«Мне бы хотелось, чтобы Марфа меньше пахала, чем я»: Тутта Ларсен и ее дочь Марфа — о совместном шоу на ТВ, работе с 6 лет и известности

Марфа: А почему нет?

Ларсен: Мне кажется, что благодаря этой программе мы просто имеем возможность, вообще благодаря тому, что мы работаем вместе, мы имеем возможность видеть друг друга в каком-то ином совершенно контексте, в ином качестве, и быть больше партнерами, чем находиться вот в этой родительско-детской иерархии.

Потому что Марфа видит, как я устаю, я вижу, как она здорово умеет работать, и каждый из нас находит друг в друге какие-то новые поводы для уважения.

Теперь Марфа зарабатывает, получается?

Ларсен: Да. Но пока голые деньги ей на руки я не выдаю. Мы, правда, завели детскую карточку, но так и не разобрались, как это работает.

Марфа: То есть деньги вроде лежат, а как платить, неясно.

Ларсен: Да. Просто это какая-то такая история, что пока у ребенка нет паспорта, он не может своими деньгами распоряжаться сам, и все равно этим должен распоряжаться только родитель. Но как-то неудобно в общем.

Но если Марфа попросит у меня какие-то наличные деньги, я их всегда ей дам, но пока у нас материальное вознаграждение выражается в форме каких-то подарков. То есть мы после каждого съемочного пула идем в какой-нибудь детский магазин и…

Марфа: И скупаем полмагазина.

А ты знаешь, сколько ты зарабатываешь?

Марфа: Ну прямо точно — не знаю.

Ларсен: Прилично.

Марфа: Прилично.

Но есть еще комбинация — вы же, но с младшим братом и с папой, это еще одна модель как бы тоже совместного рабочего проекта. Как одно выросло из другого?

Ларсен: Я думаю, что, во-первых, вырос Ваня, наш младший сын и брат, и поскольку жизнь моей семьи достаточно ярко представлена в соцсетях, просто вот все увидели, какой Ваня обаятельный и клевый. И мы его сначала просто пригласили выступить, сделать камео в «Еде», что-то там он на Новый год приезжал или на Восьмое марта.

Марфа: Помнишь, мы как червячков ели с ним?

Ларсен: Да, он участвовал просто, мы его интегрировали в сценарий. А потом наш папа тоже стал достаточно часто появляться…

Вырос папа потом.

Ларсен: Вырос папа, блогер, и он готовит круто, и как-то это из хобби выросло уже в какую-то полупрофессиональную историю, и он делает рубрику в моем аккаунте в Instagram, «Еда и борода», где он каждую неделю тоже готовит какое-то новое блюдо.

И как-то это все вот, видимо, тоже оказалось неким амплуа, которое телеканал «Карусель» решил возможным использовать в эфире. И мы теперь «Семья на ура!», где в этой программе такой дайджест досуга семейного выходного дня. Мы рассказываем о том, что можно приготовить на завтрак, как сделать зарядку, во что поиграть, куда сходить.

У нас есть еще Лука, старший ребенок, которому шестнадцать лет, и когда мы начали сниматься в «Семейке», зрители стали писать, звонить мне, в дирекцию писать — а где Лука? И стало понятно, что все равно, несмотря на то, что мы вроде бы как в «Семейке» играем в семью в этой программе, но нас не воспринимают как выдуманную семью, воспринимают как семью настоящую, а в нашей семье есть еще один ребенок.

И мы очень смеемся, мы сейчас Луку потихоньку интегрируем в проект в качестве вымышленного друга такого. Сниматься он не хочет, но у нас где-то его портрет появился в кадре…

Марфа: Или скажем: «Папа, отлей Луке немного смузи».

Ларсен: Да, ему где-то еды оставим.

Как домовому фактически, да?

Ларсен: Он у нас как домовой, как предок в «Муми-троллях», знаешь.

Да, абсолютно. Но просто дело в том, что семейные проекты, особенно с детьми, они с одной стороны, это такой момент приятия, обаятельные семьи, очаровательные родители, милые дети и так далее.

