«Я мать-одиночка, и мне не на кого опереться»: Божена Рынска — о ребенке от покойного Малашенко, депрессии и планах на воспитание

Сегодня мы встречаемся с Боженой Рынска. Я думаю, что ее личная история, ее личная драма, она стала неожиданно драмой огромного количества людей. И вот появилась информация, что Божена и ее муж Игорь Малашенко ждут ребенка, несмотря на то, что Игоря уже нет. Божена, расскажи, пожалуйста, как это случилось, как произошло, что вот сейчас у тебя будет ребенок?

Мы вообще этим занимались с 2015 года, и нам с самого начала очень не везло с клиниками. В испанской клинике нам допустили такую как бы небрежную халатность, такую раздолбайскую историю, при которой в Америке просто запрещено это делать, то что делали они. Не буду вдаваться в подробности, ни в Америке, ни в России так не делают, как поступили испанцы, и мы остались без трех эмбрионов. Потом мы с ним, Игорь нашел самую лучшую клинику в Америке, где считается, самая высокая статистика, туда все едут, она считается самой главной по этим вопросам, и там был целый вейт-лист. И мы из Юрмалы ночами разговаривали, консультировались с врачами из этой клиники, чтобы они нас приняли в ноябре, потому что они оперируют раз в три месяца. Потом мы вернулись в Москву, мы пошли к Курцеру. Я думаю, это не реклама, если я буду упоминать имена? Мы пошли к Курцеру, и у него сразу получились эмбрионы. То есть вот с первого раза все мы сделали, у Курцера получились эмбрионы. Ни у каких других клиник этого не получалось.

Вы сразу решили, что вы будете «суррогатного» ребенка?

Значит, у меня есть проблемы, у меня есть тромбофилия, и Игорь очень просил меня не носить самой, потому что он боялся, это могло привести к большим проблемам ребенка. И Игорь сказал, и подруга его сказала ему, что не надо, что я носила сама в 44, это очень тяжело, а мне тогда было 42, и давайте все-таки суррогатную мать. И мы нашли суррогатную мать, это тоже было у Курцера, в общем, все наши эмбрионы погибли один за другим, никто подсадки не выдержал. А это значит, шило да мочало, начинай сначала. Сначала гормональная терапия вся, проходишь, а у меня уже яйцеклеток практически нет, и каждый раз по новой, и каждый раз удается забрать одну-две яйцеклетки, и что-нибудь оказывается, какая-нибудь бракованная или пустая. И в общем, в этом аду мы прожили еще где-то года два. И вот мы накопили яйцеклеток, и у нас получилось шесть эмбрионов. Наконец-то у нас был золотой запас, шесть эмбрионов. И мы начали продолжать эту историю с подсадками. У нас было еще два эмбриона, которые не выжили, у нас где-то не выжило порядка шести эмбрионов, у нас не выжили в суррогатных матерях разных. Мы меняли сурмам, но вот ничего не помогало.

Это еще огромные деньги, наверное, этот бесконечный процесс.

Ну, да, в общем это немаленькие деньги. Мы меняли сурмам, мы меняли все это, но вот ничего не получалось. Это шло как непрерывный процесс, потом в какой-то момент я сменила вообще всю клинику суррогатных матерей, я решила, что северяне люди с более крепким здоровьем, и что северные девушки должны быть в этом плане очень надежные. И я просто перевезла, мы вместе перевезли все эмбрионы в другую клинику. И там первый эмбрион тоже сбросили, это тоже была бесконечная история. А дальше, ну следующий, там уже был запущен процесс. И вот один эмбрион прижился. Вот с 2015 года мы этим занимались, сейчас 2019, четыре года. Четыре года бесконечной гормональной терапии, бесконечных уколов, гормонов, стрессов.

А как ты для себя приняла решение, что ты все равно будешь заводить ребенка, несмотря на его гибель? Как вот, для тебя это было проблемой?

Я настолько была, честно говоря, в бессознательном состоянии, я после его гибели абсолютно не способна ни принять решение, ни не принять его. Был закручен маховик, и этот маховик продолжал уже работать без меня.

То есть вы планировали ребенка задолго еще до того, что случилось?

Да. Он вообще не собирался кончать с собой, мы собирались получить по суду нашу половину его состояния, заработанного Игорем, и жить в другой стране долго и счастливо. Мы смотрели квартиры в Юрмале, мы думали, у нас 26 числа, 25 он погиб, а 26 числа у нас был вызов на ВНЖ вообще, на вид на жительство в Юрмале, мы собирались получать. У нас фирма там была готова, которая все это делает, прекрасная команда юристов. Мы собирались уезжать из страны…

И растить ребенка где-то за границей.

И растить ребенка за границей, совершенно верно.

Как-то тебе это придало сейчас какой-то новой воли к жизни, или какой-то новой мотивации?

