Лекция «Культурные паттерны поведения в условиях нового мира».
Читает Ольга Бычкова, руководитель Центра исследований госуправления, профессор факультета экономики ЕУ в СПб
К сожалению, я сразу разочарую публику, потому что буду выступать в роли адвоката дьявола, а вовсе не поддерживающего светлое будущее, которое мы пытаемся сейчас выяснить на этой секции. И тема, которую я хотела бы обсудить, это, собственно говоря, люди. Вот о чем были предыдущие выступления, это все замечательно, это технологии, но очень часто мы забываем о том, что этими всеми технологиями потом должны будут пользоваться самые обычные обыватели, которые живут в нашем обществе.
И вопрос, который я бы хотела поставить для обсуждения: есть ли конкретно в российском обществе что-то, что мешает наступлению здесь технической революции? Вот ответить на этот вопрос можно по-разному. Во-первых, мы можем посмотреть на все российское общество в целом и оценить, насколько российские граждане готовы использовать все те самые новые технологии, о которых здесь говорилось. Может быть, выйдет так, что мы здесь за круглым столом обсуждаем возможные варианты развития технического в мире, в стране, а люди в российской глубинке не стремятся и не хотят жить в придуманном кем-то хайтек-мире. Можно сделать и по-другому – можно обратиться к тем людям, которые уже сегодня работают в сфере производства технологических продуктов, и посмотреть, а как они в России достигают успеха и какие есть пути для построения их бизнеса.
Несколько лет назад при поддержке РОСНАНО Европейский университет в Санкт-Петербурге как раз и решил задаться вопросом о том, существуют ли специфические культурные черты, которые отличают российского технопредпринимателя от его коллег в других технологически развитых странах, есть ли какой-то набор культурных практик российского технопредпринимателя и насколько этот особый набор способствует или препятствует техническому развитию в стране.
Для ответов на этот вопрос мы провели социологическое исследование и собрали около 200 глубинных интервью. Во-первых, интервью собирались в четырех регионах России, мы хотели выяснить, чем, собственно говоря, живут российские технопредприниматели, разговаривали мы с представителями малого и среднего бизнеса, которые заняты в сфере производства высоких технологий. Сразу скажу, IT-компании в нашей выборке отсутствовали, то есть это были тяжелые технологии, это были физические штуки, которые технопредприниматели должны были произвести. Как вы понимаете, большинство людей, с которыми мы говорили, оказались учеными, то есть они либо работают в университете, либо в различных структурах Российской академии наук и уже создали или пытаются создать инновационные предприятия – либо в рамках самого академического учреждения, либо вне его.
Скажу, что отправились мы в самые развитые с точки зрения инновационного развития регионы, то есть те истории, которые мы услышали, это, может быть, на самом деле верхушка айсберга ситуации в стране. И говорили мы с технопредпринимателями в Казани, Новосибирске, Томске и Санкт-Петербурге. Кроме того, мы провели интервью и в других странах – Тайвань, Корея и Финляндия, с той целью, чтобы узнать, насколько коллеги там отличаются от наших технопредпринимателей. Проводили мы так называемые биографические интервью – это такие интервью, когда человека спрашивают о его жизни, о том, как строилась его карьера, как проходило его детство, какие книги он читал, какими хобби он занимался, как он делал выбор в ситуации, когда нужно было делать этот выбор, и какие стратегии своей жизни и успеха он выбирал.
И вот затем уже на основе интервью мы выделяли характерные черты для представителей малого и среднего хайтек-бизнеса в разных странах. Наверно, за 25-30 лет это было первое большое кросс-культурное социологическое исследование в стране. Команды внутри нашего проекта работали на четырех языках. То есть мы собирали интервью на русском, китайском, корейском и финском, затем иностранные интервью переводились на русский язык, на котором мы уже проводили, собственно говоря, сравнение. Конечно, у такого метода есть свои проблемы, но, к сожалению, с ними сталкиваются кросс-культурные исследования во всех странах.
К какому же результату мы пришли. Вот если выразить нашу основную находку одной фразой, то она следующая: в отличие от стран, с которыми мы проводили сравнение, в России очень много изобретателей, но мало изобретений. Почему это именно так, а не по-другому? Здесь можно провести целую кучу объяснений и перечислить большое множество факторов: у нас институциональный контекст неправильный, у нас и экономический контекст несоответствующий, у нас и права интеллектуальной собственности не определены, да и образование у нас какое-то неправильное. Вот все эти факторы они, конечно, оказывают свое влияние на то, почему у нас мало изобретений.