Но с другой стороны, есть вот эта вот мифология эксплуатации, что вот ребенок должен в школе учиться, у него там, как мы знаем, танцы, пение, английский, бассейн, а в это время вместо этого он должен отрабатывать пул на съемках с мамой, а потом еще с мамой, папой и Ваней.

Какой-то для себя, вот у тебя какая внутренняя формулировка ответа на подобные вопросы?

Ларсен: Я не инициировала этот процесс. Я не собиралась делать из своего ребенка профессионального телеведущего, и точно не планировала, что она начнет работать в шесть лет. Но поскольку жизнь подбросила нам такую возможность, мы решили от нее не отказываться.

Если бы я увидела, что Марфа не справляется, что ей тяжело, что это как-то, не знаю, ущемляет ее право на детство, я бы, наверное, это прекратила. Но мне кажется, что для нее это ресурс.

А что значит, что для тебя это, мама говорит — ресурс, это не очень понятно.

Марфа: Ну, как сказать, съемки даже в каком-то смысле формируют меня.

А как, что происходит после этого, например, там в школе? Это же Марфа, она же с мамой, вот с той самой мамой, ведет программу, и не одну, на «Карусели».…

Марфа: Да, было такое. Было. Помню, как-то я на первом этаже рассматриваю выпуск 2019 года, и тут такая подбегает девочка: «Это же Марфа!»

Ларсен: Из младших классов? Но на самом деле достаточно у нас в школе это достаточно редко происходит, такого нет, что, знаешь, там Марфа ходит с короной, и вся школа ходит за Марфой.

На улице к Марфе часто дети подходят, часто ее узнают, просят сфотографироваться, как-то хотят прикоснуться. Потому что Марфа настолько открытый и яркий человек в кадре, что всем детям сразу кажется, что они дружат, знаешь, это же такая иллюзия телевидения, близкий человек, и вот она по улице идет.

Марфа ведет себя вполне профессионально, фотографируется, улыбается. Для Марфы это не является проблемой, что она известная девочка.

Но это же классно, быть известной девочкой, скажи? Ты же известная девочка?

Марфа: Ну…

Ларсен: Знаешь, можно же ведь по-разному быть известной девочкой. Не классно быть известной девочкой, с которой хотят сорвать одежду на память, или в которую тычут пальцем, или которой там расшатывают автомобиль и она не может выехать со двора.

Мы как-то очень, мы же не Алла Пугачева, мы очень спокойные классные девочки. Нам делают скидки в магазинах, приглашают нас на вечеринки, это нам нравится.

Вот есть мама, она самая известная. Как это сказывается вообще в семье? Как мамина известность вообще вот на всех вас сказывается?

Марфа: Да никак. Дома она просто мама. А мы дома просто дети, а папа дома просто папа. Это в принципе…

Но кто строгий?

Марфа: Да никто особо не строгий. Мне вообще повезло с родителями.

А то, что вот мама в свое время запустила проект с твоим участием, это как-то сформулировало твои вкусы? Например, ты хочешь быть телеведущей теперь?

Марфа: Если честно — нет. Мне ближе изучение чего-нибудь. Или вот недавно я попробовала себя в роли писателя, и мне понравилось.

Ларсен: Марфа уже поняла, что работа телеведущей это достаточно сложно, это такая напряженная и не самая приятная деятельность. Например, Марфа терпеть не может, когда ее причесывают и брызгают лаком, там вот это все, дергают волосы. То есть, не знаю…

Вся эта женская фигня, да?

Ларсен: Да, это вообще ей не близко. Ты уже передумала быть биологом?

Марфа: Я не знаю. Если честно, у меня есть парочка профессий на выбор, скажем, биолог, вот писатель, мне понравилось писать книги.

Ты в какой-то момент изменила жизненный репертуар. Ты решила, что семья — это твой большой, публичный в том числе, проект, и личный, и публичный.

Ларсен: Не совсем так. Я ничего не решала нарочно. Наоборот, я скорее исходила из сложившейся ситуации. Я умею вообще хорошо рассказывать только о том, что меня саму прет. Когда я работала на MTV, это была молодежная культура, музыка, мода, не знаю там, самовыражение.

Потом у меня появились дети, и главным интересом моей жизни стала семья. И поэтому профессионально так получается, что то, чем я больше всего горю, то и становится темой, которой мне интересно зажигать других.

