15 апреля в Париже загорелся Нотр-Дам — за несколько часов сгорела и обрушилась крыша, но ценные реликвии удалось вовремя вынести из собора. Всего за три дня фондам удалось собрать 850 миллионов евро пожертвований на его реставрацию. Поэт и писатель Дмитрий Макаров рассказывает о других разрушенных памятниках архитектуры, которые так и не удалось восстановить, и о возможных способах реставрации Нотр-Дама.
Здравствуйте! Меня зовут Дмитрий Макаров. Возможно, вы, как и я, не играете в компьютерные игры, которые становятся все совершеннее и реалистичнее. Так что, вполне возможно, совсем скоро мы будем по щелчку переходить в виртуальную реальность для того, чтобы повышать уровень своего образования или просто развлекаться.
Но, как это ни удивительно, именно компьютерная игра окажет неоценимую помощь реставраторам собора Нотр-Дам де Пари, а именно игра Assassin's Creed: Unity. Ее создательница Кэролин Миусс провела два года, сканируя собор, и создала его точную виртуальную копию. Так что вот там, в этой игре, и существует Собор Парижской Богоматери в том виде, в каком, возможно, вы его больше никогда не увидите.
Это уникальный памятник, три в одном: национальный символ, уникальное архитектурное сооружение и живой свидетель истории, и это помимо собственно религиозного назначения здания. Собору 800 лет, он был построен по инициативе архиепископа Мориса де Сюлли и во многом на его средства. Строился он в 1163–1345 годах, но вовсе не был долгостроем. За первые 90 лет здание в целом было закончено и дальше только расширялось и украшалось.
Собор ― свидетель огромного количества исторических событий, знал периоды расцвета и упадка. В годы революции его хотели снести, потом превратили в Храм разума. Там короновался Наполеон Бонапарт. Но интерес к готике был крайне невысок, поэтому здание сильно обветшало и в 1820-х годах всерьез обсуждалась идея здание снести. Собор спасли энтузиасты, в первую очередь, конечно, фанат истории, писатель Виктор Гюго, написавший знаменитый роман «Собор Парижской Богоматери», человек, который привлек к сбору пожертвований огромное внимание французов. Он скромно видел в фасаде здания первые буквы своего имени и, по сути, дал старт кампании по сохранению готических памятников по всей Франции.
Вторым энтузиастом был Виолле-ле-Дюк, художник, реставратор, человек, благодаря которому, как шутят, средневековые здания во Франции выглядят более средневековыми, чем они были в Средневековье. Именно он создал шпиль над собором, который, кстати, в два раза выше того, что был разобран из-за ветхости в XVIII веке. Именно он создал готический Диснейленд из горгулий на крыше Собора Парижской Богоматери.
Разрушительный пожар 15 апреля, который транслировался в прямом эфире, стал потрясением для миллионов людей. К счастью, большая часть нервюр, этих тонких ребер, на которых держится свод здания, выдержала. Они выдержали и упавшую горящую крышу, и разрушительные температуры. К счастью, накануне пожара были сняты 12 бронзовых ангелов, которые стояли вокруг шпиля, иначе разрушений было бы существенно больше. Ведь могло было быть как со статуями на крыше Зимнего дворца, которые стали причиной основных разрушений во время первого пожара этого грандиозного барочного сооружения.
В общем, собор более или менее уцелел. Уцелели и святыни собора, в том числе и пресловутый терновый венец ― одна из тех сомнительных реликвий, которые за астрономические деньги были приобретены королем Людовиком Святым в 1238 году, чтобы повысить статус Парижа как христианской столицы. Тут как в том анекдоте, знаете: «В мире существует четыре головы Иоанна Крестителя, но только две из них настоящие».
Увы, в пожаре погиб чудесный лес собора, то, что обычно люди не видят, деревянные стропила между сводом и крышей. Некоторым балкам там полторы тысячи лет. По-прежнему неясной остается судьба витражей XIII века, которые сохранились в розах трансепта. Да, визуально на фотографиях, которые показали пожарные после пожара, они уцелели, но не расплавились ли? Это предстоит еще узнать.