Но нас как социологов интересовал другой вопрос. Вот давайте представим, случилось чудо: в этой стране провели все необходимые институциональные реформы, приняли все нужные законы – тогда мы увидим техническую революцию, или все-таки есть какие-то черты, назовем их культурные, институциональные, социальные, внутри самих людей, которые мешают развитию технопредпринимательства в стране, ну и, соответственно, мешают техническому прогрессу в целом? И как показало наше исследование, российские технопредприниматели не столько и не только хотят зарабатывать деньги и получать выгоду из своих разработок. Ну, собственно говоря, это нормальное ожидание от рациональных субъектов, если уж мы говорим про рынок высоких технологий. Так вот российский технопредприниматель, он хотел быть, прежде всего, ученым, а во-вторых, заниматься развитием технологий ради вдохновения и получения кайфа от творчества.
У меня приведены цитаты на слайде, респонденты нам говорили, что, конечно, они могут заниматься и изобретением установки плавления сала за деньги, «но это, в общем, не та задача, которую я хотел бы делать всю жизнь», что «у задачи моего проекта обязательно не должно быть потолка», «если мне не интересно дело, которым я занимаюсь, то вообще зачем я им буду заниматься?». Еще один респондент сравнил работу в научной лаборатории с получением кайфа от посещения казино. Как он сказал, «кто-то ходит в казино за этим кайфом, а я его получаю в стенах научной лаборатории». И, собственно говоря, неважно, как теперь называется эта лаборатория – малым инновационным предприятием или стартапом.
Вот интересно, что книги братьев Стругацких очень хорошо ухватили эту мотивацию: понедельник начинается в субботу, и, собственно говоря, этот понедельник никогда не заканчивается, если у тебя в голове куча интересных идей, вокруг движуха таких же людей с такими же головами. Вот Стругацкие, кстати, оказались любимой детской книгой у большинства технопредпринимателей, с которыми мы говорили в российских регионах. В чем же выражалось конкретно вдохновение? Конечно же, там было очень много черт, но вот я перечислю две основные, которые показались мне интересными.
Во-первых, это ярко выраженная любовь не к продукту, который должен получиться в результате научно-технической работы, а любовь к разработке. Мы решили, что это лучше передать английским словом – Work-in-progress, потому что как раз этот термин показывает, насколько это вещь и процесс одновременно. То есть это то, что стоит на столе или разбросано в лаборатории перед разработчиком. И вот это что-то – это вроде как и вещь, но заодно и процесс, над которым ты работаешь, это надо доводить до ума, чтобы это заработало. Если ты лично вот эту вещь любить не будешь, то кто ее тогда до этого ума доведет.
И вторая характерная черта – это желание российских разработчиков оставить след в истории, как сказал один респондент, «оставить вмятину во вселенной». Также очень многие технопредприниматели хотели познать этот мир с помощью своей разработки. Опять же, понятно, что процесс познания этого мира и оставления следа здесь - это очень сложный и длительный процесс. Разработка очень часто так и остается в стадии работы в процессе, а создатель этой разработки продолжает бесконечно разрабатывать детали.
Вот, казалось бы, а чего нового, собственно говоря, мы нашли. Ну, всем известно, что ученые действительно такие люди, они очень любят вдохновляться, и иногда даже не понятно, по поводу чего. И что, собственно говоря, плохого в творчестве, которое мы обнаружили у российских технопредпринимателей? Здесь я думаю, что вопрос надо поставить немножко по-другому – не насколько это плохо и хорошо, а по поводу направленности и характера этого действия. Российские технопредприниматели, разработчики, занимались научно-техническим творчеством ради него самого, а не потому, что из этого можно извлечь выгоду.
Опять же, если это сравнить со странами, которые также были в нашем исследовании, то в Азии, например, обнаружилось, что в технологический сектор идут, прежде всего, самые обычные люди, которые закончили самый обычный провинциальный вуз. Они догадались, что нужно людям в обыденной жизни, и решили это свое знание превратить в какой-то прикладной результат. У нас же, как мы шутили внутри исследовательской команды, слишком много Кулибиных, но не хватает Эдисонов. Наши технопредприниматели очень любили обсуждать великие идеи и создавать интересные штуки. Но эти штуки, даже если они и появлялись в материальном выражении, то есть в виде какой-то железки - извините, я социолог, поэтому я так это буду называть - на самом деле они не всегда в такой физической форме появлялись у разработчика… так вот эти штуки они чаще всего были разработаны в единичном экземпляре. Этим единичным экземпляром очень гордились, его показывали, о нем рассказывали на конференциях перед своими коллегами-учеными. Но в массовое производство эта штука чаще всего не попадала.