Так и получилось, не то что я там села и сказала: так, мне надоела музыка, теперь я буду типа мама в Instagram. Нет, просто так сложились обстоятельства, что это стало очень интересной темой, и я ее начала как-то так обрабатывать, и в профессиональном плане тоже.

Но как это произошло, что ты решила конвертировать свое материнство в деньги и профессию? Просто когда рождается ребенок, немножко не до этого в какой-то момент.

Ларсен: Знаешь, это интересно, когда родился Лука, меня пригласили на «Маяк», старый еще «Маяк», который еще на УКВ работал.

Ламповый.

Ларсен: Да. Вести передачу, которая называлась «Только для взрослых», и это была передача как раз про родительство, туда приходили разные эксперты, педагоги, психологи, это вот было 16 лет назад, и мы говорили на какие-то важные родительские темы.

И мне это очень понравилось, потому что у меня тогда было ребенку месяца два-три, у меня было огромное количество родительских вопросов, и я вдруг поняла, что наверное, они есть не только у меня, и что классно было бы, чтобы доступ к этим экспертам был не только у меня, но и у моих зрителей или слушателей.

И дальше так потихонечку начала развиваться эта идея, что здорово было бы говорить… Понимаешь, это получается такая терапевтическая история для меня, мне важно было поговорить с психологом и педагогом, я поговорила и поняла, что это классно, этим можно еще и дальше делиться.

И так это все выросло, дальше мы делали проект на канале «Мать и дитя», потом мы придумали канал в YouTube TUTTA.TV, и уже и в Instagram тоже я как-то стала как мама в большей степени выражаться. Оказалось, что это востребовано, что это вполне себе, как сказать, коммерчески успешная история, потому что существует огромное количество брендов, сервисов, связанных с темой родительства. И вот так мы выстрелили.

А когда ты забеременела Марфой, ты уже в тот момент была мамой Instagram, телевидения и радиовещания?

Ларсен: Нет, когда я забеременела Марфой, я была одной из ведущих программы «Девчата», и это было очень сложно, потому что…

То есть тогда ты еще была девчонкой телевидения, а не матерью?

Ларсен: Да, я была в поиске, на самом деле, своего голоса, потому что когда я ушла с MTV, я очень сильно провалилась в этот океан безграничный большого телевидения. После этой удивительной микротеплицы, в которой каждый из нас, как орхидея, цвел своим цветом, я оказалась просто вообще в каком-то море, полном акул, моллюсков, ядовитых медуз и совершенно непонятных фарватеров.

И несмотря на то, что там я работала постоянно на двух телеканалах и трех радиостанциях, люди со мной встречались, которые меня давно не видели, и говорили: «А ты где?», я никак не могла найти ни свой жанр, ни свой формат, ни свою аудиторию.

И вот какое-то длительное время я провела в программе «Девчата», я не помню уже, сколько лет она выходила, лет пять, наверное, в эфир, и это было прямо сложно.

То есть это был во многом такой еще возрастной кризис, ты перешла из одной кондиции в другую.

Ларсен: Да, профессиональный и возрастной, потому что там оказались, немножечко как такие скорпионихи в банке, пять очень ярких, семь даже, нас же еще там ротировали, в кадре пять, а всего девочек там семь или восемь…

Girls-band.

Ларсен: И это было прямо как в балете, знаешь, кто прима, кто в кордебалете, а кто на скамье запасных. И все девочки очень яркие, очень харизматичные, очень талантливые, с непростыми характерами, и каждой хочется быть единственной и неповторимой.

А нас пятеро, и здесь нужно не «высуваться», как говорят в Одессе, а все-таки играть в этот пинг-понг, пасовать, поддерживать друг дружку, немножечко подкалывать, но не оскорблять. Было очень трудно во всей этой истории выстроить какое-то вообще равновесие.

А в этот момент родилась Марфа, и мне было страшно тяжело, потому что я вышла на работу, когда ей исполнилось полтора месяца, и у меня был, конечно, недосып, лактация, гормоны, а я сижу в платье за 300 тысяч рублей из ЦУМа…

Уже не хотелось в пинг-понг с девочками совсем играть.

