«Он „не жилец“ после этой истории»: Фарида Рустамова о страхе за себя и судьбе Госдумы после «Слуцкий-гейта»

Как они отреагировали на этот скандал? Не на сам скандал, а вот именно на эту жесткую неожиданную реакцию СМИ? Потому что на самом деле никто же не ожидал, что этот бойкот окажется настолько массовым.

К сожалению, нет, инсайдерской информации у меня нет, но было понятно сразу, что они очень обиделись, потому что на следующий день после того, как…

Они обиделись?

Да. На следующий день после того, как РБК и следом другие СМИ объявили о том, что они недовольны и в разной форме протестуют против этого решения, кто-то не общается с Думой больше, кто-то не общается с комиссией по этике и так далее, в общем, эти редакции еще не успели направить в Думу просьбу о том, чтобы их аккредитации аннулировали. Я так понимаю, что Дождь тоже не успел как-то формально это сделать. А они уже сами с самого утра разложили по всем пропускным пунктам в Думе.

Ах вот так?

Да. Списки журналистов, на которых ФСОшники от руки написали «не пускать».

А как ты думаешь, на судьбе самого Володина и депутатов, которые являются фигурантами этой истории, от комитета по этике… Комиссия, да, это называется?

Комиссия.

От комиссии по этике до самого Слуцкого. Это как-то скажется все на их дальнейшей судьбе, политической в том числе? Вот ты как журналист, который занимается этой темой.

На самом деле я считаю, что руководство Думы… Надо просто понимать, что…

Вот если сейчас отделить тебя как героиню истории от тебя как журналиста.

Да-да.

Ты как журналист как считаешь, что будет дальше с ними?

Надо просто понимать, и Даша тоже была свидетелем тому…

Да, наша продюсер Дарья Жук, да.

Да. Что комиссия ведь, безусловно, не сама принимала это решение. Они нас пытали час, да, Слуцкого ― десять минут. И после этого еще через десять минут они уже сказали: «Мы ничего не нашли». Хотя в своем заявлении в комиссию: «Вот, такое со мной произошло, прошу рассмотреть это», я там написала, что я готова предоставить любые детали, все рассказать.

У тебя же есть аудиозапись.

Да, включая аудиозапись. Но до комиссии ко мне никто не обращался, меня позвали на нее за два дня до, то есть в понедельник, а комиссия была в среду. До этого ко мне никто не обращался ни с просьбой предоставить аудиозапись, ни расшифровку, ничего. Когда я пришла на комиссию, я сказала… Об аудиозаписи даже никто не заговорил, я сама подняла, я говорю: «Слушайте, вообще-то у меня есть аудиозапись. Вы у меня ее не просили, я ее с собой не принесла, но я вам расшифровку хотя бы принесла». Но ее даже читать никто не стал.

Потому что решение уже было принято, на твой взгляд.

Да. Они не собирались разбираться, это была просто формальность, просто чтобы сделать вид: «мы что-то сделали вообще-то».

Володин и его команда могли выйти из этой ситуации как короли просто. Они могли поговорить с нами, как-то войти в положение, поговорить с нами, изучить обстоятельства и так далее, попытаться как-то разобраться и вообще эту историю от себя отвести: это не наш депутат, это ЛДПР, мы за них не отвечаем.

Как ты считаешь, судьба Слуцкого все-таки предрешена? Он же герой скандала, он всех опозорил, замазал таким образом  и Володина, и всю Думу нынешнюю, лишнее внимание, совсем не такое, как они хотели.

Они сами замазались, они сами взяли за него ответственность и все за него вступились. Я думаю, есть такой политологический жаргон: он не жилец после всей этой истории. Я думаю, что будет как обычно, что либо он сам уйдет, либо его под каким-то предлогом куда-то…

Задвинут.

Да. Но это не будет официально последствием того, что он так себя вел, чтобы не было понятно, что руководство Думы или вообще власть в целом пошла на поводу у журналистов и как-то им уступила. Под другим предлогом, я думаю, что в ближайшее время он куда-нибудь денется.

А что стало с твоей судьбой как парламентского журналиста? Вот когда ты приняла решение артикулировать эту историю, рассказать о том, что произошло, вытащить ее, что ли, из личного пользования в общенациональное и мировое, ты сознательно поставила крест на своей карьере парламентского корреспондента?

Это сложный вопрос, потому что когда это только случилось, у меня, естественно, было желание просто кричать об этом, но при этом передо мной встали все те возможные последствия, которые могут быть.

А какие именно последствия перед тобой встали?

Я имею в виду, что я стала думать, к чему это может привести. И меня это очень пугало.

А что именно тебя пугало больше всего?

Во-первых, осуждение, с которым я столкнусь, что меня будут поливать грязью знакомые и незнакомые люди. Я боялась того, что из-за этого… Не буду говорить фамилии, чтобы на меня в суд не подали, но участники, скажем так, этой истории могут как-то физически мне навредить.

Физически навредить кто? Члены ЛДПР, что ли? Кто в этой ситуации может тебя преследовать?

Ну да. Я просто считаю, я это уже говорила, просто надо понимать, что депутат Слуцкий ― это довольно, скажем так, непростой человек. Он уже много десятков лет близкий друг как минимум другого депутата Владимира Ресина. Это человек с очень мощными, скажем так, связями, если не сказать крышей, в столичном стройкомплексе.

Это страшные и могущественные люди, поэтому, безусловно, я боялась, мы же в России живем, тут журналистов бьют вообще-то и убивают иногда. Опять же, да, я не хочу как-то ставить себя в один ряд, не знаю, с журналистами «Новой газеты», которые каждый день рискуют своей жизнью, Чечня пострашнее, чем Госдума, будет, но все равно такой страх у меня был.

