, что наиболее ярко выражает черты эпохи. «Кавалер Золотой Звезды» выражает их яснее некуда. На примере этой книги мы можем рассмотреть, чего начальство всех мастей во главе со Сталиным хотело от советской послевоенной литературы.
Теория бесконфликтности, то есть возможность конфликта только хорошего с лучшим, ― довольно распространенный литературоведческий и художественный принцип второй половины сороковых. Трудно сказать, кто это сформулировал впервые, тогда и критика был в основном безликая. Но считается, что исходил этот социальный заказ непосредственно от Жданова, в те поры министра культуры, действительно самого культурного человека в Политбюро, потому что он умел бренчать на рояле во время совместных попоек.
Жданов сформулировал достаточно четко: «Основные задачи социализма в России решены. Основные проблемы строительства социализма можно считать исчерпанными. Сегодня мы должны описывать общество победившей справедливости». В этом обществе классовые враги практически ничего уже не значат. Знаменитый тезис о том, что по мере построения социализма классовая борьба усиливается, был отброшен. Одержана главная победа, люди должны получать сказку.
Почему Сталин в этот момент одобряет такую странную идею? Почему вообще получается так, что после страшнейшей войны правду об этой войне рассказывать нельзя? В кратковременную опалу попадает даже сталинский любимец Симонов с повестью «Дым отечества», потому что в «Дыме отечества» он все-таки пробует рассказать, как оно было на самом деле. Даже стихи Симонова «Да, нам далась победа нелегко, да, враг был храбр, тем больше наша слава» уже не в мейнстриме, поэтому Симонов пишет чудовищную ― невозможно поверить, что это он ― книгу стихов «Друзья и враги» про то, как он едет в послевоенную Америку. С этого начинается новая волна ксенофобии, америкофобии, америкоборчества.
Нужно создать какое-то принципиально новое искусство, от которого уцелело не так много. «Кавалер Золотой Звезды» ― типичнейший представитель этого дела. Новое искусство больше всего напоминает именно сказку. Все проблемы загнаны глубоко в подсознание, единственные стычки и конфликты, которые могут возникать, ― это если герои, например, не совсем друг друга понимают. Он ее любит, а она слишком гордая, чтобы ему признаться. То есть она тоже, конечно, любит, испытывает взаимность, но она слишком горда и чиста, ей кажется, что он слишком торопится.
Кроме того, проблемы колхозного крестьянства в это время нельзя упоминать вообще. А проблемы колхозного крестьянства в это время такие, что на съемках фильма «Кубанские казаки» всей массовке во время дублей расставляют на столы бутафорию. Если там будет настоящий хлеб, его сметут мгновенно. Тем не менее снимаются «Кубанские казаки», которые стали максимальным выражением этой эстетики ― все ломится от еды. Такого пиршества, наверно, больше себе никто не позволял, а как в это время деревня подыхала с голоду, все помнят очень хорошо. Даже в удостоенном Сталинской премии романе Николаевой «Жатва», ее первом романе, кое-какая правда пробивается.
Не в то «Кавалере». Не случайно место действия «Кавалера Золотой Звезды» ― сравнительно сытая Кубань, юг России, райские земли, райский климат. И в кадре (фильм был снят практически мгновенно), и в поле зрения повествователя все время только сочная зелень, орехи, кукуруза, яблоки, арбузы. Все ломится. Это торжествующий рог изобилия. Вы знаете, в тогдашних санаториях везде изображался гипсовый рог изобилия, из которого выпадают виноград, яблоки. Какой-то каменный аппетит, каменный восторг.
Точно так же и в «Кавалере», там все гипсокартонное, там нет ни одной человеческой реплики, ни одного живого чувства. И в этом смысле это, наверно, идеальный роман, потому что это какая-то феноменальная стилистическая ценность. Я вам почитаю оттуда, почему же не почитать? Удивительный парадокс: эта книга читается с нескрываемым наслаждением. Я думаю, что это художественное наслаждение испытывал и Сталин.
Особая тема ― почему плохая литература вызывает такой восторг? Когда-то Владимир Сорокин, который гениально имитирует эту литературу, пародирует ее, бился над вопросом, почему это искусство так приятно потреблять? «Потому, ― говорит он, ― что оно уже мертвое. Так рассматриваешь опасное и мертвое насекомое, которое уже не ужалит». Но я думаю, что восторг в другом. При виде этого насекомого наслаждаешься прекрасным в гегелевском смысле. Если бы Бабаевскому кто-нибудь сказал, что он написал роман, прекрасный в гегелевском смысле, с ним бы, наверно, инсульт случился, но тем не менее это действительно гегелевская красота.