Ларсен: Мне хотелось совсем другого, а мне продюсер орал в ухо: «Что ты сидишь как тургеневская девушка, что с тобой случилось?», а я сижу и понимаю, что еще немножко, и я залью молоком это платье за 300 тысяч рублей, потому что у меня уже время кормления подходит, у меня вот такие уже просто «дыни», а я в кадре и не могу из него выйти, а няня с Марфой в колясочке по «Мосфильму» ходит кругами.

Самое время спросить Марфу: «Марфа, помнишь? Помнишь родину, «Мосфильм»?»

Марфа: Нет, не помню.

Ларсен: Марфа и Лука выросли в гримерках.

И только Ваня уже видел нормальное детство.

Ларсен: Только Ваня видел нормальное детство. Слава богу, к Ване я научилась так выстраивать свою профессиональную жизнь, чтобы быть достаточно независимой и позволить себе насладиться материнством.

Я вас сейчас попрошу немножко помочь просто в элементарном, я вообще-вообще, вот это для меня все магия абсолютно.

Ларсен: Мы за четыре года поднаторели. Да, Марфуш? Марфа научилась разбивать яйца так, чтобы желток не растекался.

Вот, именно это я проходила в позапрошлой записи. А что еще было трудно, Марфа? Что ты научилась?

Марфа: Я научилась аккуратно резать овощи и фрукты.

Ларсен: А не пальцы.

Марфа: Я в принципе могу приготовить завтрак. Помнишь, мам, на выходных шашлычки фруктовые?

Ларсен: Да.

Три года назад, помнишь, мам?

Ларсен: Нет, это совсем недавно. Она вдруг вдохновилась, после целого съемочного дня мы приехали домой, и утром она нам приготовила всем завтрак. Героическая девочка.

А кто у вас все съедает, когда вы приготовите? Мне всегда было интересно, кто съедает результаты готовки на программе.

Ларсен: Съемочная группа в основном, конечно. Что-то мы везем домой, папе с Ваней и Луке, но, как правило…

То есть это настоящая картина: пришли добытчицы с работы с этими приготовленными на съемках шашлычками…

Ларсен: Нет, Марфа все время что-нибудь «подрезает», то моцареллу свезет, то какой-нибудь бисквит вкусный с работы притащит.

Марфа: А помнишь, мам, мы с тобой когда готовили наггетсы, и вот этот десерт в творожке, наггетсы-десерт, нагеттсы-десерт, помнишь?

Отлично.

Ларсен: Я периодически пытаюсь для себя выстроить какой-то инстаграмный рацион, чтобы мои щеки влезали в кадр все-таки в итоге, но все это сводится, сходит на нет очень быстро.

Мы считаем, что все продукты хорошие и полезные, что вредных продуктов не бывает, а бывают вредные количества, поэтому дети едят сладкое и мы…

Мы — это кто считаем?

Ларсен: Мы все в семье, мы, взрослые.

Ваня?

Ларсен: Ваня вообще считает, что если в мире есть конфеты, то нужно есть только конфеты. Но надо сказать, что за эти годы съемки в программе Марфа реально очень сильно разнообразила свои вкусовые предпочтения.

У нас очень консервативные почему-то дети в еде, вот если котлета не из индейки, например, а из говядины, то уже это не котлета. Или там, например, суп-лапша, если там морковка мелко порезана в лапше, то это окей, а если крупно — то уже не окей, та же самая морковка. Очень сложно. И Марфа единственный ребенок в семье, который ест…

Который видел другую еду в принципе где-то.

Ларсен: Да-да, она ест морепродукты, есть разные виды сыра, ест что-то со специями, любит соусы, вот она может экспериментировать с едой. А Ваню с Лукой вообще невозможно заставить.

Итак, у нас есть кухонная машина, называется Kenwood Chef Titanium Patissier XL. Она готовит сладкое в первую очередь, я выбрала сегодня вафли, в первую очередь потому, что люблю их сама. Ни разу в жизни их не делала, честно вам скажу, сейчас попробуем.

Рецепт у меня из такой большой библиотеки Kenwood, называется Kenwood World. Кроме того, машина сделана в Великобритании, поэтому ей можно доверять, она все сделает с минимальной моей помощью.

