Новый язык антисталинизма: почему миллионы молодых людей смотрят фильм Дудя о Колыме. Объясняет профессор «Шанинки»

Немзер: В девяностые десталинизации проведено не было, как таковой, вот явления такого не было. Коммунистическая партия тоже запрещена не была, как мы понимаем. Люстрации не было. Как вам кажется, были ли тогда совершены какие-то ошибки, последствия которых мы сейчас расхлебываем? Или все тогда шло правильно, и ничего по этому поводу предпринимать не надо было?

Юдин: Я не знаю, кто я такой, чтобы обвинять кого-то в ошибках. Я думаю, что на самом деле каждому времени свой язык, и в девяностые годы был один формат разговора о Сталине, в том числе. Может быть, тогда не было найдено этого языка, может быть, его невозможно было найти, но какого-то приемлемого языка для этого разговора на самом деле найдено не было. Еще совсем недавно, вплоть до недавнего времени, любой разговор о Сталине, о репрессиях превращался в какой-то официоз, причем честно говоря, с обеих сторон, как со стороны тех, кто категорически отрицает, что в Советском Союзе были чудовищные масштабные репрессии, так и со стороны тех, кто прекрасно об этом знает, но не имеет нормального языка для того, чтобы об этом говорить. Это вполне на самом деле можно понять, потому что это вызывает ужас, особенно у тех, кто начинает это изучать и сталкиваться с материалом, это вызывает естественную оторопь.

Но вот эта эмоция, она не попадает, она не резонирует с публикой. И то, что мы начали видеть совсем недавно, это как раз запрос на другой, что ли, разговор, в том числе, о тридцатых годах, о репрессиях, запрос, который, может быть, рассчитан не на такую прямую травматизацию, а скорее, на выяснение, может быть, индивидуальных судеб, на то, чтобы понять историю своей страны через историю своей семьи. В России начала совсем недавно расцветать семейная история, история государства начала потихонечку сменяться историей семейной. И в этом смысле то, что сегодня наконец появляются другие способы об этом говорить, это очень важно и очень показательно.

Успех совсем недавнего фильма Юрия Дудя, который очевидно набрал довольно большую аудиторию, при том, что ей-богу для многих людей, которые его посмотрели, там не было сказано, по большому счету, ничего нового, но это другой язык, это другой способ говорить о нашем собственном прошлом. Это способ, который позволяет нам там не впадать ни в одну из крайностей, не впадать в истерику. Это способ, может быть, даже пережить ужас прошлого времени, но при этом как-то совладать с собственной эмоцией, и начать говорить на языке, на котором мы можем это друг с другом обсуждать. Вот этот новый язык это кажется то, что мы сегодня обретаем, и это очень важно.