«Из плюсов — за маникюр плачу меньше». Маргарита Грачева, которой муж отрубил кисти, выпускает книгу

Я была на реабилитации в Питере. Со мной лежала женщина взрослая, она спросила: «А что?», и я растерялась. Думала, сейчас вообще ей плохо станет. Как это можно сказать? Мне муж отрубил руки.

Мои импульсы идут от головы и передаются, я просто, как обычный человек, представляю, что сжимаю, разжимаю руку. Прикреплены датчики, один и второй, мышцы напрягаются, и, соответственно, датчик работает. Татуировочки я делала на протез, такие переводимые. Теперь они никак не ототрутся.

Вначале ты получаешь инвалидность, индивидуальную программу реабилитации, потом документы отдаешь, потом, да, тебя рассматривают в тендере и потом уже кто-то звонит и тебе говорит. Это долго, но это реально. Просто кто-то не верит, кто-то мне говорит: «Потому что вы были в телевизоре, теперь у вас такой протез». Нет, его можно получить, но это муторно. И даже в моем случае на это полтора года ушло.

Протез за счет государства, а лечения и реабилитации кистей у нас нет бесплатной, это платно, все за свои деньги. Например, один курс, если неделю-две, это 60 тысяч точно. Плюс передвижение, «Сапсан». Я это делала опять же из тех средств, когда собирали деньги, без них бы я сейчас никак не справилась. Да, у меня есть пенсия, но больше никаких льгот в плане материальном нет. Пенсия по инвалидности, первая группа. Около 18 тысяч.

Те два протеза у меня от государства, ремонты у них были пару раз платные. Последний ремонт на том протезе Bebionic, который белый, мы платили из своих денег, это было 135 тысяч. Конечно, кто-то думает, что у меня супермного денег или какой-то супергонорар от книги. Нет, это не так. И первые книги обычно вообще не приносят никакого особо дохода.

Операция была 2 октября, эту штуку мне сейчас делал реабилитолог тут. Мне в этот раз вообще только обезболивали руку, остальное ты все слышишь, чувствуешь, я слышала, как мне косточки ломали, сверлили. Скорее всего, это была финальная операция, все, только курсы реабилитации. С операциями, я надеюсь, покончено.

Когда пришивали руку, говорили, что хотя бы 1%, чтобы она прижилась, потому что такое тоже бывает ― пришивают руку, потом организм отторгает, приходится ампутировать. Так что даже то, что сейчас, ― это уже суперкруто. Разработаю максимально, насколько это возможно. Как я оцениваю, это процентов, наверно, 20. От ста, если берем, как рука функционировала. Конечно, 100% не будет. В Питере реабилитолог. Кистевых реабилитологов в России вообще мало, их прямо по пальцам пересчитать.

Что я не могу делать? Я не умею писать. Я могу расписаться, это без проблем. Не могу заколоть волосы, причем делали мы всякие крабики, приспособления. Пока это никак, потому что у протеза нет чувствительности, соответственно, если ты берешь предмет, тебе его надо видеть. Рукой ты в темноте можешь нащупать, а протезом нет. Например, даже что-то на спине застегнуть я не смогу. И у второй руки нет такого хвата и такой чувствительности. Какая-то мелкая моторика тоже не мой друг ― это пуговички. Хотя есть приспособления, они помогают.

Меня спрашивают: «А вы маникюр делаете с 50-процентной скидкой?». Да, я плачу меньше, хотя времени уходит столько же. Потому что когда люди делают маникюр, обычно это параллельно, а тут одна рука. Но дешевле. Плюсы!

Когда Рита вернулась за руль, Рита занимается дайвингом, это меньше людей интересует, чем когда Рита сфотографировалась. Я сама договорилась с фотографом. Я давно хотела у нее пофотографироваться, еще до трагедии, мне нравились ее работы. И как-то так сошлось. Я не модель, я не считаю себя моделью и не планирую тоже связать жизнь с карьерой модели.

Я про себя не смотрела почти никакие передачи. Я не лезу, мне просто даже на это времени не хватает, потому что дети, дом, кот. Мне это не интересно, я как-то очень далеко от этого. В плане какого-то негатива ― да, я знаю, в соцсетях есть. В жизни никогда ко мне никто не подходил, не говорил ничего плохого, только поддержка и слова доброты.

Если бы не было резонанса, то срок был бы лет восемь с условно-досрочным, через три-пять лет он бы вышел. Были апелляции, да, в Московском суде. Пока дальше сейчас не знаю, это с его стороны идет, но он подает, отрицает похищение. Он всяческими способами старается развалить эту статью. Опять же, у нас причинение тяжкого вреда здоровью ― это пять-восемь лет, похищение ― это до двенадцати. За счет похищения у него строгий режим. А то, что он отрубил руки, это был бы обычный режим.

Элементарно в Европе есть браслеты, которые не дают подойти к жертве. У нас ничего такого нет. Конечно, я боюсь, потому что приходится надеяться только на себя. Я не знаю, что и как будет в дальнейшем. Дети не знают правду. Они думают, что я попала в аварию. Это в дальнейшем тяжелый момент, я про это думаю, не знаю, как это тоже грамотно подать, преподнести. Не хочу, чтобы они озлобились. Они пойдут скоро в школу, старший ― через год, и там могут сказать, так как это есть все в интернете.

Замуж я не выхожу, молодой человек есть. Я говорю, я на личной жизни не ставлю крест и в будущем планирую семью. Я даже работу сейчас пока не ищу, потому что были операции, выйти на работу и на полтора месяца уйти на больничный, я считаю, неправильно. Сейчас я долечусь.

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.