Интересно, что эти штуки, наверное, действительно могли быть прорывными: понятно, как социологи мы не могли бы, наверно, оценить характер прорывных технологий, которые нам показывали, а нам много чего показывали, пытаясь рассказать, как это здорово и как это приведет к изменению мира. Но разработчик, для того чтобы получить выгоду из этой штуки, наталкивался на большое количество внешних барьеров. Это приводило к тому, что заниматься разработкой технологий технопредприниматель начинал ради самой технологии и ради своего интереса и вдохновения в ней, а не для того, чтобы сделать из этого жизненно важный проект, из которого потом можно будет извлечь выгоду.
Вот тут, я думаю, можно даже перейти в категории теории рационального выбора и попробовать посмотреть на поведение ученого-разработчика, с точки зрения оценки им рисков. Ученый как рациональный субъект вряд ли будет совершать действия, затраты на которые намного выше, чем выгода от него. Зачем доводить до ума свою разработку, если можно продолжать сидеть с ней в лаборатории? Зачем заниматься коммерциализацией продукта, если ты выходишь во внешний мир, а он чаще всего оказывается неопределенным, и ты никак не можешь предсказать свой успех, а тем более капитализацию этого успеха. Ну и, кроме того, в этом враждебном внешнем мире очень часто ходят добрые представители разных институтов развития и рассказывают страшные истории о том, что есть такая долина смерти стартапов и что из нее живыми выбираются очень мало кто.
Так возникает замкнутый круг: вдохновение само по себе и без необходимости как-то получать всеобщее признание в виде рыночного продукта становится главной стратегией поведения для многих ученых-разработчиков в стране. Опять же, если посмотреть на враждебный неопределенный мир вокруг этого разработчика, становится понятно, почему это чаще всего наиболее приемлемая стратегия для многих из них. Почему так произошло? Ответ на этот вопрос был вне рамок нашего социологического исследования. Я предположу, что для ответа на этот вопрос нужно, конечно же, обращаться к анализу развития советской науки и даже раньше того, и смотреть, как же так вышло, что наши разработчики стали использовать вдохновение и творчество само по себе, а не выводить его вовне. Например, мне кажется забавным повторение до сих пор советской фразы во многих публичных документах сейчас: давайте развивать научно-техническое творчество детей, подростков и молодежи. Вот с этим не поспоришь, конечно, надо развивать, вопрос: о каком конкретно творчестве мы в этом случае говорим?
Но мои финальные комментарии будут не об этом. Мне кажется, тут интересны дальнейшие шаги: нужно ли что-то делать для того, чтобы разорвать этот круг замкнутого на самого себя вдохновения и творчества? И первый ответ: а надо ли что-то делать? В чем, собственно говоря, проблема с таким вдохновением? Ну, мы все знаем ученых, ну да, вот они такие, может быть, среди них найдутся другие, давайте оставим все как есть, мы миру – изобретателей, а они нам – изобретения, всем хорошо, мировой технический прогресс двигается по планете Земля.
Второй вариант ответа: я лично не технопредприниматель, но мне как-то становится обидно. Может быть, есть какие-то способы, с помощью которых этот замкнутый круг вдохновения можно изменить, подкорректировать или может быть даже искоренить. Ну, здесь я оставлю вопрос на обсуждение аудитории, насколько это надо изобретать и, может быть, это действительно наша национальная идея и нужно ее продвигать дальше.
Если подумать о корректировке данной культурной практики, то, наверно, надо начинать с системы образования, например, с того же кружкового движения, наверно, надо прекратить развивать идеи о научно-техническом творчестве масс, а нужно научить строить стратегии индивидуализации успеха у ребенка и коммерциализации всего того, что он производит своими руками или своей головой. Наверно, необходимо воспитывать коммерциализаторов и техноброкеров, и если не на школьной скамье, то, уж точно, с бакалаврского уровня.
Тут возникает контраргумент. Во-первых, как это делать, но это мы можем придумать, а во-вторых, где брать кадры и тьюторов, которые будут у нас воспитывать не-творцов? Это банальная вещь, но я все-таки артикулирую ее еще раз. Дело в том, что у нас научно-педагогические кадры выходят из стен тех же самых университетов, в которых продолжают сидеть те самые ученые-разработчики, которые хотят заниматься поиском себя: творчество, вдохновение и желание познать этот мир. Конечно, можно сказать, что проблема кадров и тьюторов в принципе отпадет в будущем. Ни для кого не секрет, что сегодня школьники, даже дети, учатся многому сами, без каких– либо преподавателей. Но проблема, как мне кажется, заключается в том, что учатся они прикладным вещам, а не фундаментальной науке. И теперь представим, что все эти ребята когда-то попадут в стены университета. Вот не захотят ли они навсегда остаться в этом мире субботних понедельников?