Что такое красота по Гегелю? Предельная последовательность, максимальная выразительность. Жаба, опасное насекомое или язва ― все это может быть прекрасно, если это действительно какой-то апофеоз мерзости, мерзость, доведенная до апогея. Точно так же и здесь. Я бы не назвал это мерзостью, но, скажем, фальшью, доведенной до апогея. С таким наслаждением смотришь на очень полноценный, зрелый прыщ, выдавливание которого в свое время Андрей Кнышев очень высоко поставил в рейтинге удовольствий.
Посмотрим, как это сделано, именно потому, что это в своем роде прекрасно. Герой романа Сергей Тутаринов, кавалер Золотой Звезды, демобилизован в 1947 году, возвращается из Берлина в родную станицу.
«В этой пестрой и разноликой толпе Сергей сразу отличил одну старушку, с седыми прядями волос, выбившимися из-под чепца. Да и как же можно было не отличить, не выделить из толпы эту маленькую старушку, как можно было не увидеть ее голову, — ведь это же была его мать, Василиса Ниловна. Какими счастливыми и тревожными глазами смотрела она на сына, как бы еще не веря тому, что вот он, веселый и улыбающийся, подходит к ней. Ее добрые, ласковые глаза в мелких морщинках ничего не видели от слез. „Мамо, мамо, как же вы постарели без меня“, — подумал Сергей, крепко обнимая ее. Ниловна приникла лицом к его широкой груди, плечи ее мелко вздрагивали, и трудно было понять, плакала она или смеялась.
— Мамаша! Зачем же слезы! — сказал Рубцов-Емницкий, ловко накручивая на палец кончик пояса. — Поздравляю, мамаша! Такой сын! Для ясности, настоящий кавалер Золотой Звезды! Папаша! А вы чего ж стоите?
Тимофей Ильич Тутаринов, мужчина высокий и сухой, похожий на старого пастуха, видавшего за свой век виды, стоял в кругу стариков, щурился и дрожащей рукой поглаживал седые, куцо подстриженные усы. Он ждал, чтобы сын сам к нему подошел, и поэтому сердился на жену: уж очень она долго, как ему казалось, держала возле себя Сергея.
— Ниловна! — крикнул он. — И чего ты к нему прилипла! Дай хоть на него людям посмотреть!
Сергей подошел к отцу.
— Ну здравствуй, сыну! — Тимофей Ильич строго и ласково обмерял сына взглядом. — А! Подрос на войне, слава богу, с отцом поравнялся… И со Звездой! Молодец, сыну, молодец… Кто ж вручал? Михайло Иванович? И про батьку небось распытывал?
Медаль „Золотая Звезда“ и орден Ленина Сергей получал под Сталинградом, в перерыве между боями, и он помнит хорошо, что во время торжественного вручения наград об отце его никто не спрашивал, но сказать сейчас об этом не решался, боясь обидеть старика».
Я не буду это все читать, потому что на самом деле весь этот художественный текст практически не отличается, как колбаса на всем своем протяжении. Вы, конечно, легко увидите, к какому классическому образцу все это восходит, кто из русских классиков был вдохновителем Бабаевского. Конечно, Гоголь! Гоголевская стилистическая избыточность, архетипы, восходящие к «Тарасу Бульбе», гоголевские гиперболы ― уж если толстяк, так в нем весу 10 пудов, а в коне его 20 пудов, если изобилие, то уж такое изобилие, что и за три дня не съешь.
Надо сказать, что именно в этот момент знаменитый Гоголь на Гоголевском бульваре заменяется. Знаменитый Андреев, сделавший мрачную скульптуру, Гоголя под шинелью, пригорюнившегося, этот великий скульптор совершенно посрамлен, его Гоголя убирают с бульвара и переносят во двор Аксаковского дома. На его место становится веселый, подбоченившийся, как бы даже ухмыляющийся Гоголь, словно говорящий: «Как хорошо-то все стало!». Он уже иначе смотрит на советскую действительность, и это очень символично.
Гоголь двулик. Как мы с вами знаем, он страдал от заболевания, которое сейчас называется циркулярным психозом. Он впадал то в необузданное веселье, то в патологическую меланхолию, ипохондрию. Ипохондрический Гоголь нам не нужен, тогда и появляется знаменитая эпиграмма: «Нам, товарищи, нужны подобрее Щедрины и такие Гоголи, чтобы нас не трогали». И действительно, им нужен Гоголь, но это Гоголь «Вечеров на хуторе близ Диканьки» (минус, конечно, «Страшная месть»). Новый советский Гоголь, который бы с ласковой усмешкой живописал дородных, прекрасных, самодовольных людей, уверенно строящих свое светлое будущее.