Как я уже говорил, история человечества ― это история утрат. Здесь, на Дожде, я вспоминал многие прекрасные произведения искусства, которые погибли от рук вандалов или в результате человеческой неосторожности. Конечно, нет никакого смысла восстанавливать, да и невозможно восстановить утраченные картины Караваджо или бамианских Будд. С архитектурой все-таки намного проще. Не намного, с архитектурой немножко легче, все-таки, если здание хорошо описано и изучено, его можно и обязательно нужно восстановить.
Конечно, мы не знаем, мы только гадать можем, как выглядела знаменитая Александрийская библиотека, и оплакивать знания, которые в ней сгорели. Мы лишь приблизительно можем понять, как выглядел храм Артемиды Эфесской, спаленный Геростратом, и можем только догадываться, почему древние греки называли его одним из чудес света.
Куда ближе к нам по времени взрыв Парфенона, тот, что случился 350 лет назад. Представьте себе, что всего лишь 350 лет назад Парфенон был абсолютно целым. В то время он был мечетью, венецианцы осаждали Афины и бомбили укрепленный Акрополь с кораблей. Более 700 ядер попали в Парфенон, где в то время укрывались женщины и дети. Погибли 300 человек, а одно из ядер попало в пороховой склад, и Парфенон взлетел на воздух.
Конечно, история Парфенона с того момента ― это бесконечная череда краж и разрушений, причем, как правило, это было одно и то же. Тот же дож Морозини, который осаждал Афины, решил по венецианской привычке снять статуи с фронтона и забрать их в Венецию. Но крепления были рассчитаны неправильно, и прекрасные статуи работы Фидия при снятии с фасада упали и разбились.
Сегодня Парфенон ― существует такой проект ― мучительно и по кусочкам восстанавливают, пытаясь подобрать тяжелые мраморные блоки, найти место, на котором они находились. К счастью, мрамор не кирпич, поэтому, я думаю, мы еще увидим с вами Парфенон куда более целым, чем он был, скажем, десять-пятнадцать лет назад.
Очень часто мы видим сегодня даже не копии исторических зданий, а некие вариации на тему, более или менее точные. Так, можно с уверенностью сказать, что практически полный новодел ― все парадные дворцы пригородов Петербурга. Фонтаны в Петергофе ― не сохранилось же никаких слепков и форм для отливки, да. Поэтому надо понимать, что «Самсон, раздирающий пасть льву», главный фонтан Петергофа, который с помпой вернулся в 1947 году на свое место, ― это даже не копия фонтана работы Михаила Козловского 1801 года, а, в общем, свободная фантазия советских скульпторов на тему.
В этом смысле намного больше повезло Павловску. Дело в том, что там хранителем работала уникальная женщина, Анна Ивановна Зеленова. Эту историю, кстати, замечательно рассказывает в своей книге «Прощание с иллюзиями» Владимир Познер. Анна Ивановна в 1941 году, когда немцы уже подступали к Павловску, сумела выбить три грузовика с водителями.
И вот буквально практически уже падали бомбы, уже подходили вражеские войска, а она кропотливо собирала все, что есть во дворце, по одному образцу из каждой серии: по одной вилке, по одному ножу, по одному креслу, по одному канделябру, по фрагменту обоев, по фрагменту штор. Она набила битком эти три грузовика для того, чтобы, когда они вернулись в Павловск, реставраторы могли бы один в один воссоздать облик дворца, от которого, как и от Петергофа, остались одни только руины.
Абсолютный подвиг реконструкции, наверно, нет ему равных в мире, ― это восстановление исторического центра Варшавы. Город был разрушен во время войны на 85%. Двадцать лет потребовалось на то, чтобы вернуть ему исторический облик. Причем Варшава отстроена не совсем в том виде, в каком она была в 1939 году, на момент начала войны. Целым рядом сохранившихся зданий XIX ― начала XX века пожертвовали, их пустили на стройматериалы для того, чтобы восстановить здания более важные.