Мы сейчас будем по команде Марфы засыпать и заливать то, что у нас есть для теста.

Марфа: Пахнет ванилькой. Экстракт ванили?

Конечно. Я вижу его впервые, но я рада, Марфа, видеть, что ты вот опытный ведущий, я — нет, ты его сразу распознала. Его заливаем одну ложечку. Давай дальше.

Марфа: Еще я здесь вижу молоко, яйца, топленое масло.

В кухонной машине есть подсветка чаши, впервые такое вижу, можно самому наблюдать и контролировать качество смеси и текстуры во время приготовления. Кроме всего прочего, в нем мощный мотор, 1400 ватт, она бесшумная и все делает очень быстро.

Чем ваши отношения с Марфой отличаются от твоих отношений с сыновьями?

Ларсен: Мне кажется, я к Марфе отношусь более взыскательно и большего от нее требую и большего жду, чем от мальчиков.

Странно. А почему?

Ларсен: Не знаю. Мне кажется, во-первых, потому что, наверное, меня воспитывали такой, знаешь, валькирией, коня на скаку остановит, в горящую избу войдет, вот это все. Я была не той девочкой, которой дули в попу там и вязали бантики.

У меня всегда была куча обязанностей и впереди маячила перспектива стать достойным членом общества, поэтому этот шаблон, наверное, как-то немножечко…

То есть тебя воспитывали такой эмансипированной?

Ларсен: Очень, да. Я изо всех сил пыталась не передать это Марфе по наследству, но у меня это плохо получается. И мне кажется, что я иногда бываю излишне строга, не то чтобы я ее как-то сужу, но я чувствую, что у меня к ней больше требований и больше ожиданий от Марфы, чем от мальчиков.

Мне кажется, что девочки, это я сужу по тебе, более выносливые, более сильные, чем мальчики, и у них в принципе больший потенциал, который как-то нужно реализовать. Поэтому вот Марфа не случайно говорит, что я бываю на площадке иногда сурова. Мне бы хотелось, наверное, быть с ней более мягкой, как-то я мальчикам больше спускаю с рук, чем Марфе.

Ты ревнуешь?

Марфа: Да нет.

И даже к младшему брату?

Марфа: Нет, не ревную. Младший брат тут вообще при чем? У нас нет такого, чтобы младшему брату в попку дуют, а остальные…

А тебе недодули, например.

Ларсен: Нет, поподуние у нас какое-то, как сказать, равномерное в семье. Но не знаю, мне просто кажется, что Марфа, в ней очень много силы, очень много, и я чувствую свою ответственность за то, чтобы эту силу направлять в мирное русло.

Потому что иногда я просто боюсь, знаешь, что если как-то немножечко не придерживать и не оформлять, это может кончиться какими-то жертвами и разрушениями, в буквальном смысле слова. Ну расскажи сама, я не права?

Марфа: Права. Раньше Матвей, мой одноклассник, он в средней школе очень сильно изменился, потому что раньше он вроде был приятный в общении, немного скромный, сейчас он всем действует на нервы в прямом смысле этого слова. Они со Степой парочка еще та.

Пришла пора их наказать, я чувствую.

Марфа: Просто когда они меня пытаются как-то поддеть, а потом сами же от меня и убегают. Помню как-то я иду к скамейке, Степа мне сделал подножку и я упала, а он сел на меня. Так я его так дернула за волосы, что он со скамейки грохнулся.

Ларсен: А зачем он сел на тебя?

Марфа: Просто так.

Ларсен: Кстати, интересно, что я вообще об этом впервые слышу. У нас Марфа не из тех девочек, которые приходят из школы: мне сегодня Степа, сделал мне подножку, потом еще сел на меня сверху.

Но я говорила не об этом, я говорила о том, как однажды Марфа бежала в столовую по коридору в школе. Однажды Марфа бежала в столовую, все убежали, а она там что-то замешкалась в классе и в общем догоняла свой класс. Она бежала по коридору, а в это время из класса вышел первоклассник.