К сожалению, депрессия настолько сильна, что воли к жизни мне это не придало. Но я просто понимаю, что я не имею права на предательство. Тут ведь дело такое, когда депрессия, когда случаются страшные порывы, ты себя остановить не можешь. Если бы разум мог остановить самоубийцу и самоубийство, то самоубийства практически бы никогда не происходили. Это смертоносно, когда что-то в мозгу случается, химия какая-то вот нарушена, это как инфаркт, инсульт, ты не сделаешь ничего. Один человек, без поддержки, бороться с депрессией вряд ли может.

Каким ты видишь свое будущее, когда ребенок родится? Как ты себе представляешь, как ты будешь жить?

Это очень страшное будущее, потому что у нас же суды, Игорь же не оставил этому ребенку наследство, и не оставил наследство мне. Поэтому мои права, как жены, оказались ущемлены, и мы увязли, я увязаю в бесконечном судебном процессе, где против меня играет противник с деньгами, противник неимоверной подлости и неимоверной жестокости, и переиграть абсолютно жестокосердную нарциссиху-терминатора… Вот последние слова Игоря, когда он получил повестку в суд, были такие: «Лена, я всегда знал, что ты мразь». Переиграть мразь, я вот могу сказать, что у меня вот, например, сейчас сил нет. У меня надежда только на то, что у меня абсолютно озверевшие адвокаты от всей этой истории, которые были как бы почитателями Игоря и восприняли это очень personal. Единственное, на что я надеюсь, что они не сдадутся, потому что у меня на это сил нет.

Скажи, пожалуйста, ты свою вот эту тяжелейшую историю жизни подробно описываешь в социальных сетях. Почему ты это делаешь, почему ты на это решаешься?

Я хочу, чтобы все знали, кто убийца Игоря. Я хочу, чтобы все знали правду. У детей Игоря будут внуки, и я хочу, чтобы это все было прописано, что была в жизни Игоря женщина, которая порочила его честь, вышла замуж по расчету, все знали, как, где и с кем она его честь порочила, не любила его, тратила огромные деньги. И по сути, этот суд, в который она его втравила, стал орудием убийства Игоря.

Когда родится твой собственный ребенок, что ты ему расскажешь о том, что произошло?

Я расскажу о том, что его отца убила злая ведьма, и расскажу, как это происходило. Я расскажу, что папа после трагедии с НТВ совершенно не держал удар, а злая ведьма знала, что он не держит удар, и поэтому говорила, «я его помотаю три года, и он сам концы отдаст». И так и случилось. У него случился серьезный психический срыв после того, как противник требовал последний кэш, который у нас остался, деньги на европейском счету, перевести в Америку под их контроль. И вот когда Игорь об этом требовании узнал, он страшно испугался, он очень боялся остаться ни с чем, и у него был приступ. Я его возила, вызывала «скорую», у него случилась жесточайшая паническая атака, я ему «скорую» вызвала, он в больнице лежал, он стал очень, у него произошел очень резкий психический слом.

Ты думаешь о том, что нужно каким-то образом прекратить себя травить этой историей, мучить себя?

А я могу?

Потому что эти же люди и эта история, она тебя съедает изнутри. Я понимаю, что это невероятно трудно, но как…

История эта меня, конечно, убивает, потому что я бешено любила Игоря, это вся моя жизнь был Игорь. Игорь, об Игоре, Игорь, я даже приходила к психотерапевту во время процесса этого и плакала, я говорила, что я вся Игорь, нет меня. Но, к сожалению, это невозможно сделать психическим усилием, прекратить себя травить. Я осталась без единственного, любимого, обожаемого и самого близкого человека, с которым у нас были огромные планы на долгую счастливую жизнь. Мы говорили о том, что когда мы отделаемся от этих кровопийц, мы наконец-то сможем жить на другом уровне, и будем только ты, я, ребенок, пес и кот. Игорь мечтал об острове, он мне говорил, я хочу жить с тобой где-нибудь на острове, где я, ты, пес и кот.

Представляешь ли ты себе, например, ситуацию, когда тебе придется, не знаю, зарабатывать, дальше каким-то образом вытаскивать эту историю самой?

Я сейчас зарабатываю, не хотела бы говорить, где, на рекламе, на том, на сем, но это может в любой момент прекратиться. Я не представляю себе, как журналист, еще с таким мощным оппозиционным флером, как у меня, может что-то заработать. Ничего другого я не умею.

А тебе предлагают что-то?

