«Вернулись только я и папа, остальные 12 родных умерли в гетто»: истории тех, кто ребенком пережил Холокост

«Мое детство кончилось 21 ноября 1941 года. После первого погрома в Минске была облава. Вылавливали молодых мужчин, и в эту облаву у меня попал двоюродный брат Яша, его забрали и о нем я больше никогда в жизни не знали. И тогда мама решила меня отдать кому-то из знакомых, чтобы взяли в деревню, чтобы я остался жив. Она ушла и не вернулась. О ней я уже узнал позднее, уже после войны, в конце 1940-х годов, я пришел к соседям, и они мне рассказали, что маму полицейский узнал и, наверное, выдал.

Когда я уже остался один, надо было как-то жить, кормиться, а в нашем доме, где мы жили, был мальчишка, звали его Майик. И он мне сказал: „Знаешь что, пойдем со мной, я хожу по домам просить милостыню, я тебя буду брать с собой“. И он меня с конца 1941 года брал с собой, мы каждое утро пролезали под колючую проволоку, а это все было связно с риском для жизни, она охранялась. В один из таких походов я ухватился за электрический провод у меня остались следы.

Таких много было тогда, одни люди знали, что мы евреи, другие не знали, что мы евреи. Те, что знали, иногда, особенно мальчишки, бегали за полицейским, мол, жиды пошли, тогда это „жидята“ называлось. Тогда он нас останавливал и заставлял снять штаны, а нам везло, что мы оба были необрезанные. Это нас спасало.
Возле товарной станции была свалка военных машин, и туда евреев, мужчин из гетто, привозили на работу. Мы приходили туда, чтобы на машине попасть в гетто, прятались в ногах. Иногда нас вытаскивали, выхватывали за шиворот и бросали с машины.

21 октября мне утром Майик говорит: „Знаешь, что? Я сегодня не пойду, у меня ботинки порвались, иди один за милостыней“. Мне не хотелось идти, как на Голгофу, но не пойти я не мог, и я понимал, что надо кушать. Я пошел, походил по этим домам, где мы обычно ходили, и к вечеру вернулся к свалке, чтобы ехать обратно. Я прихожу — и нет ни машин, ни евреев работавших там никого нет. И вдруг меня увидел немец, я от него удрал. Пошел в гетто пешком, а там стоит народ на русской территории, я прислушиваюсь к ним и они говорят, что всех жидов сегодня порешили. Уже через много лет, когда я жил в Минске, я познакомился с женщиной. Она рассказала, что у нее сын погиб в гетто. Это была мама Майика, который меня фактически спас»

Ида Иосифовна Спектор

Родилась 20 ноября 1932 года в городе Тульчин, Винницкая область. В июле 1941 оказалась в гетто, с декабря 1941 по март 1944 года была узницей Печорского лагеря смерти «Мертвая петля», где погибло 50 тысяч человек. 

«Мне было 9 лет, когда началась война. Я уже взрослая девочка была. Я все очень хорошо помню. И чем старше, тем больше я помню, что было тогда. Через неделю у нас уже было гетто. Это Винницкая область, город Тульчин. Винница — резиденция Гитлера. 5 месяцев мы были в гетто. Потом нас отправили в Печорский концлагерь смерти. Там было именно так и написано. И я там пробыла. Гнали нас ужасно, это было начало декабря. Среди нас была мама, я, бабушка, папины родители и дедушка. Все мужчины ушли на фронт. Никто не вернулся. А из лагеря вернулась я одна.

Была я там с 1941 по 14 марта 1944 года. Я там, конечно, прошла все ужасы ада. Я битая. Меня избил бывший лейтенант советской армии, который сдался в плен и был ужасно жестокий. Это был зверь. У него плохое настроение, и он избил человека. Просто ему так хотелось. Я теряла сознание. Я там пережила тиф. Я пролежала всю зиму на полу. Ни соломинки не было. Мы лежали на полу всей палатой друг к другу. Самое страшное, что я осталась в этом аду одна. Как я выжила, не знаю. Видимо, было суждено выжить».

Александр Исаакович Гельман

Родился 25 октября 1933 года в бессарабском местечке Дондюшаны. В начале войны, когда ему было 7 лет, семья была депортирована в бершадское гетто. После войны Гельман вернулся с отцом в Дондюшаны. Работал фрезеровщиком, военным, строителем и журналистом. В 70-х стал драматургом. По его пьесам, среди которых — «Мы, нижеподписавшиеся», «Наедине со всеми», «Скамейка», поставлены спектакли во МХАТе, «Современнике», Табакерке. Сын Марат Гельман — известный галерист, сын от второго брака Павел — сценарист.

«Из местечка, где человек 150 где-то было, нас погнали в гетто. Нас было 14 человек: я, мама, у меня был маленький братик 3 месяцев, папа, потом мамина сестра с мужем и сыном, мамин брат с женой и сыном, бабушка Тюпа (мамина мама), потом к нам присоединили еще родителей отца из другого места, по пути, когда мы шли. А вернулись только двое — я и папа, а остальные 12 человек остались там, умерли в гетто. Мы были в полуподвале, на нарах. И к весне нары были свободны. Этот период я описал в своих воспоминаниях „Детство и смерть“.

По-настоящему отмечать или думать об этих событиях можно только в одном направлении — можно ли что-то сделать, чтобы это не повторилось? Люди часто не помнят, люди забывают. И дело не в памяти. После войны прошло не так уж много времени. Живы еще люди, свидетели и участники. Но я вижу, что вполне возможна массовая ненависть к той или иной нации, в том числе, к евреем. Только если чуть-чуть это завести, чуть-чуть поддержать сверху, то это моментально может появиться и развиться, дать какие-то жуткие или даже кровавые результаты. И в этом смысле, одна из таких важных ошибок в политике нашего руководства — поддерживаются часто малообразованные люди, которые не понимают недопустимость дурного отношения к другим национальностям. Часто эти люди поддерживаются, а власть пользуется поддержкой этих людей. И это очень опасное явление.

Мысль о том, что вдруг придется уехать не покидает меня, если честно. В связи с событиями, которые происходят в мире и стране. Когда несколько лет назад активно велась борьба с «пятой колоной», там было очень много евреев и на этом делался акцент. Я не слышал ни разу какого-либо заявления президента или руководителя правительства. А ведь именно равнодушие не-антисемитов и является главной причиной такого развития антисемитизма и ненависти к евреям».