Марфа: И я в него так врезалась…

Ларсен: Она в него врезалась так, что выбила себе два передних зуба, а ему зашивали вот здесь вот рассеченную кость, понимаешь. Это реально пушечное ядро. Она даже когда обнимает кого-то от любви, кости трещат.

Хрустят кости.

Ларсен: Да-да.

Но ты узнаешь в Марфе себя?

Ларсен: Да, очень во многом. Но у меня столько сил не было, сколько у нее, я имею в виду внутренней силы.

Энергетических таких, да? Огня.

Ларсен: Ну вот этой, да. Марфа очень мощный человек, очень большой и очень настолько это вот она как радиацию излучает эту силу.

Марфа: Я в какой-то момент пыталась вести себя с Матвеем по-другому и пытаться как-то по-дружески, что ли, относиться и не кидаться сразу, ни фига не получилось.

Ларсен: Я не знала про эти сложные школьные перипетии. Дома Марфа очень спокойный на самом деле человек, то есть она не вспыльчивая, она не агрессивная, она вообще, наоборот, миротворец. Просто у нее очень широкая душа.

А вы вообще делитесь чем-то личным, то, что называется женским? У вас есть вот этот момент доверия?

Ларсен: Ты имеешь в виду какими-то именно, как я передаю ей опыт женский?

Я не знаю, как ты это делаешь, я имею в виду в принципе, вот есть какие-то вещи, о которых можно поговорить только между женщинами, ну как с подругой.

Марфа: Ну, в принципе, есть.

Ларсен: Ну и что?

Это вообще необязательно на самом деле для любви и близких отношений, совершенно необязательна вот эта вот дружеская интимность, это мне просто интересно.

Марфа: Мне кажется, что мальчика, который в тебя влюбился, лучше обсуждать с девочкой, чем с парнем.

Ларсен: В тебя уже кто-то влюбился?

Марфа: Да. Ты забыла? Елисей.

Ларсен: А, господи. Елисей прекрасен. Мальчиков мы еще особо не обсуждаем, Марфе как-то не очень эта тема интересна. Тряпки мы совсем не обсуждаем.

Вообще не скажешь, честно говоря, что ей это не особо интересно.

Ларсен: Не особо интересно?

Интересно, а насколько ты маму хорошо представляешь до своего рождения, даже до рождения Луки? У мамы же была как бы отдельная жизнь, она была действительно довольно заметная, и у мамы был совершенно другой образ, это был не образ мамы, мама была фактически rock-star. Например, какая музыка ей нравилась?

Марфа: Ну, если честно, для меня мама это мама такая, как сейчас, я никогда не задумывалась о том, какая она была до меня и вообще до Луки, может быть, даже. Если честно, мне не хочется об этом задумываться.

Тебе не интересно?

Марфа: Нет, не то чтобы не интересно, просто…

До Луки это как в эпоху динозавров уже примерно, в мезозойскую эру.

Марфа: Просто это такая тема, то есть тебе будет очень трудно представить то, к чему ты уже привык. Вот, знаете, такой же пример, у Вани всегда стоял столик такой низкий для него, и в какой-то момент его убрали, было очень непривычно.

Ларсен: Что столика нет?

Марфа: Да. И вот почти так же с представлением мамы до меня, то есть представлять маму без вот этого кардигана и без вот таких необычной формы очков ну очень трудно.

Ларсен: Марфа все-таки еще больше деточка, чем отдельная личность, мы еще очень связаны как ребенок и родитель. И когда начнется вот этот период пубертата…

Сепарации.

Ларсен: Да, возможно. Лука вот, ему интереснее уже мое какое-то прошлое, он что-то гуглил, забавлялся, смотрел на меня, какие-то старые эфиры мои.

Что он говорил про тебя?

Ларсен: Мне кажется, ему тоже сложно в принципе реально себе представить маму в недалеком от себя возрасте, маму, которая где-то там угорает, танцует на концертах…

Поет.

Ларсен: Курит, пьет алкоголь…

Как ты отнесешься к тому, что Марфа начнет слушать Моргенштерна? Если еще не начала.

Марфа: Я не начну его слушать. Мама никак не отреагирует, потому что я не начну его слушать.

То есть ты его не слушаешь? Или не слышала?

Марфа: Да.