Тут есть конфликт, как ему не быть. Этот конфликт, кстати говоря, впервые придумал Бабель, который был в некотором смысле гоголевской инкарнацией. Когда Бабель писал свой рассказ «Нефть», один из первых рассказов о социалистическом строительстве, рассказ очень плохой, что для Бабеля редкость, там есть конфликт. Там старый специалист, еще царских времен, отказывается подписывать план с преувеличениями, а молодая специалистка, девушка из «красной» профессуры, воспитанная в двадцатые годы, говорит: «Мы добудем столько-то нефти». Он говорит: «Нет, это авантюризм». «Нет, мы добудем».
Конфликт старого недоверия с молодым азартом становится основой. Старый спец не враг, не плохой человек, он просто не верит, что мы можем взять сверхчеловеческие высоты. В результате вся эта история перекочевала и в «Кавалер Золотой Звезды», где главный герой Сергей Тутаринов считает, что обязательно надо в селе построить электростанцию, а все старики говорят: «Не надо, всю жизнь жили без электростанции. Да как мы ее потянем?». Нет, он ее построит! В результате, естественно, вторая книга романа называется «Свет над землей». Электрический свет везде пошел, электростанция работает.
На любовном фронте у Сергея, конечно, есть определенные проблемы, потому что он полюбил красавицу Ирину, которую увидел вернувшись. Она очень хорошенькая, неоднократно подчеркиваются ее «бронзовые колени». Вообще вся эротика умалчивается, но видно, что девушки истосковались в деревне по мужчинам, видно, что деревня послевоенная. Всякий раз, как появляются мужчины, Сергей и его радист Семен, девушки смотрят на них с огромным любопытством ― вот мужчина!
У них все потом слаживается. Только не надо наших кубанских девушек торопить, потому что если к ним вот так сразу подходишь и спрашиваешь, как зовут, это в некотором смысле наглость. Надо сначала долго и обстоятельно представиться. Пока они знакомятся, они долго рассказывают, как воевали, рассказывают об устройстве радио (потому что Семен ― радист). Только потом можно осторожно пожать руку.
Самое удивительное, что с Ириной у Сергея не складывается, потому что она уж больно горда. Какой главный атрибут казачки? Гордость. Поэтому она все время борется со своим чувством. Она и пытается ему показать, что он ей крайне любезен, и вместе с тем обдает его ледяным холодом, что мы наблюдаем и в фильме «Кубанские казаки»: «Каким ты был, таким ты и остался, орел степной, казак лихой». Любовная линия в конце концов увенчивается тем, что у Сергея и на этом фронте все становится прекрасно. Батя недопонимает, конечно, он все-таки еще человек старых времен, но и его удается убедить.
Короче, возникает какой-то мир, я бы сказал, несколько болезненной, истерически счастливой, приторной гоголианы, в котором все гоголевские гиперболы реализуются на практике. Я не думаю, что один Бабаевский в этой ситуации виноват. Конечно, тогда подобные абсолютно ирреальные сочинения писали все. Возьмем Катаева. Он очень хороший писатель, но в это время пишет «Поездку на юг», ужаснее которой трудно себе что-либо представить. Такое ощущение, что человек все время себя держит за тестикулы и накручивает их, поэтому его голос все время становится выше, пока он уже не поет совсем дискантом.
Там описана поездка из Москвы в Одессу на личном автомобиле, герои проезжают 1500 километров. На всем протяжении этой дороги они видят признаки счастья. Строятся каркасы новых высотных зданий, которые долго еще, как последний привет Москвы, кивают из-за лесов путникам. Вот молодая сельская учительница едет на велосипеде. При удобном случае Катаев вспоминает, как страдали сельские учителя у Чехова. Вот дом колхозника, где герои остановились переночевать, там свежайшее белье, а утром их поят простоквашей. Вот бредут поселяне, которые отвешивают ласковые шутки, полные народного юмора. Конечно, они ни на что не жалуются, вся их жизнь ― огромный печатный пряник, который достается нашим героям при проезде через Тулу. Это какое-то страшное, замедленное, как и положено, путешествие сквозь сахарный сироп.