Ничего мне не предлагают, нет. Мне предложили одну работу, я ею занимаюсь потихонечку, но нет, пока мне ничего не предлагают. Первое время мне привозили еду, кормили и так далее. Но потом, видимо, решили, что хватит, поскольку есть тоже предел человеческого горя, который может впустить в себя посторонний человек. Поначалу все были вокруг, но потом как-то…

Скажи мне, у тебя же было сложное такое отношение к детям, все очень любят вспоминать, как ты там высказывалась про самолеты, про рестораны…

Я чужих детей терпеть не могу. Но я смотрю, как моя тетушка двоюродная с детьми управляется, у нее прекрасные дети вырастают, и мне очень близка ее как бы…

А какая она? Строгая?

Она не то что строгая, она очень разумная. Она с ними разговаривает, как со взрослыми, она очень жестко держит границы, дети знают, что есть границы, которые нельзя нарушать. И она даже маленьких детей приучала к режиму, в восемь вечера ложимся спать, в полвосьмого просыпаемся. Дети очень быстро перестают у нее плакать по ночам, потому что знают, что до полвосьмого все спят, отбой.

У них нет вариантов.

Нет вариантов, отбой. И она так прямо, если бы книжка, почему французские дети не плюются едой, не была бы написана вот этой замечательной американкой, эту книжку должна была написать моя двоюродная тетя, потому что ее дети не плюются едой.

А ты сейчас для себя как-то выстраиваешь это будущее, как-то его визиализируешь? Ты представляешь себе, как ты будешь вставать ночью в таком состоянии выжатом?

Во-первых, все-таки я няню возьму, потому что первый год без няни мне, с моей психикой, это никуда. А на второй год вроде как они… Нет, без няни, нужно зарабатывать на няню, без няни абсолютно невозможно это все поднять.

Ты писала в фейсбуке, что возможно, понадобится какая-то внешняя финансовая помощь для того, чтобы этот процесс довести до конца.

Да, очень не хочется, но дело в том, что мои средства, которые были скоплены, я напродавала всего, они жрутся адвокатами со страшной силой, а сурмама стоит миллион девятьсот, на минуточку.

Это весь период?

Весь период. И я уже там часть выплатила большую, но возможно, мне придется… Мне очень не хочется собирать по фейсбуку, я в жизни никогда ни у кого ничего не просила, я никогда не «аскала» деньги. Я наоборот, очень достаточно многим помогала и вела много благотворительных проектов. Я всегда считала, что я должна как бы отдавать, а не брать. Но, возможно, мне и придется попросить, не знаю, по пятьсот рублей скинуться людям, чтобы я могла, это уже нужно ближе к делу.

Как ты себе представляешь свое дальнейшее, твое новое? Ты сейчас повисла в каком-то состоянии безвременья, между гибелью Игоря и вот этим своим будущим.

Я даже не поняла, как я эти полгода прошли. Прошло полгода, для меня это как несколько дней. Я не помню ни как я жила в эти полгода, ни что я делала. По большей части я сидела в своей норе и тупила в компьютер, я даже ничего не читала.

Какой твой следующий шаг? У тебя есть цель, это рождение ребенка. Какие для тебя следующие перспективы, какими ты их видишь? Это суд и это рождение ребенка, да?

Это суд в Америке, это еще у нас суд в России, за наследство, потому что Игорь не оставил российского завещания, но это кошкины слезы, а не деньги, это совсем ерунда. У меня страх перед будущим, потому что у меня беспринципный, жестокий и подлый противник, потому что у меня противник абсолютно как бы бездушный терминатор.

А если ты проиграешь этот суд? Такое же может быть.

Может быть. Я даже не хочу думать о том, что это будет. Но я надеюсь, что мне хватит сил на «калоевщину». Расшифровывать я это не буду, но вот сейчас у меня сил сводить счеты с убийцами Игоря просто нет. Вот просто тупо я не могу руку поднять, руку занести, мне тяжело с постели встать. Но я надеюсь, что когда-нибудь эти силы все-таки появятся.

Ты представляешь себе, что ты когда-нибудь еще выйдешь замуж?

Пока что даже нет. Мне 44 года, я мать-одиночка, я не представляю себе, чтобы кто-то вписался в этот геморрой. В шутку сказала своему, ко мне заходил вчера на кофе приятель, я ему в шутку сказала: «Слушай, мне сейчас так плохо одной, мне так нужно сейчас на кого-то опереться, у тебя нет никого, на кого бы я могла опереться?» Потому что на меня мужчины опирались много раз в моей жизни, и я думаю, по-моему, я заслужила, чтобы на кого-то могла опереться и я. И он сказал: «Слушай, ну у тебя ведь суды». Я говорю: «Да, но у меня есть деньги на эти суды пока что». Он говорит: «Да дело не в этом, что есть деньги. Ты же будешь про это рассказывать, ты же будешь ходить этим загруженная постоянно. Ребенок маленький будет плакать. Я не представляю себе человека, который добровольно вот в это все впишется». Поэтому я прекрасно понимаю, что шансов у меня нет.

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.