Ты знаешь вообще, о ком речь идет?

Марфа: Просто у меня папа, ведь он был музыкантом, у меня довольно неплохое музыкальное воспитание…

И он тебе сказал, только не Моргенштерна?

Марфа: Нет, я просто занимаюсь музыкой, и я там, конечно, не очень хорошо знаю, но что-то там левым ухом что-то слышала, и понимаю, что я в жизни просто…

Ларсен: Ну, это не твой уровень. Я не могу сказать, что я как-то напрямую влияю на вкусы своих детей. Особенно на Луку, пойди, на него повлияй, знаешь.

Такое ощущение, что вы все боитесь Луку, вот у меня такое сложилось впечатление.

Ларсен: Нет, просто Лука, он уже человек, с которым мы прошли вот эти все периоды, ну не все, конечно, но прошли определенные острые периоды какого-то познавания друг друга, границ, уважения личности и так далее.

Но детям довольно сложно сказать — не слушай это, потому что это говно. Ну почему как бы, а мне нравится.

После этого ты в первую очередь идешь и слушаешь это.

Ларсен: Да. Я думаю, что мы с Валерой влияем на вкусы детей просто тем, что мы ставим им качественную музыку, рассказываем о своих музыкальных вкусах, то есть мы формируем контент, в котором они существуют.

И поэтому Лука, например, не слушает Моргенштерна не потому, что ему запрещают, а потому, что он не считает это качественным контентом.

Но это же очень странно, мы были такими самыми модными, самыми молодыми, самыми классными вообще в поколении, так всегда казалось, а теперь мы вдруг стали нашими родителями в чем-то.

Ларсен: Да.

И какое у тебя от этого ощущение?

Ларсен: У меня мама очень яркий человек тоже, знаешь. Я ведь пошла в журналистику по ее стопам, и отчасти какая-то моя даже профессиональная идентичность сформирована не без маминого участия, она мне в 14 лет дала работу в своей газете. Потом в городской газете я работала юнкором, у меня была колонка, я писала про школьную жизнь. Очень смешно, защищала памятник Ленину, чтобы его не сносили в нашем поселке.

Да?

Ларсен: Да, потому что это был вообще единственный памятник на 20 квадратных километров вокруг, и мне казалось, что это хоть какой-то объект культуры и искусства. Ну подумаешь, Ленин, ну это историческая какая-то конструкция, он здесь простоял 50 лет, уже объект культурного наследия, пусть стоит. Вам что, больше делать нечего? Побелите лучше вон колонны в клубе. Ну, мне так казалось, что Ленин не виноват.

Хотя сейчас, знаешь, мне приходится отвечать на Ванины вопросы, а кто этот дяденька на Калужской площади и почему он там стоит.

И что ты ему говоришь?

Ларсен: Чтобы люди помнили, что он наделал. Я похожа на свою маму во многом, но я не похожа на свою маму в том, как я воспитываю своих детей. Хотя иногда я ловлю ее интонации, иногда я вот прямо прикусываю себя за язык, когда хочу сказать: «Нет «не хочу», есть «надо», нет такого слова «не хочу», есть «надо», ну или где-то еще.

Или, например, когда я, моя мама очень мной гордилась и иногда это выходило за рамки приличия, она меня начинала демонстрировать каким-нибудь теткам на пляже, с которыми она только что познакомилась, или где-нибудь в ресторане официанту что-нибудь про меня начать рассказывать, вот я себя тоже иногда ловлю на том, что я начинаю как-то хвастаться своими детьми тогда, когда им это, может быть, не совсем комфортно или там не совсем хочется быть на виду.

Мы выросли на ваших передачах! А это уже взрослые люди.

Ларсен: Да, толстые пузатые лысые дядьки с бородой.

Марфа: Мам, а помнишь, на Даниловском рынке случай с открыткой?

Ларсен: Не помню.

Марфа: Ну помнишь, когда мы пришли за открыткой, там была симпатичная открытка, но она продавалась в наборе, а нам сказали: «Для вас сделаем исключение, я на ваших передачах выросла». Помнишь?