Конечно, это средневековый город только по фасаду, за фасадами скрывается современный жилой фонд. Получилось, по-моему, очень симпатично, но, конечно, это только воспоминания об историческом центре Варшавы, что, конечно, тоже важно, потому что архитектура ― это не только функция, не только здания. Это образ места.
И подобно подвигам реконструкции, есть ужасные преступления, настоящие утраты, которые можно только оплакивать. Я думаю, что самым ярким примером такой утраты целого города можно назвать средневековый Кенигсберг. Если вы были в Калининграде, да, так сегодня называется этот город, вы можете понять, что никакого Кенигсберга больше просто не существует. В течение двадцати лет после войны руины средневекового города, которому 750 лет, просто исчезали, их размывал дождь, их уничтожал ветер. Остатки королевского замка были просто взорваны в конце 60-х для того, чтобы построить на этом месте некое здание под названием Дом советов, такая блочная высотка, которая до сих пор не достроена.
Есть, конечно, немало зданий, которые, случись что, надо обязательно восстановить. В ЮНЕСКО, когда они давали историческому центру Варшавы, хотя это полный новодел, статус всемирного наследия, это прекрасно понимали. Важен образ места.
Я лично видел страшный пожар в Манеже в 2004 году, когда это абсолютно уникальное деревянное здание на Манежной площади полыхало. Потом сразу были разговоры о том, что здесь нужно возвести что-то новое, желательно с подземной парковкой. К счастью, этого не случилось, и Манеж восстановлен. Конечно, внутри это абсолютно новое здание, но важен опять же этот образ места, ведь без Манежа ансамбль Манежной площади, и без того очень сильно испорченный торговым центром «Охотный ряд», просто перестал бы существовать.
В XX веке появилась еще одна яркая идея, очень спорная, но тем не менее у нее появилось много последователей, идея о том, что подлинная красота достигает своего апогея только в момент гибели. Здесь хочется в первую очередь вспомнить замечательный роман Юкио Мисимы «Золотой храм», написанный в 1956 году. В основе история, которая случилась в 1950-м, когда сумасшедший монах сжег знаменитый храм Кинкакудзи, деревянное трехэтажное сооружение, построенное в 1397 году. Деревянный храм, полностью покрытый сусальным золотом, национальное достояние Японии. И вот этот монах прокрался ночью и сжег национальную святыню.
Процитируем роман Юкио Мисимы: «Кинкакудзи был вечно и неизменно прекрасен! Отзвук этой красоты слышался мне отовсюду. Эхо Храма звучало во мне всегда ― непрекращающимся звоном в ушах, и я давно привык к этому гулу. С чем его сравнить, этот звук? С перезвоном золотого колокольчика, не умолкающего вот уже пять с половиной столетий, или с пением струн? Что произойдет, если этот звук оборвется?».
Храм полностью сгорел. Процесс реконструкции занял десятилетия. Сегодня золотой храм восстановлен и открыт для посетителей. Конечно, это не историческое здание, но это образ места, который был полностью восстановлен для посетителей. И очень важно, что это материализованное воспоминание, а не череда картинок и легенд.
Возвращаемся к Собору Парижской Богоматери. Конечно, его отстроят заново, тем более что разрушения, да, серьезные, но собор не придется отстраивать заново. Все не будет так, как говорили про эпоху Лужкова: «Такое же, но только лучше». Богатейшие французские бизнесмены уже пожертвовали почти миллиард евро на восстановление национального символа, ведь потомкам, вы понимаете, очень важно прикасаться к живому зданию, пусть и потерявшему часть своей подлинности, но все такому же хрупкому. Да, хрупкому, каким бы каменным оно ни было, каким бы вечным оно ни казалось. Не такова ли, в конце концов, вся наша цивилизация и не это ли главный урок нам, тем, кто не мог поверить своим глазам, когда 15 апреля мы увидели пламя над Собором Парижской Богоматери?