Я боялась, что мои родители как-то не поймут эту историю, что они будут как-то тоже меня винить или осуждать.

Что они заподозрят тебя в том, что ты как-то свободно слишком себя вела, да?

Да.

Провоцировала. Не поймут.

Да, что они тоже начнут думать, как, не знаю, депутат Раиса Кармазина, которой «никто не домагивался», потому что она всегда скромно одета. Оказалось в итоге, что мои родители вообще суперадекватно это восприняли. Они знают меня. В общем, они вообще даже…

То есть прошел фактически год, чуть меньше, да, с того момента, как это произошло.

Я уже все, что можно было, себе представила и пережила.

Пережила. И ты не боялась уже.

Нет, конечно, я боялась. Безусловно, у меня были также страх и тревога по поводу того, что мне 26 лет, я не большой великий журналист, «не о таком театре я мечтал». Я как-то, когда училась в школе и хотела стать журналистом, конечно, хотела прославиться, но как-то своей работой как журналиста, чем вот так.

Безусловно, в этот раз я тоже боялась. Для меня это было, не знаю, как какая-то казнь просто. Когда мы готовили текст, мои коллеги, я имею в виду на BBC, я просто ждала этого, мне было тяжело морально, потому что я ждала, когда же, когда это случится, когда эта гильотина опустится на мою голову.

И как все оказалось?

Так и оказалось, как я и думала. Все начали поливать… Я имею в виду, в частности, депутаты Госдумы и сочувствующие им многие люди стали поливать меня грязью. В соцсетях я смогла как-то отгородиться, и там особо мне гадостей не писали.

А мне даже показалось, что вы стали народными героями.

Да, но неожиданно было то, что коллеги так поддержали. Я этого не могла себе представить вообще даже ни на минуту, даже не думала об этом. И честно сказать, вот когда после комиссии, да, я как-то готовилась к ней, морально себя подбадривала, что надо быть спокойной, не поддаваться на их провокации. Максим мне говорил, что они будут себя вести как участники как называемого движения SERB, то есть они будут просто провоцировать меня на то, чтобы я вышла из себя.

Твой бойфренд, Максим Товкайло, да? Редактор «Ведомостей».

Да. И чтобы я не велась на это.

То есть вы репетировали дома.

Нет, мы не репетировали, конечно, просто я боялась выйти из себя во время комиссии.

Заплакать боялась?

Заплакать, накричать на них. Я всеми силами старалась этого не делать, не знаю, зря или не зря, не знаю. Но из-за того, что я вот так сильно себя сдерживала, после комиссии я чувствовала себя просто как труп.

То, что там Раиса Кармазина и Ирина Роднина ― я от них другого не ожидала. С другой стороны, все же знают, что Роднина и Пушкина подруги, я думала, вдруг Оксана Викторовна повлияет на свою подругу, как-то ее убедит, покажет ей хотя бы, чтобы она прочитала хотя бы текст. Потому что у меня было полное ощущение, что никто из членов комиссии не прочитал даже вот эти журналистские материалы, не то что расшифровку я принесла, а текст Дождя, текст BBC и остальное. Они как будто вообще в полном неведении там сидели.

Оксана Пушкина ― единственный вообще человек, который каким-то образом поддерживает вас, из тех, кто работает в Думе?

Еще выступил депутат от КПРФ Валерий Рашкин. Он прокомментировал решение комиссии, что он считает, что оно несправедливое, что комиссия даже не пыталась разобраться в обстоятельствах. Да вроде все.

То есть ты осознанно все-таки, если возвращаться к моему первому вопросу, ты осознанно поставила крест на своей думской карьере. Потому что сейчас, когда все бойкотируют Думу, ну и в принципе, когда ты им доставила столько неудобств, наверно, невозможно туда вернуться? Или дальше можно создавать им неприятные ощущения, провоцируя?

Я бы не сказала, что прямо совсем крест, потому что да, опять же, с тех пор, как вышла публикация Дождя, да, в конце февраля, мое руководство не то что запретило, но строго не рекомендовало мне ходить в Думу, опасаясь за мою безопасность, за какое-то психологическое состояние.

Опять же, да, Володин и его команда никогда меня не подпускали к себе, ни на какие брифинги, ни на какие встречи с журналистами меня никогда не звали. Это, кстати, к вопросу о том, «почему ты нам первым не пожаловалась, не сказала». А Слуцкий и фракция ЛДПР, комиссия по этике никогда не были моими какими-то источниками, потому что, опять же, они в основном относятся ко мне как к какому-то враждебному элементу, опять же, они называют меня агентом МИ-6 и на пушечный выстрел меня не подпускают.

Это как раз-таки к вопросу о том, когда депутаты от ЛДПР, Володин и все остальные говорят: «Почему же ты нам про это не рассказала, про свою историю?». Ну вот вообще-то, несмотря на мои многочисленные просьбы взять меня хотя бы на брифинг для журналистов думских, мне всегда отвечали отказом: «Ну ты же агент».

Вражина.

Да.

Как ты реагируешь на такую специфическую общественную славу? «О, это Фарида Рустамова, та самая, которую Слуцкий прижимал в кабинете и ― как звучит в твоей расшифровке ― провел внутренней стороной руки вверх по лобку». Это просто мем.

Да.

Как ты реагируешь на эту не очень комфортную известность?

Плохо реагирую. Мне пришлось это сказать, я не могла этого не сказать. Просто в этой ситуации нельзя было не называть вещи своими именами. Но, безусловно, мне это очень неприятно.

Ты хочешь, чтобы забыли?

Нет.