Конечно, в минуту жизни трудную, во время глубокой депрессии нет большего наслаждения, чем перечитать «Кавалера Золотой Звезды», потому что сразу вспоминаются великие слова Маяковского: «Говорят, где-то ― кажется, в Бразилии ― есть один счастливый человек!». Да вот же он, ходит рядом с нами! Есть два утешительных чтения: либо Леонид Андреев, почитаешь и подумаешь: «Нет, у меня все-таки все не так плохо», либо Семен Бабаевский, когда понимаешь: «Счастье возможно, счастье есть».
Я сейчас даже думаю, что если убрать стилистический момент, если не рассматривать биографию Бабаевского в целом, если отказаться от мысли, что это все написано в голодное, расстрельное время, когда берут повторников, когда начинается новый вал репрессий, когда калек ссылают куда-то на северные острова, на Валаам… Если отрешиться от этого, то книга имеет своеобразную эстетическую ценность, как огромный пластмассовый кремовый торт. Есть его нельзя, но можно любоваться.
Когда я думаю о той идеальной литературе, которая могла бы быть востребована сегодня, которая могла бы завоевать славу, я думаю, что наша беда в том, что у нас нет своих Бабаевских. Он, конечно, был идейным человеком, такой политрук, глава комсомольской ячейки аж в 1929 году (сам он 1909 года рождения), но для того, чтобы написать счастливую прозу, необязательно быть глубоко идейным.
Другое дело, что для этого нужно уметь быть счастливым, а вот у наших нынешних идеологов этот дар отсутствует начисто. Но тем, кто меня сегодня слушает, кто надеется сделать хорошую современную карьеру, ― у вас не так много времени остается для этого, торопитесь. Если вы захотите, напишите роман про счастливую землю, про юношу, который вернулся из армии, полюбил хорошую простую чистую девушку безо всяких этих буги-вуги, и вместе они построили в российском сельском хозяйстве прекрасную жизнь. Опишите процветающий город, счастливых стариков, опишите накрытые столы так, чтобы есть захотелось.
И у вас есть шанс, потому что самый большой сегодняшний дефицит ― это счастье. Как ни странно и как ни ужасно это говорить, но некоторым читателям «Кавалер Золотой Звезды» это счастье дарил, разумеется, при том единственном условии, что они никогда не смотрели в окно.
Как складывалась жизнь Бабаевского после того, как умер Сталин?
Конечно, после двух Сталинских премий подряд и фактической канонизации такой славы, такого счастья он уже не испытывал. Он доживал объектом всеобщей сатиры, над ним насмехались, иногда поминали в насмешку.
Его спас фильм. Мало того, что в фильме «Кавалер Золотой Звезды» сыграл Бондарчук, эту картину снимал Юлий Райзман. Райзман был таким профессионалом, который, в принципе, умел хорошо делать все, что угодно, это был мастерюга с абсолютно железной рукой. Вы представить себе не можете, что это тот самый Райзман, который впоследствии снял «Коммуниста» и такие фильмы, как, например, «Время желаний», советскую позднюю экзистенциальную драму, а в 1934 году ― «Летчиков». Это совершенно разное кино, общее у всех этих фильмов только то, что стилистически они очень последовательны.
Он действительно был человеком, наделенным эстетическим чутьем. Поэтому все фильмы Райзмана ― последовательность, доведенная до абсурда. «Кавалер Золотой Звезды» ― идеальный соцреалистический фильм, «Время желаний» ― идеальный позднесоветский фильм, там все как надо. «А если это любовь?» ― тоже его картина. Он такой социальный реалист, поэтому в фильме «Кавалер Золотой Звезды» есть какая-то изобразительная мощь.
Это вам не «Кубанские казаки», Пырьев называл себя мейерхольдовцем, поэтому «Кубанские казаки» ― немного гротескное повествование. «Кавалер Золотой Звезды» ― как какой-нибудь фронтон на выставке народного хозяйства, расписанный соцреалистом. Это сделано с серьезным отношением к работе. Пересмотрите эту картину. Особенно, конечно, там круты наплывы струнных в лирических местах. Это жутко смешно, бесконечно трогательно и очень профессионально.
Поэтому Бабаевский еще долго шел по разряду «советская классика». Он был счастливым человеком, он удивительно умел быть счастливым и прожил девяносто лет. Если вы научитесь быть счастливыми, может быть, повезет и вам.
В 1950 году мы с вами обратимся к гораздо более многострадальной книге ― к роману Фадеева «Молодая гвардия». Услышимся через неделю».