Ларсен: Да-да, это приятный момент. На самом деле я ужасно радуюсь всегда, потому что люди как-то очень искренне это делают, и как правило, это какие-то теплые эмоции вызывает и у них, и у меня. Я всегда говорю: «Какой хороший вырос человек на моих передачах!»

Вот наши вафли, выглядят они, мне кажется, образцово, девочки.

Ларсен: Они еще хрустящие снаружи.

Марфа: Кленовый сиропчик и посыпочка.

Есть клубничное варенье, есть вишневое.

Ларсен: Мне больше, знаешь что, меня больше поражает, когда ко мне подходят женщины, молодые женщины, и говорят: «Здравствуйте, мы с сыном играем в Марфу и Тутту».

Да ладно?

Марфа: Было такое.

Ларсен: Пять лет мы с ним играем в Марфу и Тутту.

А вот ты думала когда-нибудь, ну вот слушай, они же вырастут через какое-то время, и надо будет еще раз менять вот эту свою профессиональную и поведенческую модель? Или нет?

Ларсен: Я может уже на пенсию пойду.

Да ладно, не пугай меня.

Ларсен: Ну я не знаю, Ань. Может быть, я стану какой-нибудь матроной телевизионной, буду там как Елена Малышева, про какие-нибудь припарки и бодягу рассказывать.

Мази для ног, вот это вот, да.

Ларсен: Да, почему нет. Я, честно говоря, с трудом, конечно, себе это представляю. Ну и потом Ваня еще маленький, но…

Еще поработаем.

Ларсен: Еще поработаем, да.

А там и внуки.

Ларсен: Да. Либо еще одного родим, либо внуков… На самом деле я не исключаю, что пройдет лет десять, у меня опять сменится сфера интересов, мне будет интересна какая-то другая тема, я начну ее исследовать и на этом строить свой профессиональный контент.

Ты просто невероятно пассионарный человек. Мне кажется, ты как-то вокруг себя вот это пространство заряжаешь. Поэтому, конечно, вы с Марфой, я думаю, у тебя такие высокие к ней запросы, потому что вы, конечно, абсолютно одной женской породы.

Ларсен: Мы одной породы, да, мне тоже так кажется. Но мне бы хотелось все-таки, чтобы Марфа меньше пахала, чем я. А если бы и пахала, то чтобы ей самой, для нее самой это было в первую очередь ресурсом, каким-то удовольствием, вдохновением, а уже потом всем остальным.

В конце у нас в этой программе есть небольшая совсем, маленькая игра, такая проверка на знание друг друга. Я предлагаю вам какие-то тезисы друг про друга, а вы пишете, что ваша визави, мама или Марфа, сказали бы или как отреагировали.

Итак, Марфа из школы приносит три двойки. Что говорит мама?

Ларсен: Мама говорит: много.

Мама говорит: это не твои, иди, верни обратно и принеси нормальные оценки.

Ларсен: Выйди и зайди нормально. Марфа, ты там коротко пиши.

Она правду пишет просто, понимаешь. Может быть, нелицеприятную.

Ларсен: Правда, она всегда короткая.

Простая и короткая.

Ларсен: Простая и короткая, без завитушек.

Итак, мы знали, что Марфа писатель, развернутый ответ. Меняйтесь, читаем друг друга. Так, что говорит мама?

Ларсен: Что мама говорит?

Марфа: Эх, чем помочь?

Боже, какая прелесть. Так.

Ларсен: Марфа считает, что я скажу: «Не расстраивайся, это просто цифры, повтори то, что не получилось».

Мама говорит, что они с папой хотят еще одного ребеночка или даже двоих. Что говорит Марфа?

Тут дольше писала мама, что интересно. Так, ну? Неплохо, эта реакция говорит уже о многом. Ну?

Марфа: Ура! Квартиру купите побольше!

Ларсен: Родите девочку, а то я тут одна.

Ну хорошо, мне кажется, что в принципе тут 1:1.

Это была Марфа и Тутта, мама и дочка, которые отлично знают друг друга, которые не боятся никаких сложностей, ни двоек, ни новых детей, даже девочек.

Это была программа «Женщины сверху», наша рубрика «Дочки-матери», которую мы делаем вместе с компанией Kenwood. Смотрите нас раз в две недели.